Ключ и замок

Мы с детьми позавтракали в одиночестве, после чего Дункан проводил нас обратно через сад. Мы вернулись в Эвертон, и я отвела детей наверх в классную комнату, продолжать занятия. Трудно сказать, кто из нас был более подавлен. Мальчики не жалуясь отвечали на вопросы и едва подняли глаза, когда вошла Эллен и сообщила, что мистер Дэрроу просит меня зайти к нему в кабинет.

Я петляла по извилистым коридорам Эвертона, и хотя мальчишка с замочными скважинами вместо глаз пропал бесследно, я никак не могла избавиться от ощущения, будто за мной наблюдают. Это чувство заметно усилилось, едва я переступила порог кабинета мистера Дэрроу. Владелец Эвертона встал из‑за письменного стола мне навстречу.

– Миссис Маркхэм.

– Мистер Дэрроу. Вас не было за завтраком. – Я села напротив, и по ноге моей скользнуло что‑то холодное. Я опустила взгляд – и как раз успела рассмотреть, как конец цепи мелькнул и исчез позади стола. С лица моего схлынули все краски, но мистер Дэрроу словно бы ничего не заметил и с места не стронулся. Опершись на ладони, он наклонился вперед: его явно что‑то тяготило. Я сдержала порыв закричать или метнуться за цепью и вместо этого сосредоточилась на собеседнике.

– Мне нужно было о многом подумать, – промолвил он.

– Мне тоже.

Мистер Дэрроу открыл было рот, но слова не шли с языка: он неотрывно глядел мне в глаза, ища что сказать. За его спиной мальчишка с замочными скважинами глаз бесшумно прополз по стене к портрету Лили, обнюхал его, неестественно вывернув шею, так что его отвратительная физиономия была постоянно обращена к нам. Между бескровными серыми губами торчали сломанные зубы.

– То, что произошло вчера ночью… Боюсь, я поставил вас в крайне неудобное положение.

– Не нужно так думать, – отозвалась я, опасаясь, что мой срывающийся голос, чего доброго, выдаст панику, накатившую на меня при виде мерзкого существа, угнездившегося в углу потолка. Я неуверенно накрыла руку мистера Дэрроу своей. Он отстранился.

– Тем не менее я думаю именно так, и есть лишь один способ исправить положение. – Он с размаху сел на стул и отвернулся. – Мне придется отослать вас прочь.

Тревожные мысли о Сумеречье и о жутком существе в образе ребенка разом отступили на задний план. Тягостные слова повисли в воздухе между нами, причиняя острую боль.

– Вы же не всерьез, правда?

– Теперь я понимаю, что бессовестно злоупотребил вашей добротой и вашей дружбой. Это все ради вашего же блага.

– Но я не хочу уезжать. Может быть, с моими пожеланиями тоже стоит считаться? – Я чувствовала, как все ускользает из моих рук – сказочный финал, мое будущее с детьми, счастье Генри, спасение Лили, моя победа над Уотли, – головоломка разваливалась кусочек за кусочком.

– Невозможно! Нужно подумать о детях. О вашей репутации.

– Моя репутация ничуть не пострадала.

– И мне бы хотелось, чтобы так оставалось и впредь. Слуги начнут болтать.

Постепенно я начинала понимать. Гнев разом иссяк, и маска из правил и ограничений, что и так держалась на честном слове, наконец‑то упала.

– Понятно. Разумеется, какая я глупая! Это не моя репутация вас заботит.

– Я не имел этого в виду!

– А вам не приходило в голову, что, возможно, это я злоупотребила вашим доверием?

– Нет, никогда!

– А зря! Возможно, вы просто сильнее меня, потому что я никогда не найду в себе сил отречься от своих чувств к вам.

Он безмолвно глядел на меня во все глаза, открыв рот.

– А кто скажет детям, я или вы? – продолжала я. – Даже вообразить не могу, каково им придется – когда из их жизни заберут еще одну женщину!

– Я сам им скажу.

– Тогда я пошла собираться.

– Пожалуйста, не злитесь! – взмолился он.

