Глава четвёртая. Я провёл беспокойную ночь

… обмен мнениями …

Я провёл беспокойную ночь. Предстоящая поездка настолько возбудила мой интерес, что мне никак не удавалось расслабиться. Поэтому, когда утром дон Хуан позвал меня завтракать, я поднялся довольно тяжело. Но, умывшись, и приступив к завтраку, я снова испытал прилив сил, нетерпения и любопытства.

К моему разочарованию, дон Хуан наотрез отказался обсуждать хотя бы какие-то детали предстоящей поездки. И весь путь до развилки у города, где нас должен был ждать дон Хенаро, мы проделали в полном молчании.

Дон Хенаро, как он и обещал, уже ждал нас. Я лишь притормозил ненадолго, чтобы он успел прыгнуть в машину, и мы поехали дальше.

Дон Хенаро был так же сосредоточен и тих, как и дон Хуан. Он лишь изредка указывал мне, какой делать поворот, и по какой дороге ехать. Я спросил его, бывал ли он раньше в том месте, куда мы едем.

- Да, - коротко ответил дон Хенаро.

Через некоторое время он вдруг произнёс:

- Я думаю, ты должен знать ещё кое-что об этой запутанной истории…

Он выдержал паузу, а потом спросил у дона Хуана:

- Как ты думаешь, ему надо это знать?

- Смотря, что именно ты собираешься рассказать, - сухо ответил дон Хуан.

- Я думаю, - проговорил дон Хенаро, обращаясь ко мне, - тебе следует знать, какое значение эта поездка имеет для самого Хуана.

- И какое же? – равнодушно спросил дон Хуан, но мне показалась, что в его тоне проскользнуло скрытое любопытство.

Дон Хенаро видимо воспринял его вопрос, как разрешение продолжать, и стал рассказывать мне об отношениях нагвалей магических линий с нагвалем той особой, открытой линии.

Дон Хенаро объяснил, что каждый из нагвалей магических линий обязан хотя бы один раз встретиться с нагвалем открытой линии. Это такая неписаная обязанность, некий договор, соблюдать который, - долг каждого нагваля любой из закрытых магических линий.

Никто никому ничем не обязан. В конце концов, магия, это ведь не Католическая Церковь. А дон Тезлкази Гуйтимео, - не Папа Римский. Но особая этика и безупречность нагвалей побуждает их исполнить этот свой долг.

Нагвали всех скрытых магических линий уже получали аудиенцию у дона Тезлкази Гуйтимео. И только дон Хуан до сих пор избегал этого.

- Ты ведь знаешь, какой он у нас упрямый, - сказал дон Хенаро. – И я, и Сильвио Мануэль и Висенте и даже все женщины и курьеры уже бывали на подобных фиестах. Только этот старый осёл всё пытается сохранять нашу, якобы, независимость. Ведь для него авторитеты, – ничто. Пустой звук!

Я взглянул на дона Хуана. Он сидел, едва сдерживая улыбку. Но потом не выдержал и расхохотался. К моему удивлению, дон Хенаро остался серьёзным.

- Вот так всегда, - хмуро сказал он мне. – Он всегда отделывается смехом, когда речь заходит о вполне серьёзных вещах.

Дон Хенаро подался вперёд и, просовывая голову между спинками наших сидений, спросил дона Хуана:

- Тебе разве трудно хотя бы раз встретиться с доном Нагвалем?

Я обратил внимание, что он назвал дона Тезлкази Гуйтимео не просто нагвалем, а доном Нагвалем. Вероятно, такое обращение подчёркивало его статус.

- Чего ты хочешь? – повернулся к нему дон Хуан. – Мы ведь едем туда, не так ли?

- Конечно, едем! – иронично воскликнул дон Хенаро. – Только это уже давным-давно следовало проделать!

Он тронул меня за плечо и сказал, что я должен осознать, насколько удача улыбается мне, если ради меня дон Хуан решился, наконец, на такой поступок.

- Ты преувеличиваешь! – возразил дон Хуан. – Я делаю это не ради Карлоса. Точнее, не только ради него. Этот знак был дан, как ему, так и мне. Я не представляю, что этот знак значит для него, но для меня самого это было явное указание, что пора смириться и принять свою судьбу такой, какой она есть.

- Но почему ты раньше не хотел встречаться с доном Тезлкази Гуйтимео, дон Хуан? – спросил я заинтересованно.

Он не ответил. Тогда я повернулся к дону Хенаро и спросил:

- Что происходит во время такой встречи?

- Происходит то, что дон Нагваль как бы подтверждает полномочия нагваля магической линии…

Он запнулся, словно не знал, что сказать ещё. Тогда заговорил дон Хуан.

- Во время такой встречи происходит энергообмен. Очень важный для обеих сторон. Нагвали магических линий передают часть той энергии, которую они накопили во время своей магической практики во втором внимании. А дон Нагваль наделяет их той энергией первого внимания, которую собирает открытая линия. Таким образом, в скрытые магические линии поступает свежая струя трезвости, струя первого внимания, без которой эти магические линии уже давно оказались бы увязшими в безвыходном лабиринте второго внимания.

- Но что плохого в таком обмене? – искренне удивился я. Мне такое положение вещей представлялось довольно разумным и правильным.

- А я разве говорил, что в этом есть что-то плохое? – посмотрел на меня дон Хуан.

- Но тогда почему ты до сих пор избегал встреч с доном Нагвалем?

- Это запутанный вопрос, - медленно проговорил дон Хуан.

Казалось, он был близок к тому, чтобы поведать мне, в чём состояла его запутанность, но потом передумал.

- Мы поговорим об этом позднее, когда ты будешь готов услышать то, что я скажу, - проронил он.

Я не настаивал. Оставшуюся часть пути мы проделали молча.

За всё время поездки мы останавливались лишь дважды: один раз, чтобы заправиться и второй раз, - чтобы выпить воды в какой-то придорожной таверне.

Около пяти часов вечера мы были, по моим прикидкам, где-то не так уж далеко от границы Мексики и Соединённых Штатов. Дон Хенаро велел мне свернуть с шоссе на просёлочную дорогу и после непродолжительной поездки по ней, мы выехали к большому озеру.

Берега озера были скалистыми, покрытыми выгоревшей на солнце травой, местами рос довольно зелёный кустарник. Здесь я уже понял, куда нам ехать. Начались самодельные указатели в виде стрелок, укреплённых на шестах. В одном месте стрелка указывала, что надо свернуть с дороги. Я, обернувшись, взглянул на дона Хенаро. Он кивнул головой. Я свернул и повёл машину по бездорожью.

Впрочем, это нельзя было назвать в полном смысле бездорожьем. Было видно, что сегодня здесь проехала уже не одна машина.

Мы обогнули большой скалистый холм и оказались у импровизированной стоянки машин. Тут было, на первый взгляд, не меньше сотни автомобилей и несколько туристических автобусов.

Я занял свободное место, мы выбрались из машины и направились в сторону озера. В этой местности было ощутимо прохладнее, чем там, откуда мы приехали.

Стоянка находилась на своеобразном плато, от края которого нам открылся величественный вид на озеро. К нему, вниз, вела довольно широкая тропинка, по которой, при желании, легко мог проехать какой-нибудь джип.

Берега озера были пустынными, - никаких построек, по крайней мере, с того места, где мы стояли, видно не было.

Дон Хенаро сказал, что это особое озеро. И что его выбрали для места проведения фиесты не случайно. С высоты полёта орла, это озеро своими очертаниями напоминает фигуру танцующего шамана.

- Ну, Хуан, ты ведь знаешь, ты же летал! – толкнул он в бок дона Хуана, словно желал, чтобы тот подтвердил его слова.

Дон Хуан улыбнулся, но сделал это как-то автоматически. Он был чрезвычайно сосредоточен и сказал, что нам пора спуститься вниз.

