Глава 26. К исходу второго дня комендант понял, что ему уже осточертело проигрывать Сент-Виру в шашки

К исходу второго дня комендант понял, что ему уже осточертело проигрывать Сент-Виру в шашки.

— Новичкам всегда везет, — кивнул Ричард, — кроме того, мы играем на интерес, так что вам не о чем беспокоиться. Ну же, давайте! Еще одну партию.

— Нет уж, — покачал головой комендант. — Я лучше пойду погляжу, кто пришел вас навестить на этот раз. Ну как же люди не понимают: приказы есть приказы, их не меняют час от часа! При этом если бы я брал все взятки, что мне предлагают, я бы уже давно мог уйти в отставку и уехать в деревню.

— Что поделать, — развел руками Ричард, — Теперь на меня мода.

Камера утопала в цветах, отчего напоминала театральную ложу. Если в дар приносили вина и яства, их приходилось отвергать — они могли быть отравлены. Рубахи, букеты и платки Ричард с удовольствием принимал, после того как они подвергались тщательной проверке: нет ли внутри записки. Тело Горна еще не успело остыть, а Сент-Вира уже чествовали как героя. Подобное показалось бы признаком дурного вкуса, если бы фигура мечника не была всегда объектом пристального внимания городской знати. Теперь все с нетерпением ожидали заседания Совета, на котором, наконец, предстояло выяснить, кто же является патроном Ричарда и подлинным виновником смерти Горна. Известность приобрел даже опустевший особняк Горна; нобили проезжали мимо него по несколько раз, разглядывая стену, через которую перелез Сент-Вир, и окна комнаты, в которой «все произошло». К герцогине Тремонтен то и дело заходили гости, спрашивая Дэвида Кампьона — инициатора предстоящего заседания, однако им неизменно отвечали, что его нет дома.

Большую часть дня Алек обычно спал в комнате с задернутыми занавесками. Герцогиня в четко установленные часы отправляла ему подносы с изысканными кушаньями, и тогда Алек вставал и трапезничал. Вина Диана давала ему мало. По ночам он бродил по дому или, затворившись в библиотеке, читал взятые с полки наугад книги, кое-что записывал на бумаге, а потом ее рвал. Он нашел один из первых экземпляров запрещенной монографии «О законах природы» и дважды механически ее прочитал, не понимая ни слова. Ему очень хотелось все бросить и кинуться в Приречье, но его удерживало от этого шага лишь одно — осознание того, что Ричарда там нет.

Всякий раз, когда к Диане приходил лорд Феррис, ему так же отвечали, что герцогиня отсутствует. Однажды Феррис встретил ее на приеме, на который пришел специально, зная, что она там будет. Она показалась ему, как и прежде, обворожительной, но прежнее кокетство куда-то исчезло. В ее словах и выражении глаз больше не чувствовалось тонкого намека, ну а намеков самого Энтони герцогиня предпочитала не замечать. Ему хотелось накричать на нее, ударить, сомкнуть пальцы на тонкой, лебяжьей шее, но кругом были люди, и он не мог начинать ссору, не имея на то никакой очевидной для всех причины. Тонкие черты ее лица, чистая нежная кожа приводили Ферриса в бешенство, которого он не знал в то время, что они провели вместе. Он страстно желал провести руками по шелковой ткани, прикрывавшей ее грудь, обнять Диану за талию и привлечь легкую как пушинку женщину к себе. Сейчас он чувствовал себя как бедняк, наблюдающий сквозь ограду парка за веселящимися аристократами и ощущающий при этом беспомощность и печаль, от которой никак не избавиться. Он знал, какой проступок он совершил, но не понимал, как она о нем узнала. Впрочем, даже если она и не проведала об этом, он все равно не смог бы и дальше жить с ней, жертвуя своей независимостью. Вот уже три года он ходил у нее в подмастерьях. Она научила его любви и тонкостям политических игр. Именно благодаря ей он стал тем, кем сейчас являлся. Он сполна с ней расплатился, отстаивая ее интересы в Совете, покуда сама герцогиня спокойно сидела в своем особняке в центре города — очаровательная Диана, радушная хозяйка, которой все восхищаются и которая, как всем известно, совершенно не интересуется политикой.

Феррис силился вспомнить, как она избавилась от его предшественника. Она старалась хранить свои романы в тайне. В городе было полно ее друзей; возможно, некоторые из них, как и Феррис, некогда ходили у нее в ученичестве, но нашли в себе силы расстаться с ней более достойно. Энтони не сомневался, что на смену ему должен прийти Годвин. Чтобы от него избавиться, Феррис счел разумным помочь Горну совершить эту глупость с дуэлью. Если Энтони был прав, и Диана испытывала к Годвину интерес, значит, она также может злиться на Ферриса из-за молодого нобиля, хотя любая другая женщина, правда, не таких масштабов личности, была бы польщена его ревностью. Но опять же, как она обо всем узнала? Решила с ним поиграть? Не стоит ли обрушиться на нее с упреками? Или следует ждать, когда она в открытую даст ему отставку? Феррис пришел к выводу, что это, собственно, уже произошло, но причиной тому не Годвин, а этот ее молоденький родственничек, этот юный наглец с высокими скулами. Феррис заглянул в списки геральдической палаты, него глаза расширились. Лорда Дэвида и Диану действительно тесно связывали узы кровного родства. Однако, когда речь идет о герцогине, ни в чем нельзя быть уверенным.

