Глава семнадцатая. ДРЕВНИЦКИЙ

Дни идут, они даже бегут быстро, вприпрыжку; как шаловливые дети, Анна

Борисовна ходит в тюрьму на свидания, носит туда передачи. В передачах

деятельное участие принимают Юзефа мама - жарят котлеты, пекут булки. Скоро,

вероятно, судьба Павла Григорьевича решится и они с Анной Борисовной уедут

из нашего города. Об этом я думаю с грустью.

К Юльке я хожу через день. Отца мальчика-"полковника" выпустили из

тюрьмы, он уже работает. А про Вацека ничего не известно, и Юлька очень

горюет.

- Я Вацека так люблю, так люблю... - тихонько и жалобно говорит Юлька.-

Ну, вот почти так сильно, как тебя, Саша!

Мне радостно слышать эти слова. Еще три месяца тому назад мы с Юлькой

по этому случаю обнялись бы, поцеловались, может быть, даже заплакали! Но,

ох, сколько мы пережили за эти три месяца! Как мы повзрослели... Я

протягиваю руку и крепко пожимаю Юлькину.

- Ого! - замечаю я.- У тебя руки крепкие стали...

Юлька вообще очень поправилась. Она уже не лежит, а чаще сидит на своем

одеяле. Почти совершенно пропали опухоли-браслеты на ее руках и ногах. Самые

ноги хотя все еще не ходят, но уже не похожи на серые, размоченные макароны,

в них появилась какая-то жизнь. Юлька уже слегка шевелит ими. Папа уверяет,

что Юлька скоро начнет ходить.

Еще одна перемена появилась в Юльке, перемена, связанная, вероятно,

влиянием на нее Степана Антоновича: она стала смелее. Степан Антонович очень

любит Юльку, а уж как она любит его! Когда он иногда на минуточку прибегает

к ней на берег реки, Юлька вся светится радостью,

- Таточку! - говорит она. - Татусю! - и крепко обнимает его за шею.

Вероятно, от общения со Степаном Антоновичем Юлька стала гораздо лучше

говорить по-русски - и правильнее, и слов у нее стало больше. Например,

как-то, говоря о Павле Григорьевиче, Юлька очень четко выговорила по-русски:

- Он спра-вед-ливый человек!

Теперь у нас с Юлькой появилась новая игра: афиши. Юлька собирает

афиши. У входа в ресторан каждый день наклеивают новые афиши, и вечером

Степан Антонович приносит их Юльке. Бывает так, что расклейщик и утром дает

Степану Антоновичу одну лишнюю афишу для Юльки. По этим афишам я учу Юльку

читать. Юлька старательно прочитывает заглавие пьесы, сперва просто

складывая буквы в слоги и слоги - в слова. Потом она начинает разбирать

смысл прочитанных слов и чаще всего остается недовольна.

- "Пу-те-ше-стви-е на луну"... Вот какое глупство! Чи ж она близко, та

луна? На чем туда ехать?

Или:

- "Пре-жде скон-ча-лись, пo-том по-вен-ча-лись"... А кто же их,

покойников, венчал, а?

Бывают и такие афиши: "ВСЕМИРНО ИЗВЕСТНЫЙ ДОКТОР ЧЕРНОЙ И БЕЛОЙ МАГИИ

РОБЕРТ ЛЕНЦ". На афише изображен плотный мужчина с баками, во фраке, лацканы

которого увешаны всевозможными орденами и звездами. Афиша перечисляет эти

знаки отличия: орден "Льва и Солнца", пожалованный господину Роберту Ленцу

его величеством шахом персидским, орден, пожалованный индийским магараджей,

и т. д. без конца. Я с удовольствием отмечаю, что таких Георгиевских крестов

за храбрость, какие были у моего дедушки Семена Михайловича, у доктора

Роберта Ленца нет. Мы с Юлькой долго пытаемся разгадать, что могут значить

слова "белая и черная магия". Афиша перечисляет все, что покажет "уважаемой

публике" доктор Роберт Ленц: он покажет таинственные исчезновения и

появления людей и предметов - по знаку его палочки из дощатого пола будут

расти великолепные растения, он сготовит "яичницу в шляпе" любого человека

из публики, а затем яичница превратится в букеты цветов, которые господин

Роберт Ленц будет иметь удовольствие поднести всем присутствующим дамам...

