Устройство

Глава первая

… двигатель внутреннего сгорания…

Было около пяти вечера, но сонорское солнце всё ещё нещадно палило. Я сидел на самом солнцепёке и наблюдал, как дон Хуан возится с двигателем моей машины. Очень хотелось спрятаться в тень, но мне было неудобно оставлять дона Хуана одного. В конце концов, он ведь сейчас решал мою проблему.

Пару дней назад, по пути к дому дона Хуана, в моём автомобиле, вдруг, отказал вентилятор, обдувающий радиатор двигателя. Вентилятор начал издавать такие зловещие звуки, что я немедленно остановил машину и сунулся под капот.

Что виновником звуков был именно вентилятор, я не сомневался. Мне уже несколько дней не нравились посторонние шумы, которые возникали в тот момент, когда он включался. Досадуя на свою беспечность, я внимательно осмотрел вентилятор и обнаружил трещину в пластмассовой раме, на которой он был укреплён.

С помощью изоляционной ленты и, подобранного на обочине куска деревяшки, я, насколько смог тщательно, скрепил раму и запустил двигатель. И тут же загасил, - звук был ужасный. У меня возникло подозрение, что что-то стряслось и с самим вентилятором.

Немного поразмыслив, я открыл щиток предохранителей и, методом проб и ошибок, нашёл и удалил предохранитель вентилятора. Однако вместе с вентилятором отключились и указатели поворотов. Кроме того, замерли на нуле стрелки всех датчиков.

Проклиная идиотизм конструкторов, я вернул предохранитель на место, снова залез под капот и отключил клемму вентилятора. Теперь всё было в относительном порядке. Я смог продолжить движение, - вентилятор не издавал своих угрожающих звуков, а потока встречного воздуха хватало для охлаждения двигателя.

Однако когда я съехал с шоссе на грунтовую дорогу, и пришлось сбавить скорость, стрелка датчика температуры неумолимо начала продвигаться вверх. В какой-то момент я даже подумал о том, что может быть мне стоит остановиться и дождаться ночи и прохлады. Но всё обошлось…

- Что случилось с твоей лошадкой? – спросил дон Хуан, встречая меня на пороге своей хижины.

Я, в очередной раз, восхитился его провидческими способностями, а он, словно угадав ход моих мыслей, сказал:

- У тебя руки перепачканы...

Вздохнув, я рассказал дону Хуану о своих злоключениях с вентилятором. Он осведомился, есть ли у меня в машине какие-нибудь инструменты. Я ответил, что всегда вожу с собой в багажнике коробку с ключами, хотя мне никогда и не приходилось ими пользоваться. Дон Хуан заверил меня, что в таком случае не о чем волноваться и предложил оставить решение этой проблемы на утро следующего дня.

Однако приступили к ремонту мы только сегодня. То есть, спустя два дня.

Правильнее было бы сказать, что приступил к ремонту один дон Хуан. А я оставался простым зрителем. И если бы не палящее солнце, меня эта роль вполне устраивала.

Мне всегда доставляло истинное удовольствие наблюдать за действиями дона Хуана. Во всём, за что он брался, были какая-то особая ловкость, уверенность и изящество. Вот и сейчас, когда он, бережно поместив свою шляпу в тень от автомобиля, скрылся под капотом, движения его были рассчитаны и спокойны. Он прилаживал обратно отремонтированный им вентилятор. Любой другой на его месте осыпал бы проклятиями всё на свете, так как, при отсутствии ямы или подъёмника, дело это было не таким уж простым. Но дон Хуан оставался невозмутим.

Я вдруг подумал, что его знания, его магия позволяют ему быть кем угодно, заниматься любым делом на этой планете. И можно быть уверенным, что выполнит он его безупречно.

И тут меня, словно молния, пронзила следующая мысль. Она была так кристально ясна, что я вскочил на ноги и тут же выкрикнул дону Хуану:

- Дон Хуан! Ты ведь сам можешь писать книги! Книги о своей магии!

Выкрикнув это, я моментально осекся, испугавшись, что дон Хуан, от неожиданности моего возгласа, может резко выпрямиться и разбить голову о поднятую крышку капота.

Но он даже не вздрогнул. Спокойно закончив что-то там прикручивать ключом, он выбрался из-под капота и огляделся по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь ещё слышал мои слова. Потом он аккуратно примостил ключи на бампере автомобиля и, вытирая ветошью руки, подошёл ко мне.

Дон Хуан заглянул мне прямо в глаза с каким-то, как мне показалось, сочувствием.

- Пойдём в дом, - сказал он тихо и направился к хижине.

Недоумевая, я пошёл за ним следом. В комнате Дон Хуан усадил меня на циновку, осторожно снял с моей головы шляпу и мягко прислонил мой затылок к стене. Я совсем растерялся.

Дон Хуан снова посмотрел мне в глаза тем же сочувствующим взглядом.

- Что? – не выдержал я.

- Ты спятил, - тихо проговорил он и, повалившись на спину от хохота, прокричал: - Или в твоей голове тоже вентилятор сломался!

Я был раздосадован и даже немного зол на него. За те несколько мгновений, что прошли с момента, когда я озвучил свою мысль, я успел приготовиться к чему угодно, но только не к очередной и, как мне казалось в данном случае – плоской, его клоунаде.

Я ожидал, что в хижине он скажет мне что-то важное, не предназначенное для посторонних ушей, - ведь не зря же он так беспокойно оглянулся по сторонам! У меня даже мелькнула мысль, что, может быть, он сообщит мне, что, в действительности, он и так уже делает кое-какие заметки. Но что всё закончится очередным розыгрышем…

Дон Хуан перестал смеяться и уселся на полу. Взгляд его был озорным.

- Карлос ведь не шутил, да? – спросил он.

- Не вижу здесь ничего смешного! – досадливо обронил я.

- Ну, не сердись! – взгляд дона Хуана сделался слегка виноватым. – Я просто действительно не могу представить себя в качестве твоего соавтора.

- Я не имел в виду соавторство, - холодно ответил я. – Я хотел сказать, что ты сам можешь писать книги. Не вместе со мной, а сам. И что в этом такого смешного?

- Ну, не сердись, - снова попросил Дон Хуан.

Он поднялся на ноги, отошёл к стене, у которой, на табурете, стояло ведро с питьевой водой, зачерпнул в кружку и выпил. Набрав воды и для меня, он вернулся.

- А чем плохи твои книги? – спросил он примирительно, протягивая мне кружку.

- Дело не в них, - ответил я и медленно, чтобы дать себе паузу для концентрации мысли, выпил воду.

- Мои книги, они ведь только что-то типа дневникового отчёта, всего лишь описание вокруг да около. Сплошные догадки и предположения... Можно сказать, что они не более чем потуги сбитого с толку неофита, пытающегося объяснить, с чем он столкнулся, - продолжил я, ободрённый тем, что дон Хуан явно сменил тон на более доброжелательный или даже сочувственный. – В них нет того объёма, последовательности и цельности, которые могли быть, если бы ты сам написал книгу.

- О чём? – бесхитростно спросил дон Хуан.

- Да о своей магии! О том, чему ты учишь меня! О традиции… - я щёлкнул в воздухе пальцами, так как мне не хватало слов. – Только, в отличие от моих книг, это была бы не размазня, а сжатое, концентрированное изложение принципов твоего описания мира…

Заметив, как сморщился дон Хуан на последнюю фразу, я поспешил поправиться:

- Ну, пусть не принципов. Не знаю, как точно назвать. То есть, ты мог бы дать квинтэссенцию всего того, чему учишь меня. И изложить всё это точно, последовательно и основательно…

- То есть, написать учебник? – перебил меня дон Хуан.

Я поднялся на ноги и принялся расхаживать по комнате. Слово «учебник» было явно провокационным. Я ведь прекрасно знал отношение дона Хуана к учебникам и учителям. Нужно было попытаться объяснить ему, что именно я имею в виду, но проблема была в том, что я и сам для себя ещё окончательно не уяснил, не вербализировал то ощущение, которое возникло у меня возле машины.

- Сейчас... - сказал я, жестом прося его дать мне время собраться с мыслями.

