Я не сплю, я чищу ковер

На часах семь тридцать утра, и, без шуток, Джейми и Рэйчел уже барабанят в мою дверь, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Еще не открыв дверь, я уже слышу их перебранку в подъезде.

– Самое лестное, что можно сказать про эти цветы, – говорит Рэйчел, – они не искусственные.

– Да знаю я, знаю, но чего ты хочешь в такую безбожную рань?!

– Ну, сказать честно, цветы не должны выглядеть так, будто ты их заготовил на могилу дядюшки, который умер и не упомянул тебя в завещании.

Как только я их впускаю, они оба начинают душить меня в объятиях так, что я отстраняюсь глотнуть воздуха.

– С тобой все в порядке, милая? – спрашивает Джейми. – Я хочу сказать: действительно в порядке? Ты не строишь из себя бодрячка исключительно для нас? Брось все это, детка, расслабься, это не кинодрама.

– Просто для сведения, – говорит Рэйчел, – я к этим цветам не имею абсолютно никакого отношения.

Джейми сконфуженно протягивает мне пучок поникших хризантем.

– Извини. Я купил их у несчастного бездомного алкоголика, который торговал ими у гаражей. Что тут поделаешь? Я его пожалел.

– Ты хочешь сказать, что с ним незнаком? Я думала, это был твой порученец.

– Молчи, коварная.

– Молчу, но достаю припасы. – Рэйчел держит бумажный пакет из ближайшего гастронома. – Глядите, какие полезные вещи. Сигареты для меня, бублики для тебя и шоколадные круассаны для нашей звезды кино.

– Спасибо, – вяло отвечаю я, провожая их по коридору в гостиную.

– Боже святый! – одновременно восклицают они, поражаясь, когда видят, чем я занималась последние семь часов.

– Когда он ушел, я не могла уснуть, – поясняю я, – и поэтому занималась уборкой. Генеральной. Всю ночь напролет. Теперь в этой комнате все до единой плоские поверхности пригодны для выполнения хирургических операций. Мне пришлось остановиться, когда я перечистила весь декоративный уголь в газовом камине. Так вот и развлекалась.

– Боже, тут везде пахнет хлоркой, – говорит Рэйчел, помахивая рукой перед лицом в тщетной попытке разогнать запах. – Напомни мне не курить, а то мы все взлетим на воздух.

Я устало плюхаюсь на диван, а Джейми исчезает в кухне. В две секунды он заваривает невероятно бесцветный, жидкий кофе и приносит нам с Рэйчел по кружке.

– Выпей немедленно, милая, – говорит он мне с искренним участием. – Ты выглядишь так, словно сдала литра полтора крови.

– Тьфу. – Рэйчел выплевывает свой первый глоток обратно в кружку. – Джейми! Посмотри на нее! Иди завари покрепче, а то она и мыши на бегу не обгонит. Или хоть виски туда добавь. Если это тебе не крайний случай, тогда я не знаю что.

– Прости, Эмилия, это недосмотр, – говорит он, выхватывая у меня кружку. – По‑моему, я все еще не протрезвел с прошлого вечера. Я только пришел домой, и ты мне звонишь спозаранку в таком отчаянии. Ладно, ладно, не стесняйся, назови меня беспутным гулякой.

– А где ты был? – машинально спрашиваю я, лишь бы оттянуть неминуемое детальное обсуждение собственной персоны.

– Сначала в кабаке, потом в кабаре, потом в бассейне с моим страстным кабальеро.

– В бассейне?

Я спрашиваю без интереса. Механически.

– Он живет в отеле «Кларенс», а там открытый бассейн с подогревом. Ты же знаешь, как я люблю халяву. То есть халяву, которая уже проплачена другими. Оттуда сказочный вид.

– Какой?

– На погрузочную площадку «Маркс и Спенсер».

– Джейми, – говорю я, – я знаю, что сегодня почти не спала, но неужели мне приснилось, что при нашем последнем разговоре об этом типе, десять часов назад, ты определенно выразился, что терпеть его не можешь?

– Что поделать – я противоречив и сложен.

