Глава, в которой совсем нет хороших новостей 4 page. воротничка, -- чтобы ее наряд смотрелся привлекательно и эффектно

воротничка, -- чтобы ее наряд смотрелся привлекательно и эффектно. Она

относилась к своей одежде очень бережно, даже с любовью. Каждый раз, идя

рядом с Кумико, я с восхищением посматривал на ее наряд. На блузке -- ни

складочки, юбка отутюжена безукоризненно. Если на ней было что-нибудь белое,

то ослепительно белое; обувь -- без единого пятнышка и начищена до блеска.

Глядя на Кумико, я представлял аккуратно сложенные и рассортированные по

полкам комода блузки и кофточки, развешанные в шкафу юбки и платья в

пластиковых чехлах (после того как мы поженились, я смог увидеть все это

воочию).

В тот день после обеда мы поехали в зоопарк Уэно. Погода была как на

заказ; я подумал, что приятнее было бы просто побродить по зоопарку, и

намекнул на это Кумико, пока мы добирались до Уэно на электричке. Но она,

похоже, про себя уже решила идти в аквариум. Ну, захотела -- пожалуйста, я

не возражал. В аквариуме как раз проходила выставка медуз, и мы стали по

порядку обходить собранных со всего света редких желеобразных. Все они -- от

мягких комочков размером с ноготь до похожих на зонтики чудищ больше метра в

диаметре -- студенисто покачивались в своих отсеках. Несмотря на воскресный

день, посетители в аквариум не рвались -- залы были почти пусты. В такую

замечательную погоду народ предпочитал смотреть не на медуз, а на слонов и

жирафов.

Сказать по правде, медуз я ненавидел, но Кумико ничего не сказал. Когда

я мальчишкой купался в море, они меня часто жалили. Как-то я заплыл далеко и

оказался один в самой гуще медуз. Когда я их заметил, было уже поздно -- они

окружили меня со всех сторон. До сих пор отчетливо помню их скользкие

холодные прикосновения. Меня тогда охватил животный страх -- почудилось, что

водоворот из медуз затягивает в мрачную бездну. Почему-то они меня не

изжалили, зато я от испуга как следует нахлебался воды. Поэтому, будь моя

воля, я бы на этих медуз смотреть не стал. Куда лучше обыкновенные рыбы --

тунцы или камбала.

А Кумико медузы как околдовали. Она останавливалась перед каждым

аквариумом и, подавшись вперед, застывала на месте, позабыв о времени.

-- Посмотри сюда, -- обращалась она ко мне. -- Я и не знала, что бывают

такие замечательные розовые медузы. Гляди, как красиво они плавают. Так всю

жизнь и скитаются по морям. Нравится тебе?

-- Да-да, конечно, -- отзывался я, но чем больше мы разглядывали медуз,

тем тяжелее мне становилось дышать. Я замолчал и стал пересчитывать мелочь в

карманах, часто вытирая рот платком. Я молил бога, чтобы мы поскорее дошли

до последнего аквариума с этими чертовыми медузами, но им не было конца.

Сколько же их развелось в Мировом океане! Я мужественно терпел полчаса, но в

конце концов от напряжения голову заволокло туманом, стоять стало трудно, и

я, отстав от Кумико, присел на оказавшуюся рядом лавочку. Она подошла и с

тревогой спросила, что случилось. Ничего не оставалось, как честно

признаться, что от вида медуз у меня закружилась голова.

Кумико внимательно посмотрела на меня:

-- Так и есть. По глазам вижу. Подумать только, что с человеком стало

из-за каких-то медуз! -- ошеломленно проговорила она и, взяв меня за руку,

вытащила из сырого и сумрачного аквариума на свет божий.

Посидев минут десять в скверике перед аквариумом и сделав несколько

медленных глубоких вдохов, я потихоньку вернулся в норму. Ярко светило

мягкое осеннее солнце, сухие листья гинкго с тихим шелестом трепетали на

легком ветру.

-- Ну как? Тебе лучше? -- подождав немного, спросила Кумико. -- Какой

же ты чудак! Если медузы так тебе неприятны, надо было сразу сказать. Зачем

же ты дотянул до того, что плохо стало? -- рассмеялась она.