Дон Хуан сидел молча, спокойно глядя, как я меряю комнату шагами. Наконец, мне показалось, что я напал на мысль, и я вернулся на своё место.

- Я не говорю про учебник, - заявил я и провёл ладонью в воздухе, словно желая окончательно развеять эту мысль. – Я говорю о книге. Возможно, это было бы даже чём-то похоже на те книги, что пишу я сам. То есть, ты мог бы рассказать о своём пути, о том, как ты пришёл к магии, каким образом ты сам столкнулся с традицией новых видящих. Только, в отличие от моих книг, твоя была бы более полной и конкретной. Поскольку для тебя всё это уже пройденный этап и пережитый опыт. Ты ведь уже знаешь что означало и чем являлось каждое событие в твоей жизни… Ну, дон Хуан, ты же понимаешь, о чём я говорю!

- Кажется, да, - согласился он. – Понимаю...

Он опрокинулся на спину, и какое-то время лежал, глядя в потолок. Казалось, он обдумывает мои слова. Я поднял с полу кружку и влил в себя ту каплю воды, что в ней оставалась. Наконец дон Хуан сел и посмотрел на меня.

- Но зачем? – спросил он.

- Что, - зачем? – не сразу сообразил я.

- Зачем мне писать такую книгу?

- То есть как? – удивился я. – Разве тебе не важно, чтобы твоё знание продолжало жить? Чтобы люди знали о традиции новых видящих? Чтобы всё это было передано максимально точно, а не в виде дневниковых отчётов человека, который и сам толком не понимает, что с ним происходит и куда он движется? Погоди, дай закончить! – жестом остановил я готовящееся сорваться с его губ возражение. – Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Пусть даже тебе, - тебе лично, - всё это и не так важно. Но что плохого в том, чтобы это стало известно людям?

Знаешь, я ведь уже не тот легкомысленный, неопытный студент, которого ты встретил в Аризоне. За эти годы я многое пересмотрел, много перечитал научных и философских работ. Многое сравнивал и анализировал. И вот что я тебе скажу. Я не нашёл никаких аналогов тому, чему ты меня учишь! То, что знаешь ты, – уникально. Да, есть кое-какие совпадения с уже известными учениями, есть какие-то общие места, есть идеи, которые, так или иначе, были выражены в трудах разных философов, например. Но в целом, такой направленности на абстрактное …

Я замолчал, не зная, что ещё убедительное сказать. Да оно было и ненужно. Я был уверен, что дон Хуан прекрасно понимает, о чём я говорю.

Какое-то время мы молчали, а потом дон Хуан сказал:

- Тогда, в Аризоне, ты был не просто легкомысленным студентом. Ты был важный, самоуверенный, напористый, циничный и нагловатый тип, лишённый практически всех понятий о морали и напрочь лишённый любых духовных ценностей…

Дон Хуан помолчал, а потом продолжил:

- И вот это последнее, - отсутствие у тебя любых духовных ценностей, - больше всего мне и понравилось. Потому что если бы ещё и они у тебя оказались, то ты был бы законченный треснувший горшок. Тебя невозможно было бы научить ничему стоящему…

Дон Хуан снова замолчал. Я не перебивал, так как знал, что говорит он всё это не с целью меня задеть или обидеть.

- Сейчас ты изменился. Ты стал заботиться о человечестве! - продолжил дон Хуан, и в его голосе появились смешливые нотки. – Но, как и все озабоченные, ты забыл поинтересоваться у этого человечества, - а надо ему это?

- Дон Хуан… - попробовал протестовать я, но он остановил меня жестом и закончил:

- Я шучу. Я понимаю, что ты совсем не претендуешь на роль спасителя или просветителя человечества…

Он вдруг запнулся и, после короткого раздумья, предложил:

- Давай-ка, покончим с ремонтом, а потом прогуляемся и обдумаем твоё предложение.

Дон Хуан поднялся на ноги и направился к выходу. Я тоже встал, намереваясь идти с ним.

- Нет, - остановил он меня и улыбнулся. – Ты лучше побудь пока в хижине. А то вдруг тебе ещё какая идея в голову стукнет. Я скоро управлюсь…

… Мы молча шли в северо-западном направлении. Я решил, что идти мы будем долго, пока не доберёмся до какого-то места, где дон Хуан и остановится поговорить. Если бы он хотел, как он выразился, «обдумать моё предложение» на ходу, то мы просто описывали бы круги неподалеку от хижины и вели беседу, как не один раз бывало.

Но если дон Хуан молчал во время ходьбы, это был явный признак того, что он намерен куда-то дойти, и что сейчас мне лучше даже не пытаться начинать разговор.

Так и случилось. Но на этот раз место, к которому шёл дон Хуан, оказалось не так уж далеко. Это был небольшой холм, у подножия которого рос чахлый кустарник. Мы взобрались на вершину и уселись на пересохшей траве, обратившись лицами в сторону хижины дона Хуана. Возле хижины оранжево светились под лучами заходящего солнца стёкла моей машины. Небо у горизонта приобретало тёмно синюю окраску, чуть выше переливалось сине-зелёным, а в зените было ещё голубое, точно в полдень.

- Что в этом пейзаже лишнее? – вдруг спросил дон Хуан.

Я оторвал взгляд от неба. Дон Хуан смотрел в сторону своей хижины.

- Моя машина! – уверенно ответил я и ухмыльнулся, - слишком уж очевидно всё было.

- Угу, - как-то грустно согласился дон Хуан. – Хорошо, что ты это сразу определил. Современные люди разучились ощущать настоящее… Вот эта пустыня, это небо, этот холм, они, – настоящие. Моя хижина тоже настоящая. Потому что она находится в гармонии со всем окружающим. Она сама является неотъемлемой частью окружающего пространства. А твой автомобиль… Посмотри, как он здесь чужероден, насколько не нужен! Это порождение вашей науки и техники, гудящий символ ваших знаний, которые, якобы, несут благо человечеству и облегчают его существование. А в действительности, они только разрушают непреходящую гармонию, наполняют окружающее пространство ядом, используют и уничтожают его. И всё это с единственной целью, - чтобы вашим задницам было комфортнее передвигаться по этой изнасилованной планете. Все эти ваши механизмы, ваша наука, ваша практичность и рациональность, - они сделали (тут он употребил грязное ругательство) вас…

Дон Хуан закашлялся, а я отвернулся в сторону. Мне невыносимо было видеть ту грусть, которая охватила его. Казалось, что сейчас дон Хуан превратился в обычного старого индейца, лишённого своей силы, лишённого будущего, лишённого всего.

- Это только иллюзия, - продолжил, откашлявшись, дон Хуан. – Это только иллюзия, что вы способны что-то там прогнозировать, контролировать происходящие процессы и решать какие-то глобальные задачи. В действительности всё пущено на самотёк. Процессы вокруг вас протекают с какой-то зловещей самопроизвольностью. Но при этом вы делаете вид, что всё идёт нормально. Оправдывая свои действия рациональностью, практичностью, экономической необходимостью и ещё бог весть какой ерундой, вы, фактически, пожираете эту планету. Вы истребляете всё, к чему прикасаетесь. Вы уничтожаете то, что вам не принадлежит. Уничтожаете расчётливо и одновременно бездумно. А главное, - безвозвратно…

Слова дона Хуана вогнали меня в грусть. Я ведь и сам всегда ощущал эту чужеродность наших технических достижений тому изначальному, природному пространству, из которого мы все вышли и в котором, в сущности, и была наша родина. Я догадался, что своими словами дон Хуан весьма прозрачно намекнул, почему ему, в сущности, безразлично, - выйдет его знание в наш мир или так и останется достоянием немногих, тех, кому посчастливилось прикоснуться к миру магическому…

После непродолжительного молчания, за время которого я успел довольно глубоко прочувствовать и погрузиться в грусть дона Хуана, он вдруг выдал фразу, от которой меня невольно передёрнуло.

- Карлос! – воскликнул вдруг дон Хуан каким-то высоким, срывающимся на фальцет, страдальческим голосом. – Ну, почему ты не прискакал на лошади?!

