ГЛАВА 6. Самые неудобные в наше время места для разговора по мобильнику:

ТОТ, КТО СКАЗАЛ «ЭМИЛИЯ»

Самые неудобные в наше время места для разговора по мобильнику:

1) общественный туалет;

2) за рулем автомобиля, рядом с которым проезжает дорожный патруль;

3) на ответственном совещании с главой телеканала в разгар обсуждения резкого падения рейтинга «Кельтских тигров» и, что еще более неприятно, заметного снижения доходов от рекламы.

– Вот идет Палач, – шепчет мне Дэйв Брютон, пока мы все вереницей заходим в устрашающего вида конференц‑зал на срочное совещание. Вызваны все главы отделов; каждого оторвали от срочных дел. А если я говорю «каждого», то и имею в виду «каждого». Сценаристы, дизайнеры, костюмеры, гримеры – все усаживаются за круглый стол с одинаково ошеломленным выражением: «А что такое случилось?»

Совещание ведет некто Филип Берк, глава телеканала, очень важная персона – фактически начальник моего начальника.

Я никогда раньше его не встречала, хотя слышала о нем как о таком же упрямом и жестком человеке, блаженной памяти Аттила, Бич Божий. Он достаточно молод для такой должности, по моим догадкам – не старше сорока, у него виски с проседью и тот изнуренный бесцветный вид, который отличает всех больших теленачальников уже после пары лет в должности.

Он не красив и не уродлив, он нечто среднее.

Писаный уродец.

Если бы его играл голливудский актер, то это был бы Шон Пенн.

К тому же я с интересом отмечаю, что он холост.

Теперь это входит у меня в привычку: где бы я ни встретила хоть полупривлекательного мужчину, я сразу смотрю ему на руки, чтобы заметить обручальное кольцо. Которого в данном случае не наблюдается. Что ж, разве можно упрекнуть девушку в том, что она хочет иметь выбор?

Филип Берк переходит прямо к делу:

– Итак, ребята. У меня есть плохие новости и новости еще хуже. С чего начать?

Долгое молчание. В конце концов, это откровенно и недвусмысленно. Наконец кто‑то осмеливается пискнуть:

– Давайте начнем с плохих.

Филип Берк берет в руки компьютерные распечатки рейтингов.

– Серия «Кельтских тигров», показанная в прошлый субботний вечер, привлекла внимание менее чем четырехсот тысяч зрителей, за прошлый месяц это общая потеря целых тридцати процентов по рейтингу Нильсена. Ясно, что эта тенденция в целом неприемлема и следовать ей далее недопустимо. Есть какие‑нибудь соображения по поводу причин происходящего?

Шерон Квинн, глава отдела маркетинга, пищит с места:

– Знаете, Филип, в последнее время мы наблюдаем множество фундаментальных демографических изменений в нашей аудитории и…

– И вместе с этим полную убогость самого сериала, верно? – вмешивается он.

Все удивленно переглядываются. Мы не привыкли к таким резким оценкам.

– Прошу прощения, – продолжает Филип Берк, не повышая голоса и потому еще более внушительно. – Но, за исключением «Богородичной молитвы» и повторного показа «Домика в прерии», эта программа ниже всех по рейтингу. Хоть кто‑нибудь из вас смотрел субботнюю передачу? Один персонаж выходит из комы и через полчаса уже помолвлен с сестрой‑близнецом своей бывшей жены! Вы что, совсем потеряли связь с реальностью?

О боже, как он ужасен…

– Извините меня, Филип, – защищается Шерон, – я согласна, что некоторые сюжетные линии несколько надуманны, но необходимо признать, что это в духе мыльной оперы. Это, возможно, единственный жанр, где персонаж выходит из душа, а мы показываем, что последние несколько лет пронеслись для него как сон. Всякий спектакль стоит на грани невероятного.

– Плохой аргумент, – говорит Филип. – Кто из вас Эмилия Локвуд?

Я робко поднимаю руку.

– А, вот вы где, – говорит он, словно раньше меня не заметил. – Я, конечно, знаю, что вы нянчитесь с сериалом, пока не вернется Джейн Лаулер, но как исполнительный продюсер – о чем вы вообще думаете?

Филип Берк рассматривает меня, как букашку под микроскопом, и у меня мелькает мысль, что он удачно подошел бы на место грозного начальника в каком‑нибудь реалити‑шоу типа «Подмастерье». Он смахивает на Дональда Трампа, хозяина этого шоу; я почти жду, что он покрутится в своем кожаном кресле и объявит: «Вы уволены».

