Глава 7. Марш свадебный и похоронный

Сегодня солнце садилось особенно красиво. Небо, дымно-облачное с самого утра, окутывало солнечный диск серой простынею, но огненный глаз все равно пробивался сквозь тучи и сиял красным яблочком. Змей в стотысячный раз пожалел, что не умеет рисовать.

- Вот сейчас бы картину написал! Любо-дорого!

Спелый солнечный шарик отбрасывал тревожную тень на змееву чешую, зажигал недобрым пламенем радужки глаз. Узкий зрачок беспокойно перебегал с предмета на предмет, нигде подолгу не задерживаясь – весь двор тонул в туманном мареве. Предметы расплывались, акварельно растекались в воздухе, становились призраками. Пахло гарью, аж в горле драло от запаха – где-то горит, к бабке не ходи.

Змей беспокоился, опасаясь лесного пожара, этого безумного и беспощадного врага, уничтожавшего все на своем пути. Он поднял голову и принюхался. Ветра не было и направление запаха осталось неизвестным.

- Надо бы Василису предупредить, неровен час… - он закрыл ворота на засов и двинулся по направлению к башне.

Туман – не туман, а сероватая вуаль покрывала лес, размазывая видимые контуры. Глядишь и не видишь, словно смотришь на него сквозь слезы. В наступившей тишине тревожно трещали хрусткие веточки под ногами. И больше ничего – даже птицы притихли, тоже, наверное, боялись.

Змей припомнил картину из раннего детства: едкий черный дым закрыл солнце. Трудно дышать, горло пересохло. Все время хочется пить, но вода горька на вкус. Страшно, за воротами стоит крик и треск – то бегут звери, не разбирая дороги: хищники рядом с травоядными, охотники рядом с жертвами. Все спасаются от страшной смерти.

Огонь шел из Арпентера. Желая властвовать над лесом, люди подожгли его, и тысячи живых тварей безвинно гибли в угоду людской жадности. Змеева бабушка долго раздумывала, ходила по ограде, а потом сказала внуку:

- Сиди здесь, из дома ни ногой. Жди меня, – и ушла, тщательно заперев ворота.

Маленький Змей не знал, куда она пошла, не знал, что делать и куда прятаться. Гарь становилась все гуще, совершенно скрывая солнце - стало темно, как ночью, лишь крохотная точечка слабо светилась на почерневшем небе. Равномерный гул, поднимавшийся от неба до земли, неумолимо нарастал. Змеенышу очень хотелось выскочить за ворота и побежать вместе со всеми, но бабенька не велела, а ослушаться ее он не смел.

Он сидел и ждал, тихо плача от страха. Прямо над ним, над оградой, пролетали напуганные белки, спешившие прочь от пожара. Некоторые из них без сил падали на землю. Змею было их очень жалко, он бы охотно разрешил белкам, да и другим зверям спрятаться в берлоге. Но бабенька не велела… Тогда он вынес во двор большой таз и налил в него воды, а сам отполз в берлогу. Через оконце было видно как обалделые белки жадно пьют холодную воду.

Тем временем гул нарастал, превратившись в страшный вой, от которого земля дрожала. Черное небо окрасилось красным, будто последний закат пришел на землю - то схлестнулись в лесу два пожара. Змей не знал, что бабенька его, Горынична, выжгла полосу в лесу и погнала один огонь навстречу другому. Схлестнувшись стенка на стенку, задушили они друг друга в яростном объятии. До самого неба вскинулся огонь, пожирая все на своем пути, тысячи звериных душ вспорхнули вместе с ним, навсегда покидая родные места. Вместе с ними сгорела и старая Горынична. Так и не вернулась она домой, чтобы выпустить внука из ограды.

После того приснопамятного пожара Змей остался круглым сиротой, а проплешина в лесу зарастала почти сто лет. Сильно обозлился он за это на людей, много убивал без жалости, пока они совсем не оставили Темный лес в покое.

Сегодняшний дым всколыхнул в Змеевой душе воспоминания, надавил на болючие места, взбаламутил. Быстрым шагом торопился он к Василисе, но вылетев на поляну перед башней, увидел Роланда, привязанного к забору.

Только этого не хватало! Опять этот проходимец здесь пасется – прилип на Василисины харчи, поганой метлой не выгонишь. Змей ужасно расстроился, сейчас, как никогда, он хотел поговорить с Василисой, но она опять не одна, а это значит, что разговора не получится. Бедный Рыцарь со своей клячей безумно раздражал его, хотя повода вроде не было.

Желая отомстить на причиненное расстройство, Змей затормозил в осинничке, и аккуратно обошел поляну, не высовываясь из зарослей. Поравнявшись с Роландом, он хищно оскалился и тихонько, стараясь не сломать ни одну веточку, подкрался поближе. Белый конь щипал траву, лениво помахивая грязным хвостом. Тощие ляжки его были покусаны слепнями и испачканы в навозе – зрелище неаппетитное. Змей поймал себя на мысли, что решился бы съесть коня, только прополоскав его в хлорке. Но есть он не собирался, он подвинулся, насколько мог близко, и клацнул пастью у самого лошадиного зада:

- Рррр-ррр-ооо-а-рррр… - утробное рычание, наводившее трепет на жителей Арпентера и Плериэля, раздалось у несчастного коня со спины.

Но Змей тут же пожалел об этом. От испуга по телу Роланда прошла какая-то странная дрожь, а потом из-под хвоста вырвалось вполне сопоставимое рычание вместе с содержимым его кишечника за последние три дня. И только после этого Роланд заорал от страха и заметался на привязи.

Бедный ящер еле успел отскочить, чтоб не попасть под обстрел. Из окна башни высунулась Василиса, привлеченная странными звуками, и увидела как Змей с отвращением смотрит на беснующегося коня, не прекращающего попыток его обгадить.

- Змей, мать твою за ногу, тебе что, заняться нечем? Сколько раз тебе говорила, не трогай животных! Роландушко, светик мой, навали ему на морду, чтоб знал, как из кустов рычать!

Это было уже чересчур. Вместо того, чтобы немедленно выставить вон наглых проходимцев и извиниться перед Змеюшкой за свое поведение в течение последних трех недель, Василиса еще и обматерила его сверху. Он даже растерялся, не зная, что и сказать. Да и что можно сказать той, у которой мозги набекрень.

Смертельно обидевшись, Змей забыл, зачем шел. В душе его поднялась горечь, словно собравшись с задымленного леса, чтобы поселиться в одном-единственном сердце.

- Ну ладно, ну погоди же… - он развернулся и пошел обратно, ломая ветки. Еще теплилась надежда, что Василиса окликнет его, но и она угасла, стоило башне скрыться из глаз. Змей шел домой, мучимый одновременно двумя желаниями – никогда больше не видеть Василису, и броситься назад, чтобы устроить ей истерику. Он понимал, что настоящий гордый ящер не должен никого уговаривать, но душа его кричала и требовала хоть какого-то отклика! Невыносимо было сидеть одному, зная, что Василиса все равно не придет. Да она даже не заметит его отсутствия.

Еще бы! Теперь у нее есть Бедный Рыцарь, и она мило воркует с ним днями напролет. Кому нужен Змей? Нафиг он сдался, когда под боком есть готовый ухажер, да еще на белом коне!

Змей пришел домой, хлопнул дверью берлоги и навзничь повалился на постель, чувствуя себя несчастным и заброшенным. Обведя взглядом свою холостяцкую берлогу, он не нашел ничего, что могло бы его порадовать. Да, он лежал на куче золота, служившей ему постелью, но что значит золото, когда тебе одиноко?

Берлога Змея, доставшаяся ему в наследство от предков, была устроена в каменистом отроге той самой скалы, на которой поселился Рыцарь. Камень выступал немного над землей, но основная его масса пряталась ниже, поэтому берлога находилась как бы в подвале. Со времен Горыничны берлога изменилась до неузнаваемости – ее внук обладал своим собственным вкусом, весьма необычным для ящера его породы.

Низкие каменные своды, при бабушке опаленные пламенем свирепой хозяйки, теперь были старательно выскоблены и побелены. Змей терпеть не мог мусорить и пускать пламя в помещении. Он любил чистоту и порядок и не ленился их наводить в меру своих возможностей. Стены он периодически перекрашивал в разные, но всегда оптимистические цвета, развешивал на них красивую утварь и оружие из своей коллекции. Даже застилал полы персидскими коврами.