"Спешите! Спешите! Одна-единственная гастроль!"

Прочитав афишу, мы с Юлькой молчим - мы совершенно раздавлены

чудесностью всего того, что делает господин Роберт Ленц. Потом Юлька,

тряхнув головой, робко замечает:

- Может, брехня, а?

- Не знаю... Я спрошу у папы.

- Во-во, спроси!

Но спросить у папы мне не удается, потому что в этот день его нет дома

до поздней ночи, а назавтра... Ох, назавтра в нашу жизнь, Юлькину и мою,

входит новая афиша, и с нею врывается к нам целый мир волнений, тревог,

восторгов!

...ДРЕВНИЦКИЙ!..

...ДРЕВНИЦКИЙ!..

...ДРЕВНИЦКИЙ!..

Это новое имя, никому доселе не ведомое, выкрикивают все афиши,

наклеенные на афишных щитах, тумбах и даже просто на стенах домов.

Люди подходят к афишам - что это еще за Древницкий? Люди читают афиши -

на всех лицах сильное недоумение. Люди шевелят губами, словно спотыкаясь о

непривычные, непонятные слова... В афишах сказано, что такого-то числа

такого-то года - ВПЕРВЫЕ! НЕБЫВАЛО! НОВО! - известный воздухоплаватель

Древницкий совершит над нашим городом полет на воздушном шаре и спустится на

землю при помощи парашюта. Взлет состоится в Городском ботаническом саду.

Вход на взлетную площадку платный, но дети моложе десяти лет, учащиеся в

форме и нижние чины платят половину.

На афишах яркими красками изображено нечто вроде гигантской груши,

парящей в воздухе хвостиком вниз и одетой в сетку для мячика. Это и есть

воздушный шар. Под ним, к узкому концу сетки, подвешена плетеная корзинка, а

в ней стоит крохотный по сравнению с размером воздушного шара человечек.

Руки его подняты вверх словно для приветствия. Тут же, рядом, изображен

человек, летящий по воздуху под огромным раскрытым зонтиком, - это парашют.

Итак, оказывается, этот Древницкий - так, по крайней мере, уверяет

афиша - будет летать по воздуху!

В те далекие времена - около семидесяти лет назад - никто из

обыкновенных людей даже не представлял себе, чтобы человек мог летать.

Летали только герои в сказках. Ну, те вообще жили с такими удобствами, каких

не знали простые смертные; с коврами-самолетами, скатертями-самобранками,

волшебными лампами Аладдина. Но в обыкновенной, всамделишной жизни летать

было невозможно; считалось, что "до этого человек еще не дошел". Правда, на

Всемирной Парижской выставке 1890 года желающие могли за определенную плату

подниматься в воздух на привязном воздушном шаре. Но о других полетах что-то

не было слышно.

Основным и главным способом передвижения в нашем городе, как почти во

всех провинциальных городах, были в то время - собственные ноги. Век был

пешеходный. Об автомобилях тогда не мечтали еще даже короли. У людей со

средствами были собственные коляски. За деньги можно было ездить и на

извозчиках - "ваньках": это были пролетки с высоченными ступеньками и узким,

всегда запыленным сиденьем для двоих. Эти пролетки тащили утомленные жизнью

клячи: они неторопливо переступали старчески мохнатыми ногами, похожими на

обомшелые лесные коряги. В самом извозчике главную часть веса составляла его

"упаковка": тяжелый длиннополый кучерской армяк с устрашающим тумбообразным

нагромождением складок на заду. В нашем дворе жил извозчик. В армяке он был

похож только что не на Илью Муромца, а когда снимал армяк, было такое

впечатление, словно сняли кожу с громадного апельсина, а внутрь оказалось

одно зернышко: небольшой, щуплый человечек.

