Прогулка первая

БЕРЕГОМ КАМЫ ОТ ДОМА ЛЮВЕРС

Если судьба занесет кого-нибудь из вас в Пермь, хотя на короткое время, то послушайтесь моего совета […] прогуляйтесь по берегу Камы […] и полюбуйтесь, с романом Фенимора Купера в руках, этой огромной, плавной, величавой рекою и противоположным берегом ее, покрытым лесами и лесами на необозримое пространство. Я уверен, что эта пустынная река, этот безграничный лесной мир покажутся вам братьями тем американским рекам и тем девственным саваннам, которые так живописны на страницах Купера.

Вот так горячо увещевал читателя лет полтораста назад Евграф Алексеевич Вердеревский со страниц своих «юмористических, сентиментальных и практических» дорожных писем, вспоминая годы, проведенные в Перми. Выпускник пушкинского лицея, бойкий журналист, неплохой поэт и небезуспешный чиновник, он прослужил в Перми под крылышком высокопоставленного дяди чуть более пяти лет в середине XIX столетия. Вряд ли Евграф Алексеевич узнал бы сегодня город, давший ему некогда приют и положивший удачное начало карьеры. От старой Перми мало чего осталось, а оставшееся тает прямо на глазах. Но совет Вердеревского верен и по сей день: знакомство с городом нужно начинать с прогулки вдоль Камы. Только вместо модного когда-то Фенимора Купера уместнее было бы взять в сопутники Михаила Осоргина, Василия Каменского или Бориса Пастернака. Это они впервые открыли российскому читателю поэзию Перми и Камы. Так что сегодня мы идем вдоль Камы вместе с ними.

ДОМ ЛЮВЕРС

И вот, поднявшись от грохочущих трамвайных путей по круто уходящей вверх улице Осинской, мы оказываемся на высоком камском берегу. Это гора Слудка. Справа виден автодорожный мост и – чуть подальше – стройные лазоревые объемы и золотые купола Свято-Троицкого кафедрального собора, более известного как Слудская церковь. Налево уходит набережная аллея и обширный плац высшего военного училища. За ним – соборная площадь. А прямо перед нами панорама реки и Закамья, мало чем изменившаяся за прошедшие полтора века – все та же широкая лента стальной Камы и леса, уходящие к горизонту.

Отсюда мы начнем прогулку по камскому берегу. Место, где улица Осинская распахивается видом на Каму, – особое. Здесь в историю города вплетается литературное предание: в угловом двухэтажном доме на Осинской Борис Пастернак поселил свою героиню, девочку по имени Женя Люверс. Так что скромная пермская улочка выводит нас прямиком в мировую культуру, где давно уже обосновалась пастернаковская повесть «Детство Люверс», – одно из лучших произведений о детстве, чудесная по обаянию свежести проза.

Волею судьбы в 1916 году Борис Пастернак почти полгода провел в наших местах. Он «служил» на химических заводах вдовы Саввы Морозова на севере Прикамья во Всеволодо-Вильве и жил там в семье управляющего заводами инженера Б.И. Збарского. Биохимик Борис Збарский в истории России личность почти легендарная: в будущем он разработает технологию бальзамирования тела Ленина и станет хранителем величайшей советской святыни. Но и до того он сделал немало. Еще работая во Всеволодо-Вильве, Борис Збарский открыл и запатентовал технологию очистки хлороформа до медицинского качества. Тем самым он очень помог фронту. В России такой хлороформ не производили, а он был страшно нужен. Шла Великая война.

В мае-июне 1916 года, перед отъездом с Урала, Пастернак не однажды наезжал в Пермь по служебным делам. Он задерживался здесь по нескольку суток и хорошо узнал город, исходив его вдоль и поперек, благо Пермь дореволюционная была невелика. Особое впечатление у него оставил «пермский Мюр и Мерилиз» – магазин Ижболдина, что стоял на углу Осинской и нынешней Коммунистической. Это здание в стиле модерн замечательно сохранилось до наших времен. Мы его оставили слева, поднимаясь по Осинской. У Ижболдина Пастернак с азартом накупил для домашних множество вещей из одежды: отцу, матери, брату и обожаемым сестрам, Жоне (Жозефине) и Лиде. В сравнении с московскими цены здесь, в глубокой провинции, были смешными. Кстати, у Ижболдина он мог приметить и шкуру белого медведя, в магазине торговали и мехами. Эта шкура, как бы свитая из лепестков гигантской хризантемы, появится потом у него в повести о девочке, родившейся и выросшей в Перми. Тем более, что белого медведя Пастернак заметил на пермском гербе.

Не исключено, что тут же на Осинской Пастернак в свои приезды останавливался, так как здесь многие промышляли сдачей комнат в аренду. На Осинской располагались «Торговые номера Когалинова», здесь же держали домашние гостиницы пермские мещане Федор Степанович Трошев и Александра Федоровна Ботева. На небольшой улочке было как-то по-домашнему уютно: по обеим сторонам стояли добротные двухэтажные дома, по обеим сторонам росли деревья. Стоило подняться по улице вверх, и пространство распахивалось речным простором и лесами Закамья. Возможно, на камском берегу и мелькнула у Пастернака впервые мысль о маленькой девочке, живущей вот здесь, на севере, над большой суровой рекой, о том, как могла бы сложиться ее судьба в водовороте российской истории.

Так или иначе, но свою героиню Пастернак поселил в Перми именно на Осинской в двухэтажном доме, окнами выходящем на Каму. Им мог быть один из двух угловых домов: по четной или нечетной сторонам улицы. В квартале сохранилось несколько старинных жилых домов, хочется думать, что и тот самый – дом Люверс – уцелел. Например, этот типичный городской особняк зажиточного пермского купца конца XIX – начала ХХ века по Осинской, 2. Когда-то под ним располагалась маленькая пароходная пристань купцов Истоминых, к ней вел крутой Осинский спуск. Отсюда ходили пароходы до Осы. Именно в таких домах сдавались комнаты жильцам. Дому около 115 лет, сегодня он жилой, многосемейный. Ничем внешне не примечательный, изрядно обветшавший. Но стоит всмотреться в него и тогда... Вот здесь снимала квартиру семья инженера Люверс, служившего на заводах реки Чусовой. Из окон дома видно Каму и звезды, к которым в минуты одиночества обращалась девочка Женя.