Я вздрогнул и недоумённо посмотрел на него. Его глаза сияли весельем.

- Ты, небось, подумал, что я старый, выживший из ума, сентиментальный осёл? – спросил он весело.

- Ничуть! – возразил я горячо. – Всё, что ты сказал, – правда!

- Ерунда! – отрезал Дон Хуан. – Я просто разыграл тебя. В действительности, это моя хижина, - лишняя деталь в этом пейзаже! И именно поэтому мне грустно. Грустно не за себя, а за мой народ, который проводит свои дни в каком-то угаре невежества и суеверий. И эта его погружённость в тёмный мир традиций, привычек и устоявшегося уклада жизни ничем не лучше, а даже намного хуже вашей погружённости в технический прогресс.

Неужели ты до сих пор не понял, что маг не может грустить о прошлом? А та жизнь, которой живут индейцы сегодня, - мутное прошлое. И будущего у моего народа нет! Точнее, пока что оно ему недоступно. Но оно обязательно наступит тогда, когда индейцы получат доступ к тем возможностям, которые есть у вас. Я говорю не только о техническом прогрессе. Техника, – половина дела! Главное, - информация! Возможность обладать той базой данных, теми знаниями, которые сегодня так широко, свободно и в таком объёме распространяются в вашем мире. И если у моего народа будет такой шанс, если он получит доступ к нормальному образованию, будет иметь возможность познавать и усваивать те законы, по которым сегодня строятся отношения в мире, он перестанет гнуть спину за миску супа. Он не будет больше доверчивым, бессловесным стадом, которое кому-то выгодно держать в невежестве и тьме вековых предрассудков.

И твоя машина, - символ грядущих перемен! Сейчас ты приехал один. Но придёт время, и за тобой последуют другие. Придут те, которые осознают, что народы, которые сегодня пребывают на последних ролях в этом мире, тоже имеют право на общечеловеческое поле информации. Имеют право на достижения науки и техники. И кто знает, может быть тогда те мифы и традиции, которыми живёт мой народ и которые сегодня низведены до уровня предрассудков, обогатившись и очистившись посредством современных знаний, станут преимуществом, новым, неожиданным взглядом на мир. Возможно, тогда и возникнет тот магический мост между мирами, который обогатит наше всеобщее знание, наше понимание величественных законов бытия.

Поэтому, глядя на этот пейзаж, я не испытываю никакой ностальгии или грусти. Я знаю, что моя хижина будет когда-нибудь сметена с пути прогресса. Это должно случиться. И я могу только радоваться предстоящим переменам. Не забывай, что я принадлежу к традиции новых видящих! А это люди, которые никогда не прятали голову перед наступающим временем, перед грядущим новым миром. Они воспринимали его, как вызов. И радостно следовали в потоке перемен…

Голос дона Хуана звучал твёрдо и сильно. От грусти, которая была в нём лишь несколько мгновений назад, не оставалось и следа. А я сидел и пытался разобраться в накатившем на меня состоянии.

Я просто не знал, что и думать. Дон Хуан выразил два совершенно противоположных взгляда на мир, и я никак не мог понять, какой же из них, - настоящий. Мой разум был в смятении. Мне представлялись одинаково правильными оба этих взгляда. Но ведь так не могло быть! Поэтому я сидел, глядя на светящиеся стёкла своей машины, и пытался понять, когда же дон Хуан говорил искренне.

- Готов поспорить, - раздался голос дона Хуана, - что сейчас ты совсем не понимаешь, - что же лишнего в этом пейзаже?

Я посмотрел на него и вымученно улыбнулся:

- Так где же правда, дон Хуан? – спросил я.

В его глазах, на миг, вспыхнул тот огонёк, за которым обычно следовал неудержимый смех. Но на этот раз дон Хуан сдержался и только медленно протянул, словно это слово доставляло ему почти экзальтическое наслаждение:

- Правда…

Он поднялся на ноги, и некоторое время стоял, глядя в сторону своей хижины и моей машины, словно действительно пытался разглядеть там эту самую правду. Потом он снова опустился на траву, рядом со мной.

- Карлос, ты в ужасной ситуации, - сказал он, и голос его, вопреки моим ожиданиям, был вполне серьёзным. – Я могу сказать тебе, что лишнее в этом пейзаже, но ты не поймёшь. Не потому, что ты какой-то особо тупой. А потому, что понять это невозможно.

- А ты попробуй, - предложил я хрипло.

- Я уже попробовал! – заверил меня дон Хуан. – Но ты не узнал …

Слово «узнал» он выделил тем особым тоном, который всегда подсказывал мне, что именно в этом месте кроется некий важный момент.

- Что ты имеешь в виду, говоря, - не узнал? – спросил я.

- Именно то, что и сказал, - ты не узнал. Вещи, которые не поддаются пониманию, узнаются, - ответил дон Хуан.

- Но каким образом? – я всё никак не мог понять, о чём он говорит.

- Похожим образом, как ты узнаёшь своего школьного товарища, с которым не виделся много лет, - улыбнулся он. – Похожим образом, как ты узнаёшь, что на улице идёт дождь или наступила ночь. Но только – похожим! Разница между этими узнаваниями всё-таки есть.

Он замолчал. Молчал и я. Где-то в глубине меня наворачивалось какое-то непонятное чувство, которое, казалось, могло привести меня к пониманию того, о чём говорит дон Хуан. Но как только я пытался ухватить его, оно рассеивалось, оставляя после себя лишь невнятное чувство досады.

- А ты не мог бы просто сказать, что, на твой взгляд, лишнее в этом пейзаже, - попросил я наконец.

- На мой взгляд? – переспросил дон Хуан и пристально посмотрел на меня. – Карлос, я только что привёл тебе два прямо противоположных взгляда. Я мог бы привести их ещё с десяток, но мне казалось, что достаточно будет и двух, чтобы ты узнал…

Он снова выделил это «узнал» и, после небольшой паузы, закончил:

- что в этом пейзаже нет ничего лишнего! Он такой, какой есть. С моей хижиной, с твоей машиной, с солнцем на её стёклах. Чтобы ещё больше тебя озадачить, скажу так: нет никакого пейзажа самого по себе. Есть только наше отношение к нему. Именно оно делает что-то лишним или нужным, полезным или бесполезным. Но в самом пейзаже этого ничего нет…

Во мне словно лопнула какая-то плёнка, и я воскликнул:

- Я понял, дон Хуан! Я узнал…

- Сомневаюсь, - покачал головой дон Хуан.

- Ну, конечно же! – заверил я его. – Мы ведь говорили об этом не один раз! Это всё то же самое описание мира. Описание, которое, как ты сам говорил, всегда оставляет нас на один шаг позади реальности. Я действительно понял!

Дон Хуан поцокал языком, чем сразу же напомнил мне Хосефину, которая имела привычку так делать в тех случаях, когда была не согласна с чьим-либо утверждением и подыскивала слова для возражения. После небольшой паузы дон Хуан сказал:

- Я не сомневаюсь, что ты понял. Но с сегодняшнего дня я хочу ввести в нашу практику кое-что новенькое для тебя.

Произнося слово «практика», он ухмыльнулся. Я спокойно ждал продолжения. Внутри меня была полная ясность, и я полагал, что дон Хуан просто недооценивает степень моего понимания.

- Ты действительно понял, - продолжил он. – Но я ведь говорил про узнавание…

- Но ведь нет никакой разницы! – перебил я его. – Если я понял, значит, я и узнал! Разве не так?

- Твои слова снова подтверждают, что ты только понял. Но до узнавания ещё не добрался, - возразил дон Хуан. И перехватив мой недоумевающий взгляд, пояснил:

- С точки зрения понимания, между ним самим и узнаванием нет никакой разницы. Однако если бы ты узнал, то никогда бы не сказал такой чепухи. Потому что с точки зрения узнавания разница здесь огромная. И иной раз совершенно непроходимая…

Дон Хуан помолчал. Солнце уже упало за горизонт, и нас охватили серо-сине-зеленоватые сумерки. Стёкла моей машины погасли, и теперь она и хижина дона Хуана слились в какое-то причудливое пятно, - словно сфинкс, неумело сложенный из кучи хвороста.