– Я не злюсь, идиот. У меня сердце разбито.

Мистер Дэрроу механически зашевелил губами, но не раздалось ни звука. Я отвернулась от него и выбежала из кабинета, демонстративно хлопнув дверью: грохот отрадным эхом прокатился по коридору. А я прислонилась к стене, пытаясь успокоиться, борясь с желанием опустить руки и беспомощно разрыдаться.

Вопреки всем моим заверениям перед Генри я злилась как никогда. Причем не только на него, но и на себя – за то, что купилась на иллюзию. Чрезмерно о себе возомнила, понадеялась на волшебную сказку, а ведь сказки – это только вымысел, наяву они не сбываются. Джентльмены вроде Генри Дэрроу в служанок не влюбляются. Служанок соблазняют – а потом отсылают прочь, растить в нищете своего ублюдка. На этом месте я велела себе прекратить истерику: что это еще за мелодрама? Мистер Дэрроу со мною не вольничал, если не считать того единственного поцелуя в кухне; и да, я остро переживала утрату. Джентльмены, подобные Генри Дэрроу, не на каждом шагу встречаются. Тем досаднее его потерять.

Я размышляла над различными способами удержать его, пока мысли мои не устремились в сомнительном направлении. Как насчет старого доброго шантажа? Я пыталась заставить внутренний голос умолкнуть, но он звучал снова и снова. Тебе могла бы помочь Лили. Она хочет, чтобы вы были вместе. Еще не все потеряно. Я содрогнулась: мне вовсе не хотелось завоевывать или уступать Генри Дэрроу. Я мечтала, чтобы он полюбил меня.

В уголках моих глаз набухли слезы, затуманивая зрение настолько, что я едва не упустила того момента, когда сквозь закрытую дубовую дверь кабинета просунулась голова. Не думая, не размышляя, я коршуном кинулась на нее, ухватила мальчишку с замочными скважинами глаз за шиворот и вытащила в коридор.

Я обмотала цепь вокруг запястья, вздернула мальчишку в воздух, крепко зажала под мышкой и побежала со всех ног по коридору к своей комнате. По пути мне встретилась одна‑единственная горничная – она вытряхивала шторы от пыли, – но я пронеслась мимо нее так стремительно, что на мою добычу она и не взглянула: в конце концов, это существо размерами было примерно с Джеймса. Пленник извивался как червяк, пока я боролась с дверью; но я наконец справилась с замком, захлопнула дверь за собою и плюхнулась на кровать, усадив мерзкое существо к себе на колени.

– И что же теперь с тобою делать? – Книга «Тайны Упокоения» находилась в запертом чемодане в изножье кровати. И даже если бы мне удалось открыть его, не упустив при этом пленника, я понятия не имела, чего ждать от тамошней хозяйки, если я снова появлюсь там вместе с мальчишкой. А тот вырывался и корчился, цепь звякала об пол, медный ключ, закрепленный на последнем ее звене, зацепился за мое платье. Я потянулась за ключом, мой пленник выскользнул и кинулся было к двери. Я изо всех сил дернула за цепь; мальчишка опрокинулся на спину. Шагнув к нему, я уселась ему на грудь и вставила ключ в правую глазницу. Металл провернулся в кости со знакомым щелчком. Существо тут же замерло и заговорило сдавленным андрогинным шепотом:

– Они встречаются по ночам. – Я уже готова была спросить о подробностях, но мальчишка, даже не переведя дух, продолжил вторым, более знакомым голосом: – С какой целью?

– Сопереживания ради. И еще, по‑видимому, пьют чай.

– Очень любопытно. Как бы то ни было, недолго им осталось. Готовься.

– А можно мне забрать портниху?

– Зачем бы?

– Ради вас я облачаюсь в самые разные одежды. Мне бы хотелось, чтобы кто‑нибудь чинил их и латал.

– Как угодно, если исполнишь все, о чем мы говорили.

– Безусловно, мистер Уотли.

На этом мальчишка с замочными скважинами глаз умолк и начал погружаться в пол. Не желая упустить его снова, я намотала цепь на столбик кровати. Цепь туго натянулась, оковы на противоположном ее конце заходили ходуном, уходя в сплошной деревянный настил: мерзкое существо отчаянно пыталось высвободиться.