В повести о детстве Жени легкими штрихами обозначены быт и занятия интеллигентной пермской семьи: прогулки ребенка с гувернанткой по Оханской и Сибирской, дачное лето в Верхней Курье, семейные завтраки на пароходе с началом навигации.

Последуем за маленькой героиней вдоль Камы. Наш путь к улице Оханской пойдет по бывшей Монастырской улице, названной так по мужскому Спасо-Преображенскому монастырю. Монастырь когда-то располагался в квартале при Кафедральном соборе между улицами Монастырской и Набережной – идущей вдоль Камы, мимо корпусов духовной семинарии и собора. На углу Осинской и Монастырской, неподалеку от дома Люверс – ажурный минарет городской мечети. В начале ХХ века, только что построенная мечеть удивляла изящностью и кружевом кирпичных узоров: Пастернак, конечно, не мог ее не заметить. Татарский колорит Перми ему запомнился и в повести оставил свой след.

СОБОРНАЯ ПЛОЩАДЬ

Пройдя берегом Камы вдоль корпусов бывшего Института ракетных войск, мы останавливаемся на площади перед Спасо-Преображенским кафедральным собором, где сейчас размещается художественная галерея: любимое место отдыха горожан, исторический и символический центр города. В Перми нет главной площади, характерной для городов классицизма. Центр перемещался на новые места по мере разрастания города, хотя главными неизменно оставались две улицы – перпендикулярная Каме, переходящая за городом в Сибирский тракт, и параллельная реке, выводившая на Казанский тракт. В прошлые века это были Сибирская и Петропавловская (Коммунистическая), сегодня – Комсомольский проспект и Ленина.

Отсутствие главной площади отчасти компенсируют небольшие скверы, притягивающие нас, пермяков. Одно из таких мест – сквер имени Мамина-Сибиряка у собора. Им начинается Комсомольский проспект. Отсюда открывается прекрасный вид на Каму и город. А запрокидываем голову вверх – прямо перед нами взлетает в небо стрела колокольни Спасо-Преображенского собора.

Место для главного городского храма лучше не придумать: на вершине горы Слудки, на изгибе Камы, где на многие километры видна дуга реки и заполонившие горизонт леса правого берега. Собор хорошо просматривается с речных плесов и служит своего рода маяком, отмечающим центр города. Не менее эффектно здание выглядит с другой стороны, с юга. В дореволюционной Перми склоны Слудки застраивались одно- и двухэтажными зданиями, они ступеньками, террасами восходили к собору, подчеркивая контуры склонов; венчался холм почти семидесятиметровой ярусной колокольней. С ее шпилем Пермь словно возносилась к небу. Здание являлось организующим началом, доминантой, объединявшей в единое целое архитектурный контур Перми.

Собор с колокольней на горе – первое, что видели путешественники, прибывавшие в Пермь по реке.

Издали, с палубы парохода, город чрезвычайно красив […] На высоком правом берегу Камы прежде всего обрисовались перед нами большие колокольни. Одна из них, по самой середине города очень напоминает Симонову в Москве.

Так, например, описывал вид города с Камы популярный в конце XIX века плодовитый беллетрист Василий Иванович Немирович-Данченко, брат основателя МХАТА.

Посещение Спасо-Преображенского собора входило в обязательную программу пребывания в городе всех – и именитых гостей, и простых путешественников. В храме стояли на праздничном богослужении император Александр I и будущий Александр II, М.М.Сперанский и В.А.Жуковский, общественные деятели, ученые, поэты.

В начале 1920-х годов храм был закрыт, но Перми все же повезло: здание не было ни разрушено, ни превращено в какой-нибудь склад. В бывшем соборе открыли художественную галерею, и здание сохранило свою роль духовно-культурного центра. Сюда по-прежнему ведут всех гостей города, пермякам есть, что показать: галерея обладает обширной коллекцией живописи, скульптуры и предметов декоративно-прикладного искусства. Жемчужина экспозиции - «пермские боги», уникальное собрание пермской деревянной скульптуы.

От работников галереи вы можете услышать рассказы о таинственной ночной жизни старого собора. По вечерам оставаться в галерее страшно: слышатся шаги, скрипы, сами собой открываются двери. Бывает, неожиданно срабатывает сигнализация, но милиционеры, срочно приезжающие на вызов, не обнаруживают никаких нарушений: все на местах, все двери закрыты, все опечатано. Говорят, деревянные боги оживают ночами, да и днем их влияние ощутимо. Они радуются старым знакомым служителям галереи, присматриваются к новичкам. Есть поверье, что перед Судным днем деревянные ангелы в соборе вострубят и полетят над городом.

Вправо от входа в храм располагается двухэтажное каменное здание, бывшие архиерейские покои, ныне пермский краеведческий музей. Архиерейский дом передали в распоряжение Пермского научно-промышленного музея после революции. Музей открылся в городе еще в 1894 году, по инициативе популярного в Перми общественного деятеля, врача П.Н. Серебренникова, но в другом здании на улице Петропавловской (Коммунистической). Его фонды стали основой современного Пермского областного краеведческого музея. Помимо демонстрации экспонатов в музее регулярно проводились научно-популярные лекции по самым различным отраслям знаний местными лекторами и гостями города. В 1915 году в музее выступал Константин Бальмонт. Он прочитал две лекции: «Поэзия как волшебство» и «Океания». Пермские газеты были полны откликов на выступления столичной знаменитости. Кто-то упрекал поэта в отсутствии научного подхода и неясности изложения, кто-то восхищался «величайшим художником слова».