Небо казалось таким высоким, дул ласковый ветерок, и лица людей,

выбравшихся отдохнуть в выходной день, светились радостью. Тоненькая

красивая девушка выгуливала большую лохматую собаку. Старик в мягкой шляпе

не сводил глаз с внучки, качавшейся на качелях. Несколько парочек сидели на

скамейках, как мы с Кумико. Вдалеке кто-то упражнялся на саксофоне.

-- Почему ты так любишь медуз? -- поинтересовался я.

-- Не знаю. Просто они милые. А знаешь, что мне пришло в голову, пока я

их рассматривала? То, что мы видим перед собой, -- только небольшая часть

мира. Все по привычке думают: "Вот он, наш мир!" А на самом деле все совсем

не так. Настоящий мир -- в глубине, окруженный мраком, и там хозяйничают

такие вот медузы и им подобные существа. Мы просто об этом забываем. Разве

не так? Ведь две трети земной поверхности -- океан, и невооруженным глазом

можно видеть только то, что на самом верху, кожу, так сказать. А что под

кожей -- об этом мы не знаем почти ничего.

Потом мы долго гуляли. В пять часов Кумико сказала, что ей надо

возвращаться в больницу, и я проводил ее.

-- Спасибо тебе за сегодняшний день, -- сказала она, прощаясь, и в ее

улыбке мелькнул мягкий теплый лучик, которого раньше я не замечал. Увидев

его, я понял, что за этот день мы стали чуть ближе друг другу. Благодаря

медузам.

X x x

Мы продолжали встречаться. Мать Кумико благополучно прооперировали,

суета вокруг завещания моего клиента улеглась, и мне больше не нужно было к

нему ходить. Мы виделись с Кумико раз в неделю, шли в кино, на концерт или

просто гуляли. Каждая встреча сближала нас все больше. Мне было хорошо с

ней, и когда мы нечаянно касались друг друга, сердце начинало биться

сильнее. Чем ближе выходные, тем труднее мне было справляться с работой. Я

нравился Кумико, это точно. Иначе разве стала бы она встречаться со мной

каждую неделю?

Форсировать наши отношения я, однако, не спешил, заметив в Кумико

непонятную неуверенность. Не знаю, в чем конкретно было дело, но в ее словах

и поступках то и дело проскальзывало замешательство. Спросишь у нее

что-нибудь, и на мгновение повиснет пауза -- Кумико на один вдох запаздывала

с ответом. В этот момент мне всегда казалось, будто между нами мелькает

какая-то тень.

Пришла зима, за ней -- новый год. Мы по-прежнему встречались каждую

неделю. Я не задавал Кумико никаких вопросов, она тоже ничего не говорила.

Свидания продолжались: мы ходили куда-нибудь, сидели в кафе, болтали о

разных пустяках.

Как-то я набрался смелости и спросил:

-- У тебя, наверное, кто-нибудь есть? Какой-нибудь парень? Кумико

посмотрела на меня:

-- Почему ты так думаешь?

-- Не знаю. Просто интуиция.

Мы гуляли по безлюдному зимнему парку "Синдзюку геэн".

-- Интуиция?

-- Мне кажется, ты хочешь мне что-то сказать. Если так -- не стесняйся,

говори прямо.

Кумико на секунду замялась, почти незаметно. Но с самого начала было

ясно, что она ответит.

-- Спасибо, конечно, но ничего такого нет. Правда!

-- Ты не ответила на мой вопрос.

-- Это ты про бойфренда?

-- Ага.

Кумико остановилась, сняла перчатки, спрятала их в карман пальто и

взяла меня за руку. У нее была теплая и мягкая ладонь. Я сжал ее, и мне

показалось, что облачко пара от дыхания Кумико побелело и стало меньше.

-- Мы можем поехать к тебе? -- спросила Кумико.

-- Конечно, -- сказал я, слегка удивившись. -- Едем, конечно, хотя

сразу скажу: похвастаться мне особо нечем.