Мне нужно вести себя очень осторожно, потому что, во‑первых, я новичок в этой команде и почти уверена, что остальные сидящие за столом думают о том же самом, и во‑вторых, сюжетные линии были разработаны за полгода до того, как меня перевели, так что я просто унаследовала всю эту бодягу типа «Я ваша давно потерянная сестра‑близнец», которую показывают теперь; но, самое важное, – я полностью согласна с Филипом Берком. И он еще не знает, что дальше будет хуже. Вчера вечером я перечитывала сценарии на месяц вперед и содрогалась над еще одним «мощным» сюжетным ходом, который вводит персонажа, уверенного, что он наблюдал НЛО, хотя оказывается, что это были вечерние огни кинотеатра «Мультиплекс».

Я рыдала от смеха над этими страницами.

– Хорошо, Филип, – осторожно говорю я, – я предлагаю вернуться к изначальным принципам. Развлекать публику. По моему мнению, этот фильм должен быть драматичным, но не до нелепости, забавным, но не до степени комедии положений, и… как бы это выразиться… более приемлемым для зрителя.

Теперь все глядят на меня.

Да, все как один.

И не просто глядят, но хранят гробовое молчание. В конце концов, я у них не так долго в команде, и они наверняка совершенно справедливо спрашивают себя: это что еще за выскочка?

– Продолжайте, – нетерпеливо говорит Филип.

Теперь у меня два пути. Путь А: я делаю все, что положено исполнительному продюсеру, сижу тише воды ниже травы, слежу, чтобы сериал не превышал бюджет, и одновременно пытаюсь обуздать Кару О'Киф в ее попытках свести всех с ума.

Ах да… и постараюсь больше не напиваться на вечеринках с актерами. И тогда, если повезет, меня переведут обратно в родные пенаты, в отдел новостей, пока не поздно, и я опять начну изобретать новые способы заставить министров попотеть.

Путь Б: я сделаю что‑то путное. Конечно, я здесь только временно, но у меня есть две‑три идеи. Мы всегда так делали в новостях: собирались за общим столом и устраивали мозговой штурм. Я к этому привыкла, могу применить и здесь. И кроме того, мне было о чем подумать, с тех пор как меня взяли в «Кельтские тигры».

Мне абсолютно нечего терять.

Ну, кроме работы.

Прекрасно, настало время объясниться.

– Так вот, будь моя воля, я бы сделала так: во‑первых, ввела бы более реалистичные сюжетные линии. Сдвинула бы «Кельтских тигров» от откровенного мыла ближе к настоящей драме. Помните «Эльдорадо» на Би‑би‑си?

За столом дружно кивают.

– Он провалился, потому что зрители не хотели после тяжелого трудового дня созерцать сладкую жизнь в солнечной Марбелье на Коста‑дель‑Соль. Основной закон телевидения – знать свою аудиторию. Мы должны отражать то, что сейчас происходит в обществе. Успешный фильм – это отчасти мыльная опера, отчасти серьезная драма и отчасти легкая комедия. Мы должны опираться на все три жанра, иначе никуда не продвинемся. И нам очень помогли бы актеры, которые действительно умеют играть.

Не могу поверить, что произнесла это вслух, но какого хрена. Меня понесло.

– Помните последний сюжетный ход, когда три озверевших наркоторговца захватывают пивную и берут половину посетителей в заложники? Они так кровожадны, что их можно назвать Тресь, Хрусть и Шлеп. Но когда я увидела, что у моей малолетней крестницы завелись вши, это взволновало меня гораздо больше.

Раздаются тихие смешки, но все взгляды до сих пор устремлены на меня.

– Должен сказать, что ты права, – говорит Дэйв Брютон. Я улыбаюсь ему, обрадовавшись, что он меня поддерживает. – Я лично считаю, что эта сцена была бы на своем месте в фильме братьев Коэнов.

Новый всплеск смеха снимает напряжение, хотя Шерон из отдела маркетинга глядит на меня с изумлением первобытного человека, который впервые увидел огонь.

– Хорошо, хорошо, – одобряет Филип. – Что еще?

– Ну, есть еще одна испытанная и проверенная формула повышения рейтинга, – отвечаю я.

– Какая? – Филип обращается ко всем присутствующим, но смотрит на меня.

– Смерть главного героя.

Молчание.

И тут звонит мой мобильник, громко и настырно. Я скачала для звонка гадкую мелодию «Крейзи фрог», чтобы позабавить Эмму, старшую дочь Кэролайн.

– Извините, – я краснею до корней волос и прячу телефон. – Я лично отправлюсь зажигать с кем бы то ни было только после совещания.

Нервные смешки, которые обрывает Филип:

– Итак, изложите все одной фразой.

– Меньше мыла, больше дела.