Внизу, в небольшой долине на берегу озера, был разбит своеобразный лагерь. Там находился огромный шатёр, напоминающий цирк-шапито, который располагался в левой части долины. Не очень далеко от него и ближе к берегу озера, был ещё похожий шатёр, но меньшего размера. И ещё один такой же шатёр находился почти посередине долины.

У самого берега озера виднелось с десяток индейских вигвамов, а ближе к скалам, окружающим долину, располагались импровизированные торговые ряды.

Обнаружил я и три открытых площадки. Одна из них напоминала летнюю эстраду, - на ней была сцена и ряды сидений перед нею. Две других представляли собой обычные деревянные настилы, а зрители вокруг сидели, кому как вздумается, или просто стояли.

Вход в долину обозначали два высоких и массивных деревянных столба, украшенные резьбой. Между ними было натянуто несколько рядов разноцветных флажков. Впрочем, подобные флажки и гирлянды растений на шестах были разбросаны по всему пространству.

Правее столбов, у самых скал, стояло около полутора десятка небольших грузовичков и фургонов.

Мы спустились вниз и прошли между столбами. Никто нас не встречал и не приветствовал. Похоже, что если у этой фиесты и были организаторы, то они проделывали всё ненавязчиво, предоставляя посетителям самим разбираться, что и где происходит.

Впрочем, за столбами мы обнаружили большой щит, к которому были приклеены несколько листовок, которые, по всей видимости, являлись своеобразными указателями куда направиться и чем заняться гостям. Там была и такая же листовка, которую дон Хенаро вручил дону Хуану в кафе.

Поскольку оба дона остановились у этого щита, изучая написанное, я тоже, наконец, удовлетворил своё любопытство и прочитал то, что было написано в той листовке.

Проходящая фиеста описывалась в ней, как уникальное событие, позволяющее людям, придерживающимся различных духовных традиций, собраться вместе и обменяться мнениями по поводу важных для всех вопросов. А присутствие здесь дона Тезлкази Гуйтимео объявлялось уникальной возможностью получить урок, который сможет оказать влияние на всю дальнейшую судьбу.

О доне Тезлкази Гуйтимео в листовке говорилось следующее:

«Он величайший шаман в мире. Он самый настоящий во всех значениях этого слова: он читает мысли и будущее, является гидом в духовном мире и во всех других мирах, обладает глубокими знаниями по древней Монгольской медицине, знаниями толтеков и яки, знаниями символов, тайных знаков и многое другое. Он несёт знания Атлантиды и Сибири».

Упоминание Атлантиды меня несколько обескуражило, хотя, проведя с доном Хуаном не один год, я уже и привык не удивляться ничему.

Зато меня возбудило и восхитило то, что дон Тезлкази Гуйтимео в этой листовке прямо назывался, - дон Нагваль. Я перечитал это место три раза. И никак не мог поверить, что слово нагваль, которое, после моего знакомства с доном Хуаном приобрело для меня характер чего-то сакрального, необъяснимого и почти запретного, написано так просто и ясно. Это было восхитительно!

Ниже в листовке шёл перечень почётных гостей. Среди них были православный священник, тибетский лама, два монаха бенедиктинца, писатель из России, представители нескольких общественных организаций, об одной из которых я был наслышан. К своему удивлению, я обнаружил в этом списке и фамилии двух профессоров из моего университета. С одним из них я был знаком довольно близко, с другим мы лишь обменивались короткими приветствиями при встрече.

Рядом с этой листовкой я обнаружил обычный лист писчей бумаги с указанием каких-то цен. Это был план встреч с доном Тезлкази Гуйтимео. Там говорилось, что первое знакомство с ним состоится в большом шатре. Вход – 20 долларов. На эту часть мы уже опоздали, поскольку она начиналась в десять часов утра.

Затем следовал тренинг, на котором, как объяснялось в листовке, - дон Нагваль даёт медитации, задачи и цели. И объясняет знаки. В этом пункте указывалось, что дон Тезлкази Гуйтимео сможет принять лишь двадцать пять человек. Тренинг будет длиться в течение шести часов и стоит пятьдесят долларов.

Я подумал, что и тут я оказался вне игры, поскольку даже если тренинг ещё и продолжался, то у меня, скорее всего, уже не было возможности на него попасть.

А вот следующий пункт внушал надежду. Там говорилось, что после тренинга будут даваться индивидуальные консультации, которые стоили по сто долларов с человека. Все цены были указаны в американской валюте.

Дон Хуан заметил, что я изучаю этот прайс лист, и сказал, что мне не нужно об этом беспокоиться, и что он устроит мне аудиенцию у дона Нагваля без всяких денег.

- Эти цены для простачков! – подмигнул мне дон Хенаро.

Я заметил, что мне не жалко заплатить за встречу с таким человеком. Дон Хуан сказал, что прекрасно понимает меня, но что нет нужды становиться в общую очередь, когда у него есть особый подход к дону Тезлкази Гуйтимео.

Тут я вспомнил, что оставил свой блокнот в машине и попросил дона Хуана и дона Хенаро подождать, пока я принесу его. Дон Хуан удержал меня.

- Не спеши! Я ведь предупреждал тебя, что в такие моменты воин может легко расслабиться и пропустить удар. Сейчас нет никакой необходимости в твоём блокноте. Но если ты очень хочешь, то, разумеется, можешь сходить за ним. Однако прежде я должен тебя проинструктировать, как тебе следует себя вести в этом месте.

Дон Хуан отвёл меня в сторону, и мы сели прямо на траву.

- Сейчас мы разойдёмся, – сказал он. – Мы с Хенаро отправимся улаживать свои дела, а ты будешь предоставлен сам себе. Ты можешь делать всё, что угодно: ходить, совать свой нос во всё, что здесь происходит, разговаривать с людьми, в общем, - что твоя душа пожелает. Строжайше тебе запрещается только одно, - узнавать кого бы то ни было!

Дон Хуан требовательно посмотрел на меня. Я не понял его последней фразы и попросил объяснить, что он хочет этим сказать.

- Здесь ты можешь встретить знакомых тебе людей. Как уже сказал Хенаро, здесь находятся и некоторые наши друзья. Если ты увидишь их, ты ни в коем случае не должен подходить к ним и тем более вступать в разговор. Если же ты встретишься с ними неожиданно и прямо нос к носу, то должен просто пройти мимо, словно не знаешь их. Можешь быть уверенным, они сделают то же самое.

Я спросил, какой во всём этом смысл. На что дон Хуан ответил, что в этом есть огромный смысл, но о нём сейчас не стоит говорить. Тогда я сообщил ему, что обнаружил в списке почётных гостей фамилии знакомых мне преподавателей, и спросил, что мне делать в том случае, если я встречу кого-нибудь из них. Дон Хуан на мгновение задумался, а потом сказал, что будет правильнее и лучше, если я и с ними не стану вступать в контакт и вообще постараюсь остаться незамеченным. Он потребовал, чтобы я отнёсся к его словам со всей ответственностью, какими бы странными не казались его рекомендации.

- Мы встретимся с тобой через час-полтора у этих столбов, - сказал в заключение дон Хуан. – Только не торчи тут, словно третий столб. Если нас ещё не будет, то устройся неприметно где-нибудь возле скал. Мы встретимся, и я отведу тебя к дону Нагвалю.

Дон Хуан поднялся на ноги, сделал знак дону Хенаро, который не участвовал в нашем разговоре, а стоял, словно на страже, поодаль и внимательно наблюдал за местностью, и они ушли. Я остался один.

Предупреждение дона Хуана несколько остудило меня и умерило мой пыл. Ведь я готов был броситься в происходящую здесь фиесту, словно в объятия любимой женщины. Я чувствовал, что теперь я наконец-то нашёл или найду то, к чему давно стремился. Я был уверен, что люди, собравшиеся здесь, занимаются как раз той деятельностью, которой мне всегда недоставало, деятельностью, направленной на беспристрастное исследование и изучение глубоких корней шаманизма и магии. В глубине души даже промелькнула надежда, что после встречи с доном Тезлкази Гуйтимео, и сам дон Хуан в чём-то пересмотрит свой взгляд на мир, и будет уже не так отрицательно настроен к возможности написания им самим книги о магии. Возможно, та струя энергии первого внимания, которую он получит в результате обмена энергией с доном Нагвалем, как раз и явится той последней каплей, что повлияет на его решение.