– Ты отвлекаешь внимание от Эмилии на себя, – угрожающе заявляет Рэйчел. – Терпеть не могу просить тебя заткнуться, но давай заткнись.

Он крадучись возвращается в мою тесную кухоньку заваривать новый кофе, а телефон разражается громким писком.

– Это Кэролайн, – сообщаю я, прочитав текст. – Застряла в пробке около школы. Приедет через полчаса.

В который уже раз я восхищаюсь, какие у меня верные друзья. Не могу вспомнить, кто сказал: «Своим благополучием я обязан друзьям», но в данный момент эта фраза кажется мне надписью на моем надгробном камне.

– Ребята, – говорю я Рэйчел, пожимая ей руку, – что бы я без вас делала? Я посылаю сигнал бедствия – и вы тут как тут.

– И еще бублики с маком «Хоппи‑поппи», – кричит из кухни Джейми.

– Ты сказал «поппи»?

– Елки‑палки, извини, я забыл.

– Конечно, мы пришли ради тебя, дорогая, – говорит Рэйчел, закуривая сигарету. – Ты делала то же самое для нас и сделаешь снова. Вопрос в том, что мы собираемся сейчас предпринять.

– Я нашел в этом нечто положительное, точнее – даже два момента. – Джейми возвращается из кухни, потрясая кофеваркой.

– Если ты в состоянии увидеть в этом хоть что‑то положительное, – говорю я, – тогда тебе пора заседать с Тони Блэром на Даунинг‑стрит. Из этой ситуации бесполезно искать счастливый выход. Дом, в который они переезжают, виден из окна моей спальни. Я ночью проверяла. Раз пятьдесят.

– Просто выслушай меня. Может быть, он продешевил.

– Что?

– Ну, возьмем тебя: замечательная работа, замечательные друзья, полно денег, великолепная квартира, идеальная фигура и потрясающая внешность без единой инъекции ботокса. Разве Поппи может с тобой соперничать?

– Ей не нужно соперничать, Джейми. Ей двадцать три года. Она проведет свою жизнь замужем за человеком, который, как мне казалось, предназначен мне судьбой, будет встречаться со своими двадцатитрехлетними подружками и болтать обо всяких двадцатитрехлетних пустяках – ну, например, о молодежных певцах, о Джессике Симпсон и обо всех голливудских сплетнях из журнала «Хит»… Единственное, в чем я выигрываю, – моя работа.

– Да, но кто же женится на двадцатитрехлетках? – парирует Джейми. – Просватанные невесты и двоюродные родственники, вот кто.

– Возможно, она для него всего лишь племенная кобылка, вот и все, – говорит Рэйчел.

– Нет уж, ребята, хоть я, возможно, и приостановила свои биологические часы, но я все еще могу иметь детей, правда?

– Конечно, можешь, милая, – соглашается Джейми. – Ты еще неоперившийся птенец по части деторождения. Я недавно читал статью про одну китаянку, которая родила двойню в шестьдесят лет. К тому же ты всегда можешь отдать свою яйцеклетку на заморозку. Кстати, так делает сейчас большинство знаменитостей. Деловые женщины вроде тебя, которые хотят отложить эти дела на потом. Их называют детородными уклонистками.

– Спасибо, Джейми. Как будто мне больше не о чем беспокоиться.

Рэйчел, спасибо ей, возвращается к более насущной теме.

– Могу я также указать, что тот, чье имя навсегда останется неизреченным, переезжает в дом, который куплен ее отцом? – замечает она, вынимая бублик из пакета и выкладывая его на столик прямо перед моим носом. Я понимаю, что она проявляет заботу, но сейчас даже от запаха еды меня начинает мутить. – Значит, таким образом он собирается вести свою супружескую жизнь? – продолжает она. – Под крылышком у ее папаши?

– Многие мужчины об этом мечтают, – говорю я, – встретить партнера, который обеспечит им безбедную жизнь.

– Ну хоть я, например, – согласно кивает Джейми.