- А зачем оно будет просто так лежать и гнить? Уж лучше я буду пользоваться, - и он пользовался богатством в свое удовольствие. Хотя применительно к Змею это было относительно: как и все ящеры, он был чрезвычайно скуп. Но это по понятиям Василисы, которая давно присмотрела себе десяток-другой драгоценностей, и никак не могла дождаться от зеленого, когда же он ей их презентует.

А Змей и не собирался вовсе – он охотно тратился на книги и удобные бытовые мелочи, но подарки Василисе в его бюджетные планы не входили. Правда лежа ничком на груде золота и уткнувшись взглядом в чеканный перстень с бирюзой, он думал, а так ли был прав – может и стоило что-нибудь подарить? Змей подцепил перстень когтем и подтащил поближе. Ох уж эти женщины – дай им палец, они заберут всю руку. Подари ей перстень, через полгода она тебя из дома выгонит. Нет, не годилось разбазаривать наследные сокровища!

- А ведь этот мозгляк ни полушки ей не подарил. Нечего ему дарить, только цветочки да листики все таскает, придурок! А она и рада – будто в лесу листьев мало… А на меня все обижалась, мол, жадный. – Змей вздохнул и уронил кольцо в общую кучу. – И чего ей не хватало?

Глядя как Змей прокладывает новую дорогу в буреломе, Василиса подумала, что зеленый в последнее время ведет себя неадекватно. Нервный стал и дерганый, ничего ему не скажи. Злится все время, а причины и сам не знает. Надоел. Она захлопнула окно и спустилась на кухню. Там Рыцарь мешал какие-то травки для нового, по его словам умопомрачительного, рецепта чая. Черт его знает, что он там в тайге надергал, авось не отравит – блестящий медный чайник заговорил низким голосом, приглашая всех к столу.

Василиса достала с полки большой фарфоровый чайник, который лежал там лет десять – ей одной вполне хватало маленького желтенького заварничка с полустертой курочкой, но Рыцарь попросил для своего творения посуду побольше. Получив из рук Василисы вожделенную посудину, он попросил ее присесть, ибо чай мужские руки любит. Сам же ополоснул заварник сначала холодной водой, потом крутым кипятком из чайника:

- Для прогрева, – и стал кидать туда свои травки, периодически подливая воды и помешивая строго определенное число раз. Даже смешно было Василисе наблюдать это священнодействие, но встревать она не стала, пусть балуется.

Как ни странно, но после всех манипуляций, от заварника исходил такой соблазнительный аромат, что Василиса готова была взять свой скепсис обратно. Тонкая нотка можжевельника разрезала горчинкой медвяную душицу, но вязкая сладость растворялась, сменяясь мятной свежестью и завершаясь яркой лимонной капелькой. Этот запах был живой и текучий, как полотно художника, внушал чувства и производил впечатление. Но пить чай прямо сейчас Рыцарь не захотел:

- Он должен настояться, моя госпожа, тогда не только запах, но и вкус будут радовать душу. Жители полуденных стран готовят чай и пьют его со льдом в жаркую погоду, это утоляет жажду и придает сил. Однажды, после долгого перехода под палящим солнцем, я подошел к трактиру, усталый и измученный. Все мое тело болело, я взмок и сопрел под железными доспехами. Ноги распухли, губы потрескались от жажды, но глоток холодного чая вернул меня к жизни! Я не могу описать словами, но вместе с чаем в меня вливалась жизнь, я просто возрождался из пепла. Отведав чаю, я скакал без устали до самого захода солнца и чувствовал себя превосходно.

Василиса очень любила, когда он рассказывал свои байки – эмоциональный и искренний, он умел вдохнуть жизнь в любой рассказ. В его устах самые скучные вещи оживали и становились интересными. Его жизненный опыт позволял ему судить о многом, в том числе о людях, но Василиса никогда не слышала от него дурного слова. Даже конюхов, избивших его, он скорее жалел, чем осуждал:

- А что они видели в своей жизни? Судьба оруженосца – это или солдатчина или холуйство. Солдатчина убивает, холуйство развращает. Их берут совсем молоденькими из деревень, и либо бросают в бой как пушечное мясо, если их господин воин. Либо в компанию мелких воров и развратников, если их господин дамский угодник. И неизвестно, что хуже.

- Вам бы все их оправдывать, сударь. А по мне, лучшее оправдание таким как они – оглоблей по хребтине. И никаких проблем! – Сегодня Василиса испекла сырный пирог и с утра поставила его в погреб, ибо, подобно чаю Бедного Рыцаря, он должен был остыть и настояться. – Сударь, коли ваш чай должен постоять, может мы с вами прогуляемся? Посмотрите, какое солнце необычное!

Рыцарь выглянул в окошно:

- Это горят торфяники на Харамарских болотах. В жаркую безветреную погоду много дыма образуется, но это ничего – пару ней подождит и все погаснет. Что ж, пойдемте пройдемся, полюбуемся на жареное солнце, пока можем.

- Жареное солнце! Ну вы скажете! – Восхитилась Василиса, накидывая любимую желтую шаль.

И правда, солнце словно жарилось на сковородке, подрумяниваясь по краям, подплывая красненьким, а в середине было еще сырое, багровое. Серо-фиалковое небо уплывало куда-то высоко, звало за собой беспечных птиц, но те боялись этой безмятежной глубины. Василиса с Рыцарем давно исходили все в округе, каждая тропинка была им знакома и памятна, но каждый раз они шли по ним с неослабевающим интересом, открывая для себя все новые и новые мелочи. Барсучья нора, муравьиный домик, надутая чага с коричневым узором – все было интересно и красиво.

- Вы знаете, сударь, я здесь уже двадцать лет живу, но никогда не замечала, что вокруг моей башни такая красота есть! Только сейчас вы мне глаза открыли. А ведь не встреть я вас тогда, так и рылась бы носом в грядках, ничего вокруг не зная.

- Что вы, моя донна, это вы мне глаза открыли. Я когда пришел в лес, стал шалаш свой делать, оглянулся кругом – и обалдел: красота-то какая! И не только здесь, а вообще в мире. Жизнь кругом идет, вечная, изменчивая, прекрасная, - солнце всходит и садится, звезды зажигаются, листья опадают. Красоты столько, что в руках не унесешь и в карманы не положишь! А я ведь не замечал этого. Понимаете, я все время куда-то ехал, не только буквально, но и во времени: я всегда жил то прошлым, то будущим – или тосковал по чему-то, или ждал чего-то. И не видел, что настоящее от меня ускользает, утекает сквозь пальцы как песок, а я и поймать не стараюсь. Не жил, я просто не жил, я томился в ожидании жизни, пока не встретил вас.

Он подпрыгнул и наклонил рябиновую ветку с яркими ягодами. Тяжелая гроздь закачалась, посыпались дождем некрепкие листочки, а он засмеялся – свободно и счастливо:

- Я, наверное, выгляжу помешанным, но сейчас я счастлив. Не имея ничего, я имею все. Я чувствую, ощущаю, я дышу одним воздухом с вами, к моим услугам целый мир. Утром я вижу, как кормит своих птенцов зяблик, свивший гнездо рядом со мной, и это прекрасно. Днем я вижу вас, хожу по лесу, под моими ногами шуршат опавшие листья и рассказывают мне сотни интереснейших историй – только слушай. А вечер дарит загадочные сумерки и серьезные мысли по поводу услышанного. И все это благодаря вам, моя госпожа.

Василиса засмущалась, но и словом нельзя передать, до чего отрадно было ей это слышать. С тех пор как в ее жизни появился Рыцарь, она стала ощущать свою исключительность. Он не говорил ей об этом, но всегда давал понять, что она особенная. Это было приятно и волнительно, будоражило кровь и расправляло плечи - уж на что Змей был зол, но и он отметил про себя, что Василиса удивительно похорошела, хоть и не предпринимала для этого никаких мер.

Они шли по тропинке в направлении мостика, на котором стоял памятный Рыцарю череп. Тропинка была широкая, в человеческий рост, чистая и утоптанная. С появлением Рыцаря ей стали пользоваться каждый день, и копыта Роланда быстро превратили ее в широкую и удобную дорогу. Деревья слегка склонялись над тропинкой, словно кланяясь путникам, образовывали ажурный свод, сквозь который просвечивало дымное солнце. Рыжие, красные, багровые листья негромко шуршали над головами Василисы и Рыцаря – если внимательно прислушаться, то они действительно рассказывали истории, но не каждый понимал их язык.

Носки башмаков при каждом шаге зарывались в лиственный ковер, оставляя за собой длинную колею, а подол Василисиного платья выметал широкую улицу. Хотелось побежать, зарыться в листья, набрать полные горсти и кидать их в воздух, как делают дети. Хотелось смеяться и двигаться.

