Миссис Уотли

Не привести детей в Сумеречье я не могла. Если я приду одна, мистер Уотли догадается: что‑то не так. А что, если мальчики самостоятельно отправятся искать меня в Упокоение – где ж им защититься от козней мистера Уотли? Я не могла этого допустить. И не сомневалась, что именно Уотли ответственен за все, что случилось в Блэкфилде – равно как и за печальную участь Лили Дэрроу, что прозябает в плену безвольной куклой.

Едва мы переступили порог между лесом и Сумеречьем, стало видно невооруженным глазом: сегодня – особенный день. Плодовые детишки на ветвях деревьев выглядывали из своей кожистой кожуры, держа в крошечных ручонках миниатюрные свечки, – и весь сад превратился в мерцающее, искрящееся море каплевидных звезд. Даже Дункан выглядел иначе – разодетый в черный фрак, он отвесил нам низкий приветственный поклон и проводил нас к роскошному особняку, что сиял изнутри сверхъестественным светом. И смотрелся в кои‑то веки даже гостеприимно.

До нас доносились отдаленные отголоски празднества: смех, громкие голоса, звон бокалов, эхо музыки. Благодаря своевременно доставленному приглашению у меня даже достало предусмотрительности одеть детей сообразно торжественному случаю, хотя ни один не порадовался необходимости вновь облачаться в парадный костюм так скоро после рождественского бала. Для себя я выбрала вечернее платье с высоким стоячим воротником, скрепленным опаловой брошью.

На момент нашего появления убранство бальной залы как раз претерпевало чудесную метаморфозу. Оболочка каменных колонн, что обрамляли массивную залу, пошла трещинами, отпала, и взгляду явились стволы деревьев примерно такого же обхвата. Драгоценные камни, вкрапленные в шлифованный металл стен, осыпались на пол и взрывались вспышками цветного света, к радости или досаде гостей, что пытались вести беседу и попивали коктейли. Из образовавшихся углублений потянулись упругие лозы и поползли вверх по стенам, которые, в свой черед, обрели прозрачность и теперь больше походили на зеркала. Теперь зала скорее напоминала бесконечный лес, а из цемента в швах между белыми и черными мраморными плитами пола проросли цветы.

– Вам не следовало возвращаться. – Рядом со мной, словно из ниоткуда, возникла Лили и зашептала мне на ухо, настойчиво и отчаянно. Но тут ее увидели мальчики – и миссис Дэрроу разом превратилась в их любимую маму: маму, которая никогда не грустит, никогда не расстраивается, всегда собранную, сдержанную и безупречную. Она бы жадно расцеловала обоих, но тут погас свет. Луч прожектора высветил переднюю часть залы: под руку с отцом вошла Оливия в льдисто‑голубом вечернем платье. Тут и там раздались вежливые аплодисменты. Пара обошла залу кругом, а затем мистер Уотли оставил дочь с Дэбни в огромном пустом круге: гости шагнули назад, освобождая дебютантке место. Прекрасный отрок был в дорогом сливово‑черном костюме, что странно контрастировал с его позой: руки вытянуты, голова запрокинута к небу, словно в трансе. Оливия встала рядом, Дэбни обнял ее за шею.

В это самое мгновение я ощутила, как внутри меня всколыхнулась теплая волна, как она поднимается к груди и к горлу. Я уже думала, что не сдержу приступа тошноты, как вдруг губы мои разомкнулись и наружу полился звук, что‑то вроде песни или отдельного ее фрагмента. Я испугалась, что схожу с ума или что мистер Уотли заколдовал меня в отместку за мои дерзкие угрозы в ходе нашей последней беседы. Но вот я оглянулась вокруг и осознала, что все гости поют ту же самую песню, только каждый – свою, отдельную партию, и под гулкими сводами бальной залы рождается гармония в пятистах частях.

Дэбни куда‑то исчез. Оливия задвигалась в лад с нашим напевом, плавно заколыхалась в Танце Неизбывного Страдания. Пять ледяных скульптур, что возвышались над столами с угощением в глубине залы, со скрипом ожили, сошли с пьедесталов и присоединились к девушке на танцевальном полу. Оливия скользила от одной фигуры к другой, сперва томно и неспешно, точно в призрачном сне. Но тут очередная скульптура ударила ее по лицу.

