Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава двенадцатая. Поль. Юлькино новоселье





 

 

С этого памятного дня я заболеваю мечтой о геройстве!

Теперь, более шестидесяти лет спустя, я уже очень хорошо знаю, что в

детстве и юности это болезнь - почти неизбежная. Как корь! Но у одних она

проходит, даже бесследно проходит: уголок души, где жила тяга к

героическому, с годами зарастает, как тот "родничок" на темени у грудных

детей, - мяконький пятачок между черепными костями,- где, дотронувшись

рукой, ощущаешь, как под пальцами бьется пульс. К годовалому возрасту этот

"родничок" на голове обычно затвердевает, закостеневает, как и весь череп.

Вот совершенно так же зарастает с возрастом у юных людей и "родничок"

героики в душе. Но, вероятно, у всякого человека сохраняется на всю жизнь

память о том, как в детстве и юности его манила мечта совершить что-нибудь

прекрасное, героическое - подвиг! Ну, если не самому совершить, то хоть

увидеть, как это делают другие. Хоть услышать о чьем-нибудь подвиге, хоть

прочитать в книге о том, как совершают подвиги те редкие люди, которые

сохраняют в душе "родничок" героики навсегда, до самой смерти!

После памятного разговора о героическом - о дедушке Семене Михайловиче,

о пожарном, спасшем людей из огня,- и в особенности после рассказа Павла

Григорьевича о героях-революционерах - "родничок" героики в моей душе

начинает бурлить, как ручей, размытый ливнем. Я с утра до вечера только о

том и мечтаю, как бы мне заступиться за кого-нибудь, кого обижают, или

спасти кого-нибудь, кто погибает...

Мне, конечно, хочется быть всем сразу: и врачом на поле боя, и пожарным

среди пламени и дыма, и в особенности - революционером!

Мама читает мне вслух из "Войны и мира" не только о Пете Ростове, о

котором я читала в моей синенькой книжечке, но и о других героях, о боях и

сражениях с Наполеоном. Еще читает мне мама вслух из книги, которой ее

наградили, когда она кончила гимназию: "Записки о севастопольской

обороне"... У меня мурашки бегают по спине, когда я слышу, как однажды

адмирал Нахимов, защитник Севастополя, прибыл на береговые позиции. Его надо

было проводить в какое-то место, и это хотели сделать так, чтобы он шел под

укрытием, в глубоких траншеях. Но Нахимов насупился и сказал своим

провожатым: "Вы что, в первый раз меня видите? Так извольте запомнить: я

Нахимов-с! И по трущобам не хожу-с!" И пошел, выпрямившись во весь рост, со

спокойно и уверенно поднятой головой. А кругом падали снаряды, свистели

пули...

Папа рассказывает мне много о героях науки. О том, как наука боролась

против религии, как религия старалась задушить науку. Религия доказывала,

что наука не нужна человеку: знает все один бог, а человек должен лишь

верить в бога и молиться ему. Папа рассказывает, как католические священники

и монахи преследовали итальянского ученого Джордано Бруно. За то, что

Джордано Бруно утверждал: Земля вертится вокруг Солнца, а не наоборот, как

учила религия, смелого ученого сожгли живым на костре.

Я не только слушаю то, что мне читают и рассказывают, - я читаю сама,

читаю запоем, с жадностью. Почти ежедневно я беру новые книги в библиотеке,

куда меня записала мама. Читаю все, что попадается под руку дома из книг

мамы и папы. Они сердятся на меня за это, но я не могу удержаться! Все это,

как хворост, брошенный в костер, поддерживает и разжигает во мне героические

мечты. В это время в нашу семью входит новый человек.

Для того чтобы я научилась французскому языку, мама приглашает

приходящую учительницу, француженку мадемуазель Полину Пикар.

Мадемуазель Полина Пикар не хочет быть приходящей учительницей: она

предлагает заниматься со мной по-французски три часа ежедневно за стол и

комнату. Мама на это соглашается.