– Хорошо, Эмилия Локвуд, предлагаю договор. Плохая новость: я хочу, чтобы вы остались в сериале, и даю вам шесть месяцев на достижение результата. А результатом я называю зрительскую аудиторию числом в миллион. Иначе – и это новость еще хуже – мы закроем «Кельтских тигров».

Уинстон Черчилль однажды мудро заметил, что ложь успевает обойти половину земного шара, пока правда встает с постели и натягивает брюки.

Так было и после совещания. Не успела я вернуться в съемочный отдел, как мельница слухов заработала на предельных оборотах.

– Божью Кару О'Киф сократят. Это стопроцентно верно, – слышу я шепот, разносящийся по офису, как игра в испорченный телефон.

– О господи! Без телевидения она ничто.

– Неправда. Она лакомый кусочек для любого крокодила.

– Это послужит ей уроком. Такая женщина, заполняя анкету, должна в графе «Род занятий» писать «домохозяйка». Только надежное заклинание безработицы научит ее хорошим манерам.

Я лишь улыбаюсь, ничего не говорю и направляюсь к своему рабочему месту. На этот костер я могу пописать и попозже, как сказал бы Джейми. Я делаю глубокий вдох, шлепаюсь в кресло и отчаянно пытаюсь сосредоточиться.

Шесть месяцев, чтобы переделать сериал.

Шесть месяцев.

Ну что ж, это не так уж плохо. Да, конечно, я надеялась вернуться в отдел новостей пораньше, но раз уж не получается, то надо приложить максимум усилий и справиться, заслужив поощрение.

В конце концов, что уж такого плохого может случиться?

Я поменяю формат сериала, это станет катастрофой, и меня уволят.

Черт побери.

Нет, нужно думать о позитиве. Если уж в меня верит Филип Берк, тут…

Тут я вспоминаю.

В разгар совещания у меня зазвонил мобильник. Я выуживаю его из битком набитой сумочки и прослушиваю голосовую почту.

– Привет, Эмилия, сколько лет, сколько зим. Это привет из прошлых лет, Грег Тэйлор. Секретарша дала мне твой номер и сказала, что ты меня ищешь. Это насчет встречи выпускников?

Господи боже мой.

Десять минут назад мне удалось убедить главу телеканала дать «Кельтским тиграм» отсрочку от казни, а теперь один звук голоса Грега Тэйлора превращает меня в трясущийся кисель.

Все хорошо, убеждает меня внутренний голос, тебе не обязательно отвечать на звонок. Никогда не поздно сбежать и начать новую жизнь где‑нибудь на Внешних Гебридах. Там никто не знает, что ты ненормальная.

И тут на пороге появляется Дэйв:

– Слушай, Эмилия, мы можем поговорить?

Я погребаю мобильник поглубже под курганом неподписанных контрактов и пытаюсь принять деловой и занятой вид.

– Да, заходи, Дэйв.

– Я просто хотел тебя поздравить. Ты устроила настоящее представление. Только из‑за тебя Палач помиловал нас и вытащил из веселенькой очереди на биржу труда. Ты держалась великолепно и сумела ему подыграть. И, по‑моему, твои предложения насчет сериала очень хороши. Если бы мне пришлось снимать еще одну серию с такими, например, репликами: «Я люблю тебя, Чери, но после перемены пола еще больше люблю себя», я бы взвыл.

– Спасибо, Дэйв, я высоко ценю твою поддержку. Понимаешь, я не хочу превращать сериал в унылую тягомотину, где самое драматическое событие – открывание консервной банки, но думаю, что немного реализма пойдет ему только на пользу.

Он одобрительно присвистывает:

– Детка, у тебя, однако, тяжелая задача. Миллион зрителей за полгода? Вот это цель. Вот это срок.

– Мы сможем. У нас отличная команда. Придется только кое‑что поменять.

Достаточно ли уверенно это звучит?

– Ну, удачи тебе, родная. Если кто‑нибудь и сможет это сделать, так только ты.

Я растроганно улыбаюсь ему.

– Я знаю, что в следующие несколько месяцев тебе придется туго, Эмилия, но мы все за тебя горой.

– Спасибо, Дэйв.

– И знаешь, в чем еще тебе здорово повезло?

– В чем?

– Ты не замужем.

– То есть?..

– Ну, я хочу сказать, что в этом ты непохожа на остальных. Ты можешь брать сверхурочные и работать по выходным. У тебя нет ни домашних забот, ни семейных хлопот. Тебе не нужно каждый вечер спешить домой.

Я дожидаюсь, пока он выйдет из кабинета, затем беру телефонную трубку и набираю номер.