Я подумал даже о том, что, возможно, дон Хуан упрямо избегал этой встречи именно по причине бессознательного опасения, что такая встреча заставит его заняться своего рода переоценкой ценностей, выведет на какой-то иной рубеж в познании и деятельности.

Ни от Перекрёстка Трёх Дорог, ни от узнавания во мне не осталось и следа…

Я сбегал к машине за блокнотом. Заодно я прихватил и свою штормовку. Меня почему-то слегка знобило. То ли потому, что температура воздуха здесь была ниже, то ли по причине моего возбуждённого состояния.

Вернувшись в долину, я прошёл между столбами и внимательно осмотрел окружающее пространство, пытаясь разглядеть, нет ли в пределах видимости знакомых мне людей. Сделать это было трудно, - гости на фиесте представляли собой довольно пёструю, постоянно перемещающуюся массу людей. В конце концов, я решил затесаться в эту массу и просто не забывать время от времени направлять внимание на осмотр ближайшего пространства, чтобы избежать нежелательных встреч.

Первая группа людей, к которым я подошёл, собралась вокруг четырёх девушек в индейских костюмах, но сами девушки, по виду, были явно американками. Они пели индейскую песню. Пятая девушка танцевала. Я какое-то время глазел на них, а потом отправился дальше.

Как я понимал, здесь собрались люди самых разных интересов. Эти девушки, судя по всему, принадлежали к той категории людей, которые интересуются индейским фольклором. В круг моих интересов он не входил. А если бы и входил, то я предпочёл бы послушать песни, исполняемые самими индейцами.

Я направился к вигвамам на берегу. Это было что-то типа театрализованной индейской деревни. Или, правильнее, поселения индейских ремесленников. Видимо так было задумано, чтобы дать возможность посетителям ознакомиться с индейским бытом, каким он был в прошлом или позапрошлом веке. Здесь ткали и вышивали, изготавливали луки, стрелы и ножи, плели корзины и делали одежду из шкур. Возле одного вигвама двое мужчин резали из дерева маски, а около соседнего вигвама готовили на костре пищу. Здесь хозяевами были в основном индейцы. И только там, где изготавливались ножи, я заметил мастеров европейской наружности.

Я подошёл к кромке обрывистого берега, начинающейся за вигвамами. Отсюда стало видно, что внизу, на небольшом пляже у самой воды, тоже происходит какое-то действо. Я не понял точного его значения. Скорее всего, там разыгрывался некий ритуал.

По колено в воде стояла обнажённая девушка с прекрасными рыжими волосами. А четверо девушек, облачённых в простые белые туники, горстями захватывали воду озера и плескали её на обнажённую. На берегу прыгал мужчина, колотя в бубен и распевая какие-то песни.

Я залюбовался рыжеволосой девушкой. Тело её было совершенно белым. И по этому сочетанию белизны кожи и изысканной рыжеватости волос, я почему-то определил, что она была родом из Англии или Ирландии. В моём сознании чаще всего возникал именно такой образ, если я слышал или читал о европейских ведьмах или колдуньях.

Я мог бы смотреть на эту девушку без конца, но мне нужно было найти то, что я искал, и я отправился дальше. Я предчувствовал, что непременно найду здесь тех людей, интересы которых совпадают с моим собственным.

Войдя в самую гущу людского скопления, я вскоре оказался у одного из шатров, того, что располагался ближе к центру долины. Это был одновременно и своеобразный информационный пункт и лекционный зал. У входа, задёрнутого массивными брезентовыми шторами, стояли две девушки, - опять-таки американки, одетые в индейские костюмы. Едва я остановился, раздумывая, куда мне направиться, они подскочили ко мне и принялись весело объяснять, что в этом шатре в данный момент проходит лекция человека, который является одним из наиболее значительных исследователей тех знаний, которые даёт дон Тезлкази Гуйтимео. А вечером, во время концерта, который состоится на главной площадке, в этом шатре будет происходить встреча и свободный обмен мнениями между другими выдающимися исследователями, которых, как утверждали девушки, на эту фиесту приехало пять человек.

- Все они из разных стран! – торжественно заключили девушки.

Я спросил, а где в данный момент находятся все эти люди, но девушки не могли этого сказать. Понятно было, что сейчас я могу послушать только одного из них. Я выразил желание это сделать и одна из девушек, приглашающим жестом, указала на вход в шатёр. Я достал из кармана бумажник, полагая, что нужно заплатить за входной билет, но девушки улыбнулись и сказали, что вход свободный. Я вошёл.

Внутри всё было обставлено уютно и разумно. Слушатели расположились на свободно проставленных складных стульях, окружив небольшое возвышение, на котором стояла белая доска на треноге. Организаторы, видимо, позаботились даже о каких-то мобильных генераторах электричества, поскольку доска на возвышении была освещена двумя лампами с рефлекторами, а лектор держал в руке микрофон. Громкость микрофона была отрегулирована очень правильно, - голос лектора перекрывал шумы, доносящиеся снаружи, но в то же время не резал слух.

Я присел на свободное сидение, и уже буквально через пару минут моё безраздельное внимание было отдано лектору.

Этот человек говорил поразительные вещи! Он рассказывал о законах бытия, постоянно рисуя фломастером на доске схемы и какие-то математические графики, иллюстрирующие те знания, которые он почерпнул от дона Тезлкази Гуйтимео.

Больше всего меня поразило и восхитило, с какой простотой и лёгкостью, на доступном и понятном всем языке лектор рассказывал о нагуале и тонале, об их уровнях, о том, для чего нужны сталкинг и сновидение. Он рассказывал об Абстрактном и про установление связи с ним, о Духе и изучении Намерения, об Абстрактных Ядрах, которых, в отличие от меня, он знал больше шести…

Я был буквально ошарашен всем услышанным. Но одновременно с радостью и возбуждением, я испытывал и некоторую горечь. Ведь я столько лет провёл с доном Хуаном, безуспешно пытаясь понять его знание, а оказывается всё давно уже известно, исследовано, объяснено, разложено по уровням, распределено по вертикалям и горизонталям. Судя по всему, эта открытая линия, которую возглавлял дон Тезлкази Гуйтимео, обладала более обширными и внятными знаниями, чем линия дона Хуана. Мне нестерпимо захотелось побыстрее встретиться с самим доном Нагвалем.

К моему огорчению, лекция скоро закончилась. Посетители стали расходиться, некоторые подошли к лектору с вопросами. Я не стал этого делать. Этот человек настолько доходчиво всё объяснил, что к нему у меня вопросов не возникало. Мне нужно было непременно увидеться с доном Тезлкази Гуйтимео!

После полумрака шатра, солнечный свет на мгновение ослепил меня, и я брёл между людьми почти наугад. Но потом спохватился, что так ведь недолго наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Я остановился и опустил глаза вниз, давая им время привыкнуть к свету. А потом огляделся. И вдруг поймал себя на странной раздвоенности. Я послушно выполнял предписание дона Хуана, однако сейчас я уже не так слепо верил ему самому!

Действительно, эта лекция что-то поколебало во мне. Не то чтобы я сердился на дона Хуана, который на протяжении всех этих лет так и не смог настолько доходчиво описать мне все эти уровни тоналя и нагуаля, объяснить законы бытия, тонкости взаимодействия с Духом и изучения Намерения, - нет! Дон Хуан оставался для меня безупречным воином и магом, который несёт ответственность за все свои решения и поступки. Но в то же время, я начинал осознавать, насколько мои собственные интересы были бы полнее реализованы, если бы я, в своё время, столкнулся с доном Тезлкази Гуйтимео и людьми, которые его окружают.