Лорд Феррис пытался через посредников связаться с Сент-Виром, однако все усилия его доверенных лиц не увенчались успехом. В конечном итоге Энтони пришлось сдаться из опасений, что его заинтересованность в мечнике станет очевидной. По какой-то причине, покуда Энтони непостижимой, Диана отправила своего родственника на помощь Сент-Виру. Феррис не сомневался, что на дознании Сент-Вир понял его намек и уже был готов ответить на предложение согласием, но тут вмешался этот Тремонтен. Как же Феррису хотелось знать, что за игру ведет Диана! Может, ей самой нужен Сент-Вир. Такое объяснение представлялось самым простым. Однако Феррис не собирался отступать от своего плана. Если он лишился поддержки Дианы, борьба за пост Великого канцлера будет более тяжелой, но это не значит, что бой уже проигран. Если Сент-Вир действительно понял, что Феррис хотел ему сказать, у дракон-канцлера имелся шанс привлечь мечника на свою сторону в самом начале заседания Совета. Кроме того, с чего Сент-Виру слушать посланника герцогини, который, совершенно очевидно, хотел заполучить мечника для дома Тремонтенов? Феррис намеревался предложить Сент-Виру свободу, покровительство и работу. Что сулил мечнику союз с Дэвидом Александром Кампьоном — дракон-канцлер понять не мог.

В Зале Совета, некогда носившем название Княжеского, царила праздничная суета. Сегодня сюда явились все нобили, имевшие право принимать участие в заседании. Аристократы сидели, стояли, толкались в поисках места, опершись на скамьи, беседовали с друзьями двумя рядами ниже или отдавали слугам распоряжения принести еще апельсинов. Запахи цитрусовых и шоколада, смешавшись друг с другом, перекрыли более присущие залу ароматы вощеного дерева, потолочной пыли и людского тщеславия. Заседание начиналось рано утром, и нобили, не привыкшие обходиться без завтрака, не собирались так просто сдаваться.

Лорды Холлидей, Феррис, Монтаг, Арлен и другие члены суда пэров не принимали участия в общем веселье. Они сидели за столом на подмостках, располагавшихся в самом конце зала, возле стены, отделанной деревянными панелями. Члены Внутреннего совета были одеты в синие мантии. Арлен и герцог Карлейский особенно потрясали присутствующих богатством нарядов. Лорда Дэвида Кампьона видно не было.

— Как вы думаете, — обратился Холлидей к Феррису, обведя взглядом сутолоку, царящую в зале, — пока все в сборе, не удастся ли нам принять закон-другой?

— Нет, — решительно ответил Феррис, — но, если хотите, можете попытаться.

— Куда подевался Тремонтен?

— Надеюсь, вы не думаете, что он снова заблудился? — вступил в разговор Монтаг.

— Кто знает. — Холлидей снова посмотрел на толпу нобилей. — Пожалуй, нам лучше приступить к делу, а то они с минуты на минуту начнут друг в друга швыряться апельсинами. — Он склонился к помощнику: — Крис, передайте герольдам, чтобы они призвали присутствующих к тишине. Потом ступайте к коменданту тюрьмы — скажете, что мы готовы к рассмотрению дела Сент-Вира.

* * *

Ричард вместе с комендантом терпеливо ждал в аванзале, под завязку набитом стражниками.

— Честное слово, — уверял комендант своего подопечного, — вы отродясь не видали таких кинжалов, какие имелись у того иноземца. Каждый размером с локоть, а уж сбалансированы они, ну боже мой…

Закончить ему не дали, двустворчатые двери распахнулись так, словно аванзал был тюремной камерой, и перед взорами находившихся там людей предстало величественное зрелище: зал высотой в четыре человеческих роста с высокими окнами, сквозь которые лился солнечный свет, окрашивая золотом изразцовую отделку и резное дерево. Прежде чем вступить в эти врата, комендант отряхнул колени, а Ричард одернул камзол.

С близкого расстояния картина производила еще более головокружительное впечатление. Ричард был потрясен стенами, отделанными столетним дубом, витым орнаментом, покрытым свежей позолотой, амфитеатром лиц, огромным количеством людей в нарядах всех цветов радуги и гулом, напоминавшим рев моря. Мечник увидел, что по трем сторонам стоят скамьи, где расселись нобили, а четвертую занимал стол, за которым устроились пэры, проводившие дознание. Алека среди них не было. Но он наверняка здесь. Ричарду стало интересно, что его друг наденет на этот раз. Опять то зеленое платье, расшитое золотом? Коль скоро Алек заключил союз с герцогиней Тремонтен, он должен принять участие в заседании. Сент-Вир представил, как славящаяся своим умом герцогиня одаривает Алека тем же долгим, оценивающим, но вместе с тем и веселым взглядом, каким удостоила в театре Ричарда, и мурлыча произносит: «Так, значит, у тебя все-таки хватило ума отказаться от прозябания в бедности? Как кстати! У меня есть для тебя дело…» Но в чем суть этого дела? Ричард терялся в догадках. Видимо, направив Алека на Совет, она тем самым хотела заявить во всеуслышание о его возвращении. Несомненно, в ее отношениях с Феррисом наметилась трещина, не исключено, что она решила отказаться от плана устранения Холлидея и послала Алека, чтобы остановить Сент-Вира. Ричард вполне допускал, что, если за спиной Алека стояла герцогиня, друг смог бы вытащить его из передряги ничуть не хуже Ферриса, причем цену за это пришлось бы заплатить меньшую. Вряд ли Алек стал бы желать Ричарду зла.

Ричарда усадили на стул лицом к судьям. Все внимание пэров переключилось на него: Холлидей с мрачным видом рассматривал мечника, взгляд Ферриса был холоден, а герцог Карлейский в открытую пялился на Сент-Вира. Увидев Ричарда, лорд Монтаг изумленно поднял брови, усмехнулся и одними губами произнес: «Отличная рубаха». Сидевшие позади мечника нобили делились друг с другом впечатлениями. Ричарду стало не по себе от такого количества незнакомцев за спиной, однако лица судей оказались ничуть не хуже зеркала — по ним он видел, что происходит в зале. В облике Холлидея явно читалось раздражение. Великий канцлер с нетерпением дал знак, и герольды застучали молоточками, призывая к тишине.

