Память: 119 год н.э

Она ощущает его темноту как свою. Он погребен под землей. Он – в ловушке под слоем земли, под пластом камня. Она чувствует, как он беспомощно бьется в утробе земли. Она там, под землей, вместе с ним. И в то же время она снаружи. Она как бесплотный призрак. Она все видит, но ее не видит никто. Оливковые деревья – пятна унылой зелени среди базальта и разливов застывшей серы. Овцы пасутся на маленьком пятачке травы, за ними присматривает мальчишка в шерстяной тунике. Сейчас он дремлет, прислонившись к холодному валуну и зябко кутаясь в тунику. Сейчас ночь.

Ее взгляд скользит по деревьям, по камням, по обломкам колонн древнего храма.

Сейчас она глубоко под землей. Она чувствует его голод как свой, она разделяет его замешательство. Что это за место? И где хозяин? Он лежит, влитый в камень, как муха в куске янтаря, вызывает в памяти образы пламени и кипящей серы, она видит эти картины, перебирает их вместе с ним, хотя она даже не здесь, она – призрак из времени, которому только еще предстоит настать. Кто я? – думает он, и она думает вместе с ним. Откуда эта кошмарная жажда?

Голоса. Она выбирается из каменной тюрьмы. Туда, на поверхность, сквозь щели в земле.

Она видит людей. Они копают каменистую землю. Болтают без умолку; может быть, для того, чтобы отогнать страх. Это пустынное место действительно навевает страх. Здесь водятся духи. Она это чувствует, знает. Сначала она не понимает язык, на котором они говорят, эти люди… хотя он отдаленно напоминает латынь, которую она учила в университете. Давным‑давно. Но потом, слушая его ушами, она начинает понимать.

– Прошло уже сорок лет после того извержения. Все духи, которые здесь были раньше… их давно изгнали, – говорит один. Отсветы лунного света переливаются на его шлеме. Это центурион. – У моего дяди была винная лавка Геркулануме. Не успел вовремя убежать.

– А что насчет этих пустот в форме человеческих тел? Ты в них веришь?

– Я даже видел одну такую. Ее залили воском и выставили на всеобщее обозрение у амфитеатра Флавия. За одну дают до десяти ауреусов [29]. Так что у нас есть шансы подзаработать.

– Тогда давайте копать. Эй, вы слышали?

– Это пастух. Вы, кстати, с ним договорились?

– Ублажили вином с сонным зельем. Так что он спит как убитый.

– Митра великий! Я тоже слышу. Какой‑то стук. Там, внизу.

– Там сплошной камень!

– А что, если… кто‑нибудь выжил?! Не знаю уж, каким чудом. Дар богов.

– Очень смешно. Так, ладно. Ты держи клин, а я буду бить молотком.

Тяжелый стук деревянного молота. Где‑то блеет овца. Ветки олив шелестят на ветру. Каменные обломки катятся вниз по склону. За спиной у солдат – гора. Она знает, что это Везувий. Стивен однажды прислал ей открытку.

Один из солдат что‑то увидел.

– Митра великий!

– Что там?

– Глаз…

– Да ну тебя! Просто камушек, какой‑нибудь камушек… отсвет лунного света…

Она снова с ним. В нем. Он открывает глаза, ветер колышет его ресницы, сквозь слой камня он чувствует запах крови и понимает, что сон про жажду закончился. Он чувствует, как деревянный клин крошит камень, вбивая в него жизнь, и она чувствует все вместе с ним, ее лихорадит от его голода…

– Мальчик, – шепчет один из солдат. – Как живой, совершенно нетронутый… мне страшно…

– Колдовство…

Он набрасывается на них. И она вместе с ним. Она в нем. Она ликует его свободой, наслаждается первым вкусом крови.