Ехали пролетки медленно. Порой извозчик делал вид, будто сейчас ка-ак

подхлестнет свою лошадь! Лошадь при этом притворялась, будто она сейчас

ка-ак понесется вскачь! Но это была невинная комедия, никого не

обманывавшая. Несколько оживлялся извозчик лишь тогда, когда въезжал в

какую-нибудь особенно извилистую, червеобразную старинную улочку. Ведь,

въезжая в нее, он не видел, что делается в противоположном ее конце! Поэтому

извозчик, въезжая, оглушительно орал и гикал, чтобы предупредить

одновременный въезд встречного извозчика с противоположного конца улочки.

Иногда столкновения все-таки происходили, и это было почти катастрофой:

разъехаться в этих узеньких старинных улочках нашего города столкнувшиеся

извозчики не могли, уступить дорогу, попятившись назад, ни один их них не

соглашался. Оба долго препирались, неистово ругаясь. Для тех седоков,

которые торопились - например, на вокзал, к поезду, это было настоящим

бедствием!

Так передвигались в то время в нашем городе, да, вероятно, и во всех

российских городах. Десятки - в собственных экипажах, сотни - на извозчиках,

тысячи и десятки тысяч горожан - "на своих на двоих": пешком.

И вдруг какой-то Древницкий собирается лететь! Лететь по воздуху! Как

птицы!

- Мне Степан Антонович обещал: он меня на скамейку посадит, я все

увижу! - говорит Юлька.- Это же у нас в "Ботанике" будет!

Дома я спрашиваю у папы: разве может человек летать по воздуху?

- Может! - говорит папа.- Это еще начало: человек может только

подниматься в воздух. Направлять свой полет, как делают птицы, он не может:

шар летит не по воле человека, а по воле ветра, а спускается человек с

парашютом. Видела - на афише нарисован желтый зонтик? Это парашют.

- Какой же он, этот воздушный шар? - растерянно спрашиваю я.

- А ты игрушечные воздушные шарики - вербные, разноцветные- знаешь?

Если выпустить его из рук, он улетит вверх, в облака, да? А если перед тем

прикрепить к нему бумажную куколку, он с куколкой полетит. И будет лететь до

тех пор, пока из него не выйдет весь воздух, тогда он упадет на землю...

- Так то же куколка!

- А Древницкий полетит не на маленьком игрушечном шарике, а на

громадном шарище, наполненном нагретым воздухом. Когда воздуха в шаре

останется уже мало, Древницкий спустится с парашютом.

- И как только он может! - говорю я все еще недоверчиво.

- Может! Человек все может! Человек такое может, что нам с тобой,

Пуговка, и во сне не снится... Вот теперь воздух завоевывает. И что ты

думаешь? Завоюет!.. Люди будут садиться в воздушные шары, как на извозчика!

Возвещенный афишами полет Древницкого перебудоражил весь город! Кто

может, покупает билет в Ботанический сад, чтобы видеть самый взлет

воздушного шара с воздухоплавателем. У кого нет денег на билет, те

карабкаются на деревья, на балконы, на крыши домов, на колокольни церквей и

костелов.

Мы идем в Ботанический сад всей семьей - и мама, и Поль, и Анна

Борисовна, и я. Даже папе неожиданно повезло: его никуда не вызвали к

больному, и он идет с нами.

В Ботаническом саду, на большом кругу, где зимой устраивается каток,

разожжен гигантский костер. Над костром тихо покачивается громадный

матерчатый шар: он медленно наполняется нагретым воздухом, как спеющая ягода

наливается соками. С шара спускаются канатные лямки-петли, за эти лямки

солдаты удерживают шар руками и ногами, чтобы он не улетел.

