Независимость и взаимозависимость

Хотя новые государства[427], население которых стремилось создать новый порядок, основанный на независимости от Запада, стали независимыми, они не смогли разрешить дилемму отставания менее техникализированных обществ от более техникализированных. Эти государства не могли быть полностью независимы, в противном случае им пришлось бы жестко обрубить все международные торговые связи, но, оказавшись в полной изоляции, они были бы вынуждены отказаться от технического развития. Им пришлось искать пути взаимодействия с внешним миром, которые бы не наносили ущерба и не подрывали их независимость. Сделать это можно было в рамках межгосударственной ассоциации, которая бы эффективно заменила европейскую гегемонию. Решение этой проблемы искали на нескольких уровнях. В целом это стало предварительным ответом на дилемму жесткого соперничества между западным и коммунистическим блоками, который выразил отношение большинства мусульманских народов к этому противостоянию.

Проблему осложнял и тот факт, что новые независимые государства в большинстве своем представляли собой искусственные территориальные образования. Как мы помним, в XIX столетии европейцы проводили границы новых государств произвольно, они совершенно не считались со сложившейся в том или ином регионе этнической и географической ситуацией. Очень часто представители одной этнической группы оказывались по разные стороны границы: например, курды оказались разделенными на три части – между Ираном, Турцией и Ираком; пуштуны были разделены между Афганистаном и Пакистаном, малайцы по обе стороны Малаккского пролива – между Индонезией и Малайзией. В таких ситуациях неизбежно возникали межгосударственные конфликты, существенно ослаблявшие эти новые государства. Очень часто возникали и совершенно противоположные ситуации: представители разных этнических групп становились гражданами одного и того же государства. В частности, после разделения Судана возникло несколько независимых государств, на территории которых проживали как мусульмане, так и язычники. Из‑за того, что проникновение англичан с моря во внутренние области континента было остановлено французами, в состав Нигерии вошла северная (Суданская) часть, где жили консервативно настроенные мусульмане, и южная (ранее эти земли принадлежали государству, расположенному в тропических лесах Гвинеи), где проживали язычники и христиане, которые достаточно далеко ушли по пути модернизации и не желали подчиняться «отсталым» северянам. В свое время англичане заняли традиционный арабский маршрут работорговли в бассейне Нила, и теперь здесь было создано новое государство Судан, в северных регионах которого жили относительно модернизированные мусульмане, а в южных – язычники и христиане, типичные представители негроидного региона южнее Сахары, многие из них были неграмотны и считались мусульманами «отсталыми», но не желали им подчиняться, помня о том, что северяне традиционно занимались работорговлей. В таких случаях новые государства раздирали внутренние противоречия.

Очень часто границы нового государства определял тот бывший империалистический язык, на котором разговаривала местная образованная элита, т. е. английский или французский, и, соответственно, культурный шаблон, который они переняли. В таких случаях смягчить внутренние конфликты могло только усиление культурной зависимости, символом которой являлся тот или другой западный язык, что, в свою очередь, вело к политической зависимости. Однако общий пересмотр границ новых государств был крайне опасен. Только в Индии, где Британская империя оставила в наследство положительный опыт совместного проживания разных народностей с достаточно большим уровнем культурной однородности, удалось относительно легко провести новые этнические границы, но даже там это расценивалось как крайне опасное для экономики и индийского единства мероприятие. В других, более мелких новых государствах, подобные неэкономичные пересмотры границ воспринимались намного больнее, и возникающие в результате этнические споры было невозможно уладить мирным путем из‑за отсутствия свойственных Индии древних традиций лояльности. Данные соображения утвердили новые правительства в решимости оставить все как есть и расширять границы только в том случае, если это означало расширение их юрисдикции. Но шаткость внутреннего положения таких стран, как и напряженные отношения с соседями, заставляли эти правительства искать новые приемлемые формы межгосударственных отношений. В других, не столь крупных государствах, вопрос о пересмотре границ не поднимался по чисто экономическим причинам. Заметим, что в Индии, в отличие от других стран, существовал довольно многочисленный социальный слой так называемых «обывателей», сохранявших лояльность к существующему режиму. Этот социальный слой помогал погасить возникающие этнические конфликты. Учитывая все эти обстоятельства, государственные чиновники новых «независимых» государств приняли решение довольствоваться той территорией, которая оказалась в их юрисдикции, и отказаться от любых территориальных претензий. Заметим, однако, что сам статус «независимого государства» подразумевал необходимость выработать некую модель межгосударственных отношений, приемлемую как для самого государства, так и для его ближайших соседей.