– Тебе нужно продать квартиру и переехать, – продолжает Рэйчел. – Ты на этом районе можешь состояние сделать. К тому же ты всегда говорила, что хотела бы когда‑нибудь жить в собственном доме без соседей. Давай, ведь в этих местах на автостоянках не встретишь симпатичных холостяков, правда? А кроме того, разве запахи обеда из микроволновки в соседней квартире тебя не раздражают?

– Нет, – твердо заявляю я. – Я не перееду. Знаете почему? Потому что тогда он победит. Я не собираюсь сбегать из дому, чтобы с ним не встречаться. Не хочу показаться упрямой и… ох, не знаю… вредной, что ли, но я здесь первая поселилась.

– Может быть, это не так уж плохо, – подает голос Джейми, вечный оптимист.

– Объясни почему.

– Ну, если задуматься, все это означает, что теперь ты больше не сможешь выскочить за дверь воскресным утром за газетами в полинялых джинсах. Тебе придется каждый раз делать макияж. И что в этом ужасного?

– Ох, Джейми, – вздыхаю я, чувствуя, что надвигается новый приступ рыданий. – Ужасно то, что он женится на ней. Не живет с ней и даже не покупает ей трижды проклятый дом, а именно женится. Передо мной он не выполнял никаких обязательств! Даже подаренную золотую рыбку забывал кормить, когда я уехала, и она сдохла от голода. Я требую, чтобы вы сказали мне откровенно, как лучшие друзья: есть во мне что‑то принципиально незамужественное?

Они успокаивают мое раненое самоуважение разными «не будь такой идиоткой», «это его потеря, а не твоя», «да что у него с ней может быть общего?» и – призом моих симпатий – «только подумай, Эмилия, когда ей будет тридцать, ему вот‑вот стукнет пятьдесят. Он для нее будет не просто стариком, а почти призраком».

Но мое горе от этого не проходит.

– У меня есть еще кое‑какие новости, – говорит Джейми, и по хмурому взгляду, который бросает на него Рэйчел, я догадываюсь, что они препирались об этом еще в машине на пути сюда.

– Мне лишь бы отвлечься от мысли, что я, похоже, так и скончаюсь старой девой. И что соседями у меня будут мой бывший любовник и его молодая жена.

– Вспомни о своих курсах «найди мужа».

– Ну и что?

– Можешь приклеить мне фальшивые усики и называть Эркюлем Пуаро. Угадай, кого я встретил вчера вечером в кафе.

– Сдаюсь.

– Мэтта Ковени.

– Кого?

– Ну, Мэтта. Ой, да ты его знаешь по университету. Большой и волосатый. Смахивает на Саймона Коуэлла, вспомнила?

– Как у него с ориентацией?

– Никак. – Рэйчел посылает Джейми убийственный взгляд. – У него вообще нет ориентации. Говорят, что в этом часть его очарования.

– Я рассказываю ей из самых лучших побуждений, – огрызается Джейми.

– Оппенгеймер, изобретая ядерную бомбу, тоже действовал из лучших побуждений. И Пол Пот тоже.

– Ребята, я слишком устала, чтобы вас разнимать. Рассказывайте, в чем дело, а то я заставлю вас просмотреть серию «Кельтских тигров» с начала до конца.

– Итак, – говорит Джейми, игнорируя испепеляющие взоры Рэйчел, – ты помнишь, что мы вместе с Мэттом поставили кучу пьес в студенческом драмкружке, пока еще учились в ДУК?

– Ах да, поняла; я знаю, о ком ты говоришь.

– Так вот, он тогда дружил со стариной Питом Муни, твоим бывшим ухажером. И я спросил его, что он о нем знает, и, представь, они все еще поддерживают знакомство. Итак, сейчас Пит в Белфасте и работает – боже ты мой, какая прелесть – бухгалтером!

– Чего уж такого смешного в том, что он работает бухгалтером?

– Ничего. Просто когда он разогнал «Запасной выход», то сказал мне, что у меня нет таланта, а он станет суперзвездой. А теперь я в шоу‑бизнесе, а он считает чужие деньги. Не так уж часто мне в жизни удается высказать громкое ха‑ха!!!

– Так он сейчас в Белфасте?

