Да, — сказал парень по прозвищу Ворона

— Но ведь нельзя все время так жить. Думать, что ты такой сильный, и стеной от всех отгородиться. На всякую силу найдется другая — еще сильнее. Таков закон.

— Потому что сила превращается в мораль.

— Ты ужасно сообразительный, — улыбнулась она.

— Знаете, какая сила мне нужна? Не та, когда кто кого. Прятаться от чужой силы за стену я тоже не хочу. Мне нужно устоять перед ней. Перед несправедливостью, невезением, печалью, непониманием.

— Наверное, такую силу иметь — труднее всего.

— Я знаю.

Ее улыбка стала шире.

— Ты, похоже, все знаешь.

Я покачал головой:

— Нет, не все. Мне всего пятнадцать лет, и я так много не знаю. Даже того, чего должен. Например, о вас ничего не знаю.

Саэки‑сан подняла чашку, сделала глоток.

— Вообще‑то тебе и не надо ничего обо мне знать. Я имею в виду, что нет во мне ничего такого, о чем ты должен узнать.

— Вы еще не забыли мою теорию?

— Конечно, — сказала она. — Но ведь это твоя теория, не моя. Я за нее не отвечаю. Разве нет?

— Согласен. Тот, кто выдвинул теорию, и должен ее доказывать, — согласился я. — В связи с этим у меня вопрос.

— Какой?

— Вы когда‑то написали и издали книжку о людях, пострадавших от молнии. Так?

— Да.

— А сейчас ее можно где‑нибудь достать?

Саэки‑сан покачала головой:

— Тираж небольшой был, и больше она не переиздавалась. Так что в магазинах ее скорее всего не найти. Даже у меня ни одного экземпляра не осталось. Я уже говорила тебе: в книжке собраны беседы с такими людьми, а это, в общем‑то, никому не интересно.

— А почему тогда вас это заинтересовало?

— В самом деле, почему? Может, в этом был какой‑то символический смысл. Или просто захотелось занять себя чем‑то, поставить перед собой цель, голове и ногам работу дать. Сейчас уже не помню, что меня подтолкнуло, — так, пришло вдруг в голову, и начала. Стала писать, хотя в деньгах тогда особо не нуждалась, и время свободное было, и в принципе могла делать, что хотела. Работа меня очень увлекла. Я встречалась с разными людьми, слышала разные истории. Если бы не эта работа, я, быть может, совсем оторвалась бы от реальности, замкнулась в себе.

— Мой отец в молодости подрабатывал в гольф‑клубе — клюшки подносил, — и во время грозы в него угодила молния. Он чудом выжил, а человек с ним рядом погиб.

— Много случаев, когда молния попадала в людей на полях для гольфа. Места открытые, ровные, укрыться там почти негде. Молнии часто туда залетают. Фамилия твоего отца Тамура?

— Да. Наверное, ему столько же лет, сколько вам. Примерно.

Саэки‑сан покачала головой:

— Нет, такой фамилии не помню. Среди тех, кого я опрашивала, не было никакого Тамуры.

Я молчал.

— Это же часть твоей теории. Что я писала эту книжку, познакомилась с твоим отцом, и родился ты.

— Да.

— Значит, говорить не о чем. Не было такого факта. Так что теория твоя не сходится.

— А вот и нет, — возразил я.

— Это почему же?

— Потому что я вашим словам не верю.

— Но почему?

— Вот вы тут же сказали, что человека с фамилией Тамура не было. Сказали, не подумав. Ведь это было двадцать с лишним лет назад. Вы столько людей опрашивали. Разве можно так сразу вспомнить, был среди них Тамура или нет?

Покачав головой, Саэки‑сан отпила еще кофе. На лице ее мелькнула совсем бледная улыбка.

— Тамура‑кун, я… — начала она и смолкла, подбирая слова. Я ждал. — Я заметила, что вокруг меня что‑то меняется, — сказала Саэки‑сан.

— Что же?

— Трудно сказать. Но я чувствую. Воздух, звуки, свет, движения тела, течение времени… Все становится не таким, как было. Изменения едва заметны, но они накапливаются постепенно и будто сливаются в общий поток.

Саэки‑сан взяла свой черный «монблан», посмотрела на него, аккуратно положила на место и взглянула мне прямо в глаза.

— И то, что между нами произошло в твоей комнате прошлой ночью, скорее всего тоже к этому относится. Правильно мы поступили или нет — я не знаю. Но я тогда решила для себя, что гадать смысла нет и подумала: раз попали в поток, пусть несет. Куда вынесет — туда и вынесет.

— Можно я скажу, что о вас думаю?

— Да, конечно.

— Мне кажется, вы хотите заполнить потерянное время.

— Может быть, — ответила она, немного подумав. — Но почему ты так считаешь?

— А я делаю то же самое.

— Заполняешь потерянное время?

— Да. Начиная с детства, у меня так много всего отняли. Много важного. И сейчас надо вернуть хотя бы кое‑что.

— Чтобы жить дальше?

Я кивнул:

— Это необходимо. Человеку требуется место, куда можно вернуться. Сейчас мы еще можем успеть. И я, и вы.

Саэки‑сан зажмурилась, положила руки на стол, переплела пальцы. Потом с обреченным видом открыла глаза и спросила:

— Кто же ты такой? И почему ты все знаешь?

Кто я такой? Вы должны это знать, Саэки‑сан, говоришь ты. Я — «Кафка на пляже». Я — ваш любовник, и я — ваш сын. Парень по прозвищу Ворона. Нам не будет свободы. Обоим. Нас закрутил мощный вихрь. Иногда мы оказываемся по ту сторону времени. Где‑то ударила молния и угодила в нас. Беззвучная, невидимая молния.

В ту ночь вы снова любили друг друга. Ты слышишь, как заполняется пустота внутри этой женщины. Так же тихо осыпается в лунном свете мелкий песок на берегу моря.

Ты задерживаешь дыхание и прислушиваешься к этим звукам. Теория… Так — не так. Так — не так. Вдох‑пауза‑выдох. Вдох‑пауза‑выдох. В голове, словно живая желеобразная масса, не смолкая, пульсирует Принц. Всходит луна, начинается прилив. Морская вода устремляется по руслу реки вверх. Нервно раскачиваются ветви кизила под окном. Ты прижимаешь ее к себе, и она прячет лицо у тебя на груди. Ты чувствуешь на голой коже ее дыхание. Она проводит рукой по каждой твоей жилке, каждой мышце, потом ласково, с исцеляющей нежностью, облизывает налившийся кровью член. Ты еще раз извергаешься у нее во рту, и она выпивает твое семя, как драгоценный напиток. Касаешься губами вагины, пробуешь языком ее тело. Становишься кем‑то другим, чем‑то другим. Переносишься куда‑то.

«Во мне нет ничего такого, о чем ты должен узнать», — сказала она. Прислушиваясь к тому, как течет время, вы не отпускаете друг друга, пока не приходит утро — утро понедельника.