Невзирая на все прочие мои неудачи, я отчасти утешалась тем, что смогла‑таки удержать пленника и теперь, если понадобится, вернусь в разрушенный замок и передам его хозяйке. Однако сколько проблем еще предстояло решить! Кто поможет мальчикам проститься с матерью? Кто защитит их от Дома‑Сумеречья? На самом‑то деле ответ был прост. Если меня уволят, то я расскажу мистеру Дэрроу о договоренности с его женой. Если Лили сказала мне правду, дверь между Эвертоном и Упокоением необходимо закрыть, и даже если мальчики возненавидят меня за это, я по крайней мере стану утешаться мыслью, что спасла их от того, чего не могла ни вполне объяснить, ни понять.

Подслушанный при помощи мальчишки с замочными скважинами глаз разговор подтвердил, что Уотли задумал недоброе, по крайней мере по отношению к Сюзанне. Что меня ничуть не удивляло, памятуя о том, что своих козней он, по сути дела, и не скрывает. Я немного утешалась тем, что хотя бы отчасти поняла его стратегию. Если в Эвертоне живет один из слуг Уотли, то остается лишь отослать Сюзанну прочь, чтобы уберечь молодую женщину от коварных поползновений, уж в чем бы они ни заключались. А если и впрямь связующее звено между Сумеречьем и Блэкфилдом – это я, тогда надо надеяться, что мой отъезд и исчезновение двери между двумя мирами отвлекут внимание Уотли от оставшихся представителей семьи Дэрроу.

Мне было очень жаль Лили. Она так никогда и не узнает, что произошло. А я, похоже, не в силах спасти ее, какие бы уж виды не имел на нее мистер Уотли. Но я не могла допустить, чтобы ее отношения с детьми продолжались в мое отсутствие: Дом‑Сумеречье слишком непредсказуем.

Я достала из гардероба саквояж и принялась собираться. Сразу упаковать свое добро с глаз долой рука не поднималась, так что я разложила все на постели несколькими грудами и тщательно складывала и перекладывала каждую вещицу до глубокой темноты, как вдруг раздался стук в дверь. Я набросила одеяло на цепь, уходящую в пол, и впустила нежданную гостью.

Эллен выглядела очень усталой.

– Мистер Дэрроу не спустился к ужину. Роланд пошел отнести ему тарелку, а его и нету нигде. Мы обыскали весь дом, но хозяин исчез, и никто не знает, куда он подевался. Что ж теперь делать‑то?

Я повернулась к груде одежды на кровати и попыталась взять себя в руки: сердце невыносимо ныло в преддверии неизбежного отъезда.

– Может, он в деревню зачем‑нибудь отправился?

– Мистер Дэрроу никогда не покидает Эвертона без крайней необходимости и всегда предупреждает о своем уходе. На него такое совсем не похоже.

– А лошади все на месте?

– Да. И экипажи. И велосипеды. Куда бы он ни собрался, он не мог уйти далеко, но по такой погоде он, чего доброго, простудится до смерти. – Настоящие морозы еще не ударили, но с приходом зимы резко похолодало. Очень скоро озера покроются льдом, выпадет снег, в усадьбе начнут готовиться к праздникам. А мне так хотелось провести Рождество в Эвертоне! Я резко приказала себе вернуться к делам насущным: дескать, хватит себя жалеть!

Мы с Эллен вместе спустились в кухню. Там к нам присоединились Роланд, Фредерик, миссис Норман и миссис Малбус, и мы дружно принялись судить и рядить, что теперь делать и высылать ли людей на поиски. Но не успели мы прийти к единому мнению, как позвонили в дверь. На пороге обнаружился мистер Скотт. Мистер Дэрроу тяжело опирался на него.

– Я его на кладбище нашел. Он там, верно, не один час просидел.

И в самом деле, мистер Дэрроу был бледен как смерть. Я в свой черед поддержала его, подставив плечо. Идти он мог, но с трудом. Я помогла отвести его наверх в спальню, а Эллен развела огонь в очаге.