На память о посещении музея Бальмонт оставил в книге почетных гостей не особенно складный, но забавный стихотворный экспромт:

Ваш мамонтовский бивень в 5 аршин

С своим великолепнейшим извивом,

То знак, что человек был властелин,

И в жизни властелином был красивым.

Не совсем ясно, почему «мамонтовский бивень» должен напоминать, что человек был по жизни «красивым властелином», но поэзия странная вещь. Корявые строчки мэтра русского символизма напророчили музею один из главных экспонатов. В 1927 году экспозицию украсил великолепно сохранившийся костяк исполинского мамонта: его раскопали в Верещагинском районе палеонтологи Пермского университета. Экспонат редкий, подобные есть разве что в Дарвиновском музее в Москве, и пермские музейщики гордятся им. С тех пор многие поколения пермских школьников застывают с открытыми ртами перед скелетом мамонта с «великолепнейшими извивами» бивней.

Напротив собора располагалась мужская духовная семинария. Она возникла в городе в 1800 году, на следующий год после учреждения Пермской епархии. Каменное трехэтажное здание семинарии по Монастырской улице было построено в 1829 году по проекту архитектора И.И. Свиязева. Здание неплохо сохранилось, разрослось многими корпусами и не раз меняло свой учебный профиль, молодые люди разных эпох получали здесь разные профессии: священники, пулеметчики, офицеры ракетных войск. Сегодня после закрытия высшего военного училища судьба здания остается неопределенной.

А когда-то Пермская духовная семинария была видным учебным заведением на Урале, дававшем не только основательное богословское образование. В семинарии учились екатеринбуржцы Д.Н. Мамин-Сибиряк и П.П. Бажов, будущие известные писатели, произведения которых определили образ горнозаводского Урала в русской культуре.

Несмотря на то, что юность Д.Н. Мамина-Сибиряка прошла в Перми, что здесь определилось его литературное призвание, писатель всегда вспоминал о нашем городе с неприязнью. Стоит хотя бы перечесть его очерки «От Урала до Москвы» и «Старая Пермь». Мамин-Сибиряк любил пермскую древность, его воображение волновали предания о Биармии, но город ему всегда казался каким-то искусственным, лишенным собственной жизни. Даже в том естественном обстоятельстве, что Пермь разместилась на горе, виделось ему что-то умышленное, нарочитое:

Вид на Пермь с парохода очень красив, хотя город и скрыт за горой. […] Так и режет глаз административная затея – неизвестно для чего вывести город на гору; такие постройки имели смысл и значение для старинных боевых городов, поневоле забиравшихся на высокое устрожливое местечко, а Пермь залезла на гору без всякой уважительной причины.

Словом, и тут не угодили. Чем объяснить такое пристрастное отношение? Не исключено, что сыграло свою роль вечное соперничество Перми и Екатеринбурга, всегда считавшего себя настоящей столицей Урала. Вот и коренной екатеринбуржец Дмитрий Наркисович отдавал дань патриотизму: «Пермь я знаю десятки лет, и всегда на меня этот город производит самое тяжелое впечатление, особенно по сравнению с Екатеринбургом». Но Пермь не злопамятна, она благодарно помнит пермские годы писателя. В небольшом сквере между семинарией и собором установлен бюст Д.Н. Мамина-Сибиряка, а на фасаде здания установлены мемориальные доски с именами заслуженных выпускников: Д.Н. Мамина-Сибиряка, П.П. Бажова и А.С. Попова – изобретателя радио.

Помедлив еще на соборной площади, постараемся представить, что некогда за архиерейским домом и братскими корпусами располагалось тихое архиерейское кладбище, где хоронили самых именитых горожан. Поможет нам вообразить картину утраченного прошлого пермский старожил Анастасия Анкидиновна Тарасова. По ее детским воспоминаниям, еще в 1920-х годах кладбище напоминало сад тишиной и обилием цветущих деревьев:

Мама повела меня, как и обещала, на архиерейское кладбище. Оно было тут же рядом, как продолжение собора. Мы еще с улицы увидели наверху синюю и белую сирень, а когда вошли, то почувствовали сильные, вкусные запахи яблони. Разделяющая этот и тот – заоградный – мир калиточка была, как маленькая часовенка, со всех сторон покрыта кустами сирени, которая кое-где пробивалась и сквозь кирпичи. Мама перекрестилась со словами: «Какая благодать!» В часовенке было действительно очень красиво и прохладно.

Потом, опустившись еще на одну ступеньку, мы оказались в очень красивом саду. Кругом все цвело, и даже рябинка опускала свои белые гроздья так низко над землей, что казалось, ей хотелось достать землю и положить себя на могилку с белым крестом. Справа длинной стеной стояли кусты белой акации на фоне белизны которых блестели золотые кресты.

На одной могиле мы увидели деревянного старика на колесиках. Я спросила маму: «Почему он тут?» - «Человек, который здесь похоронен, погиб от молнии, а это - Илья пророк, значит, ему надо молиться, когда гроза».

Стало прохладно, солнце скрылось за тучку, и мы пошли по кладбищу мимо стеклянных крестов дальше. Возле большой чугунной глыбы высотой метра три, я увидела летящего ангела, с будто колышущимися крылышками, они были такие тонкие. … Пухленькой ножкой он касался граненого голубого памятника, а в руках держал розовый крестик. Большой черный памятник за ним был вроде треугольника – острым концов вверх. Рядом с памятником стоял большой развесистый клен, и своими широкими звездообразными листами обнимал памятник. На черном фоне они лежали, как золотые руки на груди любимого человека.

Вдруг грянул гром. «Слышишь, это Илья пророк предупреждает нас идти домой!». Мы шагнули под этот широкий клен и не мокли. Дождик прошел быстро, и мы пошли обратно. На обратном пути памятники еще больше блестели. Все кладбище утопало в цветущих яблонях и акациях.