Я был растерян. У меня вдруг возникло чувство, что я словно предаю дона Хуана. Но я не мог ничего с собой поделать, - мне хотелось найти ещё кого-нибудь из тех исследователей, о которых говорили девушки у шатра, и к числу которых принадлежал тот лектор. Я заранее верил им, поскольку чувствовал, что в них есть та мера разумности и рациональности, которой мне так недоставало у дона Хуана.

Я побрёл наугад.

Через какое-то время во мне возникли сомнения другого рода. Что-то не складывалось. Я снова и снова перебирал в памяти то, о чём услышал в шатре и пытался сопоставить его с тем, что сам узнал за время моего знакомства с доном Хуаном. И концы не сходились. Точнее, никаких концов как будто не было вообще.

Возникало чувство, что лектор говорил о каком-то другом нагуале и другом тонале. Во всяком случае, мои собственные, основанные на практике и разговорах с доном Хуаном, ощущения и догадки относительно этих двух «столпов» знания магов как-то не соответствовали тем понятиям, которые возникли у меня в то время, когда я слушал лектора в шатре. И это было причиной того, что не складывалась вся остальная мозаика. Сталкинг, о котором говорил лектор, был совсем не тем сталкингом, о котором знал я, его сновидение было вовсе не сновидением, а чем-то другим, а слова лектора о дубле или, тем более, духе, представлялись, с позиций учения дона Хуана, какой-то ерундой.

С другой стороны, как только я принимал позицию лектора, ясным и понятным становился весь окружающий мир, - он обретал вполне определённую форму, иерархичность и смысл. И всё это можно было изучать и исследовать научными методами. А ведь именно этого мне всегда и недоставало в мире дона Хуана, - возможности применить научную методологию…

Я был в смятении. И очень надеялся на предстоящую встречу с доном Нагвалем. По непонятной причине я был уверен, что он окажется ближе мне по темпераменту и интересам, чем даже сам дон Хуан…

Незаметно для себя, я оказался у торговых рядов. Это был небольшой рынок, где продавали всякую всячину, - от продуктов до сувениров. Мне захотелось пройтись вдоль рядов, чтобы поглазеть на товары, но вдруг в одном из торговцев я узнал дона Висенте!

Моментально нырнув в сторону, я расположился у одного из прилавков таким образом, чтобы мог видеть дона Висенте, а он не имел бы возможности меня случайно обнаружить.

Дон Висенте торговал лекарственными растениями. Он нараспев расхваливал свой товар. Я смотрел на него, и меня охватывало какое-то чувство, похожее на печаль или ностальгию. Только совершенно непонятно было, по какому поводу эта ностальгия. Своим присутствием здесь дон Висенте включил в мою раздвоенность какое-то третье состояние, которое не поддавалось описанию. Я ощущал себя так, словно вот-вот потеряю что-то крайне важное и значимое для меня…

Я смотрел на дона Висенте и испытывал просто адские муки, вызванные непонятно чем. Мне вдруг стало необъяснимо его жаль. Мне безумно хотелось подойти к нему, обнять его, поговорить о каких-нибудь пустяках. Но предостережение дона Хуана удерживало меня на месте. У меня возникали неудержимые порывы плюнуть на это предостережение и, слегка померкший после лекции образ дона Хуана, был только на руку такому решению, однако я сдерживал себя. Я не представлял, что именно знал дон Хуан такого, что заставило его дать мне подобные инструкции, но сам я, где-то в глубине души, ощущал, что если я их нарушу, всё обратится в такую пустоту, которую мне не выдержать.

Я решительно направился прочь. Обогнув по дуге торговые ряды, я оказался где-то недалеко от большого шатра. Здесь, образовав кольцо, в центре которого что-то объяснял собравшимся человек средних лет, стояла группа людей. Некоторые записывали в блокноты. Я ощупал в кармане свой блокнот. Это простое действие как-то успокоило меня, и я присоединился к группе слушателей.

Очень быстро я догадался, что это, скорее всего, был ещё один из тех исследователей, о которых упоминали девушки. Его речь воспринимать было труднее, поскольку она была пересыпана научными терминами. Я даже осторожно осмотрелся, опасаясь, что как раз здесь у меня есть шанс столкнуться с моим коллегой из университета.

Говорящий, определённо, внушал доверие. То, что он рассказывал относительно тоналя или нагуаля, не настолько противоречило тому, что было известно мне, насколько противоречили высказывания лектора из шатра.

Мне вообще понравился подход этого человека. Он был лишён каких-либо метафизических спекуляций и базировался на строго научной основе. Когда речь зашла о пейоте, я даже достал блокнот и записал несколько фраз, надеясь когда-нибудь позже привести их дону Хуану, чтобы внести ясность в вопрос о растениях силы. В этом пункте у меня до сих пор не было определённой позиции.

Дон Хуан всегда настаивал, что, например, Мескалито является некой абсолютно реальной сущностью. Этот же человек представил всё в несколько ином свете. Я записал то, что он говорил:

- Употребление психоактивных веществ вызывает своего рода реимпринтирование личности. Можно смело утверждать, что подобное воздействие эти вещества оказывают на любого человека. Но! Строго говоря, психоделики скорее создают условия для реимпринтирования, а настоящего эффекта можно добиться только в том случае, если рядом с человеком находится опытный реимпринтатор, в совершенстве владеющий необходимыми техниками для сдвига точки сборки.

В этом месте я даже согласно кивнул, поскольку слова человека только подтверждали моё подозрение о том, что всё со мной происходящее во время принятия растений силы, в значительной мере является и результатом воздействия на меня самого дона Хуана.

Дальше тот человек сказал:

- В действительности не существует какого-то Дымка или Мескалито. Всё это только некая «архетипическая настройка», только мифы. Мифы, необходимые для общего соглашения участников церемонии относительно присутствия некоего мифического существа и даваемого этим существом урока. На самом же деле всё весьма просто. В пейоте содержится алкалоид - мескалин. А, например, в грибах – буфотенин. И именно алкалоиды, содержащиеся в растениях, вызывают все эти видения. Не какие-то абстрактные мифические сущности, а конкретные алкалоиды!

Дальше он сказал, что его слова не нужно расценивать, как попытку обесценить исследования, посвящённые растениям силы. Он подчеркнул, что хотел бы только внести ясность и трезвость в понимание этого вопроса, чтобы избежать ненужной мистификации.

Я был согласен с ним полностью! Его научный подход покорил меня. Мне он представлялся образцом трезвости и здравомыслия. И в то же время, где-то глубоко внутри, я снова ощущал, что какие-то концы не сходятся. Мой собственный опыт, пусть ещё и не настолько большой и глубокий, как мне хотелось бы, не позволял уложить себя в рамки неких «неисследованных феноменов психики». А именно к таким вот неисследованным феноменам, по сути, сводилась вся магия в изложении этого человека. И меня с новой силой начали раздирать противоречия.

Я уже заготовил несколько вопросов, которые хотел задать ему, когда он закончит говорить, но тут к нам подошёл, по всей видимости, тот самый православный священник, имя которого я прочитал в списке почётных гостей. Он что-то спросил, и человек ответил. Так, слово за слово, между ними возникла своеобразная перебранка. Поскольку оба они были явно интеллигентными людьми, то всё это не выливалось в банальную склоку, а протекало на уровне приличных интеллектуальных дебатов. Но мне стало скучно.

Понимая, что в данный момент я не смогу вставить в их разговор свои вопросы, я решил переждать какое-то время и отошёл в сторону. У меня возникло желание подойти к большому шатру. Я полагал, что именно там находится сам дон Тезлкази Гуйтимео. Но моё внимание привлекли юноши, облачённые в буддистские одеяния.

Мне почему-то всегда импонировал буддизм, и я направился за юношами, полагая, что здесь есть какое-то место, которое отведено для их лекций или медитаций. Мне хотелось услышать, как относятся к дону Нагвалю буддисты, и как они воспринимают магию или шаманизм.