– Да, но у меня есть сюрприз, деточка. Смотри, что папа тебе принес… – драматически объявляет он, жестом фокусника доставая из кармана мятый листок бумаги.

– Что это такое? – Я машинально беру бумажку.

– Всего лишь номер домашнего телефона Пита. Так что ты сможешь выполнить домашнее задание на эту неделю, и это, надеюсь, отвлечет тебя от мыслей о том, чье имя навсегда останется неизреченным. Разве я не гордость нации?

– Если этот Мэтт до сих пор дружен с Питом, – удивляюсь я, – он, наверно, поинтересовался, зачем тебе его номер. Вы с Питом не общаетесь лет десять. Даже «Битлз» расставались более полюбовно, чем вы с ним.

– Нет‑нет, я ему объяснил, что это для тебя.

– Что‑что?

– Ну, я рассказал Мэтту, что ты занимаешься на курсах, где все гоняются за своими бывшими любовниками, и он решил, что это очень забавно. А потом я сказал, что ты, наверное, захочешь поговорить на эту тему с Питом…

– Джейми! Ты рассказал кому‑то, кого я еле помню и двадцать лет в глаза не видела, что я гоняюсь за кем‑то еще, кого тоже двадцать лет не видела, чтобы найти себе мужа?

– Э‑э, я не думал, что это секрет.

– Сделай доброе дело, пристукни его от моего имени, – ледяным тоном обращаюсь я к Рэйчел. – Я сейчас побегу в душ, так что если ты не запачкаешь кровью только что вычищенный ковер, я буду очень благодарна.

– Почему ты идешь в душ? – удивленно спрашивает Рэйчел. – Неужели ты собралась выйти на работу?

– У меня сегодня на десять назначена встреча с главным консультантом по сценарию, так что добро пожаловать в прекрасный мир без вариантов.

– Эмилия, ты не можешь идти на работу. Не сегодня. Я тебе запрещаю. Позвони и скажи, что заболела.

– Нет уж, а то я весь день просижу дома и примусь за дезинфекцию мебели. Хорошо все, что заставляет работать. Хорошо все, что отвлечет. И, кроме того, все хорошо, что удержит меня от немедленного вышвыривания Джейми в форточку. Впустите Кэролайн, когда она приедет, ладно?

Я убегаю в ванную, но даже за закрытой дверью слышу, как Рэйчел во весь голос распекает Джейми.

– Ну что ты за идиот! Я предупреждала, чтобы ты ей не говорил, – накидывается она на него. – Удивляюсь, почему тебя с твоим длинным языком еще не присмотрел медиамагнат Руперт Мердок! Он сэкономил бы состояние на своих спутниковых новостях!

– Это простейший базовый принцип дружбы со мной, – защищается Джейми, – и я не виноват, что ты его забываешь. «Не говори мне ничего. А то расскажу».

Ох, мама дорогая. Я словно исчезаю из душа – меня накрывает очередное воспоминание…

Время: 31 декабря 1986 года.

Место: студенческая квартира Майка в квартале Ратмайнс (или Рад‑потом‑отмыться, как мы ее прозвали, главным образом за полное несоответствие гигиеническим стандартам).

Повод: костюмированная встреча Нового года.

Не буду расписывать подробно, но нам пришлось здорово потрудиться над нашими костюмами. Все Очаровательные девушки нарядились Ангелами Чарли: Кэролайн изображает Джилл Монро (причем Кэролайн комбинезон идет больше), Рэйчел – Сабрину, я – Келли, а Джейми – Чарли (уникальный для него повод надеть выходной костюм).

Вечеринка начинается невесело.

– Я расстаюсь с Питом Муни. Сегодня же. Это мое твердое решение. Даже не пытайся меня уговаривать, я не передумаю.

Я сижу в крошечной гостиной Майка и болтаю с Кэролайн, которая примостилась на краешке побитого молью дивана, попивая вино из кружки и ухитряясь при этом выглядеть элегантно. Кэролайн пьет редко, но, поверьте мне, в этой квартире вас непреодолимо тянет на спиртное. Это лучший способ избавиться от микробов в любой посуде, из которой вы вынуждены пить. Квартира набита приятелями Майка, студентами‑медиками, достающими из морозилки лед, разливающими напитки, разряженными в карнавальные костюмы и пляшущими под песню «Рит петит» Джекки Уилсона.