На архиерейском кладбище покоился прах легендарного пермского благотворителя доктора Федора Христофоровича Граля, чудаковатого и добрейшего директора мужской гимназии Ивана Фроловича Грацинского, первого декана медицинского факультета Бронислава Фортунатовича Вериго, ученого, достойного памяти потомков наравне с Сеченовым, Павловым, Мечниковым. Рядом были могилы Павла Дмитриевича Дягилева – деда великого импресарио Сергея Дягилева, а также доктора естественных наук, ботаника, краеведа Александра Германовича Генкеля, одного из первых профессоров Пермского университета, и много-много других могил священнослужителей, преподавателей, общественных деятелей Перми ХIХ века. Но сегодня главного пермского некрополя уже нет. В годы террора и гражданской войны кладбищенский сад стал «садом пыток»: здесь казнили заложников. А в 1933 году городские власти открыли на месте кладбища зоопарк. На могилах именитых пермяков разместились клетки с гиенами, обезьянами и волками. Говорят, что еще долгие годы по всей территории зоопарка попадались надгробья, некоторые торчали прямо внутри клеток с птицами и зверями. Встречаются жуткие истории о выкопанных зверьми останках, разоренных могилах. Рассказывают, что обитателей и посетителей зоосада преследуют время от времени несчастные случаи – пожары, гибель животных, людей. Вопрос о перенесении зоопарка на иное место решается в городе с 1970-х годов.

Бросив прощальный взгляд на соборную площадь, мы продолжаем путь вдоль Камы и останавливаемся в месте, где на реку выходит нынешняя улица Газеты «Звезда». Пастернаку она была известна как Оханская.

ОХАНСКАЯ

Вот так же минуя собор, по высокому берегу Камы в сопровождении гувернантки гуляла Женя Люверс. Пройдя квартал, они выходили на Оханскую. Оханская была красива по-особому: улица начиналась и заканчивалась двумя белыми ротондами из лиственницы.

В старой части Перми большинство улиц располагаются «решеткой»: вдоль реки или перпендикулярно. Благодаря подобной планировке каждая улица просматривается насквозь, из начала в конец; соответственно, естественным выглядело желание отметить начало и конец магистрали рифмующимися архитектурными акцентами. Впервые этот прием использовал И.И. Свиязев. К приезду Александра I он установил в начале и конце Оханской улицы, на возвышенностях, две беседки-ротонды. Одна их них располагалась на загородном бульваре, а теперь украшает парк Горького, а другая была на высоком берегу Камы. К сожалению, она не сохранилась. Но представьте, какой хороший маршрут был для прогулок по тихой Оханской: от ротонды до ротонды. Понятно, почему Пастернак запомнил эту улицу и отвел ее для прогулок своей героини.

Угол улиц Оханской и Набережной создает замечательную смотровую площадку: дуга Камы эффектно просматривается от КамГЭС до железнодорожного моста, за Камой на правом берегу – перед бесконечными лесами – маленькие деревянные домики поселка Верхняя Курья, места, где в конце XIX века горожане охотно снимали дачи не летний сезон. Там же отдыхала летом семья Люверс.

Повернув вновь на Набережную улицу, можно было выйти к липовому скверу на берегу Камы; этот уголок Перми над рекой также имеет свою историю.

НАБЕРЕЖНЫЙ СКВЕР

«Набережный сад», «Сад Багратиона», «Гулянье над рекой», «Сквер имени Решетникова» (то ли писателя-пермяка Ф.М. Решетникова, то ли революционера В.И. Решетникова?), – каких только названий не носил этот знакомый всем сквер! Но самым живучим оказалось самое забавное – «Козий загон» или просто «загон». Так называли его пермяки. Местный летописец В.С. Верхоланцев объяснял название буквально и скучновато:

В шестидесятых годах сад был назван народом садом Багратиона, в честь генерала, привезшего в Пермь весть об освобождении крестьян, но это название не привилось и превратилось в комичное название «козьего загона», так как этих животных, мирно пощипывающих травку, тогда можно было часто видеть в этом саду.

А вот вездесущий писатель-турист Василий Иванович Немирович-Данченко со слов местного обывателя записал и всей России поведал другую версию, более колоритную. Столичному писателю, заинтригованному вопросом, почему сквер называется «Козьим загоном», один «скуластый пермяк» пояснил, самодовольно улыбаясь: «Потому что мы наших супружниц сюда для прохлады по вечерам загоняем». Истинно патриархальный ответ. Кстати, феминизм в Перми до сих пор не находит сочувствия.

Желчное описание вечерних гуляний в загоне оставил Федор Михайлович Решетников, заезжавший в Пермь в 1865 году, когда он уже был известным столичным литератором автором нашумевшей повести «Подлиповцы».

В тот день был большой праздник, и вечером в загоне назначено гулянье. Прихожу к загону; на перилах фонари висят; в дверях стоят полицейский и какие-то приказчики. В загоне гуляют; пять человек музыкантов играют польки, кадрили. Не пускают. Билет на вход стоит 20 копеек. Купил. Попадается приятель

- Что у вас за праздник?

- Начальник новый приехал, так уж кстати, верно…

Приятель жаловался на скуку: «Мы, - говорит он, - рады и не рады, что начальству вздумается утешить нас; так у нас здесь три раза в неделю музыка играет, фейерверки бывают. Ну и соберемся, поглядим друг на друга, и начальство с нами ходит, а случается и папиросы от нас раскуривает; подойдет эдак ко мне и скажет: «Братец! Дайте, пожалуйста, закурить». Цивилизация!» […] Начинает темнеть. В загоне давка, душно от табаку, потому что нет ветра. По реке тихо плывет пароход: в нем танцует аристократия, на нем играет музыка. Все смотрят на пароход; всем делается скучно: пароход словно смеется над ними и заворачивает. Вошел в кафе-ресторан – битком набит. Рюмка водки стоит 8 копеек; показалось дорого – ушел. Город наш, несмотря на то, что стоит на бойком месте, нисколько не продвигается вперед.