Но юноши, казалось, тоже бродили без всякой цели. Они остановились у очередной небольшой кучки слушателей, и я, воспользовавшись случаем, зашёл сбоку, чтобы разглядеть их лица. До сих пор я видел их лишь со спины.

К моему разочарованию, юноши оказались американцами или европейцами, выбритыми наголо и одетыми в оранжевые тоги.

Я хотел было отойти, но моё внимание привлёк местный оратор. Он, вероятно, тоже был из числа тех особых исследователей, о которых говорили девушки.

Этот человек явно был склонен к эпатажу. Правда, на мой взгляд, весьма примитивному. Он говорил нарочито грубо и требовал от слушателей беспрекословного соглашения с его мнением. Он утверждал, что учение толтеков не является набором психотехнических манипуляций. В этом я легко мог с ним согласиться. Но когда оратор пытался подать собственный взгляд на учение дона Тезлкази Гуйтимео, то сам скатывался в какое-то болото из невероятной смеси психоанализа, терминов из восточных религиозных школ, аналогий с компьютерными играми и фильмами, сдобренную движениями из восточных же боевых искусств. Кроме того, практически каждую минуту этот человек отвлекался на то, чтобы напуститься с критикой на каких-то других исследователей наследия дона Нагваля. Чаще всего я понятия не имел, о ком он говорит. Но несколько раз мне показалось, что он злопыхал по поводу идей лектора из шатра и того человека, которого я слушал недавно. В отношении последнего изливалось особенно много желчи.

То ли в результате таких критических отступлений, то ли в силу несостоятельности идей самого оратора, но мне никак не удавалось понять, что, собственно, он хочет сказать. Очевидно, что в кругу слушателей я был такой не один. Однако когда кто-либо пытался задавать оратору конкретные вопросы, тот напускался на вопрошающего, провоцируя склоку и крича, что знание не даётся даром, и что нет дураков раздавать важные наработки бесплатно. Я так и не понял, хотел этот человек денег или только внимания. А может, – и того и другого.

Мне он напомнил рыбку, которую я когда-то содержал в аквариуме. Эта рыбка была пёстрой и украшена большими плавниками и хвостом. Мы с подругой называли её – Петушок. Она не терпела никаких конкурентов, поэтому невозможно было подселить к ней никакую другую рыбу. Даже такого же вида. Иногда, ради развлечения, подруга подносила к аквариуму своё маленькое зеркальце, и тогда рыбка атаковала своё собственное отражение…

Мне надоело всё это, и я медленно направился в сторону большого шатра. Я был уже недалеко от него, но тут случилось то, что стало для меня последней каплей.

Сначала я увидел Сильвио Мануэля. Я сразу узнал его, хотя несколько мгновений никак не хотел поверить, что это он.

Сильвио Мануэль находился на одной из открытых площадок. Одет он был в чёрное трико, плотно обтягивающее его мускулистое тело жокея. На его голове красовалась повязка, в которую были воткнуты три пера.

Сильвио Мануэль давал представление, демонстрирующее удивительные возможности его тела. Он вынимал со своих мест суставы на руках и ногах, а потом вставлял их обратно. Он принимал причудливые и самые невероятные позы, а порой, в буквальном смысле, подпрыгивал на голове.

Я стоял, разинув рот. Эта клоунада неприятно поразила меня. Но зрители были в восхищении и одаривали аплодисментами каждый трюк Сильвио Мануэля.

У меня не возникло никакого желания подходить к нему. Мне вдруг стало отчаянно тоскливо и пусто на душе. Я развернулся и направился прочь от этого места.

Вокруг меня сновали люди. Доносились их слова, пение и смех. А я вдруг вспомнил комическую фразу, которую слышал в каком-то русском фильме, что показывали в киноклубе нашего университета: Киса, мы чужие на этом празднике жизни…

Но мне не стало смешно…

Вдруг на большой эстраде включили микрофон. И какой-то человек, которого я не мог разглядеть со своего места, объявил, что начало концерта откладывается на час. После чего он призвал всех не терять времени зря и принять участие в конструктивном обмене мнениями, местом проведения которого был назван тот шатёр, который я посетил первым и площадка за ним.

Свою речь человек заключил объявлением о том, что ещё остаются два свободных места на индивидуальные консультации у дона Тезлкази Гуйтимео.

Во мне что-то лопнуло. И я почти бежал к столбам у входа в долину. Я хотел поскорее увидеть дона Хуана. Но возле столбов никого не было. И тогда я, игнорируя совет дона Хуана укрыться ближе к скалам, опустился на землю у одного из столбов.

Моё внутреннее состояние приближалось к опасной грани, за которой мог последовать какой-то взрыв. Меня раздирали противоречия. Мой разум, казалось, был полностью удовлетворён тем, что я видел на этой фиесте. Он убеждал меня, что, несмотря на все несостыковки, несовпадение концов и недостаточную проработку концепций, тот подход к магии и знанию, который ощущался здесь, является наиболее правильным и соответствующим моим собственным интересам и стремлениям.

Но моя душа, если такое определение уместно, восставала против всего этого. Я ощущал происходящее здесь, как бездонную яму или трясину, из которой у меня не будет сил выбраться никогда. Мир, каким он представал, если принять сторону провозглашаемых здесь идей и концепций, был унылым и плоским, несмотря на все его вертикали, горизонтали и законы бытия, которые провозглашались основной целью исследований.

Мой разум утверждал, что я последний дурак, если пытаюсь восставать против очевидного. Против упорядоченности и разумности мира. Против его иерархичности и причинно-следственной зависимости. Против осмысленности и подчинённости моего существования неизменным законам, на постижение которых и направляют свои усилия те, кто собрались на этой фиесте.

А моя душа говорила, - Плевать! Она кричала, что если всё обстоит именно так, то лучше лечь на рельсы или стукнуться головой о скалу, чем включиться в эти бега, в это соревнование идей, концепций и объяснений.

Разум высмеивал её протест и утверждал, что идти против потока, - безумие. Что никакая сила не может восстать против объективных законов, присущих этому миру.

Душа не имела разумных доводов, чтобы возражать, но не хотела допускать даже возможности компромисса.

Я осознавал, что индульгирую сверх всякой меры. Но осознание этого никак не облегчало моё состояние. Я опять был на грани того, что дон Хуан назвал Пустой Тройник. И в данный момент это особенно меня ужасало. Поскольку в нынешнем своём состоянии я был, казалось, полностью лишён сил и энергии. И не мог даже представить себе, на что смогу решиться, если попаду сейчас на Перекрёсток Трёх Дорог.

Мне очень хотелось, чтобы поскорее пришли дон Хуан и дон Хенаро. Я надеялся, что их присутствие если и не прояснит мне всё, то, по крайней мере, как-то упорядочит мой внутренний хаос. Даст некую опору моей разрушающейся целостности…

Но вместо дона Хуана и дона Хенаро передо мной появились два идиота.

Я поднял глаза и буквально онемел. Дон Хуан и дон Хенаро стояли передо мной с какими-то отрешёнными и важными выражениями на лицах. Одеты они были в праздничные наряды индейцев. При этом дон Хуан был одет в этот костюм полностью, начиная какой-то пышной короной из перьев на голове и заканчивая мокасинами. А дон Хенаро, казалось, только надел индейскую рубаху поверх своей. Штаны и сандалии были его собственными. На его голове была весьма скромная, в сравнении с головным убором дона Хуана, повязка.

Я не мог определить, кто же из них выглядит более дурацки. Какое-то время мы молчали. Потом дон Хуан, каким-то важным и чужим голосом объявил, что теперь он готов отвести меня к дону Тезлкази Гуйтимео и представить меня ему.

Я вскочил на ноги, словно какая-то пружина подкинула меня. Глядя дону Хуану прямо в глаза, я твёрдо заявил, что в данный момент не имею намерения встречаться с кем бы то ни было.

Я ожидал, что он высмеет моё индульгирование, но он, тем же тоном, сказал:

- Такое твоё решение.