Юзефа относится к этой затее резко враждебно:

- Немкиня! Французинка! Нужны они нам, как нарыв в пупке... У ребенка

голова, а не бочка! Лопнет голова - от помяните Юзефино слово!

Когда Юзефа впервые видит француженку Полину Пикар, она уходит на кухню

и там яростно сплевывает:

- Сухой компот!

Надо признать, что это очень метко. Полина Пикар удивительно напоминает

сухие фрукты для компота: сморщенные вишни и чернослив, свернувшиеся

спиралью тонкие полоски яблока, чуть ссохшуюся курагу. Но так же, как сухие

фрукты при варке компота разглаживаются, наливаются соком, так и Полина

Пикар, стоит ей только почувствовать себя уютно, становится совсем другой!

Черные глазки ее блестят, зубы весело скалятся, нос задорно и насмешливо

двигается, как у кролика, и вся Полина Пикар становится удивительно милой!

Вскоре она перебирается к нам. Вещей у нее оказывается совсем немного -

один чемодан. Но зато у нее есть то, что она сразу представляет Юзефе:

- Моя семейства!

"Семейства" Полины Пикар - это, во-первых, большая пальма, высокая,

раскидистая, очень хорошо ухоженная. Полина Пикар вырастила ее из посаженной

много лет назад в землю финиковой косточки. А во-вторых,- маленький

попугайчик, которого зовут Кики. Попугайчик - пожилой, тихий, голоса не

подает. Он тусклого, блеклого серо-зеленого цвета и слепой на один глаз: на

этом глазу у него катаракта. У людей такую слепоту оперируют легко - мой

дядя Гриша, врач-окулист, делает это ежедневно,- но у птиц это невозможно,

потому что, объясняет Полина Пикар, у врачей нет таких крохотных

инструментов, годных для маленьких птичьих глаз. Из-за слепоты попугайчик

Кики держит головку как-то странно, словно ему продуло шею,- это оттого, что

он поворачивается ко всему своим зрячим глазом. Живет он в комнате на

свободе, перелетая, куда хочет,- все в пределах этой одной комнаты. Когда

его хозяйка зачем-либо выходит, она поет попугайчику первую фразу

"Марсельезы": "Вперед, вперед, сыны отчизны!" И Кики послушно влетает в свою

клетку в углу комнаты.

В первый же день я узнаю от Полины Пикар, что у нее есть брат-близнец,

которого назвали при рождении Поль. Но впоследствии оказалось, что Поль -

нежный и робкий, как девочка, в то время как Полина - озорная и смелая, как

мальчишка. Поэтому родные стали звать Поля - Полиной, а Полину - Полем.

- Если ты мне понравишься,- говорит Полина,- я позволю тебе называть

меня "Поль". А тебя зовут "Саш"? Это мне очень удобно: мою любимую

воспитанницу звали "Маш"... Теперь она уже замужем!..

Я влюбляюсь в Полину Пикар с первого часа: все у нее - не как у всех

людей! У нее есть зонтик, который одновременно и стульчик. Есть у нее и

мандолина. Играть на ней Полина не умеет, но когда она проводит рукой по

струнам, то дрожащий, переливающийся звук напоминает ей родину - у них это

очень распространенный инструмент. На дне чемодана лежат книги Полины, но не

божественные, как у Цецильхен (и про Абрахама и бога Полина тоже никогда не

говорит!).

- Я тебе почитаю из этих книжек,- говорит Полина.- Это стихи. Человек

должен любить стихи, если он - не верблюд и не корова...

Потом она рассказывает мне разные удивительные истории. У нее нет

родителей, они умерли в раннем ее детстве, она их даже не помнит. Полину и

Поля вырастили две старые тетушки: Анни и Мари. Но так как ("Ты понимаешь,

Саш, не правда ли?") каждый человек хочет иметь маму и папу, то Поль и

Полина называли тетушку Мари мамой, а тетушку Анни - папой. Теперь и

мама-Мари и папа-Анни уже умерли...