Я в ужасе схватилась за собственную щеку, не в состоянии забыть предыдущую ночь. А Оливия тут же дала сдачи – оттолкнула ударившего ее партнера так резко, что тот опрокинулся и разлетелся на миллион льдистых осколков по всей зале. Это словно бы удручило остальных: они окружили девушку и принялись рвать на ней платье: клочья ткани соскользнули на пол, оставляя плясунью нагой и беззащитной. Скульптуры обступили ее так плотно, что нагота не так явно бросалась в глаза, а пение наше все убыстрялось – и в зале становилось все жарче. Колонны‑деревья, что возвышались тут и там, вспыхнули пламенем; ледяные танцоры растаяли; кожа Оливии пошла пузырями. Жуткое это было зрелище, жуткое и душераздирающее. Я от всей души презирала отца девушки и отчаянно хотела ей помочь, но Лили крепко держала меня, не давая стронуться с места.

Колонны отпылали – и вновь превратились в камень. Оливия, вся покрытая ожогами, похоже, никакой боли не чувствовала. Она дотянулась до затылка, счистила, словно кожуру, длинные лоскуты обгоревшей плоти, и вновь превратилась в пышущую здоровьем юную красавицу, что несколькими минутами ранее вошла в залу под руку с отцом. Лужицы, оставшиеся от ледяных скульптур, сами собою слились воедино, заструились к ней, затем вверх по ее ногам и туловищу, застывая по пути и обретая форму того самого льдисто‑голубого вечернего платья, что было разорвано в клочья.

Наше пение смолкло так же внезапно, как и началось; Оливия низко поклонилась. Из ниоткуда позади нее возник Дэбни и взял девушку за руку. Я зааплодировала – ничего другого мне просто в голову не пришло. Я не знала, что произошло и что все это значит, но зрелище было исключительное. Остальные гости последовали моему примеру, а шеф‑повар, блиставший на достопамятном званом ужине за много ночей до того, протолкался сквозь толпу с тележкой на колесиках и собрал обрывки кожи и потрохов, что разлетелись по залу в финале выступления мисс Уотли. Все это он сложил в хрустальную чашу, Дэбни коротко благословил это месиво, а Оливия принялась здороваться с гостями. Я твердо решила, что закуску в рот не возьму.

Заиграла музыка более традиционная, и общение сменилось танцами. Оливия переходила от одного партнера к другому, кружилась в паре как с мужчинами, так и с женщинами, а иногда и с существами неопределенного пола. Лили танцевала с Джеймсом, на краткий миг позабыв обо всех тревогах и страхах. На моих глазах Пол принял приглашение от Дэбни на медленный вальс.

Я оказалась предоставлена самой себе и провела время не без пользы, наблюдая за прочими гостями. Тут были Бакстеры – они, мигая, появлялись и исчезали, если смотреть на них неотрывно; миссис Олдрич в центре группы нарядных дам явно хвасталась сыном; а вот и Пуддлы – рядом с дебелой фигурой мистера Сэмсона; тот, раскрасневшись, громко хохочет над шуткой мистера Пуддла. Мистер Снит перемещался от одной компании к другой, непрестанно меняя цвет и украдкой поглощая коктейли тех, кто оказывался рядом. Мисс Ярборо стояла в противоположном углу залы в той же самой ячеистой оболочке, как и при первой нашей встрече; на лице ее, пусть и лишенном кожи, застыло отточено‑надменное выражение. Углядела я и мистера Корнелиуса: он стоял в стороне, в кругу странного вида созданий: морды – как у амфибий, шипастые спины топорщатся костяными иглами; и все натужно перешептываются промеж себя. Заметив меня, мистер Корнелиус смущенно извинился перед своими друзьями и вышел из круга мне навстречу. Амфибии подозрительно косились на меня.

– Мистер Корнелиус.

– Миссис Маркхэм. Вот уж не ждал увидеть вас здесь нынче вечером. – Его ониксовые глаза бегали туда‑сюда.

– Нас пригласили.

– Понимаю.

– Позвольте мне еще раз поблагодарить вас за помощь. Ваш талисман оказался весьма действенным.

– Рад это слышать.

Я видела: в моем присутствии он чувствовал себя крайне неловко. Его хоботообразные отростки судорожно сворачивались и распрямлялись, точно он руки заламывал.

Я решительно гнула свое:

– Хотелось бы мне продолжить наше соглашение. Боюсь, игра еще не закончена, а мне уже и ходить нечем.

– Напротив, миссис Маркхэм. Вы сами не осознаете, насколько вы держите игру под контролем… – Он притянул меня ближе; клешни позади бороды сухо защелкали. – Нынче вечером не задерживайтесь здесь допоздна.

Губы мои вопросительно приоткрылись, но тут мистер Корнелиус улыбнулся кому‑то позади меня:

– А, мистер Уотли!