Налетел легкий ветерок и взъерошил редкие волосы на макушке Рыцаря, сделав его похожим на тощего цыпленка. Василиса всплеснула руками и засмеялась. Падающий лист легонько коснулся ее щеки и примостился на плече, а затем другой прошелестел мимо. Неслышно и нежно листья заскользили вниз, осыпая лаской эта странную пару. Они стояли рядом, как под дождем, подняв к небу счастливые лица. Протянув ладони, они ударяли по рукам с судьбой, пославшей им листопад в самый обычный, счастливый день.

- Василиса, - Рыцарь впервые назвал ее по имени, - я хочу спросить вас кое о чем. Вы можете не отвечать мне, я пойму, но все-таки…

Глаза у него зеленые, с серо-коричневыми крапинками по радужке, ресницы длинные и изогнутые, краси-и-ивые. Смотрела Василиса в эти глаза, и сердце замирало, а вокруг них все падали и падали листья, обещая удачу всем начинаниям.

- Недавно, в аккурат на праздник Синего Фазана, мне исполнилось сорок пять лет. У меня славное имя и пустой карман. Я люблю мечтать и всегда следую зову своего сердца, хоть это и не принесло мне успеха. И все же я счастливый человек – я встретил вас и обрел смысл в жизни. Может быть, с меня довольно и этого, но я мечтаю о еще большем счастье. Василиса, - он неожиданно опустился на колено, прямо посреди осеннего леса, - будьте моей женой. Я знаю, что недостоин, я не могу дать вам богатства и почета, но я очень сильно люблю вас, очень…

Голос его прервался, сглотнув трудный комок, он посмотрел в глаза Василисе и продолжил хрипло:

- Я пойму, если вы откажете. Для меня будет счастьем просто видеть вас изредка, кланяться вам издали, знать, что вы спокойны и счастливы. Даже если вы предпочтете другого мужчину, я не буду мешать, я буду жить вашим счастьем.

- Можно подумать, другие мужчины в очередь стоят, чтобы ко мне посвататься…

Василиса потерла ладонью лоб. Голос ее звучал глухо, она страшно растерялась и даже немного испугалась: много лет она мечтала услышать эти слова, а когда наконец услышала, не поверила своим ушам. Листья все падали на нее, на тропинку, на Рыцаря, по-прежнему стоящего на одном колене, и с сердечным трепетом ожидавшего ее ответа.

- Вот что, - Василиса немного пришла в себя, - я не могу вам прямо сразу ответить. Вы достойный человек, я в этом нисколько не сомневаюсь. Вам под силу сделать счастливой любую женщину, но я должна подумать. Мне надо… это…, разобраться в своих чувствах.

Видя, как скис Рыцарь, она окончательно засмущалась, а смущение делало ее немного резковатой. Ей казалось, что она напугала Рыцаря своим ответом, и не знала как загладить впечатление. А он поднялся с колен, поблагодарил ее и сказал, что будет ждать сколько нужно, лишь бы она сделала выбор по сердцу. И все равно Василиса чувствовала его разочарование.

По дороге домой разговор не клеился, так что они распрощались у калитки даже с некоторым облегчением. Рыцарь оседлал Роланда и поехал восвояси, начисто забыв про чай с пирогом, а Василиса вернулась в башню, закрыла за собой дверь и заскакала по комнате!

- Замуж! Замуж! Замуж! – сорокалетняя тетка прыгала перед зеркалом, пользуясь тем, что ее никто не видит. Она схватила кружевную накидку со швейной машинки, накинула ее на голову и закружилась в танце. Свершилось! Наконец-то! Дождалась она своего принца, и заметьте – на белом коне! Ну разве не стоило ждать и верить?

Стены гостиной кружились перед нею, мелькали пятна фарфоровых тарелок. Беленый потолок раздвинулся и стал кудрявым облаком, за которым небо синее, близкое – только руку протяни. Захороводила голова, закружилась, схватилась Василиса за спинку стула, все еще смеясь, а вокруг так и частили стены, не желая останавливаться.

Отдышалась, успокоилась, сдернула накидку с головы и призадумалась – что же теперь делать-то? Бедный Рыцарь-то не бог весть какой принц, у него и штанов сменных нет, не то что состояния. Да и слава воинская его не баловала. Сорок пять лет, а все пустозвон – мечтает о чем-то… Такие мужики до старости крылья мастерят, чтоб с башни спрыгнуть.

Присела Василиса за стол, глядя на пузатый заварник, заботливо укутанный Рыцарем в расшитое полотешко.

- А ведь руки у него хорошие, не из задницы выросли – вон как хорошо дорожку выложил, несмотря на то, что рыцарь. Да и добрый он, это сразу видно, даже Машка к нему ластится, уж на что сучка вредная…

Целый вихрь противоречивых мыслей бушевал в Василисиной голове, аж руки тряслись от переживаний. Змей! Надо у него спросить, у него не голова, а дом советов – и Василиса пулей вылетела из башни, забыв затворить за собой дверь.

Глядя в окно на тускнеющее солнце, Змей упивался своим одиночеством. Несчастный-разнесчастный, лежал он на груде золота, фантазируя, что вот разорвалось его сердце от горя, а Василиса и не знает о том. Придет через год, как вспомнит одинокого друга, а он истлел уже – покатятся белые косточки ей под ноги, заплачет она, жалеючи, да поздно будет. От таких мыслей слезы на глаза наворачивались, и в носу предательски щипало. Он уже подумывал носовой платок достать, но тут снаружи раздались шаги.

Василиса! Ее походку он бы ни с чем не перепутал! Она шла очень быстрым шагом, почти бежала, и мгновенное ликование полоснуло по сердцу – осознала, раскаялась, идет прощения просить! Слезы и сопли вмиг высохли, настроение прыгнуло вверх так резво, как не всякая белка-летяга сможет. Но Змей не побежал ей навстречу, напротив, он решил показать ей, как она жестокосердна, и до чего довела бедного страдальца.

Скрипнули ворота, хорошо, что он их не запер – не надо идти открывать. Пока Василиса шла по двору, Змей вертелся, принимая самую жалобную позу. Он лег навзничь, положил голову немного набок, словно сознание потерял, вытянул ножки и затих. На посторонний взгляд – само отчаяние.

- Змей! – Василиса пару раз стукнула в дверь для приличия, и, не дождавшись ответа, толкнула ее внутрь.

Змей приоткрыл веко ровно настолько, чтобы видеть, что происходит, но не ответил и не пошевелился. К его удивлению, вид у Василисы был совсем не сокрушенный. Напротив, она сияла, как медный пятак, что немного не соответствовало обстановке.

- О, чего это ты тут разлегся, словно намедни помер? – Голос ее звучал бодро и жизнерадостно, - поднимайся, у меня новость есть!

Змей сплюснул глаз и продолжал лежать неподвижно. В душе его зашевелилось подозрение, что Василису к нему привело совсем не раскаяние, и это было очень неприятно.

- Почему у тебя такая темень?

Женщина схватила спички и быстро обежала кругом комнаты, зажигая все имеющиеся свечи. Стало светло – Змей чувствовал это сквозь закрытые веки. Закончив, она плюхнулась рядом с ним на кучу золота, и похлопала его по сверкающему боку:

- Поздравь меня, я замуж выхожу.

Глаза у Змея открылись как-то сами собой, полезли из орбит и налились кровью. Лапы сжались в кулаки, а из пасти вырвалось пламя, вопреки всем его принципам. А вместе с пламенем вырвалась целая порция отборных ругательств, Василиса даже и не подозревала, что этот книжный червь способен так матюгаться.

- Люди охренели! Это что такое творится, скоро на улицу выйти нельзя будет! Кругом мрак, страх, грязь и ничего человеческого! Я этого развратника сожру вместе с его наглой лошадью, ишь чего удумал! Ни кола, ни двора, только и умеет, что баб портить! А ты куда смотришь?! – повернулся он к Василисе. – Засвербило в одном месте? Замуж она собралась – дурное дело нехитрое, только потом не плачься. Поматросит тебя твой белый конь и бросит, прихватив денежки. Раззявила рот на поганый огород!

Василиса не ожидала настолько теплого приема.

- Ты что орешь-то? Сдурел совсем?