– Что вы с собой сделали? – прошептала я, укрывая мистера Дэрроу одеялом.

– Она мертва. – Вот и все, что выговорил он, и погрузился в сон. Лоб его горел. Я вызвала доктора Барберри. Тот предписал полный покой и велел пить больше жидкости.

Генри пришлось провести в постели несколько дней. Я, закрыв глаза на приличия, заботилась обо всех его нуждах. Дети прибегали и убегали, когда им вздумается, довольные уже тем, что их отец жив и идет на поправку; присматривала за мальчиками Эллен. Слуги могли болтать сколько вздумается, но я твердо намеревалась ухаживать за Генри вплоть до его полного выздоровления и решила, что уеду только тогда, и не раньше.

Неделю спустя после начала болезни я принесла Генри завтрак – и обнаружила, что постель пуста. Я сошла вниз: он был в столовой вместе с детьми. Я хотела уйти незамеченной, но не успела. Генри пригласил меня сесть за стол вместе со всеми. Щеки его порозовели, и даже присущая ему угрюмая суровость словно бы немного развеялась.

– Я так понимаю, вам лучше, мистер Дэрроу?

– Да, благодаря вашим заботам.

– Надеюсь, впредь вы будете так любезны воздержаться от многочасовых бдений на холоде с риском простудиться.

– Я повел себя неосмотрительно. В отношении многих важных вещей. – Он улыбнулся мне слабой улыбкой – не из‑за болезни или усталости, а просто в попытке извиниться.

– Вы так считаете?

– Скажу больше: я был не прав. Надеюсь, вы позабудете мои тогдашние слова.

– Забыть их я не смогу никогда. Но мы еще поговорим об этом – попозже. У нас с мальчиками уроки по расписанию.

– Да, конечно. Как‑нибудь в другой раз.

– Вероятно.

Тем самым все вернулось на круги своя. Место гувернантки осталось за мной. Генри держался отчужденно и так и не поднял глаз от чашки, когда я увела детей в классную комнату. Непросто было вновь взяться за уроки после недельного перерыва, и продвигались мы медленно. Но после четырех часов повторения всего на свете, от падения Древнего Рима до теоремы Пифагора, мои ученики совсем выдохлись и отчаянно нуждались в отдыхе. Чего им хотелось, можно было и не спрашивать. В глазах у них ясно читалась тоска и немая просьба.

Этот перерыв между нашими визитами в Сумеречье выдался самым долгим. Едва Дункан довел нас до крыльца дома, как в дверях возникла Лили Дэрроу – раскрасневшаяся, запыхавшаяся, словно пробежала через всю усадьбу нам навстречу.

– Вы вернулись! – Огромные глаза ее ярко блестели – непонятно, от страха или от радости.

В безыскусном, трогательном порыве она обняла детей и долго не размыкала рук – пока Джеймс не высвободился сам.

– Папа заболел, а Шарлотта за ним ухаживала.

– Мне страшно жаль это слышать. Спасибо, что позаботились о моем муже, – произнесла Лили, не глядя на меня. – Пойдемте же. Боюсь, у меня сейчас занятия с Оливией, но вы можете поприсутствовать. – И Лили повела нас в бальную залу, где Оливия томно танцевала перед миссис Олдрич и ее сыном Дэбни. Почтенная дама остановила Оливию и, взявшись наманикюренными пальцами за плечи девушки, перевела ее руки в более жесткую позицию над головой.

– Танец Неизбывного Страдания требует, чтобы руки постоянно находились наверху, как будто ты поднимаешь к небу луну. Понимаешь?

Оливия втянула щеки и учтиво кивнула, но, заметив, что у нее есть зрители, тут же отбросила церемонии.

– Лили, ты привела детей! Как чудесно!

Пол тотчас же ощетинился:

– Я не ребенок! Мне уже тринадцать.

Он произнес это чуть громче, чем требовалось, и тут же поприветствовал своего друга Дэбни крепким рукопожатием. Нездешне прекрасный отрок рассмеялся – и сердечно, по‑братски, обнял Пола.