- Сейчас ты просто добавил к своему, уже бывшему у тебя пониманию, ещё одно понимание. Понимаешь? – улыбнулся дон Хуан.

Я отрицательно и как-то нервно мотнул головой. Мне казалось, что дон Хуан просто придирается ко мне. Он вздохнул и продолжил:

- Ты уже раньше понял что-то про описание мира. Сейчас, к этому своему пониманию ты добавил ещё одно, - про отсутствие лишнего в пейзаже. Но это только понимание! Ты не узнал ни раньше, ни сейчас.

Теперь шумно вздохнул я. И решительно возразил:

- Дон Хуан, но ты ведь не можешь знать, что я ощущаю, понимаю или знаю! То есть, я хочу сказать, что ты не можешь этого знать наверняка. Ты не допускаешь мысли, что ты ошибаешься? Мне действительно кажется, что я именно узнал то, о чём ты говорил!

- Когда узнаёшь, тогда перестаёт казаться, - усмехнулся дон Хуан. – И можешь мне поверить, я наверняка знаю, что ты чувствуешь или знаешь теперь. Не забывай, что я и сам через всё это проходил. Только мне, пожалуй, было немного легче. Во-первых, я индеец. А во-вторых, у меня не было такого понятливого наставника.

Дон Хуан весело рассмеялся и похлопал меня по плечу.

- Я говорю правду, Карлос, - заверил он меня. – Возможно, множество твоих проблем возникает именно в силу моего собственного характера и моей предрасположенности. Я ведь и сам, словно пытаюсь усидеть сразу на двух циновках, разрываясь между… Впрочем, об этом пока не будем. Чтобы окончательно тебя не запутать…

Некоторое время мы молчали. Я пытался найти какой-нибудь вопрос, но чувствовал себя совершенно растерянным. К моему облегчению, дон Хуан сам продолжил:

- Ты не один раз подозревал меня в том, что я тебя, как ты выражаешься, надуваю. И я честно тебе признавался, что так оно и есть на самом деле. Однако ты почему-то никогда не задавался вопросом, - почему я так поступаю? Тебе, вероятно, казалось, что ты и сам нашёл на него ответ. Ну, произнеси его!

- Что? – не сообразил я.

- Этот ответ, - улыбнулся дон Хуан. – Скажи, почему я так часто тебя надуваю?

- Я всегда полагал, что ты это делаешь с особым расчётом. В практических, так сказать, целях. Ну, как ты сам и говорил, что в магию приходится заманивать хитростью…

- Это и так, и не так, - перебил меня дон Хуан. – С точки зрения понимания, твой ответ вроде как полностью справедлив. Но с другой стороны…

Дон Хуан снова замолчал, а потом чему-то тихо рассмеялся. Закончив смеяться, он продолжил:

- А, в сущности, нет никакой другой стороны. Она есть только одна. Именно та, которая вне понимания. Да, я надувал тебя. Но это вовсе не потому, что я имел какой-то заранее намеченный план, схему каких-то последовательных шагов или трюков, которые имели бы за собой некую ясно обозначенную цель. Это такое вот странное надувательство. Надувательство, у которого нет цели получить результат. Я надувал тебя потому, что меня самого надувает… дух. О! Это такой парень! Ему пальца в зад не вставишь!

Дон Хуан снова рассмеялся и закончил:

- Я всего лишь старался придерживаться требований духа. И само собой получалось, что я надувал тебя. Потому что, как ты теперь знаешь, я и сам являюсь надутым, словно майская жаба…

Я вообще перестал что-либо понимать. Надувательство духа не было для меня новостью. Мы уже касались этой темы, когда дон Хуан рассказывал мне о магических историях и абстрактных ядрах. Но тогда момент этот был для меня каким-то образом понятным. Мне казалось, что я понимал зачем, для чего дух всё это «проделывает». Теперь же, мало того, что мне было непонятно всё, что говорил дон Хуан сейчас, я начал сомневаться и в своём понимании прошлых его «объяснений».

Дон Хуан, казалось, точно знал, что со мной происходит. Он как-то смешно поёрзал на месте, а потом сказал:

- Давай-ка, вернёмся в плоскость пониманий. Похоже, сейчас пришло время дать твоему разуму передышку и позволить ему покатать свои шарики. Вот, кстати, ты имеешь представление, каким образом работает двигатель твоей машины?

Я признался, что имею об этом довольно слабое представление. И тогда дон Хуан очень детально и даже дотошно принялся рассказывать о принципе действия двигателя внутреннего сгорания. Желая, чтобы я наверняка уяснил некоторые моменты, он даже пытался чертить пальцем схемы на пересохшей траве. Несмотря на сгущавшуюся темноту и непригодность травы для воспроизводства схем, мне всё это каким-то образом помогало понимать детали его объяснений.

Напоследок дон Хуан изложил мне разницу в принципе работы бензиновых и дизельных двигателей, и, замолчав, уставился на меня.

Я не знал, что сказать. Я был поражён его познаниями в этой сфере.

- И как? – улыбнувшись, спросил дон Хуан.

Я собрался было заявить ему, что такие его познания только лишний раз доказывают, что с помощью своей магии он способен... Но он не дал мне этого сделать, задав сразу следующий свой вопрос:

- Тебе не кажется это странным?

Я приготовился возразить, что всё это вовсе не странно, а лишь доказывает возможности его магии... Но он снова не дал мне что-нибудь сказать.

- Разве не странно, что, зная столько подробностей о принципе работы двигателя внутреннего сгорания, я не умею водить машину?

- А ты действительно не умеешь водить машину? – несколько растерянно спросил я. Мне вдруг пришло в голову, что я ведь никогда не задумывался об этом.

- Нет, не умею, - вздохнул дон Хуан как-то огорчённо. Но не выдержал и рассмеялся. – Чёрт тебя побери, Карлос! Ты лучшая черепаха в этом мире!

И, поймав мой недоумённый взгляд, дон Хуан пояснил:

- Ты обладаешь великолепной способностью прятаться в панцирь своего разума. Мне приходится прилагать какие-то извращённо ненормальные усилия, чтобы заставить тебя высунуть из этого панциря хотя бы нос. Любой тупой индеец уже узнал бы, что я хочу сказать. Но ты настолько озабочен тем, чтобы понять, что... Ладно, оставим в покое вождение автомобиля, - перебил он вдруг сам себя.

Я был совершенно сбит с толку. И ясность моих ментальных построений относительно возможностей его магии в постижении окружающего мира, вдруг поблекла.

- Я ведь знаю, какие оправдания придумает твой разум, - продолжал дон Хуан как ни в чём ни бывало. – Он заявит тебе, что просто для вождения автомобиля нужны другие познания, понятия, другой набор инструкций, верно?

Я машинально кивнул. Я действительно так думал. И искренне не понимал, - в чём тут виноват мой разум? Ведь это на самом деле так. Именно таким образом мы и обучаемся вождению автомобиля, - получая пошаговые инструкции и, посредством практики, приобретая необходимый опыт.

Дон Хуан уловил ход моих мыслей. И спросил:

- И для этого нам достаточно понимания, правда?

Я уверенно подтвердил.

- Ты прав! – похлопал меня по плечу дон Хуан. – А я, – нет. Я начал не с того конца. Нам нужно было говорить не об автомобиле, а о мотоцикле. Помнишь, как Лусио хотел мотоцикл?

Дон Хуан имел в виду тот случай, когда его внук, Лусио, пытался выторговать у меня обещание привезти ему мотоцикл в обмен на то, что он примет участие в митоте. Тогда дон Хуан не допустил этого.

- Представь, что ты всё-таки привёз мотоцикл для Лусио, - продолжал дон Хуан. – Не в обмен за участие в митоте, а так, просто... ну, скажем, ко дню рожденья…

Он улыбнулся и спросил:

- И как бы ты обучил Лусио ездить на мотоцикле?

Тут уже улыбнулся и я. Я догадался, куда клонит старый чёрт. И поэтому, заявил:

- Ну, уж я не стал бы его непременно посвящать в тонкости принципа действия двигателя внутреннего сгорания! Я начал бы с инструкций о том, как заводить мотоцикл и переключать передачи. Ну, и про тормоза, естественно, не забыл бы...