Я жил тогда в Асагая, в однокомнатной квартирке с кухней, туалетом и

душевой кабинкой размером с телефонную будку. На втором этаже, с окнами на

южную сторону -- правда, прямо на склад какой-то строительной фирмы. В

общем, так себе квартира, единственный плюс -- много солнца. Мы долго сидели

под его лучами, прислонясь к стене.

В тот день мы впервые стали по-настоящему близки. Впрочем, она сама

захотела -- я и сейчас в этом уверен. В каком-то смысле она меня соблазнила.

Не хочу сказать, что она говорила или делала что-то... Но, лаская ее тело,

мягкое и податливое, я сразу понял: Кумико хочет, чтобы это произошло.

Оказалось, что до меня у нее никого не было. Потом она долго молчала. Я

пытался заговорить с ней, но без толку -- никакой реакции. Кумико пошла в

душ, оделась и снова села в полосу заливавшего комнату солнечного света. Я

не знал, что сказать, сидел рядом и молчал. Солнце ползло по стене, и мы

медленно перемещались по полу вслед за ним. Наступил вечер, Кумико сказала,

что ей надо идти. Я проводил ее до дома.

-- Ты правда ничего не хочешь мне сказать? -- спросил я снова в

электричке.

Кумико покачала головой и проговорила едва слышно:

-- Не надо. Не думай об этом.

Больше на эту тему я с ней не заговаривал. В конце концов, подумал я,

Кумико сама решила, спать ей со мной или нет, и если даже есть что-то, о чем

она не может мне сказать, со временем все как-нибудь само уладится.

Наши еженедельные свидания продолжались. Обычно мы шли ко мне и

занимались любовью. Когда мы лежали рядом и я обнимал ее, Кумико понемногу

рассказывала о себе -- о том, что было в ее жизни, о своих мыслях и

чувствах, -- и я мало-помалу начал понимать, как она смотрит на мир, и сам

объяснял, как я его воспринимаю. Я по-настоящему полюбил Кумико. Она тоже

говорила, что не хочет со мной расставаться. Мы подождали, пока она закончит

университет, и поженились.

Нам было очень хорошо вместе, жили мы дружно. Хотя временами я не мог

избавиться от ощущения, что в душе у Кумико есть уголок, куда ход мне

закрыт. Случалось, посреди какого-нибудь разговора -- самого обычного или

же, наоборот, серьезного -- Кумико вдруг замолкала и точно уходила в себя.

Без всяких причин (может, они и были, но я о них не догадывался) и

совершенно неожиданно. Будто идешь-идешь и -- бах! -- проваливаешься в яму.

Такие паузы продолжались недолго, но и потом еще казалось, что мыслями она

остается где-то далеко. Проходило порядочно времени, прежде чем она опять

становилась собой. На мои слова Кумико реагировала рассеянно: "ага",

"точно", "да-да". Ясно, что голова у нее занята чем-то другим. Еще до

женитьбы, всякий раз, когда она уходила в себя, я спрашивал, что случилось,

и очень терялся, боясь, как бы мои слова не причинили ей боль. Но Кумико

только говорила с улыбкой: "Так, ничего особенного" и спустя какое-то время

возвращалась обратно.

Помню, похожее ощущение странной неуверенности я испытал в минуты нашей

первой близости. Скорее всего Кумико не чувствовала тогда ничего, кроме

боли, от которой напряглось ее тело, но я не только от этого растерялся.

Было здесь нечто такое, что трудно передать словами, -- непонятное

просветление, осознание какой-то отчужденности и отдаленности. Я поймал себя

на невероятной мысли: тело, которое я обнимаю, принадлежит вовсе не той

женщине, с которой мы только что, прижавшись друг к другу, беседовали; ее

как будто незаметно подменили, подставив мне кого-то другого. Я гладил

ладонями хрупкую гладкую спину, и эти прикосновения гипнотизировали меня.

Одновременно казалось, что Кумико от меня страшно далеко, что пока я ее

обнимаю, она -- где-то совсем в другом месте и думает о чем-то совершенно

ином, а я на самом деле обнимаю чужое, случайно оказавшееся рядом тело.

Может быть, поэтому, несмотря на возбуждение, я долго не мог кончить.

Но такие ощущения остались только после первого раза. Потом возникла

близость, Кумико стала острее отзываться на мои ласки. А тогда все было для

нее впервые. Потому, наверное, у меня и появилось то необъяснимое чувство

отчужденности.