Но когда оказывается, что Полина в детстве пошла в снежную бурю искать

в горах, заблудившегося Поля, нашла его и вместе с ним еле добралась потом

до дому, где обе тетушки - тетушка-мама и тетушка-папа - совсем ошалели от

страха, тут, конечно, мое сердце завоевано Полиной окончательно! Вот какой

она герой, эта компотная старушка!

Затем Полина неожиданно меняет тему разговора, и я чуть не теряю

возможность добиться ее расположения.

- Скажи, пожалуйста, Саш, кто чистит твою обувь?

- Юзефа. Моя няня.

- И платье, да?

- Да. И платье.

- А кто пришивает тебе пуговицы, штопает чулки? Тоже Жозефин? (Так

Полина называет Юзефу.)

- Нет. Это делает мама.

- А кто стелет твою постель? Кто моет тебе спину в ванне?

- Тоже мама... или Юзефа...

Полина смотрит на меня с отвращением:

- Это ужасно! Это стыдно! Человек должен все делать для себя сам. Иначе

он не человек, а глупая кукла... Пойдем!

Полина заставляет меня тут же принести ваксу, щетки и при ней, на ее

глазах, вычистить мои черные ботинки. Это очень трудно. Щетки выскальзывают

из рук, ботинки падают на пол, но Полина очень терпелива и подбадривает

меня:

- Ничего, ничего... Никто не рождается с умными руками. У тебя они еще

глуповатые, но не беда, поумнеют...

Потом я чищу платяной щеткой свое пальто, которое висит в передней.

Конечно, я сразу отрываю вешалку, и Полина заставляет меня ее пришить.

Юзефа демонстративно уходит в кухню. Слышно, как она там бубнит:

- Обрыдливо мне на это глядеть!

Но я очень довольна! Правда, пальто и ботинки вычищены, вероятно, не

бог весть как и руки у меня в ваксе, немножко ваксы попало каким-то образом

на щеку, но все-таки я начинаю входить во вкус самостоятельности,

самообслуживания. Я очень стараюсь, Полина поощрительно гладит меня по

голове.

А когда вечером я рассказываю ей, что я буду врачом, или пожарным, или

еще кем-нибудь, кто нужен людям, Полина кладет мне руку на плечо и зовет:

- Кики!

Кики немедленно прилетает и садится на другое мое плечо. Повернув

голову, он очень серьезно смотрит на меня своим единственным зрячим глазом.

- Кажется, ты хорошая девочка, Саш... Я буду тебя любить. И Кики тоже

будет тебя любить... Можешь называть меня "Поль" и говорить мне "ты"...

Милый Поль! Сколько она знает замечательных героических историй своего

народа! Она рассказывает мне о рыцаре Роланде. Враги предали его, и он

оказался с горсточкой своих воинов в Ронсевальском ущелье, где на них напали

враги. Роланд и его воины дрались, как львы, но врагов было гораздо больше,

они были сильнее. Трижды трубил Роланд в свой рог "Олифант" и все надеялся,

что король услышит звук его рога и пришлет подмогу. Роланд трубил с такой

силой, с таким напряжением, что кровь хлынула у него из носа и ушей, но

король не услыхал. Роланд продолжал биться с врагами, и, только смертельно

раненный, чувствуя, что конец его близок, он раздробил свою шпагу о камни -

не доставайся врагу! - и погиб вместе со всеми своими воинами.

И еще рассказывает мне Поль о Жанне д'Арк. Она была простая французская

пастушка из деревни Домреми. Когда на Францию напали англичане, Жанна д'Арк

повела французские войска в бой, они разбили врагов и изгнали их из Франции.

Сама Жанна умерла геройски - ее сожгли на костре,- но она спасла свою страну

и свой народ!

Есть только одна вещь - я не делюсь ею даже с Полем: это история,

которую рассказывал нам Павел Григорьевич. Папа мне сказал, что я не должна

никому говорить об этом, чтобы не наделать неприятностей Павлу Григорьевичу.