Владелец Сумеречья наблюдал за нами сквозь толпу, усмехаясь знакомой кривой ухмылкой. Он поздоровался с гостем и, взяв мои руки в свои огромные ладони, повел меня в толчею танцоров, даже не испросив позволения.

– Сегодня вечером вы просто ослепительны, миссис Маркхэм.

– А глядя на вас, можно заподозрить, будто вас только что потрепала буря. – Его темные спутанные волосы беспорядочно торчали во все стороны, а костюм, дорогой, как всегда, выглядел неопрятно и неряшливо.

– Пытаюсь быть последовательным.

– Вот он, эффект заниженных ожиданий!

– Занимают меня только собственные ожидания, и ничьи другие, а уж их‑то я всегда оправдываю.

– Вам здорово везет.

– Везение тут ни при чем. Я играю только на выигрыш.

– А если вдруг проигрываете?

– Я сообщу вам, если такое однажды произойдет.

– Чего доброго, очень скоро.

– Вы так считаете?

Музыка достигла крещендо, Уотли рывком притянул меня к себе. Я жарко вспыхнула. Попыталась отстраниться, но он крепко держал меня, не отпуская, пока не счел, что с меня достаточно. А тогда подмигнул – и отступил в толпу. Я огляделась в поисках Лили, но Уотли уже шел по направлению к ней. Вот он прошептал что‑то Лили на ухо, она горестно кивнула, и мистер Уотли замахал музыкантам, веля прекратить играть. И во всеуслышание обратился к гостям:

– Друзья мои, благодарю вас всех за то, что почтили нас своим присутствием в этот знаменательный день: моя дочь Оливия достигла зрелости и вступает в самостоятельную жизнь, дабы оставить свой след в истории миров. Родителю порою так трудно отпустить детей на волю, но я счастлив сообщить, что обрел утешение, ибо вскоре вступлю в новый брак. Позвольте представить вас всех будущей миссис Уотли. – Он завладел рукою Лили, толпа взорвалась аплодисментами, но послышался и недовольный ропот, в котором отчетливо прозвучал короткий возмущенный вопль Джеймса. Мальчуган в полной растерянности глядел на меня и брата.

– А как же папа? – всхлипнул он.

Мистер Уотли изо всех сил попытался изобразить сочувствие, но тон взял слишком покровительственный:

– Милый мой мальчик, твой папа жив, а мама умерла. Им никак не возможно быть вместе.

Но Джеймс ничего не желал слышать. В слезах он выбежал из бальной залы.

– Джеймс! – Лили кинулась за ним.

Внезапно у самого моего уха знакомо защелкали клешни мистера Корнелиуса.

– Забирайте их и не возвращайтесь. Ну же. Бегите.

В стену с грохотом ударился стул. Бокал со звоном разбился о плиточный пол. В зале повисла тишина; приглашенные гости в смятении озирались по сторонам.

И тут раздался пронзительный визг.

Какая‑то женщина указывала на тело Дэбни Олдрича: тот тяжело опустился на пол, схватившись за горло, где зияла глубокая рана, пытаясь соединить вместе ее бескровные края. Слизистые внутренности его настоящего тела, того, что пряталось внутри ангельского человеческого обличья, полились наружу и потекли по груди. Тварь с мордой амфибии воздвиглась над ним, выплюнула кусок его плоти и торжествующе взревела.

В бальной зале воцарился хаос. Пол таращился на друга, открыв рот; от потрясения он словно утратил дар речи. Он потянулся было помочь Дэбни подняться, но я схватила Пола за руку и побежала сломя голову, подальше от друзей Уотли. А те уже рвали друг друга на части, тела валились на пол, не мертвые, не умирающие – просто разорванные на куски. Вся толпа разом ринулась к выходу; у дверей возник затор. Но вот мистер Корнелиус, расшвыряв гостей, освободил нам проход.

– Помните, что я сказал. – Он кивнул мне – и в следующий миг кинулся в драку. Борода его разошлась надвое, открыв взгляду омерзительный клубок острых и грозных придатков, которыми он и впился в мясистую шею мистера Сэмсона.

Мы с Полом мчались по дому, из одной комнаты в другую, по извивам коридоров, пока не оказались у выхода и не выбрались наружу. Мы сбежали вниз по ступеням в сад: там ждали Лили и Джеймс. Мальчуган больше не желал знаться с мамой, но времени решать еще и эту эмоциональную проблему у нас не было.

– Я хочу домой, – объявил он. Пробегая мимо, я ухватила за руку и его.

Пальцы Пола крепче сжали мое запястье. Мальчик с трудом переводил дух после нашего панического бегства.

– А как же мама?