– Оливии предстоит бал‑дебют, – объяснила Лили. – А теперь нам следует продолжить урок. Дэбни?

Мальчик отошел от Пола и взял руки мисс Уотли в свои. Юная пара заскользила через бальную залу под счет своей наставницы – изысканным видением золотоволосой, бледнокожей красоты. Когда Лили осталась довольна их успехами (и лишь после одобрения миссис Олдрич), мы сели ужинать.

Мать Дэбни непринужденно болтала с мисс Уотли в одном конце стола, ее сын тихо беседовал с Полом в другом; мы с Лили остались предоставлены сами себе. Джеймс молча жевал, словно бы позаимствовав несвойственный ему мрачный настрой у старшего брата. Если не считать этой мелочи, вечер прошел восхитительно. В процессе трапезы я украдкой поглядывала на Пола. Тот улыбался и смеялся, как детям и положено. В обществе более старшего мальчика он совершенно преобразился, и мне впервые пришло в голову, что в Доме‑Сумеречье наверняка есть хоть что‑то хорошее.

Мать и сын Олдрич ушли сразу после ужина, и, как всегда, Лили проводила нас в наши комнаты. Но на сей раз она поцеловала сыновей на ночь, не подоткнув им одеяла, а книгу сказок так даже и не доставала. Никто не упомянул о перемене ни словом, так что и я тоже промолчала, но было очевидно, что произошел или происходит какой‑то сдвиг – там, где все, казалось бы, застыло в неподвижности.

Я, как всегда, дожидалась Лили в коридоре. Когда она отвернулась от двери ко мне, я поразилась, какой усталой и измученной она выглядит.

– С вами все в порядке? – спросила я. Лили с трудом сдерживала слезы.

– Жизнь никогда не оправдывает наших ожиданий, а смерть – только хуже.

– Что случилось?

– Ничего такого, с чем бы я не смогла справиться. – Она с опаской окинула взглядом коридор, увела меня в мою комнату и закрыла за нами дверь. – Пожалуйста… когда вы уйдете завтра, не возвращайтесь больше.

– Не понимаю. Я обещала вам еще один визит, последний. Что случилось?

– Мне хотелось попрощаться. Я попрощалась. – Она судорожно вцепилась в ручку двери, словно во власти неразрешимых сомнений.

– Но ради детей ли это делается? – спросила я.

– А как иначе? Ради их же собственного блага.

– И что я им скажу?

– Что‑нибудь такое, от чего станет легче.

– Такого еще не придумали.

Лили невесело кивнула и оставила меня размышлять в одиночестве, как бы так сказать мальчикам, что их мама снова их покинула, на сей раз по собственной доброй воле. Эта мысль язвила меня, не давала покоя: я не понимала, почему женщина настолько любящая, настолько решительная согласилась отказаться от всего, за что так самозабвенно боролась. Более того, мои счеты с Сумеречьем тоже еще не сведены.

Переодеваясь в ночнушку, я извлекла на свет дымчатый флакон с ярлыком «РАСЧЛЕНЕН» и поставила его рядом с железным ключом, полученным от мистера Корнелиуса. Я так и не отослала ему доказательство приверженности Уотли делу Эшби. Невзирая на убийство няни Прам и серию нападений на Сюзанну, он помогал своему народу. Разве преступники так себя ведут? Я гадала про себя, поступлю ли дурно и ухудшу ли положение дел и без того скверное, если вступлю в игру более крупную, нежели партия с мистером Уотли.

Мне не спалось. Я вернулась в библиотеку – собраться с мыслями. Я сама не знала, чего ищу. Может, того, что поможет мне отвлечься от горестной судьбы семейства Дэрроу, а может, чего‑то более значимого – наладить то, что выправить, казалось бы, невозможно. Я проглядела названия книг на полках, пока взгляд мой не устремился вверх, к двери на четвертом этаже, что вела в кабинет мистера Уотли. Я поднялась по винтовой лестнице – медленно, неуверенно, не вполне понимая, что задумала. Оказавшись у цели, я взялась было за ручку, но дверь открылась сама собой.