- Знаешь что, Поль? - говорю я как-то вечером, когда обе мы лежим в

своих постелях и Поль уже потушила лампу.- Знаешь, все-таки очень грустно,

что я не могу сделать ничего геройского!..

Поль ворчливо напоминает мне, что я все еще очень неуклюже мою перед

сном собственные ноги - опрокидываю таз, плохо вытираю ноги полотенцем.

- Вот что значит привычка, чтоб твоя няня все еще чуть ли не пеленала

тебя!

Я молчу. Поль, конечно, права. Но все-таки...

- Поль, а сколько лет было тебе, когда ты спасла своего брата в

горах... во время снежной бури?

- Допустим, мне было тогда столько лет, сколько теперь тебе, - ну, что

из этого? У тебя нет брата, ты живешь в местности, где нет гор, и здесь не

бывает снежных ураганов!

Да, это тоже правда, конечно. Но все-таки...

- Вот что я тебе скажу, дурачок! - Поль говорит очень серьезно.- Не

ходи по улицам с таким лицом, будто ты ищешь, где тот костер, на котором

тебя могут сжечь, или где тот ребенок, которого ты можешь выловить из реки!

На кострах сейчас никого не сжигают, а плавать ты ведь не умеешь?

- Не умею...

Поль тихонько смеется:

- Надо начинать с малого. Маленькое геройство - думаешь, это легко?

Например, у тебя болят зубы или живот, или тебя ужалила оса, или даже просто

у тебя тесные ботинки, жмут... Можно захныкать и испортить всем настроение,

а ты улыбайся! Думаешь, это пустяк? О-ля-ля! Попробуй!

- Ну, такое... - фыркаю я с пренебрежением.

- А что, слишком легко? Ты хочешь потруднее? Так исполняй свой долг -

это самое трудное в жизни. У нас, французов, есть поговорка: "Делай что

должен, и будь что будет!" Этому человек учится смолоду, даже с детства,-

начинает с малых дел и доходит до подвига. Пожарный выносит людей из огня -

он исполняет свой долг. Твой дедушка перевязывал раненых под выстрелами - он

тоже исполнял свой долг... В общем, вот тебе мое последнее слово: по дороге

на костер смотри себе под ноги - не толкни старую женщину, не урони на землю

ребенка, не отдави лапу собаке... Поняла? Ну, спать, спать, спать!

Я слышу скрип матрацных пружин: Поль повернулась лицом к стене.

 

На следующее утро Поль уходит - по утрам она дает уроки в городе.

Приходит Павел Григорьевич, мы занимаемся, а после урока он предлагает мне

идти с ним в Ботанический сад - искать Юльку. Я шумно радуюсь - я не видала

Юльку с тех пор, как они переехали, да и Павел Григорьевич в последнее время

все занят, не ходит со мной гулять после уроков, и я без него очень

соскучилась. Двойная радость: с Павлом Григорьевичем - к Юльке!

Ботанический сад - очень красивый, тенистый городской сад, но почему

его прозвали "Ботаническим", никому не известно. Жители нашего города

называют его сокращенно "Ботаникой": "Пойдем в Ботанику", "В Ботанике

сегодня гулянье с музыкой!" Никакой ученой ботаники, никаких растений, ни

редкостных, ни даже самых обыкновенных, в Ботаническом саду нет. В нем

растут одни только каштановые деревья, очень старые, огромные, разросшиеся

так густо, что каждое дерево похоже на корабль. Весной каштановые деревья

цветут: их покрывают сотни, тысячи цветочных гроздьев, но не висячих, а

стоящих прямо, тянущихся вверх, как зажженные свечи на рождественских елках.

Осенью на этих деревьях созревают каштаны. Есть их нельзя, они несъедобные,

но красивы они удивительно! Каждый плод каштана заключен в зеленую коробочку

- кожуру, утыканную мелкими, мягкими, неколющимися иголочками. Созревшие

каштаны падают с деревьев на землю, при этом зеленые их коробочки лопаются.

