Глава двадцатая. СВАДЬБА

Коса - она, конечно, очень долго растет. Но маленькая косичка, в

несколько сантиметров, такая, чтобы в нее можно было вплести ленточку, -

такая у меня к концу лета все-таки уже есть. Это очень приятно. Я

поворачиваю голову то вправо, то влево, словно трясу надетыми на уши

сережками из вишен! Косичка при этом, правда, не бьет меня по ушам (это еще

когда-а-а будет!), но я ощущаю ее у себя на затылке... Это тоже приятно!

В один прекрасный день, когда мы с Юлькой сидим на обычном месте, на

берегу реки, куда ее каждое утро приносит Степан Антонович, Юлька говорит

мне:

- Завтра придешь?

- Приду.

- Нет, ты приходи непременно. В двенадцать часов,- настаивает Юлька.

- А что?

- Так... - И Юлька делает загадочное и таинственное лицо. Ясно: она

знает какой-то секрет.

Однако сохранить тайну до конца она не может.

- Свадьба у нас завтра... - говорит она, сияя.- Мамця со Степаном

Антоновичем венчаться идут... Приходи в двенадцать часов. И не сюда - меня

здесь не будет. К ресторану приходи, к черному ходу, где наша комнатка... И

еще Юзефе скажи, чтоб с тобой пришла! Непременно!

Пока Юлька была больна, ее мать очень подружилась с Юзефой. Она даже

называет Юзефу "тетечкой".

- Мы и татку твоего хотели пригласить, да не смеем...

- Папа непременно пришел бы! - горячо уверяю я.- Но в двенадцать часов

он в госпитале.

Когда я ухожу, Юлька кричит мне вслед:

- Не забудь: завтра в двенадцать с черного хода! И Юзефа чтобы тоже!

Я очень радуюсь этому приглашению, хотя со словом "свадьба" у меня

связаны не очень приятные воспоминания. Я была на свадьбе только один раз в

жизни. Выходила замуж двоюродная сестра моей мамы. Я была еще маленькая -

лет шести. Дома было много суматохи - одевались, готовились ехать на

свадьбу. Пришел дамский парикмахер пан Теодор; он стал завивать маме локоны

горячими щипцами, это было ужасно интересно. Пан Теодор нагревал щипцы на

керосинке, потом пробовал нагревшиеся щипцы сперва о собственное ухо, о

палец, предварительно послюнив его, и, наконец, о кусок газеты, отчего в

комнате плыл запах паленой бумаги.

Завивая мамины локоны, пан Теодор все время восхищался маминой

красотой:

- Урода! Ах, яка урода!

Я было хотела обидеться за свою маму, но оказалось, что по-польски

"урода" означает прелесть, очарование!

Продолжая уверять, что мама первая "урода" во всем городе, пан Теодор

сделал ей замысловатую прическу и ушел. Мама надела новое платье, отделанное

букетиками искусственных фиалок. Она вправду была очень красива!

В это время приехал папа.

- ПрОшу пана - храк! - сказала Юзефа, помогая папе надеть какой-то

диковинный костюм.

Но, когда папа надел его, я просто огорчилась. Мама такая нарядная и

красивая, а папа оделся каким-то шутом гороховым! Что это за костюм? Спереди

кургузый, а сзади с раздвоенным хвостиком!

- Папа,- взмолилась я, чуть не плача.- Сними эту гадость! Мы же на

свадьбу едем, там тебя все засмеют. Подумают, чго ты нарочно...

- Это фрак,- сказал папа очень невесело (ему, видно, самому не нравился

его костюм). - На свадьбу, понимаешь, полагается мужчинам надевать фрак... А

тебе не нравится? Нет... Мне, брат, тоже не нравится...

- А чего ж там "не нравится"! - сказала Юзефа.- Храк - и храк. Усе

настоящие паны храки надевают... А чем наш пан доктор хуже?

Меня тоже принарядили, надели на меня мое любимое платье,- а любила я

его за то, что в нем был карман, и даже глубокий. Мне всегда попадало за то,

что я теряю носовые платки, а тут как раз было куда класть платок.