X x x

Прокручивая в памяти то время, я то и дело протягивал руку к стенке и

сильно дергал за лестницу, чтобы проверить, как она держится. Казалось, она

может исчезнуть в любую минуту, и мне никак не удавалось перебороть страх.

Эта мысль мучила меня там, в темноте, не давала покоя. Я слышал, как в груди

колотится сердце. Проверив так лестницу раз двадцать или тридцать, я

постепенно успокоился. К дереву она привязана крепко и просто так не

отвяжется.

Я посмотрел на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали без чего-то

три. Три пополудни. Высоко над головой все еще маячил светлый полумесяц.

Наверху ослепительно сияло летнее солнце. Я представил сверкающую быструю

речку, зеленую листву, трепещущую под порывами ветерка. Там господствовал

свет, а здесь, прямо под ногами, лежало царство мрака. Достаточно немного

спуститься по веревочной лестнице -- и очутишься в кромешной темноте.

Я снова потянул за лестницу и удостоверился, что она держится крепко.

Прислонил голову к стенке, закрыл глаза и погрузился в сон, как в волны

медленного прилива.

7. Воспоминания и разговоры о беременности • Эмпирическое исследование боли

Когда я проснулся, полумесяц отверстия колодца уже затянуло густыми

голубыми сумерками. На часах -- полвосьмого. Полвосьмого вечера. Значит, я

проспал четыре с половиной часа.

Б колодце стало прохладно. Спускаясь сюда, я так волновался, что не

обратил внимания на температуру. Но теперь стало холодно. Растирая ладони,

чтобы согреться, я подумал: надо было бросить в рюкзак что-нибудь теплое,

натянул бы сейчас на майку. Мне и в голову не приходило, что климат на дне

колодца может оказаться не таким, как снаружи.

X x x

Непроглядная тьма навалилась на меня со всех сторон. Я ничего не мог

разглядеть, как ни старался. Даже собственной руки. Шаря по стенке, нащупал

лестницу, потянул на себя. Наверху все в порядке -- лестницу я закрепил как

надо. Показалось, что рука вызвала слабое движение в окружавшем меня мраке.

Впрочем, возможно, это просто обман зрения.

Странно, что я не могу видеть собственное тело. Чем дольше я сидел в

темноте, тем меньше оставалось уверенности, что я существую на самом деле.

Чтобы справиться с этим ощущением, я время от времени покашливал или

проводил ладонью по лицу. Так уши подтверждали, что у меня еще есть голос,

руки -- что лицо никуда не делось, а лицо -- что руки тоже на месте.

Несмотря на все мои усилия, тело будто медленно растворялось и

становилось легче. Так водный поток вымывает и уносит с собой песок. Чувство

было такое, словно внутри у меня идет ожесточенная борьба, что-то вроде

перетягивания каната, -- сознание постепенно, понемногу побеждало мое

физическое, материальное "я". Темнота нарушила прежнее равновесие между

этими двумя силами. Мне вдруг пришло в голову, что тело в конечном счете --

лишь временная оболочка, готовая к тому, чтобы ее поглотило сознание. Стоит

выстроить в другом порядке хромосомы, составляющие мое тело, и я окажусь

совсем в другом физическом облике. Крита Кано назвала себя "проституткой в

мыслях". Теперь ее слова стали мне понятны. Это в самом деле возможно:

заниматься любовью -- в мыслях, а кончать -- в реальности. В настоящем

непроглядном мраке может случиться все, что угодно.

Я потряс головой, чтобы загнать сознание обратно в тело.

В темноте я соединил пальцы рук -- большой с большим, указательный с

указательным. Пальцы правой руки убедились, что пальцы левой -- все еще там,

где должны быть, а пальцы левой получили доказательство, что с правой рукой

тоже все в порядке. Я глубоко вздохнул. Все! О сознании больше не думаем.

Переключаемся на действительность. На реальный мир, в котором живет мое

тело. Вот для чего я здесь. Чтобы подумать о реальной жизни. Для этого лучше

находиться от нее как можно дальше, например -- на дне глубокого колодца.