В каждой коробочке лежат один-два каштана, крупных, влажных, матовых, как

лошадиные глаза. Падая и разбиваясь о землю, коробочки каштанов издают

глухой звук, словно где-то далеко-далеко стреляют из пушек.

Мы с Павлом Григорьевичем обходим весь сад, все аллеи, все дорожки -

Юльки нигде не видно!

Тогда мы выходим на реку. Юркая извилистая речка Вилейка огибает сад,

делая около него петлю, перед тем как впасть в реку Вилию. Между садом и

рекой тянется песчаная береговая отмель. Здесь, среди беспорядочно растущих

кустов, ветел и ив, сорной травы, брошенного кое-где хлама, полулежит

неподалеку от воды Юлька на разостланном под ней одеяле. С нею -

Зельма-Шельма. Юлька загорела, порозовела, Зельма-Шельма слиняла на солнце.

Обеим это на пользу: Юлька выглядит поздоровевшей, а Зельма-Шельма как бы

возмужала и повзрослела. У нее уже не прежнее безмятежно-глупое розовое

лицо, которое ничего не выражало. Теперь она имеет вид постаревший, усталый,

словно долго шла пешком или очень огорчена чем-то. Хочется спросить у нее,

как у человека: "Где ты была? Что с тобой случилось? Что ты видела нового?"

Юлька радуется нашему приходу чуть не до слез. Взяв мою руку и руку

Павла Григорьевича, прикладывает их к своим щекам. Она усаживает нас рядом с

собой на одеяло и спешит выложить нам все свои новости.

Прежде всего - вот: река! Юлька никогда прежде не видела реки. И какая

река! То она золотая, то она серебряная, то - в плохую погоду - она словно

подергивается гусиной кожей... А кругом что растет! Смотрите!

Юлька видит это тоже в первый раз в жизни.

- Тут есть травинки - смотри, смотри, Сашенька,- такие нежные, как

шелк, ими можно было бы вышивать! И есть вон там,- Юлька боязливо показывает

на заросли крапивы,- злая трава, жжется, как огонь! А это - видишь? -

травка, с нее свисают шарики, похожие на капельки воды...

- Это называется "божьи слезки",- объясняю я.

- А вокруг - лопухи. Видишь, сколько?

Когда солнце начинает слишком припекать, Юлька срывает несколько

листьев лопуха, скрепляет их прутиками - это ее Степан Антонович научил! - и

пожалуйста: это зеленая шляпа! Или зонтик! Радостно смеясь, Юлька показывает

нам свою лопуховую шляпу-зонтик.

- И, знаешь, эта шляпа по нескольку дней не вянет!

С восхищением показывает мне Юлька чистотел с желтыми цветочками. Из

надломленных его стеблей выступают густые капли желтого сока. Степан

Антонович говорит, что чистотел начисто сводит бородавки. Только ни у него,

ни у мамци, ни у Юльки нет бородавок.

- У тебя есть бородавки, Сашенька?

- Нет...- говорю я с огорчением.

Так было бы интересно мазать бородавку чистотелом, пока она не сойдет!

Живут они с мамцей, рассказывает Юлька, чудно! Им дали комнатку с

окном! Еды вволю: и хлеб, и суп, и мясо из супа. Бывают в ресторане такие

посетители, что даже вот по этакому куску пирожного оставляют, не доевши!

Лакеи в ресторане - хорошие люди. Они очень уважают Степана Антоновича и к

мамце тоже хорошо относятся. Некоторые из них даже сами отдают мамце для

Юльки то, что остается от посетителей на тарелках! Не все, конечно, так

делают, только холостые. Потому что у кого дома свои дети есть, сама

понимаешь, они, конечно, о своих детях думают. А старший повар дал на днях

мамце для Юльки пирожок: (Юлька произносит "пуружок"). Вкусный!

Юлька перескакивает с предмета на предмет - ведь мы давно не виделись,

почти целую неделю, накопилось много новостей.