Одевая и меня, Юзефа сказала шутя:

- На свадьбу идешь, шурпочка моя, а няню свою не берешь? Будешь там

вкусные вещи кушать, а Юзефе - фига?

Я стала горячо протестовать:

- Юзенька, что мне там вкусного дадут, я тебе все-все принесу! Все в

карман спрячу - для тебя. Честное слово!

Юзефа посмеивалась:

- Ну, смотри не забудь! Ты ж у меня безголовая.

Юзефа, конечно, шутила, но - я же дала честное слово! И я добросовестно

запихала в карман все, чем меня угощали на свадьбе. Карман скоро отяжелел,

он крепко ударялся о мой бок,- а главное, он очень заметно оттопыривался.

Конечно, мама скоро заметила этот оттопыренный карман и, отведя меня в

сторонку, стала его опорожнять... Чего только в нем не оказалось! Груша,

сливы, конфеты, а на самом дне - нежное, хрупкое, вконец раздавленное

пирожное со взбитыми сливками и вареньем...

Мама была в ужасе.

- Откуда это у тебя?

- Я обещала принести домой Юзефе все, что мне дадут... - чуть не

плакала я.

- Какие глупости!

- Ничего не глупости, я честное слово дала!

Кое-как мама вытерла платком мой перепачканный внутри карман, велела

мне съесть тут же, при ней, все то, что осталось нераздавленным.

- А жениха и невесту ты поздравила? Видишь, все поздравляют, ступай и

ты.

Очень сконфуженная, я протискалась сквозь толпу поздравлявших гостей,

подошла к жениху и невесте, сунула каждому из них руку и, как всегда в

минуты больших волнений, сказала, перепутывая слова: не "поздравляю вас", а

"мерси" - то есть благодарю.

На счастье, тут подошел папа. Я прижалась к нему и от знакомого, милого

запаха карболки сразу успокоилась.

- Ничего, брат, бывает... - посмеивался папа.- А теперь все-таки

подойди к жениху и невесте и скажи по-людски: "Поздравляю!" А то они

подумают, что ты идиотка!

В общем, никакого удовольствия мне та свадьба не доставила. Даже

вспомнить неприятно!

Но это было давно.

Теперь я уже большая, скоро пойду экзаменоваться в первый класс! Теперь

я уже, конечно, лучше умею вести себя на людях И потому мне очень обидно,

что мама, отправляя меня с Юзефой на свадьбу Юлькиной мамы и Степана

Антоновича, говорит мне "с намеком":

- Только, пожалуйста, не пихай, ничего в карман и, когда будешь

поздравлять новобрачных, не скажи вместо "поздравляю!" - "с Новым годом".

Удивительная у взрослых способность помнить сто лет всякую чепуху!

Мы с Юзефой (она - нарядная, с шалью на плечах) долго ищем черный ход в

садовый ресторан - мы ведь никогда не бывали там даже и с парадного хода.

Но вдруг мы видим: идут по аллейке к ресторану новобрачные - Анеля

Ивановна и Степан Антонович - и застываем на месте! Не то чтобы такие уж они

были нарядные и великолепные, - дело совсем не в этом. Они идут по аллейке

не под ручку, как чинно прогуливаются в праздник мужья и жены, - нет, они

держатся за руки, как дети! Анеля Ивановна - чуть притулившись к крепкой

руке Степана Антоновича, а он - останавливаясь по временам, чтобы поглядеть

на нее...

Они идут СЧАСТЛИВЫЕ. Это понимаю даже я.

Тут из какой-то боковой двери - это и есть черный ход в ресторан -

высыпает группа мужчин во фраках. Один из них посадил к себе на плечо Юльку.

Открывая в радостной улыбке милые передние зубки, надетые "набекрень", Юлька

машет рукой и кричит:

- Мамця! Таточка!

Но тут Юзефа начинает почему-то проявлять признаки беспокойства.

- Якись паны... - бормочет она.- В храках! Куды же я з ими пойду?

Но уже Анеля Ивановна увидела нас, расцеловала и вместе со Степаном

Антоновичем ведет нас к себе.