– Лили, ты идешь с нами! – крикнула я через плечо. Но миссис Дэрроу обреченно покачала головой:

– Не могу. Вы же знаете, я не могу!

Но тут хаос бальной залы выплеснулся в сад. Из окна второго этажа вышвырнули чье‑то тело, а нападающий выпрыгнул вслед за жертвой и продолжал сладострастно рвать ее в полете, еще даже не приземлившись в траву.

– Думается мне, можете. – И мы все четверо бросились прочь, петляя меж деревьев.

Лили едва не плакала.

– Но я не готова, – отчаянно воззвала она.

Джеймс, похоже, смягчился, видя мать в столь несчастном состоянии: перед лицом ее горя весь его воинственный настрой куда‑то улетучился. А впереди уже клубилась стена тумана.

– Мистер Уотли обречен, вы здесь оставаться не можете. Но мы можем попрощаться здесь, если хотите, – предложила я.

– Мне так страшно.

– Мальчики будут с вами до конца. Вам ведь этого хотелось?

– Мне хотелось иметь больше времени. Мне так многому хотелось вас научить, – промолвила она, беря руки сыновей в свои. – Женитесь по любви. Посмотрите мир. – Мы подошли вплотную к туманной завесе, отделяющей живых от мертвых. – Дорожите каждым днем, проведенным со своими детьми. Не давайте отцу отчаиваться. Цените каждое мгновение. – Лили расцеловала мальчиков; все трое не сдерживали слез.

– Обязательно, мамочка, – заверил Пол. Лицо его раскраснелось от двойного напряжения: от бега и от рыданий.

– Не знаю, что со мною станется, но знаю, что бесконечно люблю вас обоих, – всхлипнула Лили. Слова ее, срываясь с губ, словно дробились на отдельные звуки. Вот она кивнула мне, и все четверо мы переступили порог между Сумеречьем и Эвертоном.

Но на сей раз в тумане обозначилась фигура.

– Боюсь, я не могу вас пропустить. – Мистер Сэмсон сам на себя не походил. С него полностью сорвали его человеческое обличье, если не считать лица, и теперь он представлял собою сморщенную массу алой плоти и членистых отростков.

– Мы возвращаемся домой, сэр, – заверила я. – С Упокоением мы покончили.

– Но мы еще не покончили с вами. Нам в Упокоении смертные необходимы. Грядет возмездие за то, что произошло нынче вечером.

По телу его волной пробежала дрожь, и четыре бескостные конечности, извиваясь, заскользили по земле к нам. Я пинком отбросила их прочь, а Лили накинулась на мистера Сэмсона с кулаками. Тот швырнул ее наземь, точно тряпичную куклу. Я забежала сзади и прыгнула ему на спину, ткнула пальцами в то, что, по моим расчетам, было его глазами, надавила что было мочи, но удержаться не сумела. Он стряхнул меня в траву, я ударилась головой о что‑то твердое. Перед моими глазами заплясали звезды, и я потеряла сознание; губы мои непроизвольно повторяли имена семейства Дэрроу, пока надо мною клубились белесые вихри. Но вот я услышала, как кто‑то меня зовет – сперва совсем тихо, но мало‑помалу голос набирал силу и плотность, точно ответное эхо.

– Шарлотта?

Я открыла глаза. В небе розово‑фиолетовыми кровоподтеками растекались сумерки.

– Шарлотта? Да что, ради всего святого, на вас такое надето? – Надо мною склонился Генри, и я осознала, как глупо мы, должно быть, выглядим – разодетые в пух и прах посреди зимнего вечернего леса. Я порадовалась, что на мне платье с высоким воротником и что опаловая брошь крепко скрепляет воротник у самой шеи. И тут я вспомнила…

Я резко села и зашарила руками по земле. Джеймса с Полом нигде не было. Позади переплетения взбугрившихся корней тянулась тропа – самая обычная тропа, уводящая в глубину леса. Туман исчез. С замирающим сердцем я трижды обвела взглядом окрестности.

– Мы пошли вас искать. Вас не было много часов, – объяснил Генри, сам не свой от тревоги. – Мы беспокоились, что… – Он рывком поднял меня на ноги. – Где дети?

– Они только что были со мной! – хриплым от ужаса голосом выговорила я. И в изнеможении привалилась к нему, не в силах даже осмыслить происшедшее – а уж тем более облечь в слова. Но Генри вновь задал мне тот же самый леденящий душу вопрос:

– Шарлотта, где мои дети? Что случилось?

С губ моих сорвались слова, но я их уже не слышала. Голос мой сорвался, а вместе с ним и весь мой мир разлетелся на куски.

– Они исчезли.