Наиболее удобным и приемлемым в этом отношении было добровольное соглашение о сотрудничестве с западными державами на новой основе: менее техникализированное и, следовательно, более зависимое государство получит необходимую помощь, чтобы как можно быстрее поднять степень техникализации и экономического развития до уровня «настоящей» независимости. Страны, ранее входившие в Британскую колониальную империю и перенявшие английскую культуру, с радостью объединились в Содружество наций, в рамках которого пользовались определенными привилегиями, в частности низкими торговыми пошлинами, и получали от бывшей метрополии техническую помощь. Подобные договоренности еще более естественно воспринимались жителями бывших французских колоний. Французский президент де Голль прекрасно понимал, что «колониям» необходимо предоставить независимость, и предпринимал определенные шаги в этом направлении, однако действовал неторопливо и осторожно. Он убедил элиту новых независимых государств присоединиться сперва к более формальной политической организации Французский союз, которая очень быстро трансформировалась в более неформальное Французское сообщество. Эта ситуация во многом напоминала ту ситуацию, в которой оказалась перенявшая русскую культуру мусульманская элита в Советском Союзе. Единственное различие заключалось лишь в том, что советские мусульманские республики были гораздо теснее связаны с российским центром, чем страны Содружества или члены Французского союза, несмотря на либерализацию, начавшуюся после смерти Сталина в 1953 году.

Подобные договоренности предполагали оказание технической и любой другой помощи более техникализированными странами менее техникализированным. После окончания Второй мировой войны подобные ожидания стали стандартом отношений. Оказывая подобную помощь за счет своих налогоплательщиков, западные страны в конечном итоге действовали в своих же интересах, делая мир более безопасным для своих граждан. С началом всемирных процессов техникализации, и особенно в XX веке, люди больше не могли себе позволить изолированно жить в пределах своего государства: так или иначе на них сильно влияло общее международное положение. С распадом европейской гегемонии для западных держав, особенно для тех, кто участвовал в мировом капиталистическом рынке, равно как и для ранее зависимых государств, было крайне важным найти формы приемлемого существования на всей земле.

^{Насер подписывает пакт о создании Объединенной Арабской Республики}

Бывшие имперские державы понимали, что их колониальные чиновники в течение долгого времени тратили солидные суммы на то, чтобы создать в колониях пригодные условия для бизнесменов и других граждан – причем не только на военные расходы, но и на финансирование школ и других необходимых проектов, которые невозможно было содержать за счет местной колониальной экономики. После обретения этими странами независимости Запад посчитал целесообразным продолжать тратить средства на эти цели до тех пор, пока новые государства не смогут справиться с этими задачами самостоятельно. Считалось, что поддержание должного уровня государственного сектора и увеличение уровня потребления местного населения путем развития экономики обеспечит «стабильность» новых государств. Соединенные Штаты, не имевшие больших колоний, также были сторонниками данного подхода. Во время Второй мировой войны США оказывали помощь своим европейским союзникам, истощенным в борьбе с нацизмом, а в послевоенный период помогли восстановить разрушенную Западную Европу. Казалось логичным, что Соединенные Штаты окажут аналогичную военную и экономическую помощь менее техникализированным государствам, которые станут их добрыми и жизнеспособными соседями.

В то же время, поскольку модель технической помощи стала преемницей модели просвещенного империализма, из которой она развилась, это означало продолжение частных миссионерских усилий: уже в межвоенный период западные миссионеры оставили попытки прямого обращения в свою веру и сосредоточились на таких проектах, как больницы и школы, что обеспечило приток к ним идеалистически настроенной молодежи, которая добровольно ехала в далекие районы земли, чтобы своими руками помочь местному населению усвоить все необходимые навыки для жизни в более развитом обществе. В конце концов подобные начинания были поддержаны местными правительствами.

Когда европейские страны оправились от последствий войны, многие частные организации, религиозные, благотворительные и даже промышленные, как в Европе, так и в США направили свои усилия на то, чтобы «развить» менее техникализированные народы, оказывая им техническую помощь. Большинство европейских правительств, даже те, кто не имел своих колоний, делали то же самое (например, Швеция помогала Тунису). Техническая помощь стала своего рода делом престижа государства, которое таким образом закладывало психологические и технические основы для будущего сотрудничества. Когда из какой‑либо западной страны поступало техническое оборудование, это становилось поводом заказывать его снова, что создавало основы для взаимной торговли. В итоге каждая экономически развитая страна разработала собственную программу помощи, причем в этом участвовали не только западный блок, но почти все коммунистические страны, а также Япония, Израиль и даже Индия. Главную выгоду из данных программ извлекали прежде всего мусульманские страны.