Не скажешь, что описание веселое. Может быть, и не стоит принимать его на веру, так как был наш Федор Михайлович, по воспоминаниям, человеком угрюмым, угнетенным нищетой, обидами, жизненным неустройством. Чего стоит одно выражение «танцует аристократия». Какая уж в чиновной Перми аристократия! Но не слишком обласканному жизнью писателю и пермский чиновник казался аристократом.

Для контраста приведем описание гуляний в загоне пермского летописца В.С. Верхоланцева:

На берегу Камы находится Набережный сад. Из него открывается прекрасный вид на всю Каму. […] Особенно хорош бывает вид Камы при закате солнца и в белые июнь­ские ночи, когда темноты почти совсем не бывает. Красный огненный шар солнца погружается за го­ризонтом, на облаках красиво переливаются послед­ние лучи заходящего солнца. На чистеньких белень­ких пароходах, освещенных электричеством, толпы народа снуют взад и вперед, Кама покрывается мас­сою лодок с катающимися. С лодок слышатся песни и звуки гитар, мандолин и балалаек. А над городом, утопающем в садах и красиво освещенном, медленно поднимается царица ночи - луна.

Только представьте себе – какая картина! Сухарь Верхоланцев, чья книга о Перми больше похожа на канцелярский отчет, превращается в поэта, как только речь заходит о Каме. Будто и не Пермь, а какой-нибудь Неаполь. Набережный сад никого не оставлял равнодушным. Говорят, что именно с этого места любовался Камой Александр II, когда еще цесаревичем он посетил Пермь в 1837 году. «Как хорошо здесь!» – воскликнул, по воспоминаниям, цесаревич, не сдержав восхищения. Был в тот момент рядом с ним и его учитель – В.А.Жуковский. Здесь же в беседке, ныне не существующей, любил сиживать писатель П.И. Мельников-Печерский, в будущем автор популярных романов «В лесах» и «На горах». Он одним из первых описал жизнь пермской провинции, его слова о Перми, «что выстроена правильнее Нью-Йорка», стали хрестоматийными.

Здесь же на одной из скамеек – ее потом берегли как реликвию - часами сидел и смотрел вдаль на северо-запад в сторону Петербурга опальный секретарь Государственного совета Михаил Сперанский. Ближайший советник императора Александра I и один из могущественнейших людей в империи, он познал стремительный взлет к вершинам власти и внезапное падение. По навету он был выслан в Пермь и провел здесь два года (1812-1814), изведав горечь изгнания и меру человеческой трусости и подлости. Перепуганные императорской немилостью пермские чиновники сначала создали почти невыносимые условия для жизни семьи ссыльных, заставляя Сперанских чувствовать себя чуть ли не прокаженными. Первые недели ссылки М.М.Сперанский провел вон в том двухэтажном каменном доме купца П.А.Попова, что стоит напротив Набережного сада, на углу Монастырской (Орджоникидзе) и Обвинской (25 Октября). Позже, в этом же доме снимал квартиру дядя Ф.М. Решетникова, служащий почтового ведомства. Его племянник провел здесь детские годы.

Сегодня в центре сада памятник героям-красногвардейцам. Мрачный и тяжеловесный, он контрастирует с местом, в котором в прошлые годы звучала оркестровая музыка, танцевали пары, а весною, обязательно, выходили встречать ледоход.

Кама изначала играла большую роль в жизни нашего города. Почти столетие до конца XIX века жизнь Перми почти всецело была подчинена сезонному ритму речной жизни. Вскрытие Камы, знаменовавшее конец зимы и начало ледохода, превращалось в городской праздник. Этого события ожидали с нетерпением: «На берегу Камы день и ночь стоят репортеры, готовые при первом треске льда бросится сломя голову в редакцию с сенсационным известием: «Кама пошла!»«.

Стоило тронуться льду, как толпы гуляющих нарядных по случаю такого события пермяков заполняли Набережный сад, стояли вдоль насыпи железной дороги и, оживленно обмениваясь впечатлениями, следили за проплывающими льдинами. Ледоход был неизменным источником вдохновения для местных стихотворцев.

Взглянуть на Каму всяк стремится:

С утра до вечера толпится

В «загоне» радостный народ

И смотрит, как проходит лед,

Как льдину догоняет льдина,

Шурша, дробится на куски,

И тянет холодком с реки;

[…]

Беспечный, радостный, счастливый

По пермским улицам народ

С утра до вечера снует.

Уж жарок воздух, точно летом,

Но легок он, и пыли нет;

Весь город залит дивным светом,

Во всем блистает этот свет.

Вон полулуны минарета

Сверкают в славу Магомета,

И золотых крестов игра,

И Кама вся из серебра.

[...]

Пора особая настала

Для развлеченья пермяка,

Но это только лишь начало.

Когда ж очистится река,

И, мерно рассекая воды,

Пойдут гиганты-пароходы,

Совсем наш город оживет,

И день и ночь всю напролет

На пристанях и шум, и грохот.

Да! В это время, черт возьми,

Живется весело в Перми!

Отличные стихи. Неплохие поэты работали в пермских газетах в начале прошлого столетия. Начало навигации преображало город. С верховьев шли караваны барж с железом и солью, с низа поднимались в Пермь пассажирские пароходы. Первые приходящие пароходы, как писал В.С. Верхоланцев, «брались чуть ли не с бою». Была такая традиция в речных городах: завтракать, обедать и ужинать в пароходных буфетах. В теплые солнечные дни семейство Люверс вместе с детьми брало экипаж и ехало к любимовской пристани завтракать на пароходе, стоявшем у пристани. Эти семейные завтраки над рекой на пароходной палубе были верхом блаженства для детей.

Но идем дальше. Вслед за домом старой почты нас встретит один из немногочисленных пермских домов со львами. Массивность здания, центральный портик у входа, львы, лапами попирающие нечто вроде земного шара, фигуры строителей социализма на фронтоне, сегодня отсутствующие, но дорисованные воображением, – типичные черты сталинского ампира. Дом строился как административный корпус предприятия «Пермь-Уголь» в 1946 году. Сегодня это здание является ухоженной и отреставрированной штаб-квартирой компании «ЛУКОЙЛ» и ОАО «Пермглавснаб». Диссонансом с ней – стоящий рядом, вконец обветшавший, но сохранивший приметы былой красоты дом Мешкова.