Постепенно гвалт сошел на нет, в зале зашикали, а кто-то довольно громко произнес: «Смотрите, начинается!» В зале воцарялась тишина, так, как бывает в помещении, битком набитом народом: послышались шарканье ног, скрип скамеек, шорох одежды, ропот голосов сменился убаюкивающим журчанием — и все стихло. В наступившем молчании раздался звук шагов, который звоном отражался от покрывавшей пол плитки.

В дальнем конце зала появилась высокая фигура, решительным шагом направившаяся к столу, за которым сидели пэры. Когда Ричард разглядел, кто это, у него перехватило в горле. Алек, как обычно, оделся в черное, только на этот раз в наряд из бархата. Ярко сверкали начищенные до блеска пуговицы. Края белоснежной рубахи отделаны серебряной шнуровкой; в ухе, к великому изумлению Ричарда, поблескивал бриллиант.

Алек был бледен, словно совсем не спал. Он прошел мимо Сент-Вира, даже не взглянув на него. Друг поднялся на возвышение и занял свое место за столом.

Герцогиня подробно объяснила родственнику, когда именно ему следует появиться в зале. Ему очень не хотелось приходить до начала заседания, ведь тогда бы ему пришлось разговаривать с остальными членами суда пэров. Алек сидел между лордом Арленом и герцогом Карлейским, неподалеку от Великого канцлера и лорда Ферриса.

Шепоток, поднявшийся в зале, грозил снова перерасти в гул. Герольды тут же призвали к тишине, и начался допрос.

Уткнувшись в протокол, лорд Холлидей зачитал вопросы, звучавшие на дознании, и Ричард повторил ответы на них. В какой-то момент один из зрителей выкрикнул: «Громче! Ничего не слышно!»

— Я не актер, — ответил Ричард.

Он был раздражен, поскольку сейчас из него делали именно лицедея. Мечник ожидал, что Алек сострит насчет цветов, причитающихся подсудимому от почтеннейшей публики, однако за дело взялся Холлидей:

— Отодвиньте стул на несколько шагов назад. Звук будет распространяться лучше.

Мечник послушно сделал так, как ему велели, и обнаружил, что теперь его слова, отражаясь от высокого потолка, разносятся по всему залу. Строители все предусмотрели.

— Благородные лорды, — наконец, обратился Холлидей к Совету, — вы заслушали допрос мечника Ричарда, по прозванию Сент-Вир, учиненный судом пэров, дабы выяснить обстоятельства смерти Аспера Линдли; покойного лорда Горна. У нас не осталось сомнений, что таковой мечник умышлял против покойного лорда Горна и является виновником его смерти. Но вопросы чести благородного дома чрезвычайно важны и должны рассматриваться со всей серьезностью. Мы благодарим всех вас зато, что вы нашли возможность прийти на Совет, и призываем вас к молчанию, ибо сейчас прозвучит трехкратное обращение.

Холлидей кинул взгляд на лорда Арлена, который сидел откинувшись на высокую спинку кресла. Несмотря на кажущуюся расслабленность, лорд был напряжен до предела, и присутствующие, почувствовав это, замерли, боясь проронить хоть слово. Арлен вскинул голову и обвел глазами зал, обшарив внимательным взглядом все закоулки. Казалось, никто и ничто не ускользнуло от его внимания — лорд увидел всех, начиная от мужчин, сидевших с торжественным видом в первых рядах, и заканчивая молодыми людьми, азартно спорившими в закутке, где, как они полагали, их никто не заметит.

Наконец, все услышали сухой четкий голос Арлена:

— Властью сего Совета и суда пэров, возглавляющего таковой, а также во имя чести и достоинства каждого присутствующего здесь, я призываю человека, обладающего землями и титулом, что носил его отец и каковой сей человек желает передать сыновьям, встать и назвать себя, если вопрос защиты его чести или чести его дома имел отношение к смерти Аспера Линдли, покойного лорда Горна.

Когда призыв прозвучал в первый раз, Ричард почувствовал, как по спине пробежал холодок. В зале наступила гробовая тишина, а мир за его пределами, казалось, прекратил свое существование. Когда Арлен повторил обращение, Ричард услышал, как в зале заерзали, будто кто-то собирался встать, однако никто так и не поднялся. Прежде чем бросить клич в третий раз, Арлен дождался тишины. Ричард закрыл глаза и вцепился в стул, чтобы не вскочить и не ответить на призыв. Его честь никого здесь не заботила. Когда Арлен обратился к залу в третий раз, ответом ему стало все то же молчание.

— Мэтр Сент-Вир!

Ричард открыл глаза, обнаружив, что к нему обращается Бэзил Холлидей. Великий канцлер говорил тихо, однако его голос слышали все присутствующие:

— Мэтр Сент-Вир, позвольте спросить вас в последний раз. Вы можете указать на вашего патрона, возжелавшего смерти лорда Горна?

Ричард кинул взгляд на лорда Ферриса. Феррис устремил на мечника взгляд, в котором читалась фраза: «Ну же, назовите меня!» Лицо лорда застыло от тщательно скрываемого отчаяния. В его глазах Ричард увидел потаенный приказ, и это мечнику не понравилось. Сент-Вир глянул на Алека. Алек со скучающим видом смотрел куда-то поверх его головы.

— Нет, не могу, — наконец ответил Сент-Вир.

— Да будет так, — решительный голос Холлидея разрушил наведенные Арленом чары. — Есть ли желающие что-нибудь добавить к прозвучавшему здесь?

— Разумеется, есть, — как по сигналу поднялся Алек.

По залу пронесся вздох. Алек поднял руку.

— Вы позволите? — спросил он сидевших за столом пэров и, когда они кивнули, спустился с возвышения и подошел к Ричарду.

Мечник увидел, как направлявшийся к нему друг запустил руку за пазуху. Сверкнул металл. Неужели кинжал? Ричард резко выставил вперед руку, чтобы отразить удар.