- И? – подбодрил меня дон Хуан.

- И потом, когда я убедился бы, что Лусио всё это точно и правильно усвоил, я позволил бы ему проехаться на мотоцикле, - сказал я.

- И он шлёпнулся бы ровно через десять футов! – засмеялся дон Хуан.

- Почему? – удивился я.

- Но ты ведь не наделил его инструкциями о том, как удерживать равновесие! – заявил дон Хуан и величественно, но одновременно шутливо, весь выпрямился, словно вождь краснокожих из второсортного вестерна, и бросил на меня пронзительный взгляд.

Даже в наступившей темноте я разглядел лукавый огонёк в этом взгляде.

Он поймал меня. Но я не собирался сдаваться.

- Но если Лусио ездил на велосипеде, то ему не нужно объяснять этого. Принципиально равновесие при езде на велосипеде ничем не отличается от равновесия при езде на мотоцикле.

- Но Лусио никогда не ездил на велосипеде! – твёрдо заявил дон Хуан.

Я не знал, правда это или дон Хуан шутит, желая драматизировать гипотетическую ситуацию.

- У тебя есть инструкции для овладения чувством равновесия? – с искренним любопытством поинтересовался дон Хуан.

Я ответил, что у меня их нет. И что вообще не может существовать таких инструкций, поскольку невозможно внятно и последовательно изложить некий теоретический метод, следуя которому мы обрели бы способность держать равновесие.

- Вот чёрт! – воскликнул дон Хуан и, сдвинув шляпу, почесал макушку. А потом тоном искреннего недоумения спросил:

- Тогда каким способом люди объясняют это друг другу?

Я понимал, что он попросту дурачится, но всё-таки ответил:

- Способ только один. Ты просто садишься и едешь. И после нескольких падений, ссадин и синяков, узнаёшь, что это такое, – равновесие.

- Ты сам это сказал! – воскликнул вдруг дон Хуан, едва не перепугав меня.

- Что я сказал? – спросил я. Прозвучало это, к моему удивлению, едва не истерически.

- Ты сказал, - узнаёшь, - пояснил дон Хуан. – Ты не сказал, - понимаешь.

- Но это же ерунда, дон Хуан! - возразил я расстроено.

Я действительно был расстроен. Весь этот длинный разговор, по сути, свёлся к какой-то игре слов.

- И в чём ты видишь ерунду? – заинтересованно спросил он.

Я терпеливо объяснил, что слова «узнаёшь» и «понимаешь», в данном случае являются, по сути, синонимами. И что я вполне мог бы сказать: поймёшь, что такое равновесие...

Дон Хуан протянул руку и, не больно, постучал костяшками пальцев по моему лбу. Губами он при этом издал такой звук, словно стучал во что-то объёмное и наглухо закупоренное.

- Броня крепка, да? – участливо спросил он.

Вопреки моему ожиданию, он не рассмеялся и даже не улыбнулся. Какое-то время мы сидели молча. Я ждал, что он что-нибудь объяснит, но он вдруг поднялся на ноги и сказал, что нам пора возвращаться.

- Я всерьёз опасаюсь, что, забравшись настолько глубоко в панцирь своего разума, ты сейчас начнёшь оттуда вытаскивать инструкции для пошагового перемещения по пустыне ночью. В итоге, мне придётся нести тебя к хижине на руках, - серьёзным тоном заявил он.

Я, не двигаясь со своего места, начал протестовать и требовать, чтобы он объяснил, к чему был весь этот сегодняшний разговор. Я пребывал в полной растерянности. И уже вообще не понимал, какое отношение имеет всё, о чём мы говорили на вершине холма к тому, с чего, собственно, начался весь этот длинный разговор. А именно, - к моему открытию, что дон Хуан мог бы и сам писать книги о своей магии.

Дон Хуан, вместо ответа, наклонился и протянул мне приветливо руку. Я принял это его движение за некий примирительный жест и вяло подал ему свою, огорчаясь, что его объяснения вот так и закончатся, - дружеским рукопожатием.

Но дон Хуан крепко схватил мою ладонь и, одним рывком, поднял меня на ноги.

Оказавшись в стоячем положении, я обнаружил, что моё состояние изменилось. И хотя во мне остались непонимание и недоумение, но куда-то улетучились нытьё и жалость, сопровождавшие их.

- Понимаешь, Карлос, - начал дон Хуан серьёзно, но не выдержал и улыбнулся. После небольшой паузы, он продолжил: - Видишь ли, дело совсем не в словах. Впрочем, слова эти только для тебя, – синонимы. Я ведь уже говорил, что с точки зрения понимания, нет никакой разницы между ним и узнаванием. Однако с позиции узнавания, разница эта существенна. И заключается она, уже хотя бы в том, что не существует никаких инструкций относительно того, как узнаётся то или иное. И в то же время это как-то случается...

Лёгкий, прохладный ветер обдувал меня. Тело испытывало озноб, но он не доставлял неудобства. Однако, вдруг, появилось желание двигаться, куда-то идти. А вместе с ним, неожиданно, возникло и какое-то чувство, словно я не то чтобы понимаю, но точно знаю, что имеет в виду дон Хуан. В действительности, всё это было чрезвычайно просто! И только мой разум, строящий какие-то нагромождения логических структур и концепций там, где они не являлись необходимостью, постоянно скрывал от меня эту простоту.

Дон Хуан пристально смотрел на меня, потом удовлетворённо хмыкнул и произнёс:

- Иногда удобнее быть тупым индейцем, чтобы постигнуть простоту...

Он мгновение помолчал, а потом добавил:

- Но, с другой стороны, только битва с собственным разумом помогает эту простоту в полной мере оценить. Так что, все мы, так или иначе, - равны…

Он усмехнулся и двинулся вниз с вершины холма. Тьма моментально поглотила его, и я поспешно, но осторожно, направился следом за ним.

- И выкинь из головы ерунду о том, что магия помогает мне во всём, даже в постижении принципа действия двигателя внутреннего сгорания! – донёсся ко мне из темноты весёлый голос дона Хуана. – Просто я три долгих года вынужден был проработать механиком в гараже одного жирного, ленивого мексиканца...

... Глава вторая

… дорогой Карлитос…

Я поднимался всё выше в горы. День выдался пасмурный, поэтому трудно было ориентироваться во времени по солнцу, но я каким-то образом знал, что скоро начнут сгущаться сумерки. Смутное отчаяние овладевало мною. Мне казалось, что я так и не найду этого монастыря...

Оставалось подняться каких-нибудь пол сотни футов по довольно крутому склону и тогда я смог бы сориентироваться в окружающем пространстве. А пока что я был стиснут в ложбине между двумя, почти вертикальными, скалами. И с этого места мне виделся лишь клочок серого неба над тем склоном, по которому я карабкался.

Я укорял себя за собственный идиотизм. По сути, этот монастырь был мне совершенно не нужен. Где-то глубоко внутри я ведь знал, что не найду в нём того, чего искал. Но, упорно игнорируя своё внутреннее чувство, я всё-таки отправился в горы и забрался уже бог весть на какие высоты. Для чего? Я начинал подозревать, что только для того, чтобы так и не найти никакого монастыря.

Однако как только я взобрался, наконец, на крутой склон, открывшийся вид мгновенно приободрил меня и резко изменил моё настроение.

Впереди была небольшая долина, окружённая голыми пиками гор. Долина, по всей видимости, заканчивалась грандиозным обрывом или каньоном. Оттуда поднимался туман, который, казалось, превращался в облака. На фоне этой дымки, строения монастыря представлялись чем-то нереальным.

Впрочем, эти постройки и сами по себе выглядели довольно сюрреалистично. Всё это было выполнено в том монументально-имперском стиле, который характерен для зданий времён фашистской Германии или сталинской Москвы. Поскольку я, в своё время, хотел стать художником и довольно плотно изучал историю искусств, то неплохо разбирался в архитектурных стилях и эпохах, к которым они относились. И это только подбавило удивления к тому восхищению, которое я пережил, увидев всё это. Ведь здесь, в горах, за тысячи миль от западной цивилизации, такие постройки просто не могли возникнуть!