Опираясь на самую мощную в мире промышленность, которая превосходила все остальные страны вместе взятые, Соединенные Штаты оказывали военную и экономическую помощь в огромных масштабах. Как правило, это делалось для того, чтобы привлечь менее техникализированную страну на сторону западного блока раньше, чем ей успеют оказать помощь члены коммунистического блока. Наряду с американской, наибольшие объемы помощи поступали через ассоциации новых государств во главе с бывшими европейскими империалистическими державами. Это приносило ряд дополнительных выгод. В отличие от прямой зависимости от американской помощи, такой вариант сотрудничества протекал в рамках «взаимозависимости»: «колониальные» продукты имели гарантированный европейский рынок, даже если в будущем новому государству помогут диверсифицировать свою промышленность. Однако подобные объединения имели и свои недостатки. Было очень трудно жестко следовать долговременным целям создания независимой экономики, когда краткосрочные решения принимались с учетом уже существующего контекста насущных интересов, выросших из прежнего состояния зависимости. Данные насущные интересы были обусловлены доминированием не только европейских стран, но и их местных союзников и вели к укреплению зависимого положения, несмотря на усилия стремившегося к модернизации правительства. И у европейцев было достаточно рычагов влияния, чтобы предотвратить какие‑либо радикальные изменения.

В такой ситуации трудно было рассчитывать на социальную революцию и какое‑либо кардинальное изменение расстановки сил в новом государстве. Но без подобных изменений невозможно было добиться равного с Западом положения. В итоге политику скрытого доминирования, проявляющуюся в существовании подобных объединений и даже в оказании технической помощи, стали называть «неоимпериализмом», которого сторонники модернизации боялись не меньше, чем старого классического империализма.

Международные организации, например Организация Объединенных Наций, пришедшая на смену Лиги Наций, предлагали менее опасную альтернативу союза с Западом. Новые независимые государства, сохранившие тесные связи с западными державами, рассматривали ООН как своего рода противовес, который может защитить их интересы. С самого начала Организация Объединенных Наций выступала как наследник Европейского концерта держав и Лиги Наций и являлась западным институтом. Каждое государство имело один голос, и большинство его членов были государствами Запада: самое маленькое европейское и латиноамериканское государство имело такой же голос, как огромные Индия и Китай. Но постепенно с ростом численности небольших независимых государств на Арабском Востоке, в Юго‑Воточной Азии и Африке южнее Сахары ситуация стала меняться, поскольку теперь все они при общем голосовании обладали такими же голосами, как и западные страны. Тогда страны западного блока создали для своих нужд специальные европейские организации. ООН превратилась в орган, который регулировал отношения между Западом и остальным миром на более‑менее равноправной и честной основе. ООН и ее специальные организации, такие как ЮНЕСКО, создавали каналы для многосторонней политической инициативы и даже оказания технической помощи, не отягощенной политическими или культурными связями, однако они были структурно ограничены требованием единогласного решения и не смогли действовать независимо.

Турция нашла более прямой путь ассоциации с Западом, не связывая себя ни с какой определенной европейской страной. В соответствии со своей политикой «вестернизации» она стремилась к вступлению в специальные западноевропейские организации, объединившие старые западные государства с целью противостоять все возрастающему давлению США и СССР. В то же время она воспользовалась американской помощью, заняв антисоветскую позицию. Но такой курс для большинства государств был невозможен ни психологически и ни географически. Большая часть слабо техникализированных незападных государств была рада возможности союза со странами, находящимися по одну с ними сторону пропасти в развитии, чтобы вместе торговаться с западным блоком. Насер в Египте, Неру в Индии и Сукарно в Индонезии объединили мусульман и немусульман на конференции в индонезийском Бандунге. В 1955 году Бандунгская конференция вызвала большой энтузиазм и привела к созданию в рамках ООН и без нее единого фронта народов Азии и Африки. Иногда это объединение называют движением неприсоединения, подразумевая, что оно выступает как против западного, так и против коммунистических блоков и включает в себя некоторые нейтральные европейские страны. Изначально это движение создавалось как объединение стран, вынужденных бороться за свою независимость от Запада, но затем в него вошли коммунистические страны, такие как Китай и даже СССР (в результате чего в это азиатско‑африканское объединение географически вошла часть Европы). Однако в любом случае попытки подобного объединения на антизападной основе не привели к сколько‑нибудь значимым результатам, поскольку слабо техникализированные государства не могли ничем помочь друг другу, за исключением обсуждения возможных моделей торговли.