— Что, испугались? — ехидно спросил Алек. Он остановился в нескольких футах от мечника, зажав в пальцах золотой медальон Тремонтенов. Несколько мгновений спустя Алек бросил его Сент-Виру. — Скажите мне, — растягивая слова, произнес Алек, — да погромче, чтобы все слышали… Вам знакома эта вещица?

Ричард повернул медальон. Он был в руках Ферриса в ту ночь, когда они беседовали в Приречье в таверне у Розалии. Феррис показал его, чтобы рассеять сомнения мечника и убедить его взяться за работу, суть которой в тот раз так и не изложил. Работа, которая сводилась к устранению Холлидея. Работа, от которой его отговаривал Алек. Если он сознается, что видел медальон, то при всех укажет на дом Тремонтенов.

— Вы уверены… — начал было он, но Алек его тут же перебил:

— Душа моя, я слышал о вас очень много самых разных возмутительных сплетен, однако мне никто никогда не говорил, что вы страдаете глухотой.

Вот оно что. От него хотят, чтобы он указал на Ферриса. Союз Тремонтенов и Ферриса распался. Тремонтены станут отрицать, что имеют какое-либо отношение к заговору против Холлидея. Или, возможно… Возможно, они вообще были к нему непричастны!

— Да, — произнес Ричард, — я видел этот медальон.

— Как интересно. И где же?

Тон голоса Алека, показная неприязнь отчаянно напоминали мечнику день их первой встречи. Тогда безумная отвага и едкие шутки незнакомого юноши пленили Ричарда. Теперь он знал Алека лучше: вполне достаточно для того, чтобы понять — сейчас друг испытывает страх и отчаяние. Алек стоял так близко, что Ричард чувствовал ароматы недавно выглаженной одежды, сладкого лимона, которым его умастил брадобрей, и примешивающийся к ним резкий, знакомый до боли запах пота. Сент-Вир ощутил приступ головокружения и, к своему ужасу, — отчаянной страсти к этому нобилю в черном бархате. Набравшись смелости, он глянул Алеку в глаза, но друг смотрел мимо.

— Я его видел… ну, то есть медальон Тремонтенов… несколько месяцев назад, в Приречье. Мне его показал один человек… доверенное лицо Тремонтенов…

— Доверенное лицо Тремонтенов? — повторил Алек. — Неужели? С чего вы взяли? Может, вам просто хотели сбыть краденое?

«Точно, Алек!» — подумал Ричард. Впрочем, вероятно, нобили представляли Приречье именно так.

— Этот человек предложил мне работу, — ответил Ричард.

— Вы его узнали?

— Нет. Я никогда прежде его не видел.

— Вы бы его узнали, если бы встретились с ним снова?

— Не уверен, — мягко ответил мечник. — Мы с ним виделись один раз. Кроме того, мне показалось, он не желал, чтобы я его впоследствии узнал.

— Вот как? Неужели? — с удовольствием произнес Алек. Ричарду показалось, что они ведут показательный бой с кучей красочных финтов, из тех, что так любят зеваки. — И отчего вам так показалось? Этот человек был в маске? — Они оба знали, что сейчас произойдет, и это понимание сблизило их.

— У него была повязка, — ответил Ричард, — на левом глазу.

— Повязка, — громко повторил Алек, — у доверенного лица Тремонтенов на глазу была повязка.

— Однако, — умильно добавил Ричард, — такие повязки имеются у многих людей.

— Да, — согласился Алек, — это действительно так. Подобного доказательства вряд ли достаточно, чтобы осудить человека, который солгал, заявив, что представляет интересы Тремонтенов в деле о защите чести, однако я все-таки попробую. — Он повернулся к сидящим за столом. — Дозволит ли мне суд пэров вызвать в качестве свидетеля Энтони Деверина, лорда Ферриса, дракон-канцлера нашего государства.

Несмотря на то, что Алека прекрасно слышали, на некоторое время воцарилось молчание.

Феррис поднялся медленно и плавно, действуя словно хорошо смазанный механизм. Он спустился по ступенькам и встал рядом с Алеком напротив Ричарда.

— Итак, мэтр Сент-Вир, — произнес Энтони.

Не вызывало сомнений, что он хочет напугать Ричарда. Ричард увидел в глазах канцлера огоньки безумия, куда более яростного и неукротимого, чем то, которое иногда охватывало Алека во время самых ужасных приступов. Казалось, с одной стороны, лорд Феррис еще не верит, что ему нанесли поражение, а с другой — верит в это поражение столь неистово, что готов отрицать его до последнего.

— Милорд, — нежно обратился Ричард к Алеку, и на этот раз другу ничего не оставалось, кроме как снести подобное обращение, — спрашивайте, что хотели.

— Не с этим ли человеком вы встречались в Приречье? — обратился к мечнику Алек.

— С этим, — ответил Сент-Вир.

Алек повернулся к Феррису. Сейчас тело друга было настолько напряжено, что он даже не мог дрожать от волнения. У него изменился голос, сделавшийся мечтательным, словно судебный процесс околдовал и заворожил Алека:

— Милорд Феррис, дом Тремонтенов обвиняет вас во лжи. Будете ли вы отрицать свою вину?

— Во лжи? — Феррис повернул голову, вперившись в молодого человека здоровым глазом. — Некоторые факты я действительно отрицать не стану. — Тонкие губы растянулись в кислой улыбке. — Я не отрицаю, что встречался в Приречье с достопочтенным Сент-Виром. Я не отрицаю, что показывал ему медальон Тремонтенов. Однако, господа, — он повернулся к столу, и его голос зазвучал увереннее, — каждому из вас по силе назвать иную причину моего поступка.

Ричард открыл рот и тут же его закрыл. Феррис намекал на то, что приходил к мечнику, чтобы договориться об убийстве Дианы.

— Сент-Вир не работает на свадьбах, — промолвил Алек.

Знакомые слова несколько рассеяли напряжение в зале:

— На свадьбах не работает, заказы на женщин не принимает, показательных боев не проводит, — с унылым видом перечислил Монтаг.