Но Змея заусило:

- Если кто из нас сдурел, так это ты! Нашла себе голодранца без штанов! Вон, смотри, сколько у меня золота – и то я не женюсь, потому что понимаю, что это ответственность! А ему что, сегодня женюсь, завтра влезу на свою клячу, и еще где-нибудь женюсь! Да у него таких дур как ты – в каждой деревне по три штуки! Аферист брачный! Ну я ему-то повыдергаю выступающие части, будет знать, как гадить бабам на мозги!

От недавней меланхолии не осталось и следа, Змей носился по берлоге, запинаясь о табуретки, размахивая лапами, изрыгая огонь через слово, и орал, орал, орал. Василиса терпеливо ждала, пока он выдохнется, наблюдая с прищуром, думая о чем-то.

- Змеюшко, ты бы хоть кошечку завел себе. Хошь серенькую, хошь беленькую – глядишь и душа живая рядом была бы, и забота появилась. А то ты одурел совсем от чтения, вредно тебе читать столько.

Она поднялась, отряхнула передник, откинула голову гордо и вышла, хлопнув дверью. От этого хлопка у Змея ноги подкосились, он рухнул обратно на кучу и теперь уже взаправду заплохел.

Как ни странно, но стычка со Змеем подействовала на Василису благотворно, мощная встряска раскидала по своим местам ее мысли и чувства. Она шла домой довольная визитом и абсолютно уверенная в правильности своего решения. Темнело уже, тропинка была почти не видна, но она не боялась сбиться с дороги. Могучее ощущение счастья хранило ее, в такой день с ней ничего не могло случиться.

Но Рыцарь так не думал. Он видел издали, как Василиса ушла к Змею, он ждал ее возвращения и беспокоился, что ее долго нет. Стемнело, а его прекрасная донна все не появлялась, и он начал нервничать. Может, стоило сходить до Змея встретить ее, чтобы не шарахалась одна по лесу? Но он не был уверен, что должен там появляться. В сомнениях и тревогах он шагал взад-вперед перед башней и сторожко прислушивался к вечерним шорохам – не идет ли Василиса.

Когда послышались ее шаги, у него словно гора с плеч упала. Пока он раздумывал, остаться ему или незаметно исчезнуть, Василиса появилась на поляне.

- А-а-а, сударь мой разлюбезный, что это вы тут делаете так поздно? – Голос у нее был веселый и приветливый, совсем не как днем. Сердце Рыцаря дрогнуло и забилось сильнее. В сумерках была видна только ее фигура, быстро приближающаяся, энергично размахивая руками. – Я думала, вы уже спать легли.

- Да когда же я ложился так рано? Я сначала дождусь, пока у вас в башне огоньки погаснут, только потом укладываюсь.

Василиса подошла вплотную, улыбаясь. Рыцарь не видел ее лица, но чувствовал эту улыбку всем своим существом, и невольно улыбался в ответ. Вся в стремительном движении, она, как волна, увлекала его за собой – он бы не смог объяснить, почему он пришел сюда, почему не уходит, и почему теперь тащится за ней через поляну к башне.

Она зажгла фонарь над входом. Сумерки сразу отступили, но стали гуще по углам – перелились из одного места в другое. Желтое пятно на каменной дорожке очертило круг, и ночь была не в силах переступить его, как ни старалась. Рыцарь встал одной ногой в этот круг – сапог сразу покрылся щегольской позолотой, как у записного модника, в то время как второй остался старым рыдваном.

Метаморфозы ночи забавляли и вдохновляли его, он любил наивную магию света и теней, способную преобразить мир без каких-либо усилий. В листве то и дело вспыхивали огоньки, эльфы зажигали свои фонарики, начинался сезон ночных полетов. Рыцарь давно мечтал посмотреть на полеты эльфов по-настоящему, в ночном лесу, и вот теперь его мечта сбывалась. Сегодня вообще почти все мечты сбывались - вот что значит попасть в листопад.

Василиса подошла, вытирая руки передником. Она уже напоила скотину и закрыла стайку на ночь:

- Все мечтаете? А знаете, что я вам скажу – я согласна. Но учтите, что жизнь у меня скучная, из приключений только завтрак, обед и ужин. Драконов нет, Змей - и тот вырожденец, интеллигент хренов. Ему бы все книжки читать, да рассуждать о высоком, с ним не повоюешь. Мы тут двадцать лет одни и те же новости обсуждаем – как взошло солнце, да как село…

Она говорила свободно, улыбаясь и не пряча лицо, а Рыцарь словно ухнул куда-то, вывалился за пределы светового круга. Он смотрел на нее из какой-то кромешной тьмы и не понимал ни слова. Василисино лицо, освещенное золотистым фонарем, плыло перед ним, а он тонул в темноте и даже не делал попыток выбраться. Простое слово «согласна» срубило опытного бойца одним движением.

Увидев, что жених какой-то бледненький, и тихо валится на сторону, Василиса испугалась. Она подхватила Рыцаря под белы рученьки и силком усадила на скамеечку.

- Что с вами? Боюсь подумать, что вы это моего согласия испугались… - теперь, когда свет падал на лицо Рыцаря, он почувствовал себя лучше, словно вышел из погреба на полуденное солнце. Отдышавшись немного, он наконец почувствовал свои ноги и, с изумлением понял, что чуть не завалился в обморок от счастья.

- Простите, Василиса, вот уж не думал, что от радости можно чувств лишиться. Я не сошел с ума, не ослышался, не разучился понимать человеческую речь: вы согласны?

- Я-то да, а вот вы уверены, что оно вам надо? – голос Василисы звучал слегка напряженно. Рыцарь обхватил руками голову:

- Василиса, вы не представляете себе, какой же я счастливый засранец! Я невероятный везунчик, просто фантастический! – он вскочил со скамейки, прошелся колесом и сделал стойку на руках. Тощие ноги болтались в воздухе, а он приплясывал и орал: - Я самый счастливый человек в мире! Счастливее короля и всех его министров! Йо-х-хо-хох-хо!

Глядя на столь бурную реакцию человека, только что терявшего сознание, Василиса только и могла, что изумленно качать головой.

Ночь, как испуганный осьминог, выпускала в небо порции чернил, сгущала и сгущала мрак. Именно в такие чернильные ночи, где-то после 200 дня, эльфы начинали свои полеты. Убеленные сединами академики утверждали, что в это время молодняк взрослеет, и полеты служат ему пропуском во взрослую жизнь. Молодые особи состязаются со старшими в скорости и красоте полета, отстаивают свое право быть полноценными членами общины. Но такое серьезное с социальной точки зрения дело, для человека выглядело как изумительный фейерверк, гипнотизирующий и таинственный, танцующий в ветвях деревьев. Многие зеваки мечтали посмотреть на полеты эльфов, но для этого надо было идти ночью в Дремучий лес. Так что желающих особо не было, и эльфийские звездные ночи оставались на страницах книг, с течением времени все больше превращаясь в легенду.

Василиса видела это каждый год, для нее полеты не были новостью или чем-то особенным. Поначалу она вставала ночью, чтобы полюбоваться на причудливо вспыхивающие кроны, а потом перестала – все одно и то же, чего она там не видела. Но сейчас, сидя на лавочке рядом с Рыцарем, она вдруг почувствовала, что ночь замирает и становится гуще. Ночные звуки притихли и отступили, сверчки и те положили скрипочки, готовясь к невиданному событию.

- Вам не кажется… - она оборвала Рыцаря, поднеся палец к губам. Тишина сгущалась, подступая вплотную, звук голоса казался чужеродным в наступившем безмолвии. Рыцарь выдохнул едва различимым шепотом:

- Как-то тихо стало.

Василиса кивнула, не решаясь нарушать молчание природы, и подняла указательный палец. Абсолютная, невыносимая тишина начала потихоньку звенеть, ста тысячами серебряных колокольцев отдаваясь в ушах. Звон рос и креп, поднимаясь над землей, охватывая край неба - все выше и выше. Чистейшее серебро звенело по хрусталю, волшебство пришло на землю! Завороженный Рыцарь не смел верить своим глазам.

Вдруг Василиса тронула его за плечо и молча указала вправо – на фоне угольно-черной кроны вспыхнула изумрудная точка, потом другая и третья, и вот уже все дерево опоясано сияющей гирляндой. Огоньки вспыхивали все быстрее и быстрее, зажигая одно дерево за другим, раскрашивая темную громаду леса фантастическими цветами. Эльфийские фонарики превратили спящую поляну в волшебную клумбу, сияющую невиданными, нереальными цветами.

Серебряный звон стал тише и нежнее, приобрел направление: теперь он исходил от большой ели, куда стекались огоньки, заставляя сверкать каждую иголочку. И вдруг: Уууууххххх! Мириады колокольчиков и фонариков нырнули в темноту с ветвей, и вжжжиииик! – внезапно вынырнули, взмывая вверх золотистой кометой.