"Когда нужно будет двигаться вниз, отыщи самый глубокий колодец и спустись

на дно". Так говорил Хонда-сан. Прислонившись к стенке, я медленно вдыхал

отдающий плесенью воздух.

X x x

Свадьбы у нас с Кумико не было. Мы просто не могли себе ее позволить, а

просить помощи у родителей не хотелось. Решили с самого начала жить вдвоем,

по-своему, как умеем. Это важнее всяких церемоний. Воскресным утром мы

явились в районную управу, разбудили дежурного клерка, нажав на кнопку

звонка у приемного окошка, и подали заявление. А вечером решили шикануть и

пошли в классный французский ресторан -- заказали бутылку вина и поужинали

по полной программе. Вот и вся свадьба.

Когда мы поженились, у нас почти не было накоплений (мать, умирая,

оставила мне немного денег, но я решил их не трогать, если только не будет

крайней нужды), мебели как таковой -- тоже. Виды на будущее -. самые

неопределенные. Хоть я и числился в юридической фирме, без адвокатского

свидетельства мне ничего не светило. Кумико работала в маленьком, никому не

известном издательстве. По окончании университета она могла бы, если б

захотела, за счет связей отца устроиться куда лучше, но мысль эта была ей

противна, и жена нашла работу сама. Несмотря на все это, жизнь нас

устраивала. Оказалось, жить вдвоем, самостоятельно, можно, и мы были вполне

довольны.

И все-таки начинать с нуля было нелегко. Я по натуре замкнутый -- так

часто бывает в семьях с одним ребенком. Серьезные дела люблю делать сам. Чем

что-то объяснять, тратя время и силы, легче молча сделать самому. Кумико

после смерти сестры тоже замкнулась и росла как бы сама по себе. Она никогда

не обращалась к родне за советом -- что бы ни случилось. В этом смысле мы

походили друг на друга.

Мы постепенно учились настраивать себя, свое существо, свои мысли на

волну появившегося нового понятия: "наш дом". Учились думать и чувствовать

вместе. Старались относиться к тому, что происходит с нами, как к общему

делу. Иногда удавалось, иногда нет. И все же это было ново и необычно:

делать ошибки и самим их исправлять. Любые ссоры, даже самые бурные,

забывались, стоило нам прижаться друг к другу.

X x x

Через два года Кумико забеременела. Для нас -- для меня, во всяком

случае, -- это было как снег на голову. Еще бы, ведь мы предохранялись! Бог

знает, как это вышло, но факт оставался фактом. Однако наши финансы не

позволяли заводить ребенка. Кумико только обосновалась у себя в издательстве

и собиралась, если получится, закрепиться там как следует. Издательство

маленькое, поэтому на такую роскошь, как отпуск по беременности, нечего было

и надеяться. Кто хотел иметь ребенка, те увольнялись, -- другого выхода не

оставалось. Решись мы на такое, пришлось бы какое-то время жить на одну мою

зарплату, но это было практически нереально.

-- Видно, о ребенке придется пока забыть, -- с каким-то безразличием в

голосе сказала Кумико, когда в больнице ей сообщили результаты обследования.

"Похоже, и правда нет другого выхода", -- подумал я тогда. Что ни

говори, а это самое разумное решение. Мы были молоды и совсем не готовы

растить детей. Хотелось пожить для себя, устроить как-то жизнь. Тогда это

было для нас главное. А с ребенком, казалось, успеем всегда.

Сказать по правде, я не хотел, чтобы Кумико делала аборт. Когда я

учился на втором курсе, одна моя подружка -- мы с ней познакомились,

подрабатывая после лекций, -- забеременела от меня. Очень милая девчонка, на

год моложе. Мы отлично ладили и, конечно, нравились друг другу, но ничего

серьезного между нами не было, да и быть не могло. Встречались просто так,

чтобы не чувствовать себя одинокими; просто нужен был кто-то рядом.

Как это могло получиться? Да очень просто. Когда мы занимались любовью,

я все время пользовался презервативами, а в тот день вдруг ни одного не

оказалось. Запас вышел. Я сказал ей об этом, а она, замявшись на секунду,

ответила:

-- Ну, ничего. Сегодня, мне кажется, можно и так. -- В тот раз мы и

влипли.