— Очень хорошо, — обратился Алек к Феррису. Голос молодого нобиля звенел от напряжения. — Коль скоро мечник отказался от задания, в чем я нисколько не сомневаюсь, зачем вы дважды посылали к нему на переговоры свою служанку по имени Катерина Блаунт?

Феррис резко выдохнул через нос. Так вот куда она подевалась — побежала к своей сопернице Диане. Эта шлюха понятия не имеет о гордости. Наверняка именно она все разболтала, иначе как герцогине стало известно о ее встречах с Сент-Виром? Итак, Диана все знает, ну и что с того? Одно дело — знать, совсем другое — доказать.

— Мою служанку? — Не без усилий Феррис изобразил удивление. — Ах, вот вы о чем. Боюсь, дом Тремонтенов ввели в заблуждение. Катерина сама родом из Приречья. Я взял ее к себе на службу, желая спасти от тюрьмы. Я и понятия не имел, что она тоскует по отчему дому и старым друзьям…

— Прошу прощения, — вмешался Ричард Сент-Вир, — если вы намекаете на то, что она моя любовница, должен сказать, что это не так. И вам, милорд, это должно быть хорошо известно.

— Так это или не так, меня не касается, — холодно произнес Феррис. — В том случае, если вы не сможете предъявить мою служанку Совету да еще добиться от нее показаний, что она-де передавала мечнику мои сообщения, боюсь, рассмотрение этого дела придется отменить за отсутствием доказательств.

— А как насчет перстня с рубином? — обратился Алек к Феррису так тихо, что Ричард едва его слышал. В голосе друга снова звучали знакомые насмешливые нотки.

— Ах, вы об этом, — зычно начал Феррис, работая на публику. — Ну конечно. Похищенный…

— Он мой, — прошелестел Алек и с изяществом, которое сделало бы честь любому актеру, выставил вперед руку. На пальце ярким пламенем полыхнул рубин. — Он всегда принадлежал мне и всегда будет мне принадлежать. Я узнал кольцо сразу же, как только Ричард принес его домой. Ах да, — продолжил вкрадчиво мурлыкать Алек, — вам, наверное, изменила память. Очень жаль, ведь я специально оделся сегодня в черное, в надежде, что вы меня узнаете. Впрочем, было бы неправильно требовать от вас невозможного, ведь вам не дано видеть столь ясно, сколь всем нам…

Оскорбление попало в цель; Феррис сжал кулаки. Ричарду стало интересно, как он станет защищать Алека, если Феррис решит его убить на глазах всего Совета.

— Милорд? — Бэзил Холлидей попытался вернуть Ферриса с небес на землю, но дракон-канцлер застыл как громом пораженный, сравнивая стоявшего перед ним нобиля с тем молодым человеком, который его чуть не толкнул, взлетев по ступенькам таверны в Приречье.

Ричард утверждал, что его друг когда-то был студентом. Еще поговаривали, что у него острый язык…

«Спасибо, Катерина, я его видел. Он очень высокого роста…»

Он действительно высок и сейчас гораздо красивее, чем тогда, — со спутанными волосами, ниспадающими на лицо, и вправду одетый в черное, — тогда это был драный студенческий наряд. Феррис вспомнил, как спрашивал о мечнике, и хозяйка таверны, сдавленно смеясь, ответила: «Сэр, вам лучше обратиться к ученому дружку Сент-Вира. Он в последнее время единственный, кто знает, где бродит Ричард». И Феррис видел, как Алек прошмыгнул мимо него к дверям, заметил тонкую кость… Нет, он бы никогда не подумал, что источающий сладкий яд наглец, оскорбивший его в особняке у Дианы, и оборванец из трактира — одно и то же лицо.

Значит, герцогине все рассказал ее родственничек, а Катерина тут ни при чем. Да, выслушав этого наглеца, Диана наверняка догадалась обо всем, что сделал Феррис, и обо всем, что он еще намеревается совершить. Энтони захотелось расхохотаться — какой же он глупец! А он все никак не мог понять, отчего она больше не желает его видеть, изводил себя, словно ревнивый муж, тогда как разгадка была у него под носом. Все это время в руках Дианы находились ключи к его будущему, планам и задумкам.

Диана проведала о его предательстве. Такую подлость, совершенную любовником и учеником, она ни за что не простит. Бэзил Холлидей был ее любимцем, воплощением надежд, которые она возлагала на будущее города. Она наняла мечника по имени Линч, чтобы тот выступил в защиту Холлидея и бросил герцогу Карлейскому вызов. Герцога ей удалось отпугнуть. Феррис пытался избавиться от политического соперника, и прощения бывшей любовницы ждать бесполезно. Кроме того, Энтони обставил все так, что приказы якобы исходили от Дианы, и это еще больше отягощало его вину в глазах герцогини.

Он надеялся, что все сложится совсем иначе. Он рассчитывал, что ему хватит силы убеждения и он уговорит Сент-Вира выполнить задание. Когда же мечник стал упорствовать, Феррис вдруг вспомнил о лежащем в кармане медальоне Тремонтенов, который в тот вечер совсем для другого ему одолжила герцогиня. Энтони решил показать медальон мечнику. Тогда этот ход показался лорду верхом находчивости. Он еще подумал, что, если настанет день, и Сент-Вира призовут на суд за убийство Холлидея, улика укажет на Тремонтен, и герцогиня, наконец, будет вынуждена вступить в Зал Совета, чтобы защищать свой дом перед ним, Феррисом, новым Великим канцлером…

Одно повлекло другое. После того как он начал претворять в жизнь эту затею с медальоном, Феррису показалось вполне естественным дать Сент-Виру перстень с рубином, принадлежавший Тремонтенам, — было бы глупо упускать возможность подкинуть еще одну улику. Этот перстень он однажды получил в подарок от Дианы — герцогиня сказала, что отдает его в залог, вот Энтони и подумал, что она решила расстаться с кольцом навсегда. Феррис понимал, что его погубила страсть к мелочам, склонность все усложнять и вера в то, что он умеет всех держать в кулаке.