– Миссис Маркхэм. – Из всей одежды на хозяине был только халат. Между удобно распределенными складками проглядывала мускулистая грудь.

– Мистер Уотли.

– Бессонница замучила? – Он усмехнулся мне своей ленивой мальчишеской ухмылкой – живое воплощение самодовольства. Уж не с ума ли я сошла, если могла предположить, будто в хозяине дома есть что‑то хорошее и достойное?

– Вроде того.

– Мне не понять. Я вообще не сплю.

– Вас можно только пожалеть.

– Не хотите зайти?

Я поразмыслила над его предложением. Я представила, как он – с ног до головы в черном – стоит над трупами моих близких: матери, отца, Джонатана – и няни Прам. Доказательствами того, что он в самом деле их убил, я не располагала. Я знала лишь то, что он каким‑то образом забрал их воспоминания о смерти и что один из экспонатов его коллекции был использован против Сюзанны и, по‑видимому, против няни Прам. Но мне по‑прежнему недоставало самого главного кусочка головоломки: почему я? Не говоря ни слова, я переступила порог.

Комната выглядела точно так же, как и прежде. Грудь мистера Уотли мягко сияла внутренним светом точно так же, как и алебастровые статуи, установленные вдоль стен в первой части коллекции. Он прошел дальше, мимо витражных пейзажей, что уводили в реально существующие места, через комнату с деревьями, для которых времена года менялись каждые несколько секунд, и с фонтанами, изваянными из воды, что рассыпались струями жидкого мрамора. Но вот мы добрались до конца и свернули в высокий альков, очень похожий на собор – со сводчатым потолком и кроватью у дальней стены, что напоминала алтарь. Все в целом смотрелось претенциозно и вместе с тем нелепо – и в полном соответствии с характером хозяина.

– Хотите взглянуть на мою настоящую коллекцию?

– А это была не настоящая?

– Конечно, нет! Самые редкие и ценные экспонаты истинный коллекционер на всеобщее обозрение не выставляет. – Мистер Уотли отошел к стене за кроватью, нажал на нужную панель – и открылась потайная дверца. Он скользнул внутрь и исчез в полумраке. Я последовала за хозяином: я знала, что он не причинит мне вреда. Он не станет завершать нашу игру иначе как в эффектном противоборстве. Уж в этом я не сомневалась.

Тайная комната оказалась миниатюрной копией библиотеки, но вместо книг на полках размещались люди, каждый – на подставке с этикеткой. Недвижные, с закрытыми глазами, они словно спали – в ожидании той минуты, когда их пробудят от долгого, печального сна. Там были мужчины и женщины, юные и старые, красивые и безобразные, всех цветов и размеров, на любой случай, на любой вкус. Мне не понадобилось много времени, чтобы отыскать Лили: она стояла, понурив голову, в самом центре экспозиции, точно живая кукла. При виде ее лицо мое вспыхнуло жарким гневом.

Вот, значит, где она спит! Я‑то думала, она ночует в другом крыле дома, может быть, в комнате, примыкающей к спальне Оливии, – или даже поблизости от покоев мистера Уотли, предположила бы я, распознав истинный характер хозяина.

– Ну, как вам? – Глаза мистера Уотли, обычно черные и бездушные, в темноте комнаты отсвечивали нечеловеческим серебристо‑зеленым отблеском.

– Омерзительно, – прошипела я сквозь стиснутые зубы.

– Ну, не без того. Но это все абсолютно добровольно.

– Тем хуже!

– Перед нами – люди исключительные, незаурядные. Они сделали то, что сделали, во имя исполнения своего самого заветного желания.

– И что же это было?

– Смотря по обстоятельствам. Желания‑то у всех разные. Вот вам, миссис Маркхэм, чего бы хотелось больше всего на свете?

– Освободить ее. – Я указала на Лили. – И победить вас.

Мистер Уотли сдавленно хихикнул, и звук этот эхом прокатился по комнате.

– В последнем вы не одиноки. Присутствие живых смертных в Упокоении все больше нервирует друзей мистера Эшби.