Трудно поверить, но в 1986 году эта песня все еще в ходу.

– Милая, пожалуйста, не надо устраивать разрыв с Питом сегодня, – говорит Кэролайн. – В канун Нового года – для него это будет ужасно. Разве ты хочешь начать 1987 год в одиночестве?

– Нет, но как я могу начинать 1987 год с парнем, который медленно довел меня до ручки?

– Что, все так плохо?

– Кэролайн, я измучилась, пытаясь относиться к нему спокойно. И понятия не имею почему, но мне это никогда не удается. Он постоянно меня критикует – фасон моих платьев, фильмы, которые я смотрю, мою любимую музыку. Вчера, например, он явился к нам на ужин и набросился на мою бедную маму, потому что застал ее за просмотром сериала «Кейни и Лейси». Он сказал ей, что это самый убогий сериал, когда‑либо фиксировавшийся на пленке, и что он предназначен для домохозяек в первой фазе климакса.

– Не может быть.

– Увы, может. А мама вдвойне расстроилась, потому что столько хлопотала об угощении. Испекла торт с кремом и все прочее. А потом я боялась, что папа просто вышвырнет Пита за дверь, когда он начал критиковать его взгляды на литературу.

– А что он читает?

– «Охоту на шпионов».

– Мне очень жаль, Эмилия. Я и не думала, что все настолько плохо. А на следующий вечер Пит водил тебя в кино?

– Да. На «Синий бархат». Там в самой первой сцене на дороге находят отрезанное человеческое ухо… может, не надо продолжать? Я, как могла, изображала удовольствие, но он меня всегда разоблачает. Арт‑хаус – это явно не мое. Я бы в сто раз охотнее пошла на «Ханну и ее сестер» Вуди Аллена. А про тот раз, когда он обнаружил, что я считаю Че Гевару одним из «Роллинг стоунз», мне лучше и не начинать. Я с тех пор и слышать не могу ни о ком из них.

– Ты говорила с Джейми?

– Нет. Это отдельная тема. К Джейми он тоже придирается. Он всегда спорит с Джейми из‑за группы. Он говорит, что Джейми поет фальшиво и песни пишет слишком коммерческие. Он хочет вести «Запасной выход» в совершенно другом направлении. Экспериментальная, электронная музыка – что‑то типа того. По‑моему, в представлении Пита успешная песня должна вывести их на интервью с Паолой Йейтс в программе «Труба», тогда как Джейми…

– Втайне хочет представлять Ирландию на конкурсе «Евровидение» – да, знаю.

Тут появляется Майк и покровительственно обвивает рукой талию Кэролайн. Для меня это дополнительный повод расстроиться, хотя я этого никогда не высказываю. Они стали встречаться тогда же, когда и мы с Питом, и до сих пор так прекрасно ладят, что это лишь подчеркивает медленное ухудшение нашей ситуации. Простой пример: Майк подарил Кэролайн на рождество нитку жемчуга. Чтобы ее купить, ему пришлось вкалывать в свободное время в гараже, а Пит явился… без подарка. Вообще. Ноль без палочки.

Правда, он заявляет, что принципиально против идеи дарить подарки, пока в Африке люди гибнут от голода, но из‑за этого я чуть голову не сломала, придумывая, что ему подарить. Наконец купила сезонный абонемент в «Грин‑синема» на ретроспективу Феллини, что, как я знала, должно ему понравиться.

Забавно, но, протестуя против дарения подарков, он совсем не возражает против их получения…

– Как поживают два моих любимых Ангела Чарли? – спрашивает Майк. – И куда пошли Сабрина и Чарли?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Кажется, за пивом.

– Правда, он красавец? – спрашивает Кэролайн, глядя на Майка с обожанием.

Майк наряжен Ричардом Гиром из «Офицера и джентльмена» и выглядит воплощенной девичьей мечтой. Как только я собираюсь спросить их, на манер Золушки, далеко ли до полуночи, в комнату втискивается Пит.