И вот теперь он угодил в силки, которые сам же и расставил. Если бы он не взревновал к Годвину и не стал бы помогать Горну, Сент-Вир никогда бы не предстал перед Советом, и Алек никогда бы не вернулся на Всхолмье, чтобы защитить своего возлюбленного…

Что ж, он все еще может взять на себя вину за смерть Горна — и похоже, именно это он и сделает. Лорд Дэвид хочет спасти жизнь друга, а Диана — растоптать бывшего любовника. И это герцогине вполне под силу. Она специально позаботилась, чтобы сегодня собралось побольше свидетелей, — на заседание пришли все нобили города. Если Феррис откажется прийти на помощь и выручить Сент-Вира, Тремонтены предадут огласке заговор против Холлидея.

— Итак, что вы скажете, милорд? — громко, так, чтобы все слышали, спросил Алек. — Вы по-прежнему считаете, что нам следует отказаться от рассмотрения данного дела? Дело в том, что вы правы, — я не могу, словно туза из рукава, вытащить вашу служанку. Свидетельствовать против вас некому.

Феррис понял, что наступил решающий момент. Энтони стоял на рубеже, разделявшем прошлое и будущее, великолепно осознавая — его поступок сейчас повлияет и на то, и на другое. Феррис понял, что ситуацию надо брать в свои руки. Как? Он знал. Он добровольно у всех на глазах сам себя погубит.

Лорд Феррис повернулся так, чтобы одним боком стать к зрителям, а другим — к суду пэров. Он обратился к Алеку, однако говорил достаточно громко, чтобы его слышали все. Его зычный голос, благодаря которому Феррису не раз удавалось склонить мнение членов Совета в свою пользу, эхом разносился под сводами зала:

— Милорд, вам ничего не нужно вытаскивать из рукава. Ваши слова пробудили во мне столь сильное чувство стыда, каковое я надеялся ни разу в жизни не изведать. Ради торжества правосудия я не должен молчать. Вы вправе сказать, что я хочу обесчестить себя ради сохранения собственного достоинства, но все же я считаю, что нельзя спасти свою честь, осудив невинного.

— Очень интересно, — заметил Алек, — а играть словами, чтобы спасти свою честь, можно? Впрочем, продолжайте.

После того как Феррис пришел к справедливому выводу, что замечание Алека больше никто не услышал, он заговорил снова:

— Милорды, вам вершить праведный суд. А честь пусть принадлежит мэтру Сент-Виру. — Ричард почувствовал, что краснеет от смущения. Если лорд Феррис решил устроить спектакль, что ж, дело его, вот только мечнику было не по вкусу принимать в нем участие. — Ныне же перед всеми вами я добровольно сознаюсь, что, встречаясь с Сент-Виром, действительно выдавал себя за доверенное лицо Тремонтенов, и в результате таковых действий лорд Горн принял смерть.

«Самое интересное, что это правда», — самодовольно подумал Феррис.

Бэзил Холлидей смотрел на Энтони, со всей очевидностью отказываясь верить собственным ушам.

Все судьи, окоченев, молча взирали на пэра, входившего в их число, который вышел к залу и сам себя погубил. Зрители кричали, спорили, сравнивали записи.

— Тони, что вы делаете? — перекрывая шум, обратился к лорду Холлидей.

Феррис вновь оседлал свой любимый конек — манипулирование людьми. Ощутив приятное волнение, Энтони мрачно посмотрел Великому канцлеру в глаза и произнес:

— Как бы мне хотелось, чтобы все это было ложью. Я, право, очень бы этого желал. — Он говорил совершенно искренне.

— Пусть призовут к тишине, Бэзил, — промолвил лорд Арлен, — иначе этому гвалту конца-края не будет.

Герольды застучали в молоточки, и, наконец, в зале воцарилось некоторое подобие порядка.

— Милорд Феррис, — медленно произнес Холлидей, — признав, что вы бросили смертный вызов Горну, вы берете на себя ответственность за его гибель. Это дело находится в ведении Суда чести и будет рассмотрено на заседании такового Суда.

Такой поворот событий Ферриса не устраивал, хотя герцогиня, наверно, была бы довольна, если бы его окончательно втоптали в грязь без лишних свидетелей. Его падение должны запомнить надолго, чтобы потом оно вспоминалось с трепетом… чтобы потом, когда он восстанет из праха, его окружал ореол еще большей славы. Феррис поднял руку в знак протеста. Ладонь горела, словно в ней он сжимал души всех присутствовавших в зале. Ну разумеется, его выслушают. Ведь он был их любимцем — воплощением мужества и очарования. Они последовали бы за ним и передали бы ему пост Великого канцлера, стоило ему только об этом попросить. Теперь, чтобы получить желаемую должность, потребуется больше времени, однако искренним покаянием он уже снова начал завоевывать их сердца.

— Господа, — обратился он к залу, — суд пэров, благородные лорды нашей страны, я полностью признаю свою вину и выражаю готовность понести заслуженное наказание. Однако я полагаю, что имею право изложить вам причины, подтолкнувшие меня к злодеянию и заставившие меня совершить то, что я совершил. — На скамьях заерзали в предвкушении. По сути дела, лорды пришли сюда именно за этим: они ожидали трагедий, страстных речей, вспышек гнева, желали стать свидетелями позора и величия. — В делах чести истинно мудрый человек страшится порицания друзей куда меньше их домыслов, — помолчав, заметил Феррис в сторону, сделав это так, что его слова услышали все.

По залу пронесся одобрительный смех.

Судьи зашептались между собой — им предстояло решить: удовлетворить или нет необычную просьбу. Пока обеспокоенным выглядел лишь Алек. Ричард увидел на его лице маску презрения, а что она означала — он прекрасно знал. Совершенно очевидно, что речь Ферриса оказалась для друга полнейшей неожиданностью. Но Алек ничего не мог поделать, ему оставалось лишь стоять, скрывая волнение, напустив на себя высокомерный вид.