Я, раскрыв рот, разглядывал монастырь. Он не был обнесён стеной. И в то же время каким-то образом угадывалось, где начинаются и где заканчиваются монастырские владения.

Главное здание находилось примерно посередине долины, чуть левее от центра. Это было монументальное строение, с массивным портиком, на капителях колонн которого лежал округлый архитрав. По высокому фризу пущен барельеф какого-то геометрического орнамента, а венчающий его карниз был выдвинут вперёд даже, как мне показалось, несколько излишне.

Здание было возведено на массивном подиуме, площадь которого превосходила раза в три-четыре площадь основания здания. Это придавало сооружению какую-то особую торжественность.

От подиума, с противоположной стороны от лестницы, начиналось высокое и длинное сооружение, похожее на виадук. Оно уходило куда-то далеко вправо и исчезало за склоном горы. Этот виадук имел такой вид, словно его когда-то подвергли бомбардировке или артиллерийскому обстрелу. Во многих местах зияли выбоины, кое-где виадук был разрушен почти до основания.

Я обратил внимание, что самое разрушенное место пытались реставрировать, - к серым глыбам камня, из которого был сложен виадук, прилепили какое-то подобие сторожевой башни, словно слепленной из глины и затем выкрашенной белой известью. В этот миг я отчаянно пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата.

В монастырских владениях находились ещё несколько зданий, но они не производили такого сильного впечатления, как центральное и виадук, хотя и были построены в том же помпезном демонически-имперском стиле.

Когда мои первые восторги прошли, я вдруг заметил, что совсем недалеко от меня находится нечто, напоминающее разрушенный временем портал или, попросту, - вход на территорию монастыря. Я не обратил на него внимания сразу, потому что он располагался в небольшом углублении, ложбине, проходящей слева от того места, на котором я стоял.

Вокруг этого портала валялись громадные глыбы обработанного камня. На одной из этих глыб сидел человек.

Я направился к человеку. Подходя ближе, я различил, что человек был одет во что-то типа комбинезона серого цвета. За его плечами виднелась такого же цвета накидка, которая крепилась то ли к воротнику блузы, то ли, посредством ремня, прямо к шее человека.

Когда до портала оставалось несколько футов, человек поднялся с камня. Он подобрал с земли что-то напоминающее посох и застыл на месте.

Я вдруг заволновался, пытаясь сообразить, как бы мне поприветствовать человека подобающим образом. Однако волнения мои оказались напрасными. Едва я оказался на расстоянии, позволяющем вступить в разговор, человек сам начал приветствовать меня, - весьма витиевато и многословно. Закончив, человек, не давая мне даже рта раскрыть, предложил подкрепиться после утомительного горного перехода. Он бесцеремонно ухватил меня за рукав и подвёл к одному из камней, который лежал у самого портала.

На камне я разглядел несколько, разного размера, коробок из дерева и глубокое блюдо, накрытое куском простой белой ткани. Человек стянул эту ткань с блюда, словно фокусник, который сейчас покажет кролика, прячущегося под тканью. Но никакого животного там не было. Я заглянул в блюдо и увидел три яблока. Два из них были нормальной величины, а третье, - маленькое, чуть больше грецкого ореха и такое же сморщенное.

Человек предложил мне угощаться и я, не задумываясь, вынул два яблока и тут же зачем-то опустил их в свою сумку. Мне сделалось неловко, и я покосился на человека. Он заверил меня, что всё в порядке и что мне не о чем беспокоиться, если только я, конечно, не собрался продать потом эти яблоки. В этом случае, как весьма строго объяснил мне человек, нужно получить разрешение на продажу у Настоятеля и, при продаже, обязательно указать, что яблоки взяты в этом монастыре.

Я растерянно пробормотал, что у меня и в мыслях не было торговать яблоками. И что я, вероятно, просто слишком долго шёл по горам и устал, - вот потому и, машинально, спрятал яблоки. На обратный путь…

Человека вполне удовлетворили мои объяснения, и он предложил мне всё-таки отведать яблок прямо сейчас. Жестом он указал на оставшееся в блюде яблоко. Я достал его и надкусил. Вкус был изумительный! Это не было обычное свежее яблоко. Не было оно и высохшим, хотя по его виду я мог бы это предположить. Оно было наполнено каким-то особым, освежающим и укрепляющим соком, с восхитительным привкусом и ароматом кардамона.

- Это наши знаменитые мочёные яблоки! – гордо заявил человек, удовлетворённо разглядывая удовольствие, написанное, должно быть, на моём лице.

Я прожевал кусок, который был у меня во рту и собрался спросить человека о том, что такое мочёные яблоки, поскольку я не знал этого термина. Но человек, словно предугадав мой вопрос, объяснил.

- После того, как снят урожай, мы, на определённый срок, погружаем яблоки в специальный рассол или маринад. После чего они и приобретают свои особые свойства.

Я откусил ещё кусок и даже зажмурился от удовольствия. Только теперь, к телесному удовольствию добавилось и глубокое внутреннее удовлетворение от того, что я вкушаю плоды, приготовленные по вековым рецептам, плоды, обладающие особой силой. Уже ради одного этого стоило проделать весь тот путь, который я прошёл в поисках этого монастыря.

Я предвкушал, сколько ещё интересного ждёт меня в монастыре, сколько знаний и тайн должно быть скрыто за его стенами…

С неподдельным благоговением я спросил у человека:

- Наверное, не каждому монаху знаком секрет рассола или маринада? Те монахи, которые готовят его, имеют какое-то особое звание?

- Монахи? – удивлённо переспросил человек и уставился на меня в каком-то изумлении. – Почему монахи? Да кто угодно готовит этот рассол! Любой желающий! Каждый приходящий сюда, если захочет, может забадяжить его! Вот ещё…

Он развёл руками, словно у него не было слов в ответ на ту глупость, что я сморозил. А у меня, вдруг, словно почва ушла из-под ног. Мне сделалось отчаянно тоскливо. Словно рухнула какая-то святая вера, без которой в жизни моей не оставалось ничего существенного, ничего важного, ничего, за что я мог ухватиться, чтобы продолжить своё существование…

С этим настроением я и проснулся. Перевернувшись на другой бок, я увидел солнечный свет за небольшим окном хижины дона Хуана. По расположению светового пятна на стене я определил, что теперь должно быть около девяти утра.

Настроение моё было совершенно омерзительным. Я выбрался из хижины и, отойдя в кустарник, автоматически помочился. Потом, так же автоматически, направился в обход хижины, чтобы найти дона Хуана и поприветствовать его. Но его нигде не было. Я уселся под рамадой на своём месте, надеясь, что оно поможет мне совладать с охватившим меня настроением.

Но настроение не улучшилось. Скорее наоборот. Впрочем, я не особо и надеялся на своё место. Так как, по горькому опыту, уже знал, что с этим настроением не способно совладать ничто. И что уйдёт оно само и в тот момент, когда сочтёт нужным.

Это особое настроение стало возникать у меня где-то на четвёртый год моего знакомства с доном Хуаном. Сначала я не обратил на него особого внимания, относя его на счёт некоего пост эффекта после приёма галлюциногенных растений, которые как раз в то время входили в состав моего «магического рациона».

Но настроение это продолжало периодами возникать и после того, как я отказался от использования Растений Силы. И время, когда я находился под влиянием этого настроения, было совершенно изнуряющим.

Описать то состояние, в которое я погружался в это время, довольно трудно. Это была не просто апатия или упадок сил. И не энергетическое истощение, хотя, в известном смысле, его можно охарактеризовать и так.

Это было состояние некой «онтологической бессмысленности». Иначе говоря, под воздействием этого настроения, я утрачивал понимание хотя бы какого-то смысла жизни, смысла бытия в самом широком понимании этих слов.

Жизнь, не моя собственная жизнь, а жизнь – вообще, представлялась полной нелепостью, бессмыслицей космического масштаба, глупой игрой. И чтобы продолжать играться в эту игру, которую мы гордо именуем – жизнь или бытие, нужно было каким-то образом обмануть самого себя, снова уснуть или поддаться тому всеобщему гипнозу, который заставляет нас выполнять какие-то действия, к чему-то стремиться, чего-то желать и достигать каких-то целей.