Пушистый огненный хвост носился по небу, задевая за верхушки деревьев, рассыпался мириадами искр и снова собирался в единое целое. Рыцарь с Василисой, открыв рты, смотрели на чудесное зрелище, и не замечали, что давно крепко держат друг друга за руки. Каждый раз, когда мерцающее зарево проносилось над их головами, обдавая рассыпчатым звоном, капли хрусталя падали им на волосы и застывали голубым сиянием. Покрытые бриллиантовой пылью, сидели они рядом, любуясь друг на друга и не в силах вымолвить слово от такой красоты.

А когда эльфы погасили свои фонарики, и волшебство спряталось до следующего раза, они все еще видели мерцающие блестки и не решались заговорить, чтобы не разрушить очарование. Но время катилось к утру, по ногам потянуло холодом, и Василиса зябко поежилась под шалью.

- Засиделись мы. А ведь и вправду красиво.

- Не то слово, это магия, самая настоящая лесная магия. Василиса, ты не представляешь, сколько чудес сегодня выпало на мою голову! Сорок пять лет я влачил жалкое существование, чтобы в один день увидеть все чудеса мира. Я надеюсь, там еще что-нибудь осталось, и мне не придется снова ждать сорок пять лет.

Василиса улыбалась куда-то в темноту, даже не обратив внимания, что Рыцарь впервые сказал ей «ты». Впрочем, он и сам не заметил – им было легко и хорошо друг с другом.

- Послушай, а как мы свадьбу справим? Я вот всю жизнь мечтала про белое платье с фатой и кринолином, знаешь такое в стиле «баба на самоваре», - усмехнулась Василиса, - а сейчас кажется, глупости это.

- Ну почему же? Если хочется, значит надо сделать.

- Нет. – Она помолчала, внимательно прислушиваясь к себе, и поняла, что ей действительно все равно, в каком платье выходить замуж. – Я что-нибудь удобное одену, у меня платьев – соли-маринуй, все равно не ношу. Давай обойдемся как-нибудь попроще, не хочу суеты.

- Как захочешь, так и будет – сказал Рыцарь.

Он вообще никого здесь не знал, ему и в свидетели некого было позвать, но разве это повод для расстройства? Свадьба может быть какой угодно, лишь бы Василиса была рядом.

- Давай позовем только Змея и Ирью? И больше никого. Посидим здесь, во дворе?

- Давай. А Змей придет?

Василиса замолчала, припомнив давешний разговор. Какой-то Змей нервный стал последнее время, истерит как баба, но…

- …придет, куда он денется! Правда, гадостей придется от него наслушаться, ты готовься…

Под умиротворяющее пение сверчков край неба начал потихоньку светлеть.

Едва рассвело, Василиса уже была на ногах, будто и не было бессонной ночи. Накормив козу, она вывела Сивку во двор и степенно запрягла его в бричку. Еще прятались тени по углам, да уставший фонарь дрожал на ветру, но белый дневной свет уже заливал окрестности. Прикрутив фитиль, Василиса отметила про себя, что надо бы заодно и масла прикупить – на столе лежала бумажка со списком покупок. Наслюнявив карандаш, она неровно подписала «масло».

Пора было ехать, путь неблизкий. Флисовая кофтенка совсем не грела, пришлось открыть сундук и поискать чего посерьезнее: среди пахнущих нафталином тряпок нашлась толстая вязаная кофта болотного цвета с карманами и пояском. Воняла она убийственно, выглядела и того хуже, но в ней было тепло, поэтому Василиса не стала раздумывать.

Проверив плиту, она напоследок вытерла со стола и трижды провернула тяжелый железный ключ в замочной скважине.

- Паш-шел! – Сивка нехотя тронулся с места, оставляя позади любимую поляну.

Василиса ехала в город, позвать на свадьбу Ирью да прикупить кой-чего. Вроде столько нужного, а на погляд только специи закончились да масло в фонаре. Много ли нужно им для свадьбы?

- Что мы, короли али прынцы какие? Не семнадцать лет, поди. Не к лицу балы закатывать, мы и так управимся. Зато я ужин приготовлю, вот уж расстараюсь – сам король не побрезгует!

Мысль о том, что теперь она будет готовить завтрак, обед и ужин для любимого человека, наполняла ее существо неведомым доселе счастьем. Ей хотелось заботиться о нем, шить ему красивую одежду, вкусно кормить и видеть, что он счастлив. А свадебное празднество на фоне этой радости выглядело таким пустяком, что право стыдно.

Но тем не менее, ей очень хотелось видеть Ирью в значимый для себя день. Вроде они и знакомы были всего ничего, а как-то подружились, сошлись характерами. Василиса немного беспокоилась, что скажет ведьма о ее суженом, все-таки она его видела не в самом лучшем виде. Но, даже если Ирья и не оценит, это не повод для расстройства:

- Главное, чтобы мне нравился! – А ей нравился. Василиса и не заметила, как влюбилась в этого человека, так небуднично появившегося в ее жизни. Ей-то казалось, что любовь придет однажды, нагрянет с треском и блеском, стукнет по голове и свернет мозги на сторону. Виделись ей принцы прекрасные, на конях белоснежных, от страсти сгорающие, но действительность оказалась гораздо лучше – вот он, родной и теплый, ходит рядом, дышит, а больше и не надо ничего.

Василиса вспоминала его руки, голос, как он ходит и двигается. Забавно: он маленький и худенький, а ходит вразвалочку, поводя плечами, будто приседая от своей богатырской тяжести. А иногда забудется и отбрасывает волосы с плеч совсем женским, мягким жестом. Волосы у него кудрявые, темно-русые с рыжиной, со лба редеют, но он их не стрижет – молодится. Надо бы ему на свадьбу костюм справить приличный, его если приодеть, очень симпатичный будет мужчина.

Она с гордостью разулыбалась, представив своего Рыцаря одетым во все новое. Он сумеет правильно носить хорошую одежду, он такой – еще не одна девка на него засмотрится, да только шиш вам, мой он! Меня любит! Раньше надо было клювом щелкать, когда он в обносках бегал, а теперь утритесь…

Сивка неторопливо трусил по проселочной дороге, видимо на душе у него было так же легко, как у хозяйки. Мотал головой из стороны в сторону, весело помахивал хвостом. Золотистые поля тянулись по обе стороны дороги, тяжелые колосья только-только налились силой и наклонили буйны головы к земле. Скоро крестьянин возьмет серп и пойдет вершить правосудие – полягут тугие зерна рядком, вины своей не ведая. Там и хлеб родится, и снова вспашут и засеют поле. Только ветер занесет иногда листочек-багрец с недальней рощи, как напоминание о том, что есть в мире свобода.

Две деревни до Амаранты промелькнули быстро. Странно, Василиса вроде и ехала не торопясь, а и сама не заметила, как застучали под колесами серые булыжники мостовой, ведущей к Малиновым воротам. Недоезжая четыре дома, по левую руку была очень хорошая лавка с тканями, туда-то и хотела заехать Василиса. Завидев грязную деревянную вывеску «Все для шитья», она натянула вожжи и пристроила свой возок, чтобы не загораживать дорогу.

Внутри царила суета, несмотря на ранний час и место на окраине. Многие из тех, кто ехал в город по делам, ходили по лавке с бумажками, женами написанными, или мучали приказчиков, сомневаясь в выборе. Два окна, выходившие прямо на Великий тракт, никогда не мылись, и сейчас почти не пропускали свет. Большой прилавок, устроенный буквой П, почти на полметра был завален рулонами с тканью. Эти же рулоны громоздились на стеллажах за прилавком, казалось, что все ткани в мире как-то попали в тесное помещение.

В первую минуту Василиса растерялась, заморгала глазами, в нос ударил запах пыли и затхлости. Но скоро все прошло, и она осмотрелась – все приказчики были ужасно заняты, сновали туда-сюда, хватали и бросали рулоны, налетали друг на друга, что-то кричали.

- Эдак я сто лет простою… - подумалось ей. Недолго думая, легким движением руки, она на лету остановила какую-то девочку и многозначительно тряхнула мошной, - а ну-ка, милая, помоги мне с выбором…

Когда она добралась до Касабласа и постучала Ирье в дверь, было уже около полудня, но Василиса была довольна: белый бархат, синий атлас, золотое шитье грели ее душу. Сама, своими руками оденет она долгожданного жениха, и не будет в королевстве никого красивее.