Сент-Вир не в силах был отвести глаз от стройной, хрупкой, сохраняющей хладнокровие фигуры. Вряд ли он вызовет у нобилей большую симпатию, однако они примут его в свой круг. Так или иначе, Алек благородного происхождения. Ричард попытался представить Алека — в том виде, в каком он был сейчас, у себя дома, в Приречье, и ощутил, как внутри все свело судорогой от чувств, которыми мечник в данный момент счел за лучшее пренебречь. Он заставил себя отвести глаза от Алека, внешне сохранявшего абсолютное спокойствие, и посмотрел на лорда Ферриса.

Канцлер склонил голову с прилизанными волосами, но в его осанке чувствовались упорство и решимость. То ли благодаря ей, то ли в силу любопытства, вызванного необычной просьбой. Феррис получил то, что хотел. Во время перерыва, когда суд пэров решал, дать ли ему слово или нет, Феррис обдумывал подробности рассказа, который собирался сейчас поведать залу. Отбросив маску смирения, Энтони бросился в атаку. Это был отчаянный бой человека, которому предоставили последний шанс обелить оскверненное клеветой имя, однако в речи все же слышались покорные нотки, свидетельствовавшие об осознании собственной неправоты.

— Милорды, — начал Феррис, выйдя в центр зала, — как вы знаете, когда речь заходит о деле чести, иногда требуется давать необходимые объяснения. Именно это я сейчас и сделаю — с большим опозданием и стыдом. Я думаю, самые проницательные в зале уже догадались о причинах моего поступка: я обратился к мечнику, чтобы он бросил вызов на смертный бой Асперу Линдли, а после все это скрыл только из желания предотвратить распространение сплетен, от которых могут пострадать невинные. Прошу вас, поставьте себя на мое место. Злой умысел стареющего… — Феррис повысил голос и вдруг, замолчав, провел рукой по лицу. — Простите. Сделанного уже не вернешь. Достаточно сказать лишь одно: я полагал, что лорд Горн пытался опорочить честь родственника моей матери. Будучи пьяным, Аспер часто неуважительно отзывался о супруге моего родственника и даже заявлял, что сын родственника больше похож на него, Аспера, чем на собственного отца. Юноша, скорее молодой человек, ведь ему уже было почти двадцать пять лет, в то время находился в городе, и я боялся… я боялся того, чего на моем месте стал бы страшиться каждый. Дело в том, что молодой человек действительно напоминал Аспера — как внешне, так и привычками… — Феррис замолчал, делая вид, что собирается с силами. Он понимал, что сейчас каждый из присутствовавших в зале перебирал в уме молодых аристократов, проживавших в городе. Ответ представлялся очевидным, Энтони сообщил достаточно подробностей, чтобы некоторые теперь навсегда стали считать Майкла Годвина незаконнорожденным сыном Горна. Хотя, насколько Феррису было известно, это вполне могло оказаться и правдой. Пусть это станет его прощальным подарком Диане — он поставил несмываемое пятно позора на человека, на которого она осмелилась променять его самого. Посмотрим, что теперь она предпримет.

Как ни странно, лорд Дэвид улыбался, словно речь Ферриса его позабавила. Энтони поглядел на него краешком глаза, и неожиданно его пронзила кошмарная мысль. Может, он все понял превратно? Может, этот хлыщ вовсе не тот, за кого себя выдает? Может, герцогиня обвела его вокруг пальца, и этот неуклюжий красавчик на самом деле ее любовник? Так или иначе, уже поздно что-либо менять. Энтони себя одернул. Опасно иметь столь богатое воображение. Да, он ужасный ревнивец, и это его беда. Сейчас главное — ничего не испортить; спектакль, который он затеял, еще предстоит доиграть до конца.

Феррис повернулся к судьям, встав левым боком к молодому человеку так, чтобы не видеть его лица.

— Милорды, — тихим отчетливым голосом произнес он, — надеюсь, я отдал дань уважения суду. Если…

— Дань уважения вы отдали, — растягивая слова, протянул лорд Дэвид, — но дому Тремонтенов этого мало. Если мы на минуту забудем о медоточивых речах дракон-канцлера, я бы хотел обратить внимание присутствующих, что лорд Феррис солгал Сент-Виру и пытался опорочить доброе имя своей служанки.

Феррис улыбнулся про себя. Юный поборник равноправия. Мальчишка прожил в Приречье слишком долго и позабыл, что суду наплевать на то, как Энтони использовал своих слуг. Если же перед ним новый избранник Дианы, герцогине еще долго придется прививать ему терпеливость и политическую прозорливость — сейчас любой мог заметить, что лорд Дэвид придает слишком большое значение мелочам. Сент-Вир, с другой стороны, являл собой само воплощение спокойствия, глаза мечника выражали лишь вежливый интерес. Феррис с сожалением осознавал, что потерял в его лице сильного помощника. У мечника была изумительная выдержка.

— Прошу прощения у дома Тремонтенов, — мрачно произнес Феррис, — однако я не нахожу постыдными поступки, о которых только что упомянул лорд Дэвид. Наказание определит суд, что же касается… — Когда присутствующие увидели, что делает лорд Феррис, по залу пронесся вздох. Мантия из синего бархата, украшенная изображением дракона, теперь свободно свисала с плеч Энтони. Аккуратно, не торопясь, он расстегнул последние пуговицы и снял ее с себя. Со всей осторожностью лорд Феррис сложил одеяние, стараясь держать его так, чтобы края не касались пола. Энтони остался в чулках, бриджах и белой рубахе с широкими рукавами и высоким воротником — прикрывавшими то же, что и мантия, но производившими далеко не столь величественное впечатление. Алек бесстыдно разглядывал Ферриса.