Но это было невозможно! Как невозможно было и наложить на себя руки, поскольку и это действие было всего лишь, – действием. А стало быть, - не имело никакого смысла с позиции того состояния, в котором я пребывал…

Я перебрался в другое место под рамадой и попробовал проанализировать (в который раз!) своё состояние, чтобы попытаться отыскать причину этого настроения.

В принципе, размышлять об этой причине было бессмысленно. Мне никогда не удавалось найти какое-нибудь объяснение, которое хотя бы как-то удовлетворяло меня. Самое большее, на что я оказывался способен, так это продолжать связывать это настроение с употреблением Растений Силы, полагая, что оно является только каким-то слишком затянувшимся пост эффектом от их приёма. Но это объяснение практически ничего не объясняло.

На этот раз у меня возникло подозрение, что настроение возникло, как реакция на вчерашний разговор с доном Хуаном. Действительно, перед тем, как уснуть, я ещё долго ворочался, перебирая в уме ту «концепцию» понимания и узнавания, которую изложил мне дон Хуан на вершине холма. С одной стороны мне казалось, что я прекрасно понял, в чём заключался его урок. Но с другой стороны, поскольку даже сам себе я не мог объяснить суть всего этого словами, понимание моё было каким-то неудовлетворительным.

Кроме того, нерешённым оставался вопрос о возможности написания доном Хуаном книги о его учении. Я никак не мог понять, почему он столь отрицательно относится к такой возможности. В конце концов, ведь от этого никому не стало бы хуже!

В общем, отходил ко сну я не в самом лучшем расположении духа. Возможно, это и повлияло, как на сюжет моего сна, так и на то настроение, в котором я проснулся.

Теперь, сидя под рамадой, я вдруг вспомнил, что уже не один раз собирался проконсультироваться с доном Хуаном по поводу этого настроения и моего состояния, в которое я погружался под его давлением. Но каждый раз, приезжая к дону Хуану, я забывал об этом своём намерении. А в тот момент, когда настроение возникало, дона Хуана никогда не оказывалось рядом.

Вот и сейчас. Он куда-то исчез как раз в тот момент, когда был мне крайне необходим. Куда он направился, я не знал. Но, по опыту, знал, что он может вернуться лишь вечером. Или даже ночью. А то и на утро следующего дня…

Я поднялся и ещё раз обошёл хижину. Потом немного прогулялся по окрестностям, в слабой надежде, что, может быть, увижу где-нибудь самого дона Хуана, либо каким-то образом догадаюсь, где он мог быть. Разумеется, ничего из этого не вышло, и я вернулся к хижине.

Поскольку было уже довольно жарко, то я вошёл внутрь хижины и устроился на полу на соломенной циновке, прислонившись спиной к стене. Состояние моё нисколько не улучшилось, а, наоборот, перешло в ту тупую стадию, когда уже даже двигаться не возникает никакого желания...

Где-то после полудня дверь хижины раскрылась, и вошёл дон Хуан. Его появление меня нисколько не обрадовало и не утешило. Я даже немного испугался такой своей реакции, - дон Хуан представлялся мне кем-то совершенно чужим, не связанным со мной, с моими планами в жизни и надеждами на будущее. Впрочем, в тот момент у меня и не было никаких планов или надежд…

- Ты уже завтракал? – вместо приветствия, спросил дон Хуан.

Я пробурчал, еле шевеля губами, что сегодня мне на завтрак подошёл бы небольшой, самый горький и противный батончик пейота.

Дон Хуан подошёл ко мне и присел на корточки, разглядывая меня. В руках он держал какой-то предмет, на котором мне никак не удавалось сконцентрировать взгляд.

- И где у нас сегодня отказал вентилятор? – попытался пошутить дон Хуан и улыбнулся, однако выражение его глаз, когда он разглядывал меня, оставалось серьёзным.

Я лишь досадливо махнул рукой, - у меня, казалось, не было сил даже разговаривать.

- Ну, как хочешь, - согласился дон Хуан. – Но завтрак я тебе всё-таки принёс.

Он поставил передо мной на пол тот предмет, который держал в руках. Это была глубокая миска, прикрытая сверху куском белой ткани. У меня промелькнуло чувство, похожее на удивление, - своей формой и размером миска напоминала тот сосуд, что я видел во сне.

Дон Хуан, с видом фокусника, снял ткань, расстелил её на полу и выгрузил сверху содержимое миски. Я уже почти ожидал увидеть яблоки, но там был только сыр. Я невольно улыбнулся. И вдруг почувствовал, что сейчас потеряю сознание. Казалось, что на эту улыбку ушли мои последние силы.

Дон Хуан резко поднялся, отошёл к противоположной стене и, со словами: не знаю, как насчёт завтрака, но я уверен, что сегодня ты ещё не умывался! - он вылил на меня всю воду для питья, что была в ведре.

Я моментально пришёл в себя и даже попытался ухватить сыр, чтобы спасти его от намокания.

Дон Хуан рассмеялся, а потом бесцеремонно выволок меня на веранду. Усадив меня на моём месте, он скрылся в хижине и через мгновение вернулся, неся сыр и ткань. Он несколько раз тряхнул этой тканью, постелил её в том месте, куда падали солнечные лучи и уложил сверху сыр. Потом он обернулся ко мне и спросил, сдерживая улыбку:

- Ну, теперь твой мир гармонизирован? Инъекция сыра дала результат?

Загадочным образом состояние моё изменилось. Гнетущее меня за мгновение до этого настроение исчезло без следа. Я легко поднялся на ноги и пару раз прошёлся по веранде, словно не мог поверить, что всё произошло настолько моментально.

- Что это было? – спросил я дона Хуана.

- О чём ты? – то ли не понял, то ли притворился непонимающим дон Хуан.

- У меня с утра было жуткое состояние. Я просто не знал, куда себя деть… - начал я нерешительно, а потом поток слов хлынул из меня, словно прорвало плотину в горах.

Я, насколько мог подробно, описал преследующее меня временами настроение, не забыв изложить и те свои немногочисленные подозрения о причинах, которые могли это настроение вызывать.

Дон Хуан слушал, не перебивая, а когда я закончил, он поднялся на ноги и, потянувшись всем телом, заявил:

- Всё это ерунда собачья. Просто ты индульгируешь сверх всякой меры…

- Не говори так! – завопил я таким требовательным тоном, что сам поразился своей вспышке гнева. А дон Хуан залился смехом.

Я сел и извинился за свой приступ. Дон Хуан, улыбаясь, сказал, что моя вспышка ярости не добавила ему седых волос, а значит не о чем и беспокоиться.

Я вяло заявил, что может быть я и индульгирую, как он говорит, сверх всякой меры, но я ничего не могу с собой поделать. И что если ему хотя бы что-то известно о накатывающем на меня временами состоянии, то он обязан объяснить мне это. Поскольку состояние это наверняка является следствием каких-то практик, которые я проходил под его руководством. Последнюю фразу я произнёс явным обвинительным тоном.

Дон Хуан всё это время внимательно смотрел на меня, а когда я закончил, он, после небольшой паузы, начал говорить.

- Карлос, ты действительно индульгируешь сверх всякой меры. Но, говоря так, я совсем не хочу тебя обвинить или укорить. Ты не одинок в этом. Сталкиваясь с этим состоянием, каждый начинает индульгировать сверх всякой меры. Это неизбежно. Поскольку нет никакой возможности найти разумные обоснования охватывающим в этот миг настроениям. Ни один, даже самый продвинутый психоаналитик, не сможет растолковать их причины. Единственное, на что он способен, так это увязать всё это с какими-нибудь твоими травмами, комплексами или застарелыми страхами. А потом прописать какое-нибудь модное лекарство. Если же твой доктор окажется особо талантливым, то он ещё и обучит тебя, как жить дальше, пережидая в спокойствии периоды, когда на тебя накатывает это…

- Но что, - это?! – нетерпеливо перебил его я. – Что тебе известно об этом состояние? И что же делать мне самому?