ДОМ МЕШКОВА

В него стоит вглядеться. В архитектурно небогатой Перми этот дом – одно из приятных исключений. Особняк здесь построили еще в 1820-м году, по легенде его проект принадлежал И.И. Свиязеву. Но то первоначальное здание сильно пострадало от пожара 1842 года, было заброшено прежними владельцами и 40 лет простояло в развалинах. В 1889 году руины и усадьбу приобрел пермский богач Николай Васильевич Мешков. Для строительства нового особняка он пригласил архитектора Турчевича. О нем несколько слов стоит сказать особо. Александр Бонавентурович Турчевич заехал в 1884 году в Пермь с театральной антрепризой, да так и остался здесь навсегда. Артистичный и разносторонне одаренный, он открыл в Перми первую частную проектную мастерскую и стал архитектурным гением города. Почти все строения, что и по сей день украшают пермские улицы и радуют глаз прохожих, выстроены им. В том числе и то здание, что сейчас высится перед нами. Для Мешкова он выстроил роскошный особняк в стиле позднего классицизма с арками, коринфской колоннадой, балконами, богатой лепниной на стенах и каменными вазами на балюстраде.

Николай Мешков – фигура в старой Перми колоритнейшая. Удачливый предприниматель-пароходчик, миллионер, он был щедрым благотворителем, давал деньги и американским духоборам, и русским революционерам всех мастей. Занятно описал его времяпровождение Леонид Юзефович в романе «Казароза». На своей паровой яхте «Олимпия» Мешков собирал, бывало, вместе большевиков, эсеров, меньшевиков и в хорошие летние вечера плавал с ними по Каме и Сылве, слушал партийные диспуты, выступая в них третейским судьей. Кому присуждал в споре победу, того и субсидировал. Когда Мешков перестал давать деньги партийцам, революционные друзья попытались его яхту взорвать. Даже если это и художественный вымысел, то колоритный, подстать фигуре героя.

Пермь обязана Мешкову университетом, в основание которого он пожертвовал в 1916 году огромный четырехэтажный каменный дом близ станции Заимка и выделил средства для приобретения всего необходимого оборудования. Широкой души был человек.

Но было это давно. В Доме Мешкова многие десятки лет обитает Камское речное пароходство, в последние годы вконец захиревшее. Сейчас обшарпанный особняк смущенно прячется в листве разросшегося, неухоженного сада.

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ ТОННЕЛЬ

Теперь посмотрим вниз. Под самым домом Мешкова в глаза бросится большой тоннель, под ним железная дорога. Улица Орджоникидзе здесь резко понижается и ведет нас к речному и железнодорожному вокзалу Пермь I. По этому крутому спуску осторожно движутся в повести Пастернака экипажи, везущие семью Люверс на вокзал к ночному поезду. Женя Люверс покидает город навсегда. Под ноги отъезжающим детям стелется булыжная Монастырская улица, цокают копыта лошадей, блестят отражения прибрежных фонарей в камских водах, блестят рельсы дороги, выбегающие из черного жерла тоннеля.

Поезд отходил ночью. Несколько извозчиков трусцой спускались к вокзалу. Его близость сказалась по цвету мостовой. Она стала черна, и уличные фонари ударили по бурому чугуну. В это время с виадука открылся вид на Каму, и под них грохнулась и выбежала черная, как сажа, яма, вся в тяжестях и тревогах.

Железная дорога в городе начала строится в 1874-78 году. Первой возникла линия Пермь-Екатеринбург, с дополнительной веткой к Луньевским каменноугольным копям. Она была известна Пастернаку, по ней он ездил от Всеволодо-Вильвы до Перми I. В его повести отец Жени Люверс «ведает делами Луньевских копей и имеет широкую клиентуру среди заводчиков с Чусовой». Вторая линия железной дороги Пермь – Вятка – Котлас строилась в 1895-1898 годах. Она соединилась с Уральской и пошла по берегу Камы, а через Каму в 4 верстах от города был сооружен основательный железнодорожный мост. Этот мост пересекали все, кто приезжал в Пермь из центральной России.

Строительство железной дороги значительно повлияло на архитектуру города. Вдоль Камы выросли здания вокзала и станции Пермь I, железнодорожные мастерские и управления дорог. Было засыпано русло маленькой речки Медведки, которая шла вдоль Сибирской и впадала в Каму рядом с Набережным садом. Но главное, Кама оказалась отрезанной от массива домов, строений, и этим была нарушена архитектурная идея города, который строили с тем расчетом, что каждая перпендикулярная реке улица должна была иметь выход на набережную.

С тех пор отношения города и реки далеки от гармонии. Вдоль Камы выстроились десятки предприятий, отгораживающих город от реки. Играет свою роль и холмистый рельеф: не так-то просто выйти к Каме сегодня, а в прошлом веке это была целая проблема для горожанина. По этому поводу не преминул пройтись пермский недоброжелатель Д.Н. Мамин-Сибиряк.

От единственного своего богатства, Камы, обыватели отделены такими заборами и буераками, что не скоро доберешься до воды. Даже такое невинное предприятие, как сходить выкупаться – требует большой энергии и некоторой предприимчивости, потому что в жар спуститься к Каме и подняться в город – целый подвиг.

Сегодня у Перми появилась относительно благоустроенная набережная. И все же некий конфликт города и реки ощутим: набережная невелика, едва ли наберется полтора километра, узка, замусорена, сохраняет характер маргинальной зоны. В дни гуляний она заполняется подвыпившей публикой, что изрядно портит впечатление от прогулки.

ВОКЗАЛ ПЕРМЬ I

Перед нами открывается вид на здания, принадлежащие речному и железнодорожному вокзалу Пермь I. С вокзала Пермь I уезжает из города Женя Люверс. Давайте присмотримся к зданию этого вокзала.