В это время в группе "панов", одетых во фраки, появляется повар в белом

фартуке и колпаке. За ним - Гануся, тоже судомойка ресторана, такая же, как

Анеля Ивановна. Гануся, видно, сейчас от лохани, с подоткнутой юбкой. Она

бесцеремонно расталкивает мужчин во фраках и бросается целовать новобрачных.

Она плачет от радости за них, но не касается их своими разведенными в

стороны мокрыми руками.

Анеля Ивановна и Степан Антонович целуются с судомойкой Ганусей, с

поваром и со всеми господами во фраках.

Но тут старик повар предостерегающе поднимает указательный палец:

- Хлопцы, в зал!

И все господа во фраках опрометью бегут в ресторан. Анеля Ивановна

приводит нас с Юзефой в каморочку, где живут они с Юлькой, - под лестницей,

со скошенным потолком. Степан Антонович тоже надевает фрак и уходит в

ресторанный зал. Анеля Ивановна быстро сменяет праздничное платье на свою

каждодневную затрапезку и становится в кухне рядом с Ганусей у лохани. И все

становится таким, как каждый день... Нет, все-гаки не все!

- Юлечко! - кричит Анеля Ивановна, и синие глаза ее сияют. - Юлечка,

угощай дорогих гостей.

Юлька угощает нас конфетами и яблоками. Анеля Ивановна вбегает на

секунду к нам.

- Тетечко! - просит она Юзефу.- Может, вы выпьете килишек (рюмочку)?

И убегает.

Выпив "килишек", Юзефа с удовольствием крякает. Потом она спрашивает

Юльку, кто были те паны, которые дожидались новобрачных у входа.

- Так это ж наши лакеи! - отвечает Юлька.

- А почему на них храки надеты?

- Ну как же! В хорошем ресторане лакей всегда во фраке! - объясняет

Юлька.- Видели того, кто меня на руках держал? Это Станислав, старший лакей.

У него аж два фрака: на будни и на праздник. Ох, он и бережет их! Ведь без

фрака его в приличный ресторан не возьмут.

Мимо каморки Анели Ивановны все время пробегают туда и обратно лакеи с

подносами, уставленными кушаньями и бутылками, которые они несут посетителям

в зал. Из зала доносится музыка - скрипка и рояль. Но, наверно,- наверно! -

в зале не так весело, как здесь, в каморке под лестницей, куда время от

времени вбегают на секунду то Анеля Ивановна, то Степан Антонович.

В одну какую-то минуту они появляются оба, словно какое-то счастливое

облако, соединив, внесло их одновременно. Они весело кивают нам, - сейчас

они убегут...

- Горько! -раздается от двери веселый мужской голос. - Горько!

И за спиной новобрачных появляется Вацек! Тот Вацек, который пропал с

самого 1 мая!

Он стоит в дверях, рыжий, худющий, заросший, но веселый, как всегда, и

улыбается во весь рот!

- Ваць... - узнает Юлька и восторженно хлопает в ладоши.- Ты пришел?

- Да. Пришел.

- Откуда? - ахает Анеля Ивановна.

- Оттуда. Все расскажу подробно, когда меня накормят. Знаете, в тюрьме

был очень плохой ресторан... Но послушайте, - что я вам сейчас сказал? Я

сказал: "Горько!"

- Горько-о-о! - подхватывают из кухни.- Горько!

Степан Антонович наливает вина в две рюмочки. Берет одну себе, другую

подает Анеле Ивановне. Они выпивают вино, глядя неотрывно друг другу в

глаза. Потом Степан Антонович кладет руки на плечи Анели Ивановны, они

целуются, и Степан Антонович ласково прижимает ее голову к своей щеке. Все

это длится одну секунду...

- Степа! - кричат Степану Антоновичу.- Бифштекс на девятый столик! И

консоме с пирожком - на одиннадцатый.

И все разбегаются, каждый к своей работе...

- Ну, какая была свадьба? - спрашивает меня дома мама.

- Чудная! - говорю я.

Я и сегодня думаю, что эта свадьба была чудная. Одна из самых чудесных

свадеб, какие я видела в жизни. Потому что - счастливая!