- Ох, совсем забыла! - вспоминает Юлька.- Вчера я видела в траве живую

жабочку... Да, да, живую, и она ка-а-ак вскокнет!

- Значит, все хорошо? - спрашивает Павел Григорьевич.

Тут Юлька почему-то вянет.

- Хорошо...- говорит она негромко и боязливо косится на группу

прибрежных кустов.

Там что-то шевелится.

Павел Григорьевич берет обеими руками Юлькину голову и смотрит ей в

глаза:

- А ну, всю правду! Что нехорошо?

- Мальчишки иногда прибегают... Не каждый день, не каждый день!

- Какие мальчишки?

- Нехорошие... Ругаются... Грозятся: бросим в воду, как лягуху!

Ох, вот оно! Обижают Юльку - надо заступиться. Я вскакиваю на ноги так

стремительно, словно села на муравейник. Сорвав целый куст крапивы - сразу

больно обстрекало обе руки,- я размахиваю им над головой и кричу:

- А ну! А ну! Пусть только сунутся!

Но Павел Григорьевич не разделяет моего воинственного пыла:

- Сядь и не горлань без толку.- Затем он громко окликает: - Э-эй!

Хлопцы! Эй!

Из прибрежных кустов выглядывают три мальчишеские головы, очень

растрепанные, с замурзанными лицами. Два мальчика постарше, один маленький.

Они смотрят на Павла Григорьевича с неопределенным выражением - не то хотят

подойти, не то не хотят, но вернее, что не подойдут.

Достав из кармана горсть семечек, Павел Григорьевич спокойно пересыпает

их из одной руки в другую:

- Кто хочет семечек? Кому семечек?

Это, видимо, разрешает сомнения мальчиков. Пугливо, настороженно -

может, подойдут, а может, порх, и улетят,- они медленно приближаются к нам.

Спокойно и приветливо, как все, что он делает, Павел Григорьевич

оделяет их семечками, которые они тут же принимаются лузгать. Лузгают и

молчаливо соревнуются: кто доплюнет шелухой до реки.

- Ну, кто у вас главный? - спрашивает Павел Григорьевич.

- Я! - вскидывает на него дерзкие глаза мальчишка лет двенадцати с

копной спутанных светлых, почти белых волос.

- Ты главный?

- Я!

- Он, он! - подтверждают остальные двое.

- Так вот,- Павел Григорьевич резко отчеканивает каждое слово,- ты

полковник, понимаешь?.. Как стоишь! - рявкает вдруг Павел Григорьевич так

грозно, что мы с Юлькой, испугавшись, хватаем друг друга за руки.- Стань как

следует, когда с тобой говорит старший в чине!.. Ну!

Мальчик озадачен, но приказание выполняет: вытягивается по-военному,

руки по швам.

- Отдай честь как полагается! Что ты, военный или старая баба?

Мальчику очень нравится этот разговор. Он лихо и четко отдает честь,

Павел Григорьевич тоже козыряет ему в ответ.

- Итак, ты полковник.- Это Павел Григорьевич говорит строго и деловито.

Конечно, мальчик понимает, что это игра. Но как увлекательно!

Ту же церемонию Павел Григорьевич повторяет со вторым мальчиком,

которого производит в ротмистры.

Приходит очередь третьего. Он еще маленький, лет шести, но стоит перед

Павлом Григорьевичем вытянувшись и смотрит ему прямо в глаза. Павел

Григорьевич молча разглядывает малыша и, видимо, старается подыскать для

него подходящее воинское звание.

Желая помочь Павлу Григорьевичу, малыш негромко подсказывает ему:

- Я хочу - анаралом!

Двое старших улыбаются. Они бы расхохотались во все горло, но они уже

чувствуют себя не простыми, обыкновенными людьми, а военными: это требует

сдержанности, выправки. Только один снисходительно говорит малышу:

- Сопли утри, анарал!

- Да...- по-прежнему серьезно, без улыбки подтверждает Павел

Григорьевич.- С соплями под носом я в армию принять не могу. Вытри нос -

будешь подпоручиком.