- Я, в своё время, рубил дрова. Или латал крышу, - улыбнулся дон Хуан. – Сгодится любое простое физическое действие. Главное, - не застывать так, как это сделал ты.

- И что, это помогает? Так просто? – искренне удивился я.

- Помогает? – дон Хуан покосился на меня, словно я сморозил какую-то глупость. – Нет уж! Здесь ничто не может помочь. Если даже медицина в этом случае бессильна!

Он рассмеялся, но быстро успокоился и начал говорить серьёзным тоном:

- То, что с тобой происходит, указывает, что ты оказался на одном тёмном перекрёстке. Маги называют это место, - Перекрёсток Трёх Дорог. Или, как выражаются некоторые, - Пустой Тройник.

Здесь дон Хуан прервал свои объяснения и велел мне принести блокнот. Я попытался отказаться, - сейчас я был весь во внимании, и мне не хотелось даже двигаться с места. Я заявил, что постараюсь запомнить всё, что он скажет.

- Странный ты парень! – улыбнулся дон Хуан. – То строчишь в свой блокнот даже во сне, то отказываешься это делать именно тогда, когда это совершенно необходимо. Я всё-таки настаиваю, чтобы сейчас ты принёс блокнот и делал свои записи. Поскольку ты наверняка не сможешь запомнить и понять всё, что я собираюсь сказать. А повторять всё это когда-нибудь ещё раз, - я не собираюсь.

Нехотя я поднялся и принёс свой блокнот. Дон Хуан начал своё объяснение:

- Я думаю, некоторые маги назвали это место Пустой Тройник в честь той неописуемой Пустоты, которая накатывает на того, кто оказался в этом месте. Возникающее при этом чувство или ощущение невозможно описать. Ты, возможно, не поверишь, но мой учитель, нагваль Хулиан, сочинил даже что-то вроде поэмы в стихах, настолько его поразило это место. Впрочем, он и сам смеялся над своими попытками описать его, и относил их только на счёт своей артистической натуры…

Дон Хуан улыбнулся. По всей видимости, воспоминание о нагвале Хулиане пробудило в нём какое-то чувство. Но он, мотнув головой, отогнал его и продолжил:

- В этом месте маг вдруг начинает ощущать, что жизнь, по сути своей, является неким глобальным обманом, надувательством. Помнишь, мы вчера говорили о надувательстве духа? Так вот его надувательства кажутся просто благом в сравнении с тем, что ощущает маг, оказавшийся в месте, называемом Пустой Тройник. Здесь его охватывает настолько нечеловеческое переживание реальности, что оно, это переживание, не может воплотиться ни в каком другом ощущении или чувстве, кроме как глобальной пустоты, бесцельности и бессмысленности существования. Маг погружается в крайне изнуряющее состояние, в котором невозможно существовать. Поэтому маг прилагает все усилия, чтобы поскорее убраться с Перекрёстка Трёх Дорог…

Я перестал записывать и горячо подтвердил, что и мои собственные ощущения были просто воплощением какого-то безмолвного ужаса. Дон Хуан улыбнулся и заметил, что безмолвный ужас, - неплохое определение.

- А почему это место назвали Перекрестком Трёх Дорог? – спросил я.

- Потому, что там действительно перекрёсток, - ответил дон Хуан. – Но забавно то, что нет никакой определённой дороги, ведущей к этому перекрёстку. Иначе говоря, не существует никакой последовательности шагов или практик, которые приводят туда. Просто однажды случается так, что маг находит себя на этом особом перекрёстке. Или этого не случается…

- Что ты хочешь сказать, дон Хуан? – перебил я его. – Значит, не все маги попадают в это место?

- Нет, не все, - подтвердил он. – Но место это является настолько важным, что каждый учитель прилагал бы все возможные усилия, чтобы доставить своего ученика к этому перекрёстку. Однако, как я уже говорил, нет никакой возможности обеспечить это с помощью каких-либо практик или методов.

- Но тогда кто же или что доставляет мага на этот перекрёсток? – спросил я.

- Это делает дух, - сказал дон Хуан, как что-то само собой разумеющееся. Я собрался было уточнить, каким образом дух проделывает это, но дон Хуан, жестом, остановил меня и продолжал:

- Нет никакой возможности понять, как дух проделывает это, - сказал он, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Если бы такая возможность была, то, вероятно, существовал бы и некий путь, дорога, ведущая к этому перекрёстку. Но её нет. Так что маг не приходит туда, а именно оказывается там. И учителю остаётся только сказать такому магу: Добро пожаловать в реальность …

Дон Хуан засмеялся и, уловив мой удивлённый взгляд, объяснил, что он, невольно, произнёс именно те слова, которыми, в своё время, его самого приветствовал нагваль Хулиан. Я тоже улыбнулся, но тут у меня внутри возникло настолько страшное подозрение, что я чуть было не выронил свой блокнот.

- Погоди-ка, дон Хуан, - пробормотал я. – Не хочешь ли ты сказать, что то, что я ощущаю в том состояние является переживанием… реальности?

- Это не совсем так, - медленно проговорил дон Хуан. – Наверное, правильнее было бы сказать, что ты переживаешь только прикосновение реальности. Переживание самой реальности тебя наверняка убило бы.

- Но тогда… тогда… - я растерялся, не зная, как выразить бурю чувств, которые охватили меня.

- Тогда, в сравнении с реальностью, даже пожирающий наше осознание Орёл является наивысшим благом? – с улыбкой предложил подсказку дон Хуан.

Он очень точно выразил мои ощущения. В сравнении с той пустотой, которая накатывала на меня в том состоянии, самое страшное зло представлялось чем-то благодатным. И в то же время я не мог бы выразить, чем именно так ужасала меня эта пустота.

- Соберись! – приказал дон Хуан. – И просто продолжай записывать.

Какое-то время он молчал, потирая виски. Этого времени хватило, чтобы я взял себя в руки и приготовился писать.

- Единственное, что может сделать учитель, так это наделить хотя бы каким-то смыслом этот перекрёсток, который, сам по себе, является тоже бессмысленным. Именно это и я сейчас проделываю с тобой.

Я ничего не понял и потребовал объяснений. Мне была непонятна фраза дона Хуана о бессмысленности самого перекрёстка. Но он отказался от объяснений, заявив, что в некоторых моментах я должен буду разбираться сам.

- От перекрёстка, на котором оказался маг, отходят три дороги, - продолжил он. – Каждая из этих дорог позволяет магу вновь обрести осмысленность существования. Первая дорога позволяет магу вернуться в обычный мир, к привычной жизни нормального человеческого существа…

- Но разве такое возможно! – искренне удивился я. Мне казалось, что даже я сам, несмотря на то, что ещё не настолько сильно продвинулся в мире магов, уже никак не смог бы вернуться к обычному мировосприятию, свойственному людям.

- Такое возможно, - подтвердил дон Хуан. – Чтобы избежать прикосновений реальности, годится всё, что угодно. Чем плох этот путь? Разумеется, маг не будет уже совершенно обычным человеком. Что-то всегда будет отделять его от окружающих. В чём-то он будет казаться странным. В чём-то будет умнее и спокойнее окружающих. В каком-то смысле его даже можно будет назвать более мудрым, что ли. Но, несмотря на всё это, он отныне будет вести жизнь обычного человека: читать книги, смотреть фильмы, работать и, в конце концов, - умрёт самой обычной смертью. Говорят, что смерть такого существа всегда спокойная и даже в чём-то приятная…

Дон Хуан взглянул мне прямо в глаза и улыбнулся. Видимо на моём лице было написано недоверие, смешанное с изумлением.

- Второй путь, - после небольшой паузы продолжал дон Хуан, - предоставляет магу неисчислимое количество самых разных и самых изысканных смыслов существования. Здесь магу есть, чем заняться, есть, чем заполнить эту невыразимую пустоту. И он принимается перебирать эти смыслы, сравнивать их между собой и оценивать, складывать их в различные формы, подобно тому, как ребёнок складывает игрушечные кубики. Здесь маг наделяется не только смыслами, но и целями существования, которые могут быть порой