Ирья отворила не сразу, и коротко кивнув, показала на диван, а сама скрылась в кабинете. Минут пятнадцать Василиса сидела просто так, потом принесла свои покупки и начала рассматривать, разложив их на диване.

Камзол будет белый, с синим атласным подкладом и золотым шитьем, а панталоны вот из этой ткани цвета грозового неба. Надо еще сапоги ему щегольские справить и упряжь новую – красота будет!

- Никак шить собралась?

Голос ведьмы оторвал ее от сладостных мечтаний. Василиса подняла голову: Ирья стояла над ней, руки в боки, дверь в кабинет была открыта.

- Вроде того. Я тут с новостью к тебе ехала: замуж я выхожу. Вот, для суженого на костюм набрала…

Глаза у Ирьи округлились, рот открылся, она беспомощно помахала рукой в воздухе и осела на диване:

- Ох, а я-то дура, тебя бросила тут одну… Вот так новость! И кто жених? Я его знаю?

- Ну да. Помнишь того рыцаря, которого я к тебе приводила в день Синего Фазана? Он потом меня в лесу нашел, не побоялся прийти, и Змея не побоялся. Мы это… решили пожениться, и я приехала тебя на свадьбу позвать. У нас скромно все будет, только мы, ты и Змей, ты уж не взыщи.

Василиса торопилась выложить поскорее все свои новости, как будто боялась, что при упоминании имени Рыцаря ведьма рассердится. Но Ирья слушала ее радостно, кивая головой и улыбаясь.

- Как же не помню? Я его еще тогда заприметила, он редкий человек, хороший. А ну-ка подожди… - и она быстро вышла в кабинет.

Вернулась она с маленьким блюдечком в одной руке и кувшинчиком в другой. Поставила блюдечко на стол и плеснула в него водички – маленькое колдовское зеркало покачалось и замерло, ничего не отражая. Василиса наклонилась посмотреть, но даже лица своего не увидала.

- Ты гадать хочешь?

- Ага! Боишься?

- Нет, просто спрашиваю.

Ирья сейчас напомнила Василисе семнадцатилетнюю девчонку, с замиранием сердца смотрящую в зеркало в ожидании чуда. Ей тоже было любопытно, но и боязно, а вдруг плохое выпадет? Ирья пошептала над водичкой и встряхнула блюдце:

- Лети, ветер, обернись вокруг света и явись. Покажи нам в зеркале, что мы в сердце прячем, о чем ночью плачем, что было и что будет, покажи! Дунь на воду!

Василиса обалдело уставилась в блюдце, а потом вдруг дунула что было сил – вся вода оказалась на ведьминой физиономии, и торжественно закапала с носа на блузку. Ой! Секунду они смотрели друг на друга, а потом как закатились хохотом, аж стол затрясся. Хохотала Ирья, вытирая передником гадальную воду, хохотала Василиса, держась за живот, даже Брынза на буфете и то ухмылялась.

- Ну, Василиса, ну проучила! А я-то, гадалка хренова – ду-у-унь на блюдечко!

- Ты прости, ха-ха-ха, не хотела я… Да ну его, к черту, это гадание, не хочу себе голову забивать. Пусть будет как будет, не хочу ничего знать.

- И то правда. Да тебе и гадать не надо, хороший твой Рыцарь. – Ирья перевела дух и вытерла навернувшиеся слезы. – Я его как увидела, сразу подумала, что доброго человека встретила. Так что ты не переживай, вы долгую жизнь проживете в любви и радости, и состаритесь вместе.

Она смотрела на Василису очень серьезно, но тонкий излом в правой брови выдавал иронию:

- К бабке не ходи.

Обратный путь выдался еще короче, нагруженная всякими нужностями, счастливая и довольная Василиса в удовольствие погоняла Сивку, напевая себе под нос прилипчивую песенку. Оставалось только одно дело, которое она отложила напоследок по причине неприятности. Прогрохотав по мостику с черепом, Василиса не двинулась привычным маршрутом, а свернула влево, под большую еловую лапу, за которой пряталась незаметная дорожка, заросшая бурьяном.

Василиса не любила здесь ездить. Во-первых, колдобины и ямы, во-вторых, ели, низко нависавшие и норовившие выстегнуть глаза, а в третьих, не одобряла она художественный вкус Змея. От пары десятков скелетов в разных позах, украшавших собой пейзаж, ее тошнило. Но другой проезжей дороги не было, а идти пешком ей не хотелось.

Подкатив к знаменитым Змеевым воротам, она отметила, что он их подновил свежей кровью, и поморщилась. Тяжелое чугунное кольцо со скрипом повернулось – значит, хозяин дома, но двор явно с неделю не метен. Что это с зеленым приключилось? Он и в башню носа не казал с тех пор как узнал о ее замужестве. Никак расстроился?

- Змей!

Никого.

- Зме-е-ей!

Опять никого. Вот злыдень! Что сделаешь, придется идти в берлогу.

Она для приличия постучалась, разумеется, никто не ответил, тогда она толкнула дверь и вошла внутрь. Его зеленейшество лежал на куче золота с какой-то книжкой, делая вид, что безмерно увлечен чтением.

- Змей, что это у тебя в берлоге за бардак? И во дворе позорище – ты с горя решил в грязи утонуть?

Змей оторвал взгляд от книги и произнес искусственно удивленным голосом:

- А, это ты. Чем обязан такому счастью? Или твой ненаглядный опять сбежал, и кроме Змея поговорить не с кем? Так ты кошечку заведи, серенькую или беленькую…

Василиса покачала головой, поджав губы:

- Ладно, это твое дело, не маленький уже. Я не за тем пришла. Слушай, Змей, 210 дня у нас свадьба, и мы тебя приглашаем. Приходи к башне, там посидим, отметим. Из гостей будешь ты и Ирья, помнишь ее?

Змей хмыкнул что-то нечленораздельное и отвернулся к стенке. Василиса поняла, что он придет.

Все давно было готово, все строчки во всех списках вычеркнуты, но Василиса все повторяла про себя снова и снова, не в силах заснуть:

- Скатерти погладила, бричку украсила, полы помыла…

Сердце, казалось, выпрыгнет из груди, несмотря на чугунную усталость, которой налились ноги и руки. Лежа на пуховой перине, она чувствовала себя так, словно лежала на камнях и стеклах. Беспокойный сон никак не шел к ней.

По притихшему дому гуляли сквозняки, скрипели половицами, шевелили занавески. Громко тикавшие ходики повторяли приевшуюся песню: тик-так, тик-так, тик-так. Где-то в подполе шуршала мышь.

- Змей правду сказал, надо кошку завести…

Тревожно и сладко разливалось в груди ожидание. Еще несколько томительно долгих часов и для нее начнется новая жизнь, последнюю ночь проводила Василиса в одиночестве. Какая она будет? Кто знает? Может быть, потом придется тосковать по долгим одиноким ночам, когда слышен каждый шорох и мысли не дают уснуть.

Дождь барабанил по стеклу. А внутри разлилась духота, влажнила простынь и клеила на лоб непослушные волосы. Василиса встала и распахнула окно – в спальню ворвался шум дождя и сладкий запах, состоящий из воды, неба и мокрой земли. Укрывшись одеялом, она слушала мерный гул, дышала свежим воздухом, и сама не заметила как уснула.

В пять утра заспанная кукушка высунула тощую шею из часов и возвестила: Ку-ку! Василиса подскочила, как ошпаренная, словно и не ложилась. В голове шумело, глаза слипались, и от волнения крутило живот. В шесть должен был прийти Рыцарь, то есть ей нужно было быстренько разжечь плиту, вскипятить воду и помыться. Кроме того, надо было еще вскипятить воду для него, ибо будучи бездомным, наряжаться для свадьбы ему было негде.

Натянув ситцевый халат и поношенные шлепанцы, Василиса сбежала вниз. Остывшая плита долго не желала нагреваться, холодно было утром после ночного дождя. Когда наконец вода забурлила мелкими пузырьками, она протянула руки над кастрюлями и зажмурилась от удовольствия, чувствуя как горячие струйки пара лижут озябшие пальцы.

Кухня нагрелась, огромные кастрюли с водой дымились на плите, ожидая своего часа. Бледный утренний свет пробивался сквозь запотевшие окошки. Когда Рыцарь постучал в дверь, она уже расчесывала мокрые волосы.

- Заходи, заходи, у меня все готово. Сейчас кофейник поставлю. – Рыцарь не успел и рта открыть, как Василиса подхватила здоровенную кастрюлю полотенцем и отнесла в ванную. - Ну вот, полотенце в ванной, халат и тапочки я свои положила, уж извини. Иди мойся, а я пока о завтраке пошуршу.