Малыш доволен. Все-таки - воинское звание!

- А теперь - слушать мою команду: охранять эту девочку! Павел

Григорьевич показывает на Юльку.- Твой отец что делает? - обращается он к

"полковнику".

- Работает. На лесопилке...

- А твой?

- Тоже на лесопилке,- отвечает "ротмистр".

- А мой нигде...- огорченно докладывает "подпоручик".- Работал, работал

на щиколадной фабрике, а онЕгдысь пришел домой: нету, говорит, работы,

рассчитали...- И, помолчав, добавляет: - И хлеба тоже нету...

Все молчат. Все знают, какая это беда, когда нет работы, когда отец

приходит домой и говорит: "Рассчитали"...

Юлька деловито роется в своих пожитках, сложенных на одеяле, что-то

нашаривает в них.

- Кушать хочешь? - говорит она "подпоручику".

- Ага...

- На, ешь...- Юлька протягивает ему кусок хлеба. - Ешь, у меня еще

кусочек остался. И вот еще - возьми...- дает она мальчику маленький кусок

вываренной в супе говядины.

Мальчик протянул было руку - и тут же отдернул. Он смотрит на Павла

Григорьевича:

- А можно?

Невыразимая грусть проходит по веселому, похожему на круглую луну лицу

Павла Григорьевича. Но он спокойно отвечает:

- Можно. Только сперва утри нос.

Пока "подпоручик" ест хлеб и осторожно, медленно наслаждается, разделяя

мясо на волокна, Павел Григорьевич снова обращается к мальчикам:

- Мать этой девочки тоже работает. И тоже, бывает, сидит без хлеба... А

Юлька больная, не может ходить. И бывают такие злыдни, что им и больную не

жалко обидеть... Ведь бывают?

Мальчики скромно молчат.

- Значит, я даю вам приказ: охраняйте Юльку, не давайте ее в обиду.

- Ладно,- отвечает старший ("полковник"). Павел Григорьевич хмурится:

- Что это за ответ "ладно"? Чтоб я этого штатского слова и не слыхал от

вас! Надо говорить: "Рады стараться, ваше превосходительство!" И не

вразброд, а все разом, в один голос!

- Рады стараться, ваше превосходительство!- гаркают мальчишки не очень

стройно.

- А теперь,- командует Павел Григорьевич, -налево кругом, шагом марш!

"Полковник", "ротмистр" и "подпоручик" делают не слишком слаженный

поворот и, браво шагая не в ногу, скрываются в кустах...

Юлька смотрит на Павла Григорьевича с восхищением:

- Ох, как вы!..

- А откуда вы все это знаете? - интересуюсь я.- Как их называть, как

они должны вам отвечать и все?

- А я и не знаю! - смеется Павел Григорьевич.- Так, приблизительно,

слыхал... Ты, Юля, теперь живи спокойно: они тебя больше обижать не будут.

Забегая вперед, скажу -Павел Григорьевич оказался прав: Юльку больше не

обижали. Обижать стало некому - обидчики превратились в защитников. Мы

приходили то с Павлом Григорьевичем, то с Полем почти каждый день - Юлька

рассказывала нам, что мальчики остругали из щепок "сабли", повесили их через

плечо. Они приходили к Юльке по нескольку раз в день и спрашивали, не

обижает ли ее кто. После ухода мальчиков собираемся уходить и мы с Павлом

Григорьевичем. Но Юлька вдруг вспоминает:

- А посмотрите, какие у меня теперь стали ноги!

Павел Григорьевич осматривает Юлькины ноги.

- Потолстели, правда? - радуется Юлька.

- Да, потолстели. Потому что окрепли. Старайся побольше подставлять их

под солнечные лучи. Солнце, чистый воздух - это твое лечение!

- А еду забыли? - напоминает Юлька.- Я же теперь всякий день сыта. И

знаете, я уже могу немно-о-жечко, на одну секундочку, упираться ногами,

когда мамця меня держит или Степан Антонович!