Вокзал Пермь I располагается напротив речного. Это совместное расположение двух транспортных узлов не раз отмечалось путешественниками: «Едва ли где-нибудь в другом месте в России устроен вокзал так удобно, как в Перми: только перейти дорогу – и на пароходе», - одобрил даже Д.Н. Мамин-Сибиряк

Каменное здание вокзала строилось в 1878 году под руководством архитектора И.Н.. Быховца в стиле модерн. Было оно одноэтажным, имело крытую платформу и делилось на четыре секции: ресторан, зал ожидания для пассажиров первого и второго классов с мягкими диванами, зал ожидания для третьего класса с жесткими, а также билетные кассы и иконостас, непременный атрибут всех крупных станций. Картина такого пермского вокзала начала ХХ века мелькнула и осталась жить в повести Пастернака:

Это был вокзал провинциальный, без столичной сутолки и зарев, с заблаговременно стягивающимися из ночного города уезжающими, долгим ожиданием; с тишиной и переселенцами, спавшими на полу, среди охотничьих собак, сундуков, зашитых в рогожу машин и не зашитых велосипедов.

Здесь проходит последняя пермская сцена «Детства Люверс»:

Было приказано повести детей в буфет… Их одолевала зевота. Они сидели у одного из окон, которые были так пыльны, так чопорны и так огромны, что казались какими-то учреждениями из бутылочного стекла, где нельзя оставаться в шапке. Девочка видела: за окном не улица, а тоже комната, только серьезнее и угрюмее, чем эта – в графине, и в ту комнату медленно въезжают паровозы и останавливаются, наведя мраку; а когда они уезжают и очищают комнату, то оказывается, что это не комната, потому что там есть небо, за столбиками, и на той стороне – горка, и деревянные дома, и туда идут, удаляясь, люди.

Из окон вокзала Женя видит улицу, идущую вверх, в Разгуляй. Это Соликамская, современная улица Горького. Видит старые деревянные кварталы Перми на Егошихинской горке. Впервые в прозе Пастернака возникает образ города, который взбирается на гору. «Город на горе» – колыбель Жениного детства прощается с девочкой, с тем, чтобы позднее открыться другому герою Пастернака – доктору Юрию Живаго. Но это уже другая история. А мы сейчас прощаемся с девочкой Женей Люверс. Полусонная, она садится в мягко подкативший к перрону поезд и уезжает в Екатеринбург, где пройдут главные события ее жизни.

КОРЕННОЕ ПОЛЕ ПЕРМСКОГО БЫТИЯ

Проводив маленькую героиню Пастернака, мы остаемся на берегу Камы. Мы сейчас находимся почти на уровне реки, и далеко вокруг простирается перед нами водная гладь. «Коренное поле бытия», - так скажет о Каме поэт Василий Каменский. Эта формула точно отражает роль реки в жизни старой Перми.

Оглядимся вокруг и поговорим о Каме. Перед нами речной вокзал. Он был построен в 1940-м году под руководством архитектора А.З. Гринберга и до сих пор украшает набережную. Как отмечал в архитектурных очерках Перми А.С. Терехин, здание отражает поиски нового стиля советской архитектуры. Здание вокзала расположено на нижней террасе берега Камы, обращено к реке и удачно вписывается в речную панораму Перми. Оно зрительно подчиняет себе все прибрежные постройки. От вокзала вниз по течению идет череда причалов, с которых провожают в плавание теплоходы до Астрахани, Казани, Петербурга. Мимо снуют прогулочные трамвайчики, идут грузовые суда. Отдых на реке и сейчас остается любимым времяпрепровождением пермяков. На теплоходах отмечают выпускные вечера и свадьбы, по набережной гуляют в праздничные дни люди всех возрастов, над рекой в День города и День Победы устраивается праздничные салюты, которые ходит смотреть весь город.

Вдали над Камой отсюда хорошо просматриваются очертания мостов – автодорожного, построенного в 1960-х, и железнодорожного, сооруженного в 1898 году. О том и о другом среди жителей Перми ходит немало баек, мало считающихся с историей и правдоподобием. Рассказывают, например, что наш железнодорожный мост трофейный, его вывезли из Германии и установили после войны. А под одной из центральных опор автомобильного моста вырыт проход, такой, что может пройти подводная лодка. Рассказчики клянутся, что когда едешь по мосту в этом месте, чувствуется, как мост качается.

До строительства камских мостов сообщение между двумя берегами реки было исключительно речное. Зимой ходили и ездили прямо по льду, а весной… Но мы уже знаем, что в Перми происходило весной. С началом навигации центр городской жизни перемещался сюда, на камский берег. Оживали пристани с пароходами. Снизу шли караваны пароходов и барж, жизнь закипала. Баржи разгружались и в объезд крутизны по булыжной Монастырской в город тянулись обозы ломовиков, увозя с пристаней чайные цыбики, свертки рогож и массивные ящики с надписью: «Верх», «Осторожно».

Здесь, вдоль Камы, тянулись плавучие пристани множества пароходств. Лучшие пароходные причалы принадлежали семье Любимовых. Они размещались на месте современного речного вокзала. Правее, ближе к Мотовилихе, стояли пароходы Кашиных. Левее любимовских пристаней, ниже по Каме шли владения братьев Каменских. Напротив дома Мешкова на берегу размещалась товарно-пароходная пристань, соляные амбары, склады. Все это позже, в 1910-х годах приобрел Н.В.Мешков. Все три пароходства конкурировали друг с другом, отправляя суда в плавание по Каме и Волге. Далее, вниз по течению, тянулись плавучие пристани поменьше – акционерных обществ «Русь», «Польза», «Кавказ и Меркурий». Ближе к Кафедральному собору помещались пристани Лунеговых, Ржевиных, Тупицыных. Их пароходы были поскромнее и ходили вверх по Каме до Соликамска, Усолья и Чердыни. Еще ниже под Осинским спуском стояли пароходики Истоминых, они возили пассажиров и грузы в Очер и Осу. На берегу у современного грузового порта Пермь располагались буксирные и грузовые пристани. Под самой горой Слудкой была буксирная заимка Любимовых, куда приходили товары из Астрахани и отбывали баржи с железом, лесом, углем в центр России.