И, пройдя мимо меня, словно я был пустое место, он направился к стоянке машин. Мы с доном Хенаро пошли следом. Дон Хенаро негромко сказал мне:

- Это было неописуемо. Их встреча была удивительной. Теперь дон Хуан, – настоящий нагваль. Он получил подтверждение…

Я никогда ещё не слышал, чтобы дон Хенаро, обращаясь к дону Хуану или упоминая о нём, говорил, – дон. Я был на грани безумия. Мне хотелось лишь одного, - поскорее добраться до своей машины и отвлечь себя хотя бы привычными действиями, связанными с её вождением.

Когда мы подходили к машине, дон Хенаро засеменил вперёд и как-то подобострастно распахнул заднюю дверцу автомобиля. Дон Хуан принял это, как должное. Я не мог на это смотреть…

Большую часть пути мы проделали в гнетущем молчании. Оба дона сидели на заднем сидении, и я, временами поглядывая на них через зеркало заднего обзора, воспринимал их, как какие-то чуждые тени, призраки, непонятно зачем оказавшиеся в моей машине. Сам я находился в полной прострации и вёл машину автоматически. Думаю, я гнал, как сумасшедший.

Я остановился, чтобы долить бензина. Дон Хуан и дон Хенаро не выбрались из машины даже для того, чтобы размять ноги.

Пожилой мексиканец, дежуривший на бензоколонке, представлялся мне единственным живым существом на этой планете. Я готов был обнять его и расплакаться.

Когда я сел в машину, и мы поехали дальше, дон Хуан начал говорить. Это был какой-то нелепый монолог, который он произносил совершенно чуждым мне голосом.

Он говорил о важности взаимопонимания между людьми разных мировоззрений и религиозных убеждений, о необходимости поиска путей сотрудничества между ними и выработки единой линии стратегии поведения и действий, направленных на защиту окружающей среды, на достижение мира во всём мире, на исследования знаний и традиций народов всего мира. Он говорил о тех усилиях, которые каждый воин обязан прикладывать для того, чтобы сдвинуть точку сборки нашей планеты, нашей Матери-Земли в такое положение, которое обеспечит всем равноправие и благоденствие, избавит людей от негативных эмоций и принесёт им любовь и радость…

Он говорил, казалось бы, совершенно верные, правильные слова. И к словам этим невозможно было придраться. Однако за всем этим мне в затылок дышала такая пустота, что я только крепче цеплялся руками за руль. Чтобы не расплакаться…

Я осознал, что больше нет прежнего дона Хуана. Вероятно, та струя энергии первого внимания, которую он получил во время встречи с доном Тезлкази Гуйтимео, что-то перегрузила в нём или заставила его пересмотреть свою судьбу настолько радикально, что сейчас я просто не узнавал его. Это был другой человек. Он говорил те слова, которые я сотни раз, в разных вариациях слышал от всякого рода искателей истины, или читал в подборках духовной литературы. Слова, за которыми, как я всегда чувствовал, не стояло никакого реального намерения.

Дон Хуан замолчал так же внезапно, как и начал говорить. Казалось, что в нём просто кончилась какая-то пластинка или заел некий механизм. А вскоре мы подъехали к тому городку, в котором встретили дона Хенаро, выбирали крестик для холма и обедали в кафе, где дон Хенаро обнаружил ту злосчастную листовку.

Дон Хенаро тронул меня за плечо, давая понять, что хочет выйти. Мы были у той самой развилки на окраине города, на которой я подобрал его утром.

Я остановил машину и обернулся назад. Дон Хенаро открыл дверцу, выбрался наружу, а потом наклонился к неподвижно сидящему дону Хуану и поцеловал его руку. В свете, который зажёгся при открывании дверцы автомобиля, я увидел, что по лицу дона Хенаро бегут слёзы умиления.

Я был настолько ошарашен, что даже не попрощался с ним. Я не мог выдавить из себя ни слова, как будто я физически разучился говорить, - мой язык мне не повиновался.

Дон Хенаро мягко закрыл дверцу машины и пошёл вдоль пустынной ночной улицы. Я смотрел ему вслед. Он шёл какой-то не своей походкой. Он сутулился, а его ноги, казалось, подгибались в коленях при каждом шаге. Потом я заметил, что плечи его подрагивают, и мне показалось, что он рыдает. И в ту же секунду я осознал, что дон Хенаро тоже понял, что мы потеряли дона Хуана! Что он тоже не разделяет и не понимает той ерунды, которую говорил дон Хуан. Но, как безупречный воин и верный соратник дона Хуана, дон Хенаро принял свою судьбу такой, какой она оказалась.

У меня же не было вообще никакого выбора. Я очень медленно повёл машину по улице. Только сейчас до меня стал доходить подлинный размах того, что произошло.

У меня больше не оставалось никакого мира, - ни обычного, ни магического. Я не мог примкнуть к открытой линии дона Тезлкази Гуйтимео, поскольку что-то во мне не принимало всего того, что я там увидел и услышал. И даже полное приятие тех идей и концепций моим разумом не могло перевесить силу моего внутреннего неприятия.

Не мог я вернуться и в мир дона Хуана. Поскольку больше не было самого дона Хуана. Он ушёл на другую сторону. На ту сторону, которую я не мог принять внутренне, хотя – и в этом был какой-то совершенно зловещий парадокс – мой разум ведь постоянно искал и даже требовал именно этой другой стороны.

И я уже даже не знал, а существовал ли вообще тот магический мир, в котором я провёл столько лет в компании дона Хуана и его соратников, или это была только сладкая и таинственная иллюзия, безумная мечта…

Передо мной, подобно ленте кинофильма, пронеслись все эти годы. И тяжесть тоски, и горечь потери скорчили меня. А потом я ощутил сильнейшее давление внизу живота.

Я осознавал, что мне не оставлено никакого выбора. Выбирать было просто не из чего. Я решил, что отвезу дона Хуана к нему домой, попрощаюсь и уеду обратно в Лос-Анджелес. Я не представлял, что я буду делать и как стану жить. Мне хотелось только поскорее оказаться подальше от этих мест.

Давление внизу живота стало нестерпимым, я почувствовал острейший приступ тошноты и сильнее нажал на педаль газа, стараясь поскорее выехать за городскую черту.

До конца городка оставалось проехать примерно половину квартала, но я не смог больше терпеть, остановил машину, распахнул дверцу, но выйти из машины не успел, - меня стошнило.

Спазмы тошноты прокатывались по моему телу, и я только старался удерживать открытой дверцу и вытягиваться подальше, чтобы не забрызгать машину.

- Ты бы ещё насрал посреди улицы! – услышал я у себя над ухом голос дона Хуана.

Я медленно поднял взгляд. Дон Хуан стоял рядом, помогая мне удерживать раскрытой дверцу автомобиля. Он был одет в свою обычную одежду и уже без этого дурацкого головного убора из перьев. Я не заметил, ни когда он выбрался из машины, ни когда успел переодеться.

Я хотел что-нибудь сказать, но мой язык всё ещё не повиновался мне, и я лишь промычал что-то нечленораздельное.

Дон Хуан предложил мне перекатить машину немного вперёд. Я сделал это, и дон Хуан помог мне выбраться наружу.

Он усадил меня прямо на асфальт перед машиной, так, что моя спина опиралась о бампер. Дон Хуан сказал, чтобы я прижал ладони к животу в районе пупка, согнул ноги в коленях и притянул их насколько возможно к себе. Спина при этом должна была оставаться прямой.

Какое-то время я сидел в этой неудобной и напряжённой позе. А потом почувствовал, что тошнота и боль в животе исчезли. Я повернул голову к дону Хуану, чтобы сказать ему об этом. Но он, обеими руками, развернул мою голову обратно и велел смотреть вперёд.

Перед моими глазами была улица маленького городка, оканчивающаяся ночью. Там, где начиналась ночь, ощущалось какое-то движение, словно там гулял ветер. Мне на мгновение представилось, что эта улица, - только декорация. А когда мы покинем её и въедем в темноту, то там будет зима. И снег…

Вдруг вспомнилось стихотворение русского поэта. Его читала мне когда-то моя знакомая с факультета филологии, которая была без ума от русской литературы. Тогда мне тоже понравился этот стих, и я запомнил его.