Я поверить не мог, что от меня кто-нибудь может забеременеть, но верь

не верь, а кроме аборта, другого выхода из положения мы не видели. Я

раздобыл денег и поехал в больницу вместе с ней. Мы сели на электричку и

добрались до небольшого городка в префектуре Тиба. Там была больница, куда

посоветовала обратиться ее подруга. Сойдя на станции, о которой раньше я

никогда не слышал, мы увидели множество домиков-скворечников, теснившихся по

отлогим холмам до самого горизонта. Огромный жилой массив в последние годы

выстроили там для "сарариманов"⁴⁶, которые не могли позволить

себе покупать жилье в Токио. Станция новая, и прямо у выхода начинались

большие, залитые водой рисовые поля. До этой поездки мне не приходилось

видеть полей таких размеров. Улицы пестрели рекламой фирм, торгующих

недвижимостью.

Коридор больницы был буквально набит молодыми женщинами с огромными

животами. Большинство уже прожили со своими мужьями по четыре-пять лет и,

наконец, получив кредит в банке, обзавелись маленькими домишками в

пригороде, на этом успокоились и решили подумать о продолжении рода. Я

оказался единственным парнем, в разгар рабочего дня затесавшимся в эту

компанию в приемном покое родильного отделения. Беременные гражданки, все

как одна, поглядывали на меня недобро и в то же время с неподдельным

интересом. Потому что сразу было ясно: студент-мальчишка (по виду больше,

чем на второкурсника, я не тянул) опростоволосился -- сделал девочке ребенка

и теперь притащился с ней на аборт.

После операции мы на электричке вернулись в Токио. В вагоне почти

никого не было -- в конце дня мало кто ехал в столицу. Я попросил прощения

за то, что она так натерпелась из-за моей неосторожности.

-- Ладно. Не переживай. Ты ведь и в больницу со мной поехал, и заплатил

за все.

Вскоре -- само собой так получилось -- мы перестали встречаться. Я не

знаю, что с нею стало, где она теперь и чем занимается. Но все-таки после

этого случая, даже когда наши встречи прекратились, на душе у меня было

довольно паршиво. Стоило вспомнить тот день, как в голове тут же всплывали

молодые мамаши с пытливыми глазами, заполнившие больничный коридор. Я снова

и снова ругал себя за то, что так вышло.

В электричке, по дороге домой, она же еще и утешала меня, подробно

рассказывая, что процедура оказалась не такой страшной:

-- Это не так ужасно, как ты думаешь. Быстро и почти совсем не больно.

Просто раздеваешься, ложишься... Стыдно, конечно, но ничего... врач был

хороший и сестры такие душевные. Поругали немножко, сказали, что надо лучше

предохраняться. Так что не принимай близко к сердцу. Я сама виновата --

сказала, что можно. Разве нет? Ну, хватит, встряхнись!

Но, несмотря на уговоры, пока мы добирались на электричке до этого

городка в Тибе и ехали обратно, во мне что-то изменилось. Проводив ее домой

и вернувшись к себе, я упал на кровать и уставился в потолок, понимая, что я

-- уже не тот, что прежде. Появился какой-то "новый я", и возврата назад

быть не могло. Я как будто запачкал себя этой историей.

X x x

Как только я узнал, что Кумико беременна, мне сразу представились те

женщины с животами в коридоре больницы. И еще -- какой-то особый запах.

Понятия не имел, чем там пахло. Да и пахло ли вообще? А может, мне просто

показалось? Когда сестра вызвала тогда мою подружку в кабинет, та медленно

встала с жесткого дерматинового стула и направилась прямо к двери. Перед тем

как подняться, она взглянула на меня, и на губах у нее, как тень,

промелькнуло что-то похожее на улыбку -- будто она хотела улыбнуться и вдруг

передумала.

Конечно, заводить сейчас детей нам с Кумико было нельзя. Я это хорошо

понимал и все-таки сказал жене, что хотел бы избежать аборта.