Энтони оставался хладнокровным. Несмотря на весь ужас момента, он им наслаждался. Так или иначе, это была политика. С каждым самоуничижительным поступком он склонял на свою сторону все больше сочувствующих. Всему есть предел, и, когда Феррис его достигнет, к нему проявят сострадание. И вот благодаря этому состраданию он вновь начнет свой путь к вершинам власти.

Феррис от всей души поблагодарил присутствующих за разрешение оставить свой пост, со всей учтивостью подписал свои показания, данные под присягой, и скромно замер в тени помоста рядом со столом пэров, из-за которого был изгнан, терпеливо ожидая, когда бывшие товарищи примут решение о его дальнейшей судьбе.

Сидевшие на скамьях нобили зашевелились. Снова послышались приказания слугам подать апельсинов. К Феррису и Сент-Виру никто не подошел — они остались в одиночестве, брошенные всеми в центре зала. Наконец. Феррис дал знак одному из чиновников подать ему стул. Сент-Вир не обращал на лорда никакого внимания. Алек вместе с остальными пэрами удалился на совещание.

Феррис не знал, поверили его рассказу или нет, да, впрочем, это не имело никакого значения. Ни один из пэров не стремился наказать Сент-Вира. Им был нужен лишь человек, на которого можно было возложить ответственность за смерть Горна. После того как перед судом предстал нобиль, давший заказ мечнику, с Ричарда сняли обвинения, более того, он стал героем, хранящим верность своему патрону даже под страхом смерти. Конечно, все мечники в той или иной степени безумны. Люди их за это и любят.

На скамьях зашептались в предвкушении, и Феррис понял, что пэры вернулись в зал заседаний. Прежде чем повернуться к ним, Энтони выдержал долгую паузу. Один за другим пэры рассаживались за столом. Их мрачные лица ничего не выражали. Каков будет приговор? Быть может, они догадались, что он лгал? Или они просто опечалены его низвержением? Феррис с силой сжал кулаки, ногти впились в кожу. Главное, чтоб не дрожали руки. Он достойно выслушает приговор — именно таким люди должны его запомнить.

Феррис рассчитывал, что решение суда зачитает Холлидей, но вместо него заговорил Арлен. Энтони отвел взгляд от глубоких и безмятежных, словно горные озера, глаз пожилого нобиля. Феррис знал, что когда-то эти глаза заставляли мужчин краснеть. Арлен говорил о возмещении убытков и штрафе, который Феррис должен был выплатить дому Горнов, о публичных извинениях дому Тремонтенов. Феррис ощутил, как у него становится легко на душе, но попытался побороть в себе это чувство.

Неужели это все? Неужели Холлидей все еще любит его и верит ему? Дурак, какой же дурак… Когда Арлен дочитал приговор до конца, Феррису потребовалось буквально физическое усилие, чтобы сохранить на лице выражение глубокой озабоченности. Скрыть улыбку облегчения оказалось ничуть не легче, чем таскать камни или взбираться по крутой лестнице.

Прежде чем собравшиеся успели нарушить тишину, которая повисла после того, как замолчал Арлен, заговорил лорд Холлидей:

— Вы услышали о взыскании, которое Суд чести посчитал уместным наложить на вас. Пусть его отметят в протоколе. Сейчас я говорю от имени Совета лордов и Внутреннего совета, членом которого до недавнего времени вы являлись. Мы не забыли об услугах, которые вы оказали, находясь на своем посту, и талантах, которые вы проявили. Несмотря на то что ваше теперешнее положение делает невозможным вашу дальнейшую службу в предыдущем качестве, Совет был бы рад воспользоваться вашими услугами в несколько иной сфере. В связи с этим мы предлагаем вам должность полномочного посла у вольного народа Аркенвельта.

Феррис прикусил губу, чтобы не расхохотаться во все горло, но на этот раз уже не от облегчения. Истерический смех у всех на глазах — вполне понятная, но при этом совсем неподобающая реакция на сокрушительное поражение. Аркенвельт! Путь туда занимает десять недель по морю или три месяца по суше — он сгинет вдали от границ своей страны. Новости будут приходить с двухмесячным опозданием, а работа окажется бесполезной и скучной.

Его отправляли в изгнание, в ссылку. Это ссылка в ледяную пустыню, где обитали дикие, не признающие законов племена, которые волею судьбы владели половиной мировых запасов меха и серебра. Портовый город, где заключались все важные сделки, и где ему предстояло обосноваться, представлял собой гигантскую рыбацкую деревню, состоящую из полуземлянок. В этом городе можно встретить выходцев из самых разных стран. Он будет спать на груде бесценных мехов и, проснувшись, завтракать мороженой медвежатиной, отрезая ломтики мяса от туши, лежащей у входа в жилище. Ему придется улаживать торговые споры, помогать заблудившимся капитанам находить дорогу домой, давать советы купцам и рудокопам. Самое большее, на что он может рассчитывать, — набить карманы дарами тамошних земель, пока будет ждать дозволения вернуться. А вот когда наступит этот славный момент — Феррис и предположить не мог.

— Милорд Феррис, вы согласны занять предлагаемую вам должность?

Что еще они могут с ним сделать? Что еще она может с ним сделать? Он знал законы и должен был благодарить за это Диану. Впрочем, ему следовало благодарить Диану за все, что с ним случилось.

Словно издалека он услышал собственный голос, заученно произносивший слова благодарности. Сделанное ему предложение было довольно щедрым — ему дали искупить вину, значит, со временем можно рассчитывать на продолжение карьеры. Если он будет вести себя соответствующе, ждать придется недолго. Когда-то о случившемся забудут… Так Феррис пытался себя успокоить. Однако ему было сложно сдержать себя. Энтони хотелось расхохотаться, закричать, сказать все, что он думает о собравшихся… Он с достоинством поклонился и, гордо выпрямившись, медленно вышел, оставив после себя гулять под сводами Зала Совета гулкое эхо шагов.