Мне почему-то захотелось прочитать его дону Хуану. Я знал, что он не поймёт английского. Но всё равно сделал это.

Night, street, a lamp, a chemist’s window,

a senseless and dim light. No doubt

in a quarter century or so

there’ll be no change. There’s no way out.

You’ll die, and just the same as ever

begin the dance again. A damp

night, frozen ripples on the river,

a chemist’s shop, a street, a lamp.

(«Ночь, улица, фонарь, аптека…», - стихотворение А. Блока. – прим. переводчика)

Только когда закончил, я осознал, что снова могу говорить. Дон Хуан тронул меня за плечо и сказал, что мы должны ехать.

Он устроился на переднем сидении, и мы выехали из города.

Ехали молча. Мне стало значительно легче. Однако я боялся задавать вопросы, поскольку никак не мог понять, кто сейчас дон Хуан. Является ли он прежним доном Хуаном, или он, - новый дон Хуан, который просто переоделся в свою старую одежду? А может быть, в данный момент он представляет собой какую-то смесь обоих?

Всё это было довольно нелепо. И я молчал. Дон Хуан тоже молчал и ни разу не взглянул на меня.

Вдруг он велел остановить машину. Я не сразу понял, где мы остановились. И только когда мы выбрались наружу, я узнал тот холм перед городом, на котором мы сидели, глядя на окна. Поскольку в этот раз мы въезжали на него со стороны города, то я просто не успел сориентироваться в пространстве.

Мы сели на том же самом месте. Только светящихся окон в городе было значительно меньше. После непродолжительного молчания, дон Хуан сказал, что мне придётся потратиться на ещё один крестик. Я не понял о чём это он и повернулся к нему. Даже в темноте было видно, что он улыбается.

- Похоже, этот холм тоже претендует на то, чтобы стать твоим местом силы, - сказал дон Хуан.

С моих плеч словно убрали гранитную плиту. Это был прежний дон Хуан. И вокруг меня был прежний мир, - может быть сладкая и таинственная иллюзия, может быть только фантазия, - мне было безразлично. Это был мой мир.

Я хотел улыбнуться дону Хуану, но не смог. Мышцы моего лица были всё ещё какими-то скованными.

- Что за стих ты читал у машины? – спросил дон Хуан.

Я объяснил. И добавил, что, к сожалению, не знаю испанского перевода.

- Не важно, - сказал он. – Я понял, что ты хотел сказать.

Я возразил, что я и сам не знаю, что я хотел сказать этим стихотворением. Просто для меня в нём было сказано о мире больше, чем во всём том, что я услышал на той фиесте.

- Именно это ты и сказал! – улыбнулся дон Хуан.

- Зачем мы туда на самом деле ездили, дон Хуан? – спросил я после непродолжительного молчания.

Он покачал головой, а потом произнёс:

- Для тебя эта поездка была возможностью увидеть второй путь, уводящий от Перекрёстка Трёх Дорог. Для меня самого… впрочем, сейчас не имеет значения, чем это было для меня.

- Но ты встречался с доном Нагвалем?

Он снова покачал головой и сказал:

- Нет никакого дона Нагваля. Во всяком случае, в том смысле, как воспринял ты.

Я заявил, что я воспринял всё только так, как описали мне они с доном Хенаро. И если всё это было розыгрышем, то я бы назвал этот розыгрыш довольно жестоким, - я едва не свихнулся от событий прошедшего дня.

Дон Хуан тихо рассмеялся, словно он не хотел нарушать тишину ночи.

- Это не было обычным розыгрышем, - сказал он. – И, хотя у всего этого было какое-то подобие сценария, который, кстати, возникал прямо на ходу, но это не было и театральным представлением, рассчитанным на тебя. Мы с Хенаро не просто играли роли. Мы были этими ролями.

- Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?

- Я хочу сказать, что мы создали для тебя специальную реальность и сами поселились в ней, понимаешь? Мы не играли, мы, - были.

- Ты хочешь сказать, что когда вы вернулись, вы на самом деле были двумя… идиотами? – изумился я. – А потом, в машине, ты совершенно искренне говорил всю эту чепуху? А дон Хенаро на самом деле плакал, когда прощался с тобой?

- Ну, о чём плакал Хенаро, ты лучше спроси у него самого, - усмехнулся дон Хуан. – Я же только могу повторить тебе то, что уже сказал: мы не играли, мы, – были.

- Но хотя бы какой-то контроль или что-то похожее у вас оставалось? – не мог понять я. – Иначе, как ты вернулся к себе настоящему?

- Настоящему? – покосился на меня дон Хуан и опять тихо рассмеялся.

Успокоившись, он сказал:

- Разумеется, оставался некий контроль. Иначе это была бы НЕ контролируемая глупость.

Он улыбнулся и продолжил:

- Но это не тот контроль, который имеешь в виду ты. Когда-нибудь ты сам узнаешь то, о чём я говорю.

- Но к чему был весь этот спектакль? – спросил я.

- Я тебе уже ответил, что это была возможность для тебя увидеть второй путь.

- Но не проще ли было вручить мне ту листовку и сказать, что мне стоит побывать на этой фиесте? Я ведь мог и один туда съездить, чтобы всё увидеть.

- Да, это было бы проще, - согласился дон Хуан. – Но в таком случае ты ничего бы не узнал. Нужно было не просто показать тебе второй путь со стороны. Нужно было явственно указать тебе на этот путь в тебе самом.

Дон Хуан легонько постучал кулаком в мою грудь

- Вот здесь…

Теперь я понял, что он хотел сказать. Размах их предприятия поразил меня. Я вспомнил дона Висенте и Сильвио Мануэля…

- Но неужели не было другого, более простого способа сделать это? – спросил я.

- Я не знаю, - пожал плечами дон Хуан. – Возможно ты сам, если тебе когда-нибудь понадобится проделать нечто подобное для кого-то другого, найдёшь что-то более изысканное. Но мы с Хенаро простые индейцы…

Тут у меня возникло одно сомнение. Я спросил:

- Получается, дон Хуан, что все собравшиеся там люди побывали у Перекрёстка Трёх Дорог?

- Ничего такого не получается! - возразил он.

- Но чтобы избрать этот второй путь, разве им не нужно было оказаться у перекрёстка?

- Нет, - ответил дон Хуан. – Это всё слова. Они опять загнали тебя в ловушку.

- Но ведь ты сам утверждал, что так гласит Правило!

- Ничего такого я не утверждал.

- Но как же нет, когда, – да! – его упрямство начало меня раздражать, и я стал подниматься, чтобы сходить в машину за своим блокнотом и процитировать ему его собственные слова.

- Сядь! – удержал он меня. – То, что я тогда говорил, касалось тебя, а стало быть, и тех, кто побывал на перекрёстке. Но я ведь не говорил, что они создают эти три дороги, ведущие от него. Я сказал, что они выбирают. А значит, дороги эти уже существуют, вне зависимости от того, был ты на перекрёстке или нет.

- И что? – я не мог понять, к чему он клонит.

- Похоже, ты действительно слегка в уме повредился, - вздохнул дон Хуан. – Это ведь элементарно! Ну, подумай сам, если эти дороги уже существуют, то…

Я не понимал, чего он ждёт от меня. Передо мной быстро промелькнула картинка: фонарь у перекрёстка трёх пыльных, пустых дорог. Она мне не говорила ровным счётом ничего.

- То это значит, что по ним уже снуют туда-сюда толпы народа! – нетерпеливо воскликнул дон Хуан.

- Почему? – спросил я.

Дон Хуан одной рукой ухватил меня за голову и развернул её по направлению к городу, а другую руку вытянул в том же направлении.

- Погляди! Что, все эти люди тоже выбрали свой путь лишь после того, как побывали у перекрёстка?

Только тут до меня дошло, о чём он.