-- Послушай, ведь мы столько уже об этом говорили. Если будет ребенок,

моей работе -- конец, и тебе придется искать место, где лучше платят, чтобы

нас содержать. Денег ни на что хватать не будет, мы ничего не сможем себе

позволить. Ничего, понимаешь? Смог бы ты так?

-- Мне кажется, смог бы, -- ответил я.

-- Ты серьезно?

-- Работу при желании найти можно. Например, у дяди -- ему нужны

помощники. Он хочет открыть новый ресторан, но никак не подберет человека,

которому можно его доверить. У него бы я зарабатывал гораздо больше, чем

сейчас. Это, конечно, не юридическая контора, ну и что? Честно говоря, то,

чем я занимаюсь, мне не больно нравится.

-- Значит, будешь заведовать рестораном?

-- А что такого? Думаю, у меня получится. В крайнем случае, кое-какие

средства остались от моей матери. С голоду не умрем.

Кумико надолго замолчала, погрузившись в раздумья. У глаз залегли

крошечные морщинки, и на лице появилось выражение, которое мне так

нравилось.

-- Ты что, хочешь ребенка?

-- Не знаю, -- отвечал я. -- Конечно, нам с тобой нужно много времени

на себя, но ведь с ребенком новый мир откроется. Не знаю, что лучше. Но мне

не хочется, чтобы ты делала аборт. У меня нет никаких гарантий, уверенности

тоже. Не представляю, как вывернуться из этой ситуации. Просто такое

чувство...

Кумико задумалась, положив руку на живот.

-- А как вообще получилось, что я забеременела? Тебе это не приходило в

голову? Я пожал плечами.

-- Мы же всегда были осторожны, чтобы не дай бог не возникли эти самые

проблемы. Как так получилось? Ума не приложу.

-- А вдруг у меня от кого-нибудь другого? Ты не думал?

-- Никогда.

-- А почему?

-- Ну, может, у меня интуиция и не сильна, но уж в этом-то я уверен.

Мы сидели за столом на кухне и пили вино. Было уже поздно, стояла

полная тишина. Сощурив глаза, Кумико рассматривала оставшееся в стакане

вино. Она почти не пила -- лишь иногда, если не могла уснуть, наливала вина.

Ей хватало одного стакана -- действовало безотказно. Я в таких случаях

составлял ей компанию. В нашем хозяйстве такой роскоши, как бокалы для вина,

не водилось, поэтому мы пили из маленьких пивных стаканчиков, которые дарили

покупателям в соседней винной лавке.

-- У тебя с кем-то был роман? -- решил поинтересоваться я, Кумико

рассмеялась и покачала головой.

-- Вот еще! Ты же знаешь, это не в моем стиле. Это я так...

теоретически. -- Она подперла голову руками, лицо стало серьезным. -- Хотя

иногда, скажу честно, я многого не понимаю. Что правда, а что нет?.. Что на

самом деле произошло, а чего не было? Временами...

-- И сейчас как раз такое время?

-- Как сказать... А у тебя так не бывает? Я чуть задумался.

-- Да нет вроде... Не могу такого припомнить.

-- Как бы это объяснить... Между тем, что мне кажется реальным, и

настоящей реальностью есть какой-то разрыв. У меня ощущение, будто во мне,

где-то внутри, скрывается что-то маленькое... точно в дом забрался вор и

прячется в шкафу. Время от времени оно выбирается наружу и расстраивает,

нарушает весь порядок, всю логику. Так магнит действует на механизмы, сводя

их с ума.

Я внимательно посмотрел на Кумико.

-- Ты хочешь сказать, что между твоей беременностью и этим маленьким

нечто есть какая-то связь? Она покачала головой:

-- Не в том дело, есть тут связь или нет. Просто иногда я перестаю

ощущать действительный порядок вещей. Вот что я имею в виду.

Судя по голосу, Кумико потихоньку начинала закипать. Был уже второй час

ночи. Самое время заканчивать разговор, подумал я и, потянувшись через

узенький столик, взял ее за руку.

-- Давай я сама разберусь с этим, -- снова заговорила Кумико. --

Понимаю, дело серьезное и касается нас обоих. Мы как следует все обсудили, и

твое мнение мне ясно. Дай мне подумать. У нас, наверное, есть еще месяц в