Рыцарь плескался долго, с наслаждением – он уже забыл, когда принимал настоящую ванну. Уставшее от бытовой неустроенности тело наслаждалось теплом и комфортом, и даже женский халат доставил настоящее удовольствие. А по выходу из ванной его ждал горячий кофе с корицей и свежими оладьями, которые Василиса ловко жарила на большой чугунной сковороде, переворачивая деревянной лопаточкой.

В первый раз они завтракали вместе, сидя за столом в халатах, и это было настоящее свадебное торжество.

Вопреки опасениям Василисы к полудню разъяснилось, небо засинело и осенний день засиял яркими красками. Сегодня все было цветным и красивым, даже самые убогие переулки Амаранты и те радовали глаз, а уж Ратушная площадь и вовсе тешила сердце.

Городская управа испокон времен находилась в Синей башне, но сто лет назад ее вытеснила оттуда библиотека. Теперь легендарная башня являлась вместилищем мудрости, накопленной за долгие годы. Дела сиюминутные спустились пониже и заняли правый флигель, отстроенный в камне при королеве Мириам после великого пожара. Это было к лучшему, ибо в Синей башне было слишком мало места для многочисленных чиновников и не менее многочисленных посетителей.

Флигель представлял собой большое прямоугольное здание, четыре этажа в высоту с зубцами наверху – в продолжение темы Синей башни. Также для придания ансамблю сходства, флигели красили в темно-синий и серый цвета, и украшали флагами, уменьшенными копиями тех, которые гордо реяли на самом верху.

В левом флигеле располагалось казначейство. Оба здания были соединены коридором, пробитым в стене башни, а также большим подземным ходом, по которому мэр, и по совместительству главный королевский казначей, перемещался между своими кабинетами. Площадь перед башней носила название Ратушной и была треугольной, так как флигели располагались под углом шестьдесят градусов. Жители между собой называли площадь «три сорок», намекая на сходство зданий с часовыми стрелками.

В центре площади высился памятник королеве Брижитт, как основательнице существующего государственного порядка. Скульптор вознес великую королеву на высоту второго этажа, и оставил там одну, смотреть на недостойных подданных, вечно ощущая свое одиночество.

Церемонии бракосочетания проводились в здании городской управы на первом этаже. Для этих целей специально прорубили вход с торца, чтобы брачующиеся граждане не мешали работе учреждения своей неуместной радостью. Это было маленькое, тесное помещение, в котором одуревшая от рутинной работы инспектриса зачитывала новобрачным краткое слово. Потом делала записи в книгу регистрации и выдавала справки о заключении брака. Разводили тут же, только за стенкой, так что стоя в длинной очереди, Василиса и Рыцарь развлекались тем, что гадали: эта пара только что поженилась или развелась.

Сама церемония была на удивление краткой и неторжественной, но даже казенное выражение лица регистраторши не могло испортить настроения молодоженам. Получив свою бумажку, слегка огорошенные, они вышли на площадь, плохо соображая, что к чему.

- Дай посмотреть. – Василиса уткнулась носом в четвертинку листа, на котором стояли непросохшие закорючки и жирная синяя печать. – Это все, что ли?

Рыцарь внимательно изучил бумажку:

- Похоже, что все. Здесь написано, что мы с тобой являемся мужем и женой с сегодняшнего числа. Мы хотели чего-то еще?

Они снова посмотрели в бумажку, потом друг на друга, а потом расхохотались так, что даже памятник одинокой королеве вздрогнул и посмотрел на них неодобрительно.

Звонкий смех раскатился по суетливо гудящей площади, подергал флаги на башне и заставил унылых клерков отвлечься от работы и выглянуть в окно: возле памятника хохотали новобрачные, совсем немолодые и, наверное, некрасивые. Но глядя на них, каждый чувствовал укол в сердце, вспоминая, что в мире все же существует счастье.

После регистрации Василиса с Рыцарем заехали за Ирьей, и уже все вместе двинулись домой. Ирья принарядилась по такому случаю - надела платье цвета ночного неба с драгоценным шитьем по вороту и пряжкой из белого золота. Настроение у нее было великолепное, она постоянно шутила, так что Василиса чуть не помирала со смеху, едва успевая править бричкой.

Смеясь и радуясь всему на свете, они проехали деревни, проехали развилку у камня и углубились в Дремучий лес. В знаменательный день даже мрачность лесной чащи казалась приветливее. Рыцарь, озорничая, щелкнул череп по лбу, и тот обиженно звякнул, исчезая в кустах.

Была половина второго, когда они затормозили у башни. Самое время, как раз стол поставить и накрыть к двум, когда должен был появиться Змей.

Только теперь Рыцарь разглядел, насколько расстаралась его жена, украшая местность. Утром, в тумане и сумерках, он не заметил гирлянды из осенних листьев, букеты и цветочные композиции, украшавшие собой любой приличный черепок. Башня горела огнем в уборе из золотых листьев.

- Красота-то какая! – очарованно протянула Ирья, разглядывая двор, - а давайте прямо здесь сядем, под навесом из гирлянд. А когда стемнеет, зажжем фонари, будет очень красиво.

- Мы так и хотели. А ну-ка, ребята, помогите мне стол принести!

Дружно навалившись на работу, они мигом управились – свадебный стол встал посреди двора, накрылся хрустящей белоснежной скатертью. В честь такого события Василиса извлекла из сундуков шитые салфетки, хрустальные графины и даже столовое серебро. А уж наготовила всего – и словами не расскажешь! От одних только запахов можно было с ума сойти.

В головах стола – места для новобрачных, по бокам – стул для Ирьи и большая гора подушек для Змея. Даже Машке нашлось место неподалеку и большая краюха свежего хлебушка. Пока Василиса бегала туда-сюда, накрывая на стол, Ирья с Рыцарем, о чем-то пошептавшись, отогнали козу в укромный уголок и там притихли. Только обиженное блеяние доносилось до слуха Василисы.

- Вы что это там делаете? – наконец заподозрила она неладное. Батюшки! Ирья и новоиспеченный муж прыснули в разные стороны, а коза осталась стоять, недоуменно хлопая глазами и сияя позолоченными рожками.

– Вот Ироды… - усмехнулась Василиса и похлопала Машку по спине, - теперь и ты франтиха, носи с гордостью!

Она подозревала, что Рыцарь с ведьмой уже успели принять на грудь, потому что подозрительно хихикали и никак не могли остановиться. Следовало поторопиться, с минуты на минуту должен был появиться Змей, а стол был еще не готов.

- Так, хватит ржать, помогаем мне все вместе! Ирья, разложи приборы, а ты принеси поросенка из кухни…

Салаты, соленья, варенья, фрукты и овощи заморские – чего там только не было, картинка, да и только! Все было готово, не хватало только Змея.

Зная, насколько он пунктуален, Василиса немало удивилась и даже забеспокоилась, когда часы показали пятнадцать минут третьего, а ящер все не появлялся.

- Может, выпьем уже? – предложила Ирья, с трудом сглатывавшая слюну.

- Подождем немного. Мало ли чего случилось…

- Да что с ним может случиться, Василиса? Он не барышня, а здоровенное чудище.

- От чудища слышу… - раздался голос в кустах. На глазах изумленной Василисы Змей выполз совсем не оттуда, откуда его ожидали.

- Ты что это, в кустах подслушивал? – только и смогла выговорить она, - ну ты, блин, даешь… Садись, еда стынет.

Когда все расселись, сияющая Ирья встала и подняла бокал:

- Дорогие мои Василиса и Рыцарь, позвольте мне вас поздравить и порадоваться за вас всем сердцем. Путь к счастью не всегда бывает кратким и легким, но такое счастье куда дороже. Вам обоим многое пришлось пережить, но вы все-таки нашли друг друга, и это главное! Я желаю вам долгой и счастливой жизни в любви и согласии, и нисколько не сомневаюсь, что так и будет, – ведьма подмигнула Василисе. – Этот бокал я выпиваю за то, чтобы любовь всегда жила в этом доме, как сегодня. Потому что никакие невзгоды не страшны, если в сердце живет любовь. Поздравляю!

Слушая речь Ирьи, Василиса аж расплакалась, вытирая платочком навернувшиеся слезы. Она подняла свой бокал и посмотрела на Рыцаря: да, не только Ирья, но и она сама не сомневалась, что нашла свое счастье. Искристое золотое вино было выпито до дна, а бокалы новобрачных перевязаны шелковой ленточкой и спрятаны в сундук – на долгую и счастливую память. Светило солнце, коза носилась по лужайке, сверкая золочеными рогами, все были счастливы.