- Так значит, никто из присутствовавших на фиесте не был у Перекрёстка Трёх Дорог?

- Но я ведь не могу знать за всех! – воскликнул дон Хуан. – Я только объясняю тебе, что выбрать один из путей можно не только на перекрёстке, но и вне него. И делается это как раз для того, чтобы избежать попадания на перекрёсток!

Он пристально посмотрел на меня и сказал:

- Люди прилагают все возможные усилия, выбирают какую угодно дорогу, лишь бы не оказаться у Пустого Тройника. Для человеческих существ нет ничего ужаснее, чем реальность такая, как она есть. И где-то глубоко внутри они ощущают, и не без основания, что оказаться у Перекрёстка Трёх Дорог, значило бы для них, - поставить под угрозу своё ясное, объяснимое и целенаправленное существование, понимаешь?

Я понимал.

- Когда же какой-либо путь выбирает маг, который оказался у Перекрёстка Трёх Дорог, то его дорога оказывается несколько иной, чем дорога обычного человека. Так случается потому, что маг, в отличие от нормального человека, не просто ощущает или подозревает, - он видел, он был на этом перекрёстке. Поэтому он знает, от чего укрывается. И поэтому я говорил тогда, что, даже выбирая первую дорогу, маг не станет обычным человеком в полном смысле этого слова. И всегда будет отличаться от окружающих его людей. Нет возможности полностью обмануть себя…

- Скажи, дон Хуан, а как насчёт самого дона Тезлкази Гуйтимео? Он был на перекрёстке?

- Понятия не имею, - пожал плечами дон Хуан. – Я не знаком с ним и никогда не видел его.

- Так вы с доном Хенаро не ходили к нему в шатёр? – удивился я.

- Мы-то ходили, - вздохнул дон Хуан. – Но у самого входа вдруг выяснилось, что ни у меня, ни у Хенаро нет лишней сотни долларов.

Чувствовалось, что он едва сдерживает смех.

- Но что бы ты делал, если бы я согласился тогда пойти с тобой к дону Нагвалю? – спросил я.

- Можешь быть уверенным, что я отвёл бы тебя к нему, - улыбнулся дон Хуан.

У меня не возникло сомнений по поводу этого его утверждения.

- А дон Тезлкази Гуйтимео действительно нагваль? – спросил я.

Я спрашивал, поскольку нагвалем его называли все вокруг, а не только дон Хуан и дон Хенаро. Значит, это не могло быть просто частью их спектакля или как бы там ни называть то, что они со мной проделали.

- Я не знаю, - ответил дон Хуан. – Я ведь уже сказал тебе, что я даже ни разу не видел его.

- Ну, а если исходить из того, что ты слышал о нём, ты не мог бы определить это? – не унимался я.

- Перестань молоть ерунду! – посоветовал дон Хуан. – Из того, что мне о нём известно с чужих слов, я могу только предположить, что он, – хороший человек и неплохой целитель. Однако его, так называемая духовная деятельность, меня не впечатляет. Но кто я такой, чтобы делать выводы? Может быть, это просто его контролируемая глупость…

Дон Хуан улыбнулся, но я почувствовал, что он чего-то недоговаривает. У меня возникло ощущение, что он знает больше, чем сказал мне. Я поделился с ним своими подозрениями.

Он согласился, что моё ощущение верное. И сказал, что не хочет углубляться в эту тему потому, что не собирается идти на поводу моей склонности осуждать других.

- Но я никого не осуждаю! – искренне возразил я. – Я только хочу разобраться!

- Наверное, слово осуждать, - не совсем точное, - сказал он. – Но как бы там ни было, ты можешь спрашивать о ком угодно, но о Тезлкази Гуйтимео мы не будем говорить.

- Он какой-то особенный? – попытался я зайти с другой стороны.

- Нет, - ответил Дон Хуан. – Просто разговор о нём только отвлечёт нас в ненужные подробности, которые ничего тебе не дадут. Оставим это.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. И тогда я вспомнил того человека, который увлёк меня своим научным подходом. У меня снова возникло побуждение сходить за своим блокнотом, чтобы зачитать дону Хуану то, что я записал со слов того человека. Но потом я понял, что сейчас в этом цитировании нет никакой нужды, и просто пересказал своими словами то, что тогда говорилось.

Закончив пересказ, я сказал дону Хуану, что точка зрения того человека на магию была чем-то мне симпатична, хотя я и не мог полностью принять её.

- И чего ты хочешь от меня? – спросил дон Хуан.

- Я хочу, чтобы ты прокомментировал то, что я рассказал. Ведь у тебя гораздо больше непосредственного магического опыта, чем у меня.

- Непосредственного магического опыта… - повторил дон Хуан и, улыбнувшись, передёрнул плечами, словно у него между лопаток протащили сосульку. – Из того, что я услышал, я могу только сделать вывод о том, что этот твой человек научился прикладывать все свои силы на то, чтобы избежать даже возможности оказаться у Перекрёстка Трёх Дорог. Я думаю, что, установив интуицию на место безмолвного знания, он так и останется удовлетворённым до конца своих дней.

- Но это мне почти ничего не говорит, дон Хуан! – запротестовал я, опасаясь, что это и весь его комментарий. – Не мог бы ты подробнее объяснить, в чём он не прав?

- Не прав? – переспросил дон Хуан. – Так ведь он прав! Он делает лучшее, на что способен. Но если мы говорим о магии, то он занимается тем, от чего я предостерегал когда-то тебя самого.

Я попросил, чтобы он напомнил. Дон Хуан развёл руки в стороны, словно хотел обнять окружающее пространство, и повторил то, что я действительно уже слышал от него, но о чём постоянно умудрялся забывать:

- Сама вечность окружает нас каждое мгновение. И превращать это величие в разумность, заниматься тем, чтобы уменьшать всё до уровня управляемой чепухи, не только глупо, но и крайне вредно …

Он замолчал на миг и потом добавил:

- Тот человек не знает смирения воина. Ему известно лишь смирение нищего. И потому он склоняет голову перед разумом…

Я понял всё, что он сказал. Но одно возражение всё-таки вырвалось у меня.

- Но, дон Хуан, а ты сам, говоря так о том человеке, разве не осуждаешь его? – не без некоторого внутреннего удовлетворения, спросил я.

- Нет, - спокойно возразил он. – Я давно уже научился предоставлять людей самим себе. Поэтому у меня нет по отношению к ним никакого осуждения. Говоря так, как я говорил, я только констатировал факт. И сделал это по твоей просьбе. Можешь быть уверенным, что, например, с Хенаро мы никогда не обсуждаем ничего подобного.

Он улыбнулся. А я снова почувствовал себя в дураках. Как и обычно, дон Хуан выставил всё в таком свете, что все концы указывали на меня.

- А каков же третий путь, дон Хуан? – спросил я, чтобы сменить тему.

- О нём мы пока не можем говорить, - ответил он. – Мы поговорим о нём тогда, когда ты столкнёшься с ним столь же недвусмысленно, как сегодня столкнулся со вторым. Слова вне игры, - заключил он с улыбкой.

- Но когда же я столкнусь с ним, дон Хуан?

- Этого я не знаю. Может быть очень скоро. А может быть и никогда. Всё в руках тех сил, которые правят нашей судьбой…

Его замечание об управляющих нами силах, не показалось мне уместным. Я нахмурился.

Дон Хуан поднялся на ноги. Я воспринял это, как знак, что нам пора ехать, и тоже встал. Дон Хуан потянулся всем телом и предложил мне сделать то же самое. Я потягивался лицом к городу. И просто всем телом почувствовал, как от меня отлетает что-то липкое и тягучее.

Мы направились к машине.

Когда я включил двигатель и зажёг фары, то вдруг вспомнил о доне Хенаро.

- Дон Хуан, а что делает в этом городке дон Хенаро? – спросил я.

- Как это, – что? – удивился дон Хуан. – Ведь Хенаро сразу тебе объяснил, - он там прячется…