Летом Кама трудилась днем и ночью. Но с рекой была связана и вся летняя жизнь пермяков. У пристаней чалились сотни лодок и лодочек, принадлежавших пермским обывателям. Катанье на лодках в воскресные дни было любимым времяпровождением горожан. В погожее воскресенье река, особенно густо у закамского берега, покрывалась лодками отдыхающих. Выезжали с гармошками, мандолинами, гитарами, и порой далеко за полночь белая ночь оглашалась звуками музыки и поющих голосов. «Чего тут только не слышалось!, – иронизировала по случаю местная газета, - «Накинув плащ», «Под душистою веткой сирени» чередовались с оперными ариями и даже просто собственными импровизациями».

Именно Кама была первым воспитателем своих будущих поэтов. Недалеко от любимовской пристани чалил свою собственную лодочку гимназист Миша Ильин. Мальчик литературно образованный, он назвал ее «Ася» по имени тургеневской героини. Летом он целые дни проводил на реке. На своей лодочке поднимался тремя верстами выше по Каме. Там, напротив Мотовилихи, был дикий островок, густо покрытый кустарником. Вытащив на отмель легкую лодочку, гимназист насквозь пронизывался счастьем Робинзона и шел исследовать свой маленький остров, хотя и знал его наизусть. Десятилетия спустя, лучшие страницы своей прозы Михаил Осоргин посвятит детским годам, проведенным на берегу полноводной реки. Матерью своего мира назовет он Каму.

В те же годы, что и Осоргин, на берегу Камы проводил целые дни другой пермский мальчик, Вася Каменский. Он жил в доме своего дяди, управляющего крупным буксирным пароходством Любимовых. Буксирная пристань стояла под Слудской горой, примерно там, где сегодня начинается грузовой порт. Здесь прошло детство и отрочество Каменского, рано оставшегося без отца и матери. Позднее, в книге воспоминаний он напишет о Каме то же, что и Осоргин: «Единственная, как солнце, любимая река, мою мать заменившая, она светила, грела, утешала, призывала, дарила, забавляла, катала, волновала, купала, учила».

Василий Каменский станет первым признанным страной поэтом Перми. Он много ездил по стране, жил в Москве, Тбилиси, но всегда возвращался в Пермь, на Каму, чувствуя кровную связь с родиной. С деятельностью Василия Каменского связано немало событий, будораживших пермскую жизнь в первые десятилетия XX века. В 1909 году он выступал с лекциями о молодой литературе и о поэтах-футуристах, но не нашел отклика у обывателей. В 1911 привез в город первый аэроплан, французский биплан Блерио, показательный полет которого завершился неудачей. В 1913 году утроил в городе первую выставку картин новейших художников. У него был темперамент просветителя, ему хотелось расшевелить сонный провинциальный город. В 1916 году на пароходе «Царевна» Василий Каменский выступал перед отдыхающей публикой с декламацией стихов и лекцией «Вот как надо жить в Перми на Каме». По Каменскому выходило, что жить надо непременно «солнцецветно и жизнерадостно». Что ж, неплохой рецепт для летней пермской речной жизни.

Василий Каменский написал множество стихов о Каме, но, приходится признать, его литературный талант далеко уступал его таланту жить творчески, жизнерадостно и полно. Его любовь к родной реке так и не нашла выражения в словах памятных и неотменимых. Первые настоящие стихи о Каме написал москвич.

В середине мая 1916 года Борис Пастернак приезжал на несколько дней в Пермь по делам Всеволодо-Вильвенского завода вместе с Фани Николаевной Збарской, женой управляющего. Обратно они возвращались ночным поездом и, чтобы скоротать время, ужинали на пароходе на Любимовской пристани против железнодорожного вокзала. Ужин затянулся за разговором, и в живой беседе незаметно пролетела короткая белая майская ночь над Камой. Эта ночь со всеми ее подробностями, поэзией и прозой, навечно осталась в стихотворении «На пароходе», помеченном 17 мая.

Был утренник. Сводило челюсти,

И шелест листьев был как бред.

Синее оперенья селезня

Сверкал за Камою рассвет.

Гремели блюда у буфетчика.

Лакей зевал, сочтя судки.

В реке, на высоте подсвечника,

Кишмя кишели светляки.

Они свисали ниткой искристой

С прибрежных улиц. Било три.

Лакей салфеткой тщился выскрести

На бронзу всплывший стеарин.

Седой молвой, ползущей исстари,

Ночной былиной камыша

Под Пермь, на бризе, в быстром бисере

Фонарной ряби Кама шла.

Волной захлебываясь, на волос

От затопленья за суда

Ныряла и светильней плавала

В лампаде камских вод звезда.

На пароходе пахло кушаньем

И лаком цинковых белил.

По Каме сумрак плыл с подслушанным,

Не пророня ни всплеска, плыл.

Держа в руке бокал, вы суженным

Зрачком следили за игрой

Обмолвок, вившихся за ужином,

Но вас не привлекал их рой.

Вы к былям звали собеседника,

К волне до вас прошедших дней,

Чтобы последнею отцединкой

Последней капли кануть в ней.

Был утренник. Сводило челюсти,

И шелест листьев был как бред.

Синее оперенья селезня

Сверкал за Камою рассвет.

И утро шло кровавой банею,

Как нефть разлившейся зари,

Гасить рожки в кают-компании

И городские фонари.

Неблагодарное дело комментировать стихи. В них и так есть все: Кама, пермские прибрежные улицы с фонарями, утренний бриз, рассвет, встающий над рекой. И еще – магия белой ночи, из которой через десятки лет возникнет в воображении Пастернака уральский город Юрятин, стоящий на полноводной широкой реке Рыньве. Но это тема другой прогулки.