Все, кроме Змея.

Когда все подняли бокалы за здоровье молодых, он тоже поднял, все выпили – и он выпил. Вино прокатилось по горлу колючими песчинками, защипало в носу и в глазах, неловко плюхнулось в пустой желудок. Второй день он ничего не ел, да и все последние дни питался кое-как, даже похудел. Вот и сейчас, несмотря на роскошный стол, аппетита не было. Он чуял по запаху, что специально для него Василиса зажарила целого барана с розмарином и тимьяном. Все как он любил, но радости не было. Даже мысль о том, что она специально старалась ради него, не приносила облегчения - он не притрагивался к еде, только покорно выпивал наливаемое.

От голода и выпитого вина кружилась голова, в желудке подозрительно дергалось. Он вспомнил день, когда чуть не помер от отравления - как же он был счастлив! Вот ни за что бы ни подумал, что назовет тот день счастливым, а теперь называл. Как Василиса бросилась к нему тогда: Змеюшка!

А теперь и глаз не кажет.

Змей с удовольствием отравился бы еще раз, да хоть до смерти, лишь бы этот ненавистный Рыцарь исчез куда-нибудь вместе со своей паршивой лошадью. А еще лучше – никогда не появлялся. Пусть бы все было по-прежнему, разве они плохо жили? Ну, ругались иногда, но это же только для виду. Да и козу ее он никогда не трогал, только стращал почем зря.

Тоскливый желтый глаз его бродил равнодушно по всяким вкусностям. Вв голове шумело, и он не сразу расслышал свое имя, а когда расслышал, то долго не мог понять, что от него требуется. Это Ирья пыталась развеять тучу:

- Змей, твоя очередь! Тост за молодых!

Змей посмотрел на свой бокал – он снова был полон, какой-то невидимый джинн постоянно его наполнял. А невидимый джинн, поглаживая жену по руке, подумал, что Змей плохо выглядит. Надо бы его накормить чем-нибудь, а то упадет чего доброго.

- Ну, Василиса, двадцать лет мы с тобой прожили… Хорошо прожили, чего уж там, хоть и букетики не делали.

Зеленый обвел мутным взглядом свадебные гирлянды и обхватил бокал покрепче.

- Я тебе желаю, чтобы твой муж поскорее тебя бросил и свалил отсюда, а не то я его съем по тихой грусти. Даже если помру от этого, – он выпил вино одним глотком и плюхнулся назад на подушки, бессмысленно глядя прямо перед собой.

Василиса открыла рот, Ирья ойкнула, и только Рыцарь сохранил самообладание:

- Спасибо, Змей, теперь я понимаю, насколько ты ценишь и любишь Василису, и я очень благодарен тебе за это. Давайте выпьем за Змея, за верного и преданного друга, оберегавшего мою нареченную столько лет. За Змея!

- За Змея… - пошелестели шокированные женщины. А Рыцарь уже сидел рядом с ящером, наполняя его тарелку самыми лакомыми кусочками.

- Давай-ка поешь, а то совсем плохо станет. Василисино вино забористое…

Вечер наступил незаметно, лесные эльфы зажгли свои фонарики, любопытствуя – что это за праздник тут случился? Тихое мерцание среди листвы действовало успокаивающе на расстроенные нервы Змея. Он поел, мало того, он объелся, когда понял, что с вином пора заканчивать. Там укусил, тут кусочек попробовал – и вот уже в животе тяжело, и двигаться не хочется.

Сейчас он лежал на подушках и слушал, как Рыцарь поет песни. Старинные баллады о любви и смерти хорошо звучали под сенью вечернего леса. Вместе с тяжестью в желудке к сердцу его подступило равнодушие: черт с ними со всеми, один проживу. И только задушевная песня лилась под темным небом.

Змей закрыл глаза и задумался: что такое любовь? Та самая, единственная, вечная, о которой в романах пишут. Есть ли она вообще? А то живешь и однажды обнаруживаешь, что нет никакой любви, никому ты не нужен, да и сам себе не нужен такой…

Когда он открыл глаза, все уже стихло. Убранная посуда стояла стопкой на пустом столе, фонари были потушены, все разошлись. Окна в башне не горели, да и ведьма, очевидно, отбыла восвояси. Змей понял, что он уснул на мягких подушках после сытного ужина. Кто-то заботливо укрыл его одеялом и даже подоткнул по бокам. Мысль о том, что это сделала коварная изменщица Василиса, только зря царапнула сердце ящера, оставаться на ночь он не желал. Ноги его больше здесь не будет: она сделала свой выбор, она сама все решила.

Грузно поднявшись, запинаясь о бесчисленные подушки, Змей кое-как вышел со двора и побрел в сторону берлоги. После спиртного во рту остался неприятный вкус, а в душе – еще более неприятный осадок. Шлепая по кочкам и проваливаясь в лужи, ящер мечтал очутиться дома, разжечь огонь в камине и залечь на груду золота. Жаркое пламя согреет его и растопит льдинку, поселившуюся в сердце. Станет он снова Великим и Ужасным хозяином Дремучего леса, Проклятием людей, каким он был до появления Василисы. Или не был? Все, что было до нее, стерлось из его памяти, оставив лишь неясные силуэты скучных и одинаковых дней.

Змей толкнул легко подавшиеся ворота и никак не смог вспомнить – закрывал он их на засов или нет.

- Раз открылись, значит, не закрывал. Я совсем ополоумел с этой свадьбой… - тщательно заперев засов изнутри, он повернулся и обомлел: в окне берлоги мерцали сполохи. Внутри что-то горело.

Чтобы попасть внутрь, перепуганному Змею понадобилось два прыжка: один до двери, и второй до каминной залы. В отличие от ворот, тут он совершенно точно помнил, что огонь уже неделю не разводил. Значит, самовозгорание. Но что могло воспламениться в его жилище? Книги, золото, дрова? Только бы не книги!

Готовый на любое самопожертвование ради просвещения, Змей влетел в залу и обомлел от увиденного: пожаром даже и не пахло. В камине уютно трещал огонь, на груде золота сидел какой-то юноша и увлеченно читал «Поэму о камее».

Заметив его появление, гость не заорал и не обкакался, а заложил страницу в книжке и поставил ее на место в шкаф. Все выглядело так, словно он был тут хозяином, а Змей явился без приглашения.

- Добрый вечер. Извините за вторжение, но вас не было дома, и я решил вас подождать.

Молодой человек улыбнулся и сделал приглашающий жест. Изумленный Змей плюхнулся рядом с ним.

Его посетитель был молод, но в нем не было ничего легкомысленного. Напротив, несмотря на приветливую улыбку, не сходившую с лица, глаза юноши смотрели холодно и пронзительно. Гигантскому ящеру стало не по себе под его взглядом. Жесты его были точны, скупы, и вся фигура выражала уверенность – можно было подумать, что к Змею явился переодетый король.

Но этого просто быть не могло, потомки Сигизмунда свято блюли его завет и носа в Дремучий лес не совали. Змею стало даже любопытно расспросить этого безумного храбреца, хотя здравый смысл подсказывал, что таких визитеров надо сначала съедать, а потом расспрашивать. Но он только что нагрузился у Василисы и при мысли о еде его мутило.

- Ты вообще кто? – хрипло произнес Змей.

Юноша снова улыбнулся и изобразил поклон легким кивком головы.

- Меня зовут Орландо, я работаю на одного высокопоставленного человека, и у меня к вам деловой разговор. Я пришел предложить вам сделку, одинаково выгодную для нас обоих.

Змей поднял бровь.

- Но сначала давайте побеседуем, познакомимся поближе. Вы знаете, я много о вас слышал, но никогда не мог представить, насколько вы чудовищно выглядите. Не в смысле, что плохо, а в смысле – как чудовище. Настоящее Чудовище с большой буквы.

Бровь Змея достигла максимально высокого положения:

- В этом месте я должен почувствовать себя польщенным? Толсто, молодой человек, толсто…

Орландо заулыбался еще шире – он и не рассчитывал зацепить Змея таким примитивным приемом. Сейчас в его задачу входило заинтересовать ящера, вызвать его на разговор, заставить гадать, кто же перед ним и зачем сюда явился. Без этого ему грозила участь тех несчастных, которые украшали своими черепами змеев частокол.

- Скажите, уважаемый Змей, все эти книги, которые здесь находятся – ваши?