А рядом с костром, из которого шар набирает нагретый воздух, стоит сам

воздухоплаватель - Древницкий... Только посмотреть на него, и сразу видно:

вот смелый, бесстрашный человек, герой! У Древницкого прекрасное,

мужественное лицо, зоркие и внимательные глаза под низко надвинутым широким

козырьком фуражки. Невозможно представить себе, чтобы Древницкий мог

растеряться, прийти в отчаяние, побледнеть от страха, заметаться: "Ах, ах,

что мне делать?.." Мы с Юлькой, сидя рядом на садовой скамье, смотрим на

Древницкого, как и все дети в этой огромной толпе, с восторгом, мы уже любим

этого незнакомого человека, мы верим, что он сделает невозможное: он

полетит! И мы всей душой желаем ему удачи... Я тихонько пожимаю руку папе. Я

знаю: он чувствует то же, что и я.

Но вот шар уже наполнился нагретым воздухом, стал круглым, упругим, как

мяч великана.

Древницкий с улыбкой снимает фуражку, раскланивается с толпой людей, не

сводящих с него глаз, легко прыгает в корзинку, привязанную к шару (она

называется "гондола"). Кто-то бросает Древницкому белую розу. Он кланяется и

вдевает ее в петлицу. Затем он дает солдатам команду: отпустить те канатные

лямки-петли, которые они удерживают руками и ногами. Солдаты отпускают

лямки, шар вздрагивает, и, как созревшая ягода отделяется от стебелька, так

он взмывает над костром - и несется ввысь!.. К облакам!

Большинство людей, живущих сегодня на свете, застали уже хотя бы ранние

зачатки настоящей авиации. Люди уже привыкли к тому, что летать по воздуху -

будничное, обыденное дело: в самолет люди садятся, если не "как на

извозчика", по предсказанию моего папы, то как в большой междугородний

автобус. И людям, живущим в наши дни, уже трудно представить себе то

чувство, с каким шестьдесят с лишним лет назад мы смотрели первые полеты на

неуправляемых воздушных шарах. Ведь миллионы лет человечество жило, не

отрываясь от земли! А тут вдруг отдельные смельчаки, герои - может быть,

безумцы! - опрокидывают все принятые понятия и летят, летят, как птицы,-

только без надежных птичьих крыльев и хвоста,- летят, рискуя жизнью... Я

уверена, что те немногие очень старые люди которые это видели, навсегда

запомнили чувство, возникшее у них в первую минуту, когда на их глазах шар

отделился от земли: ЧУВСТВО ЧУДА!

Шар с Древницким взвивается все выше, и вся толпа единой грудью кричит:

"Ур-р-ра!" Кричат не только зрители в Ботаническом саду - кричит весь народ,

люди на деревьях, на колокольнях, на крышах и даже просто идущие по улицам:

ведь шар летит высоко, он виден далеко вокруг! Он виден отовсюду

Кричат мама и Анна Борисовна. Поль не только кричит "ура", она

аплодирует шару и приветственно машет ему своим неразлучным

зонтиком-стульчиком. Она плачет от радости и повторяет сквозь слезы: "Я это

видела! Я это видела!"

Никто из нас не замечает того, что происходит с Юлькой. Она сперва, как

все мы, хлопает и кричит "ура" так сильно, что у нее краснеют лицо и шея. А

потом она сползает со скамьи и идет! Юлька рванулась и идет своими

неокрепшими ногами, вчера еще не ходившими, за воздушным шаром, за

Древницким! Она качается, как травинка, она делает всего несколько неверных

шагов. Первой замечает это мама. Она бросается к Юльке как раз вовремя,

чтобы подхватить ее, иначе Юлька грохнулась бы на землю.

Юльку сажают на скамейку. Она смотрит на шар и повторяет счастливым

голосом:

- Я хожу! Я хожу!