– О, привет, Пит! – тепло приветствует его Кэролайн. – Кем ты нарядился?

– Одной рок‑звездой.

– Кем именно?

– Угадай. Эмилия, не подсказывай.

– Э‑э… Бон Джови? – спрашивает Майк.

– Ты думаешь, что я бы оделся как Бон Джови? Мимо!

– Принц?

– Даже не похоже.

– Сдаемся.

– Билли Айдол. Хотя это было ну та‑а‑ак очевидно.

Если быть честным по отношению к Кэролайн и Майку, это было вовсе не так очевидно. Единственная разница между обычным видом Пита и сегодняшним состоит в том, что он чуть больше взлохматил волосы.

– Ты можешь что‑нибудь предпринять насчет музыки? – спрашивает он Майка. – Если я еще раз услышу Тину Тернер, то уйду.

– Одну минуту, – вежливо говорит Майк, вскакивая с дивана.

– Да, вот еще что: я не хочу никого напрягать, но нельзя ли подать что‑нибудь чистое, из чего можно пить?

– Здрасте, – говорит Майк, – ты же сказал, что не хочешь никого напрягать.

– Как тебе нравятся наши костюмы? – спрашивает Пита Кэролайн, когда Майк скрывается в толпе.

Он не отвечает ничего, просто окидывает нас тем снисходительным взглядом, который начинает меня по‑настоящему бесить.

Но нашу Кэролайн не испугаешь каким‑то жалким взглядом, если она намерена добиться комплиментов от Пита, пусть даже ценой его жизни.

– Правда, Эмилия отлично выглядит со взбитой прической и в узких шортиках? Как киберкрасотка в стиле пятидесятых.

Пит смотрит на меня, явно подыскивая подходящую ядовитую остроту.

– Она выглядит как… как пошлая наклейка на фюзеляже американского бомбардировщика. – И он неторопливо отходит, довольный донельзя, воображая, что он тут самый большой шутник.

– Елки‑палки, я же сижу прямо перед тобой! – ору я, кипя от возмущения.

– Я вижу. Воспринимай это как двусмысленный комплимент.

И он удаляется в кухню.

– Ты права. Если ты не порвешь с ним сегодня, – с горечью заявляет Кэролайн, – я сама сделаю это за тебя. Только дождись полуночи.

Вдруг Майк несколько раз включает и выключает верхний свет, чтобы привлечь всеобщее внимание.

– До Нового года осталось две минуты! – выкрикивает он. – Всем разбиться по парам!

– Давай я пойду искать Чарли и нашего заблудшего ангела, – предлагаю я Кэролайн. – Тогда мы, по крайней мере, все вместе встретим 1987 год.

Кэролайн улыбается и присоединяется к своему кавалеру, а я прокладываю себе путь сквозь толчею в поисках остальных. Я обследую крошечную грязную кухоньку и прихожую. Никаких следов.

Потом натыкаюсь на Пита, который беседует с приятелем Майка, и он делает мне командирские жесты, чтобы я была под рукой при двенадцатом ударе часов.

Ну уж нет.

Я вздрагиваю и начинаю лихорадочно обдумывать, как мне от него отвязаться, и тут Майк выключает музыку и начинает обратный отсчет.

– Десять! Девять! Восемь! Семь! Шесть! – считают все хором.

Я вижу, как Пит пробирается сквозь толпу поближе ко мне.

И понимаю, что выбора у меня нет.

– Пять! Четыре! Три! Два…

Я распахиваю дверь в ванную, не обращая внимания на то, сидит ли кто‑нибудь в уборной и насколько в ней грязно; это просто научный опыт. Я в чрезвычайном положении.

Именно там они и есть.

Я не верю собственным глазам.

Там обнимаются Джейми и Рэйчел, целуя друг друга с таким самозабвением, что не замечают, как я уставилась на них в глубоком шоке.

– М‑м‑м… о господи, если ты меня простишь, я уйду отсюда и больше никуда глаз не покажу, – бормочу я.

Хор разражается последним выкриком:

– С Новым годом!!!