Зал игровых автоматов. Три часа ночи. Все давно разошлись спать

Три часа ночи. Все давно разошлись спать. Брайен остался в гостиной один. Он лежал на диване, зябко кутаясь в плед. В камине горел огонь. За окном ревел ветер.

Раздались шаги. Брайен поднял глаза и увидел Шанну Галлахер. Она стояла над ним в одной ночной рубашке.

– Тише, – она поднесла палец к губам. Он сказал:

– Ты пришла.

Она сказала:

– Не знаю даже, почему.

Он сказал:

– Потому что нам страшно, обоим. Мир, как мы его знали, подходит к концу. Больше нет никаких правил.

Она присела рядом с ним. Он приподнялся и поцеловал ее – страстно, настойчиво. Она ответила на его поцелуй. Но в ней была некая напряженная отстраненность – как стена, сквозь которую не пробиться. Он сказал:

– Завтра мы все умрем.

Они снова поцеловались. Он возбудился и неожиданно кончил. От одного поцелуя.

– Прости, я…

Она сказала:

– Я все понимаю. Это нормально. Кейл спит крепко. Давай попробуем еще раз.

– А ты не боишься, что он?..

– Нет.

Она забралась к нему под плед. Они обнялись, прижавшись друг к другу.

– Он был для меня как счастливый билет, чтобы вырваться из резервации. Но последние пятнадцать лет я только и думаю о том, как бы вернуться обратно.

– Ты его ненавидишь?

– Я из шошонов. – Медленно и игриво она расстегнула молнию у него на брюках. Потом ласково вытерла сперму кончиком простыни. Весь вечер он думал только о ней, о ее ароматной коже, о роскошных мягких волосах цвета ночного неба. Она шептала о чем‑то своем, но больше всего – о сыне. Это был единственный человек на земле, которого она любила по‑настоящему. – Я научила его понимать, кто он такой. Я рассказала ему про его народ. Я надеялась, что когда‑нибудь мы вернемся вместе, и он пройдет ритуал посвящения в видение змея… ну, ты понимаешь… и станет мужчиной по обычаям моего народа.

Он опять возбудился. Но потом ему вспомнились номер в отеле на окраине Лос‑Анджелеса, и женщина, которую он подобрал на дороге… мертвая женщина, истекшая кровью… и Лайза стоит на балконе… и водоросли у нее в волосах шевелятся под влажным ветром… и он…

– Но теперь я уже ничего не понимаю. Я больше не знаю, кто я, – продолжала Шанна. – Я не знаю, что делать: остаться здесь или вернуться… – Она тихо плакала у него в объятиях. Он подумал: а ведь я для нее совершенно чужой человек! А потом понял, что у нее действительно нет никого, к кому она могла бы обратиться за помощью и поддержкой…

Они занялись любовью как бы невзначай – как бы в продолжение разговора. Когда они оба кончали, она прошептала:

– Кто я? Кто я?

Прошептала, не переставая плакать. А потом что‑то стукнуло в переднюю дверь, и Шанна сказала:

– Ветер, это ветер…

Но Брайен знал, что это никакой не ветер. И голос у двери:

– Миссис Галлахер, впустите меня, пожалуйста… мы с Пи‑Джеем пошли на охоту за Дэвидом и Алисой, но они погнались за нами… пожалуйста, откройте дверь…

Шанна встала, надела ночную рубашку и пошла открывать, а потом…

Крик откуда‑то сверху. На лестницу вылетели Пи‑Джей и Терри с распятиями в руках.

– Это Дэвид, мама, не открывай!

Дверь распахнулась. В ту же секунду огонь в камине погас, и в дверях возник Дэвид. Брайен отметил, что он – точная копия Терри, вернее, был бы точной копией Терри, если бы не синюшно‑бледная кожа и окровавленные клыки, которыми он впился Шанне в шею. Терри с Пи‑Джеем отчаянно лупили его распятиями, отчего у него на лице оставались багровые волдыри, как от сильных ожогов, и кровь стекала у Шанны по шее, и Дэвид тянул ее в пелену снегопада, двигаясь с неестественной скоростью, а снег все валил и валил, и все было белым – земля и небо, – и Терри с Пи‑Джеем бросились следом за Дэвидом, но в густом снегопаде было не разглядеть, в какую сторону он ушел, а потом на лестнице показался Кейл с распятием в одной руке и дробовиком в другой. Брайен, придавленный грузом вины и стыда, не мог выдавить из себя ни слова. Он просто стоял, глядя в потухший камин и застегивая рубашку; и Кейл сразу понял, что произошло, и зарыдал, но без слез – беззвучно, надрывно, – а двое мальчишек совсем растерялись и только таращились на Брайена с Кейлом. Наконец Кейл сказал:

– Закройте эту гребучую дверь.

Никто не сдвинулся с места.

– Я… – начал было Брайен. Но Кейл не дал ему договорить:

– Я убью тебя! Твою мать, я тебя убью!

– Прекрати, папа, – сказал Пи‑Джей. Потом повернулся к Брайену. – Она должна различать разницу между ними и нами за милю. Даже я различаю, хотя я шошон только наполовину. Из‑за вас она забыла, кто она. Вот почему она его впустила. Брайен хотел что‑то сказать, но Пи‑Джей продолжал:

– Вы ни в чем не виноваты, Брайен.

Брайен видел, что мальчик изо всех сил пытается держаться – как учила его мать. А вот старый Кейл просто сломался. Брайен угрюмо молчал. Да и что сказать мальчику, когда ты только что был в постели с его матерью, и она из‑за этого стала вампиром? Господи Боже. Он не мог смотреть в глаза этому парню. Боялся его вполне справедливой ярости. Но больше всего он боялся, что Пи‑Джей станет его жалеть.

В конце концов он все‑таки выдавил:

– Мне очень жаль. Пи‑Джей вскинул голову:

– Я никогда не забуду, кто я.

Повисла неловкая пауза. Все ждали, что кто‑то хоть что‑нибудь скажет и нарушит эту гнетущую тишину. Ставни гремели под ветром. Никто так и не закрыл дверь, и на порог уже намело снега.

А потом Кейл резко проговорил:

– Я всегда это знал… я для нее слишком старый. Он захлопнул переднюю дверь и поднялся к себе, по‑стариковски шаркая ногами.

Брайен обернулся к Пи‑Джею:

– Нам казалось, что так будет правильно… то есть все остальные – такие старые, а мы с ней… для нас это было как будто последний шанс… Господи, что я несу?! Как мне попросить у тебя прощения? Я…

Пи‑Джей сказал:

– Мне всегда хотелось такого отца, как вы… молодого… с кем можно поговорить… ну, вы понимаете… но…

– Моя племянница умерла. – Брайен шагнул вперед и обнял обоих мальчишек, пусть это были чужие дети… Они все потеряли родных и близких. Они все знали, что это такое – терять. Всю ночь до рассвета они посидели на диване в гостиной, тесно прижавшись друг к другу. И каждый переживал свое горе – один.