Внезапно Юлька хватает меня за руку:

- Смотри! Смотри!

Я таращусь, пытаюсь увидеть - и ничего не вижу.

- Да нет, не туда! По траве... Смотри, прыгает, прыгает!

По траве в самом деле что-то прыгает: прыгнет - и остановится, прыгнет

- и припадет на одну ногу. Совсем как хромая бубличница Хана... Нет, это

птица! Большая черная птица...

- Ворона!..- соображаю я.- Но почему она бежит вприпрыжку, а не летит?

Непонятно подскакивая, останавливаясь, ковыляя, ворона движется прямо

на нас!

- Ой, Саша, я боюсь этой черной птицы! - чуть не плачет Юлька.

Едва я успеваю подобрать с земли прут, чтобы отогнать ворону, как

Юлька, более зоркая, чем я, удерживает мою руку:

- Нет, нет, не трогай ее! Она сама от кого-то убегает... И мы

совершенно явственно видим, что за вороной, припадая к земле, крадется

большая кошка, полосатая, как тигр.

- Кипрейская кошка... - шепчет Юлька. - Я знаю, такая у наших соседей

была.

Кошка делает прыжок и почти настигает ворону. Но та, в свою очередь,

делает отчаянный прыжок и оказывается около моих ног. Юлька вскрикивает.

Кошка останавливается в нескольких шагах. Она вся изогнулась и так явно

нацеливается на ворону, что нет сомнения: она хочет схватить ее и съесть!

Да, но почему ворона не улетает? Ведь самое, казалось бы, простое -

оторвалась от земли, полетела и села на высокое дерево! Лови тогда, кошка!

Нет, ворона какая-то странная. Она не улетает, она жмется к моей ноге,

словно хочет укрыться, спрятаться от проклятой "кипрейской" кошки.

Надо сказать правду: я тоже боюсь этой вороны. Ужасно, до смерти

боюсь... И вместе с тем что-то не позволяет мне отогнать ее прутом, который

я продолжаю сжимать в руке!

--Кошку! - кричит Юлька.- Кошку гони! Я взмахиваю прутом - кошка

отпрыгивает. Но мы видим, что она, отбежав, останавливается, не спуская глаз

с вороны.

- Что у вас тут? - подходит к нам Павел Григорьевич, ходивший по берегу

и любовавшийся рекой.

- Кошка...- бормочу я в смятении,

- Кипрейская кошка! - поправляет Юлька.- Они ужасно злые!

- Гонится за вороной... Наверно, хочет съесть!

- А ворона почему не улетает? Она и сама хочет, чтоб кошка откусила ей

голову?

- Нет, она не хочет, она убегает... Только это какая-то сумасшедшая

ворона... Бегает, прыгает, а не летает!

Павел Григорьевич берет злополучную ворону в руки. Самое странное, что

ворона - ей бы радоваться, ведь Павел Григорьевич спасает ее от кошки! -

отчаянно трепыхается и даже пытается злобно клюнуть его руку.

- Э-эх, бедняга! - говорит Павел Григорьевич, разглядывая птицу. - Куда

ей летать! Ей кто-то крылья подрезал...

Вот почему ворона не может летать! У нее вместо крыльев какие-то

культяпки, как ласты у тюленя. Если бы она даже захотела их развернуть, все

равно полететь она не могла бы: они не подняли бы ее на воздух.

- Калека...- тихонько отзывается Юлька.

- Ничего! - успокаивает Павел Григорьевич.- У нее еще отрастут крылья,

она еще полетит! А только что с ней делать? Здесь ее оставлять нельзя, ее

съедят кошки - не эта, так другая... Я завяжу ее в носовой платок... Ох,

клюется, негодяйка, и больно! Ну, готово, идем!

Он завязывает ворону в платок, и мы уходим, унося спасенную нами от

кошки птицу.

 

Date: 2016-06-06; view: 339; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.005 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию