Глава 15. На следующее утро все пошло наперекосяк

На следующее утро все пошло наперекосяк.

Я пришел на работу усталый, но переполненный счастливыми воспоминаниями о прошедшей ночи. И только я устроился с чашкой кофе и собрался наброситься на кучу бумажной работы, как в дверь просунул голову Винс Масука.

- Декстер, - позвал он.

- Единственный и неповторимый, - отозвался я с надлежащей скромностью.

- Ты слышал? - спросил он с отвратительной ты-ещё-не-знаешь ухмылкой.

- Я много чего слышал, Винс. Что конкретно ты имеешь в виду?

- Отчет о вскрытии, – сказал он, и выжидающе замолк, поскольку для него явно было важно дразнить меня как можно дольше.

- Хорошо, Винс, - наконец сказал я. – О каком отчете о вскрытии, который перевернёт мой взгляд на мир, я не слышал?"

- Что? - нахмурился Винс.

- Я сказал, нет, не слышал. Пожалуйста, расскажи мне.

Он покачал головой:

- По моему, ты сказал что-то другое. Но ладно, в общем, помнишь того зацикленного на трупах дизайнера, с фруктами и прочей фигнёй?

- На Саут Бич и в садах Фейрчальда?

- Ага. Так вот, тела отправляют в морг для вскрытия, а паталогоанатом заявляет: вау, ух ты, они вернулись!

Не знаю, замечали ли вы, но люди нередко ведут беседы, в которых одна или обе стороны понятия не имеют, о чем речь.

Мне показалось, что сейчас я участвую в одном из таких могзоломных разговоров, поскольку до сих пор единственное, что я получил от беседы с Винсом, это чувство сильнейшего раздражения.

- Винс, - сказал я. - Пожалуйста, объясни мне простыми короткими словами в чём дело, пока я не швырнул в тебя стулом.

- Так я же и говорю, патологоанатом видит эти четыре трупа и заявляет, что они были украдены из его морга. А теперь они вернулись.

Мир покачнулся, и мне стало трудно дышать из-за заполонившего всё вокруг густого серого тумана.

- Тела были украдены из морга?

- Ага.

- В смысле, они были уже мертвы, когда их кто-то увез, а затем сделал с ними все эти странные вещи?

- Самая безумная хрень, что я когда-либо слышал, - кивнул Винс. – В смысле: красть тела из морга? А потом вот так с ними играть?

- Но тот, кто сделал это, на самом деле их не убивал.

- Нет, они все умерли в результате несчастного случая и просто лежали на своих поддонах.

Случай – это такое страшное слово. Оно означает всё, с чем я боролся всю свою жизнь: неожиданно, грязно, незапланированно и потому опасно. Это слово, из-за которого меня когда-нибудь поймают, потому что, что бы ты ни делал, как бы ни старался, но если может произойти какая-нибудь нелепая случайность, то она обязательно произойдет.

И в этот раз она произошла. Я только вчера вечером заполнил полдюжины мешков для мусора останками относительно невинного человека.

- Значит, это вовсе не было убийствами, - в конце концов выдавил я.

Винс пожал плечами:

- Это все равно уголовное преступление, - сказал он. - Кража трупов, осквернение тел, что-то типа того. Угроза общественному здоровью? В смысле, это должно быть незаконным ".

- Как и переход улицы в неположенном месте, - сказал я.

- Не в Нью-Йорке. Они там постоянно так поступают.

Не могу сказать, что новые знания о правилах дорожного движения в Нью-Йорке прибавили мне оптимизма. Чем больше я думал об этом, тем ближе подбирался к опасной грани настоящих человеческих эмоций, а в течении дня я думал об этом постоянно. Я ощущал странное удушье и неясное беспокойство, от которых не мог отделаться, и даже задумался, не чувство ли это вины? В смысле, если у меня вообще может быть совесть, то не она ли меня сейчас гложет? Это меня нервировало и совершенно мне не нравилось.

Причем всё это было абсолютно бессмысленно - в конце концов, Донцевич ударил Дебору ножом, и не умерла она отнюдь не из-за отсутствия стараний с его стороны. Он был виновен, пусть и не в чем-то непоправимом.

Так почему я должен что-либо "чувствовать"? Люди нередко произносят: "Я сделал что-то, что заставило меня страдать". Но чтобы хладнокровный Декстер сказал нечто подобное? Во-первых, я не испытываю чувств. Что еще более важно, когда я всё же чувствую что-нибудь, то большинство людей сочтет объект моих эмоций отвратительным.

Наше общество не одобряет такие эмоции, как "потребность в убийстве" или "удовольствие от расчленения", а в моем случае наиболее вероятны именно они.

Неужели одного маленького спонтанного убийства оказалось достаточно, чтобы окунуть меня в бурлящее варево человеческих чувств? Мне не о чём было сожалеть – ледяная логика моего могучего ума каждый раз приводила к одному и тому же результату: Донцевич никто не будет оплакивать и он по меньшей мере пытался убить Дебору. Я что, должен надеяться, что она умрет, просто чтобы мне полегчало?

Но это продолжало терзать меня всё утро и день до полудня, когда я заглянул в больницу в обеденный перерыв.

- Привет, - устало сказал Чацкий, когда я вошел в комнату. - Изменений не так много. Она пару раз открыла глаза. По моему, она становится немного сильнее.

Я сел на стул по другую сторону кровати от Чацкого.

Дебора не выглядела сильнее. Она выглядела бледной, почти бездыханной, и скорее мертвой, чем живой. Я видел такое много раз, но не с Деборой. Так выглядели те люди, которых я тщательно выбирал, чтобы отправить в тёмную бездну в награду за те плохие поступки, что они сотворили.

Я видел такое лицо вчера у Донцевича - и хотя я не выбирал его тщательно, я понял, что оно ему действительно подходит. Достаточно того, что он заставил так выглядеть мою сестру.

Здесь не было ничего, способного потревожить гипотетическую душу Декстера.

Я сделал свою работу, изъяв плохого парня из безуминого водоворота жизни и упаковав его в мешки для мусора, где самое место. Это было неряшливо и спонтанно, но даже мои коллеги из правоохранительных органов сочли бы это правильным поступком. Коллеги вроде Израела Салгуэро, которому уже не придётся беспокоить Дебору и вредить её карьере только из-за того, что человек с сияющей лысиной поднял шум в прессе.

Когда я покончил с Донцевичем, я покончил и с этиой неразберихой. Мне слегка полегчало. Я сделал своё дело, и сделал его хорошо, и мой маленький уголок вселенной стал чуть-чуть лучше. Я сидел в кресле, жевал реально отвратительный сэндвич, общался с Чацким и даже застал мгновение, когда Дебора на целых три секунды открыла глаза. Я не был уверен, что она осознаёт моё присутствие, но вид её глаз был весьма обнадеживающим, и я начал немного лучше понимать отчаянный оптимизм Чацкого.

Я вернулся к работе с гораздо лучшим мнением о себе и ситуации в целом. Я слишком поторопился? Какая жалость. Донцевич заслужил то, что я с ним сделал. Дебора поправится без напрягов с отделом внутренних расследований и прессой, всё вернётся на круги своя, и не о чём здесь киснуть.

Это прекрасное радостное чувство сопровождало меня по дороге в участок и длилось до моего кабинета, где я обнаружил поджидающего меня детектива Коултера.

- Морган, - велел он. – Садись.

Я подумал, что очень мило с его стороны пригласить меня сесть в моё же кресло, и сел. Он долго смотрел на меня, жуя зубочистку, торчащую в уголке рта. Его грушевидная фигура никогда не отличалась привлекательностью, особенно в данный момент. Он заполнил своей широкой задницей гостевой стул у моего стола и, помимо зубочистки, обрабатывал огромную бутылку Маунтин Дью. Пятна напитка уже украшали его грязно-белую рубашку. Его присутствие, вкупе с безмолвным взглядом, выражавшим надежду, что я расплачусь и начну в чём-нибудь признаваться, весьма раздражало, если не сказать больше. Поэтому я взял лабораторный отчёт из входящего лотка и начал читать, борясь с искушением зарыдать и свернуться калачиком.

Через минуту Коултер откашлялся.

- Ладно, - сказал он, и я вежливо приподнял брови. - Мы должны поговорить о твоем заявлении.

- О каком?

- О том, когда твою сестру ранили. Уточнить пару вещей.

- Давай.

Коултер откашлялся еще раз:

- Так, ну, расскажи ещё раз, что ты видел.

- Я сидел в машине, - начал я.

- На каком расстоянии?

- Ну, примерно в пятидесяти футах, наверное.

- Угу. Почему ты не пошел с ней?

- Ну, - сказал я, думая, что это не его дело, - не видел смысла.

Он посмотрел на меня и покачал головой:

- Ты мог бы помочь ей. Может быть, помешал бы парню её подколоть.

- Может быть.

- Ты мог вести себя как напарник, - сказал он.

Очевидно, священные узы партнерства по-прежнему сильно давили на Коултера, поэтому я пресёк желание высказаться, и через мгновение он кивнул и продолжил:

- Значит, дверь открывается, и он тыкает ножом?

- Дверь открывается, и Дебора показывает свой значок, - поправил я.

- Ты уверен?

- Да.

- Но ты же сидел в пятидесяти футах оттуда?

- У меня очень хорошее зрение, - возразил я, гадая, каждый ли мой сегодняшний посетитель будет таким же назойливым.

- Хорошо, - сказал он. - И что потом?

- Потом, - сказал я, снова переживая этот момент с леденящей чёткостью замедленного показа, - Дебора упала. Она попыталась встать и не смогла, и я побежал ей на помощь.

- И этот парень, как там его, Данкавиц, он был там все время?

- Нет, - сказал я. - Он ушел, а затем вернулся, когда я приблизился к Деборе.

- Угу, - буркнул Коултер. - Как долго его не было?

- Секунд десять, максимум, - ответил я. - Какое это имеет значение?

Коултер вынул зубочистку изо рта и уставился на неё. По-видимому, выглядела она отвратительно, потому что после недолгого раздумья он бросил её в мою корзину для мусора. И разумеется, промазал.

- Проблема в том, - сказал он. – что отпечатки пальцев на ноже не его.

Около года назад я удалял зуб, и стоматолог дал мне закись азота. Сейчас я на мгновение почувствовал то же головокружение.

- Эээ… отпечатки пальцев...? - наконец, удалось выдавить мне.

- Да, - сказал он, глотнув из своей бутылищи. - Мы сняли его отпечатки при аресте. Естественно, - Он вытер запястьем угол рта. - И сравнили их с теми, что на ручке ножа. И эй. Они не совпадают. И тут я и думаю, какого хрена?

- Естественно, - поддакнул я.

- Так что я подумал, что, если их там было двое? Потому что что ещё это может быть, не так ли? - Он пожал плечами и, к сожалению для всех нас, нашарил очередную зубочистку из кармана рубашки и начал жевать. - Именно поэтому я должен спросить тебя снова, что, по твоему, ты видел.

Он посмотрел на меня с выражением полностью сосредоточенного идиота, и я был вынужден закрыть глаза, чтобы подумать. Я воспроизвёл сцену в моей памяти еще раз: Дебора ждёт у двери, дверь открывается, Дебора показывает значок, а потом вдруг падает, но всё, что я смог разглядеть это профиль мужчины без каких-либо подробностей.

Дверь открывается, Дебора показывает значок, профиль - нет, это всё. Больше никаких деталей. Тёмные волосы и светлая рубашка, но это подходит к половине мужчин на планете, включая Донцевича, которому я засветил ногой в голову мгновение спустя. Я открыл глаза.

- По-моему, это был тот же самый парень, - сказал я, и, хотя по некоторым причинам я не хотел, сообщать ему больше, я это сделал. Он был, в конце концов, представителем Истины, Справедливости и Американского способа жизни, несмотря на свою непривлекательность. - Но, честно говоря, я не могу быть уверен. Это произошло слишком быстро.

Коултер немного опустил зубочистку. Я смотрел на пузырек слюны в углу его рта, в ожидании когда он вспомнит, как разговаривать.

- Значит, их могло быть двое, - сказал он наконец.

- Могло.

- Один из них ударил ножом и убежал внутрь дома в панике, типа: "мля, что я натворил", а другой выскочил наружу посмотреть, и тут ты его вырубил.

- Это возможно.

- Двое, - повторил он.

Я не видел смысла отвечать на тот же вопрос дважды, поэтому просто сидел и смотрел на покачивание зубочистки. Прежние неприятные ощущения были ничем по сравнению с водоворотом беспокойства, закрутившим мои внутренности в узел. Элементарно, Дорогой Декстер: раз отпечатков Донцевича не было на ноже, значит, он не резал Дебору. А раз он не резал Дебору, то он был невиновен, а я совершил очень большую ошибку.

Это не должно было особо беспокоить меня. Декстер делает то, что должен, и только из-за уроков Гарри делает это с теми, кто этого заслуживает. Тёмного Пассажира такие нюансы не волнуют, выбор жертвы так же легко может быть случайным. Удовольствие будет для нас не менее сладким. Способ, который я избрал обусловлен отточенной Гарри ледяной логикой ножа.

Но вполне возможно, что голос Гарри засел во мне глубже, чем я представлял, потому что идея, что Донцевич может оказаться невиновным, вводила меня в штопор. И прежде чем я смог обрести контроль над этим неприятным ощущением, я понял, что Коултер смотрит на меня.

- Да, - сказал я, не вполне понимая, что имею в виду.

Коултер снова бросил изломанной зубочисткой в мусорную корзину, и снова промазал.

- Так где второй парень?

- Я не знаю, - сказал я. И я не знал.

Но очень хотел узнать.