– Я не собираюсь здесь задерживаться после того, как остановлю вас.

Мистер Уотли изогнул бровь. Вечная самодовольная ухмылка на его лице сменилась алчным оскалом.

– Вы так в себе уверены?

– Вы меня не запугаете.

– А пожалуй, стоило бы. – Мистер Уотли подошел ко мне вплотную, совсем близко, мускулистой рукой отвел у меня с лица прядь волос. Его прикосновение ощущалось совсем по‑иному, нежели ласка Генри, – грубое, бесчувственное, но исполненное властной силы, так же как его голос и его взгляд. Меня тянуло к нему – и при этом все в нем отталкивало. Я не смела пошевелиться.

– Все, что я когда‑либо любила, у меня отбирали, фрагмент за фрагментом, год за годом, пока я не оказалась здесь. У меня ничего не осталось – мне ли бояться?

– Вы считаете, что ума вам не занимать, но я древнее, чем вы можете себе представить, и гораздо, гораздо могущественнее. Из того, чего нет у меня, у вас есть только смерть. Кое‑кто счел бы это скорее недостатком. И вы думаете, все закончится хорошо?

– Не для вас.

– Я не боюсь проиграть – если проиграю не один. Запомните это, миссис Маркхэм.

– Но в историях все по‑другому. Кто‑то должен победить.

– Безусловно. Но чья это история – моя или ваша?

– Наверное, время покажет. – Я отвернулась от него – я была уверена, что он не причинит мне физического вреда, напав со спины! – и направилась к выходу.

– Удачи вам, миссис Маркхэм. Мне прямо‑таки не терпится увидеть, что будет дальше.

Я прошла через всю длинную комнату, спиной ощущая его взгляд, упрямо не желая обернуться, чтобы проверить, идет ли он за мною. Дошла до двери в библиотеку и прикрыла ее за собою. Но теперь это место уже не дарило мне былого ощущения уюта и покоя. Я вернулась к себе в комнату, сперва проверив, как там мальчики, и, убедившись, что они мирно и спокойно спят в своих постелях и даже не догадываются, что совершила их мать, дабы снова с ними увидеться.

Подобрав дымчатый флакон и железный ключ – они так и ждали меня на постели, где я их оставила, – я подошла к двери спальни. Вспомнились слова мистера Корнелиуса: «Один поворот в любом замке – и я явлюсь».

Я вставила ключ в замок – и повернула. Дверь открылась в сырую, промозглую комнатушку, стены которой покрывала плотная изумрудно‑зеленая пленка. На потолке мелькнула чья‑то тень – и по стене навстречу мне сбежал мистер Корнелиус. Щупальца позади его бороды сложились в подобие улыбки.

– Миссис Маркхэм.

– В Доме‑Сумеречье есть потайная комната, где желающие могут вкусить человеческую смерть. Такое доказательство вас устроит? – И я вручила ему флакон с этикеткой «РАСЧЛЕНЕН».

– Превосходно, просто превосходно. – Он засунул флакон куда‑то в бороду, обернулся, прижался плоским лицом к стене. Из‑под седоватых завитков выдвинулись клешни и вгрызлись в глянцевую зеленую поверхность, кроша и кромсая, – и вот в толстые хоботообразные отростки, что заменяли хозяину руки, упал осколок. Мистер Корнелиус вручил его мне. – Это вам – талисман защиты.

На мою ладонь лег прозрачный диск зеленого янтаря с выцарапанным на нем одним‑единственным иероглифом.

– Что мне с ним делать?

– Всегда держите его при себе. И будьте осторожны, миссис Маркхэм. Уотли это очень не понравится. – И мистер Корнелиус проводил меня к двери. – Пусть никто не скажет, что я – недостойный противник.

Мы расстались, а когда я потянулась вытащить железный ключ из замочной скважины в двери, обнаружилось, что он исчез. Я, признаться, не слишком удивилась. Наша сделка завершена. Я снова предоставлена самой себе. Прижимая зеленый янтарный диск к груди, я забралась под одеяло и впервые за все время, проведенное в Сумеречье, заснула спокойно.