Существовал еще один способ усиления слабо техникализированных государств. Как правило, из‑за фрагментации еще при колониальной администрации это были небольшие по размеру и численности населения страны. Но объединившись в региональные федерации, они могли стать намного сильнее. Подобные федерации помогли бы преодолеть последствия возможной изоляции: так, если бы все мусульманские нефтедобывающие государства во времена Мосаддыка входили в одну федерацию, они могли бы эффективно противостоять западному бойкоту; кроме того, такая форма объединения помогла бы решить проблему спорных границ, разделяющих культурные группы. Несколько подобных региональных федераций попытались создать в странах Африки южнее Сахары, но реализовать их на практике оказалось слишком сложно. В какой‑то момент преимущественно мусульманские государства Индонезия и Малайзия хотели объединиться с христианскими Филиппинами в федерацию всего Малайского архипелага[428].

Наиболее серьезная попытка создать региональную федерацию была предпринята на Арабском Востоке. Пантюркизм как течение практически исчез на подвластных СССР тюркских территориях, у паниранизма также не было никаких шансов, но панарабизм оставался живым политическим течением, которое переживало расцвет после национализации Насером Суэцкого канала. Арабы все сильнее чувствовали себя одной нацией с одной судьбой и были недовольны тем, что империалисты разделили их на несколько государств. Объединившись, они могли бы стать крупным и стратегически важным образованием, сообща распределять доходы от нефтедобычи и, возможно, наконец‑то уничтожить Израиль, присутствие которого в Палестине стало самым ярким эмоциональным стимулом арабского единства.

Израиль по‑прежнему представляет собой угрозу как база европейских поселенцев в сердце Арабского Востока. Он становится особо опасен при любых возможных конфликтах с Западом, что было наглядно продемонстрировано в 1956 г., когда Израиль принял участие в англо‑французском вторжении в Египет. Более того, и он может воспользоваться поддержкой Запада, чтобы расширить свои границы. Арабы понимали, что ввиду их слабости подобное расширение может быть проведено только за их счет. Израильские патриоты желали восстановить свое государство в его древних границах, как было задумано изначально. Даже если арабы получили бы твердые гарантии, что такого расширения границ не будет, само присутствие экономически сильного Израиля, пользующегося мощной поддержкой западного капитала, грозило сделать все соседние арабские страны неконкурентоспособными. Таким образом, конкретные экономические интересы сочетались со жгучей ненавистью арабов к Израилю, из‑за которого они несли психологические, а часто и личные потери. Предложить минимальное сотрудничество с Израилем для любого арабского политика означало бы политическое самоубийство. Но, оставаясь разделенными, у арабов не было никаких шансов победить Израиль.

Большинство восточных арабов желало объединения главным образом для того, что уничтожить Израиль, однако на этом пути существовали бесчисленные трудности. Наряду с нежеланием каждого государственного аппарата делиться своей властью существовал еще один очень важный фактор: страны, обладавшие нефтью, хотели сохранить доходы от ее продажи и пустить их на собственное развитие, а не делиться ими с другими; кроме того, Израиль географически перекрывал сухопутные связи самого большой арабского государства Египет с арабскими странами Плодородного полумесяца. Даже сильное чувство арабизма не мешало культурному соперничеству Египта, Сирии и Ирака, а также тенденции многих арабов‑мусульман идентифицировать арабизм с наследием; ливанские христиане противостояли объединению. Однако главным препятствием казалось присутствие англичан, которые за кулисами пытались управлять некоторыми арабскими государствами во имя «стабильности», поощряя местные интересы, противостоящие идее союза, что особенно ярко проявлялось в Ираке и Иордании (в отличие от Саудовской Аравии, которая активно развивала отношения с США). После революции в Египте 1952 года британское влияние на эту страну было упразднено, но оно все еще было сильно в Ираке.

Престиж Насера и Египта был настолько высок, что после победы в 1956 году он взял на себя инициативу скорейшего объединения арабских государств. В Сирийской Республике после ухода французов политическая жизнь отличалась нестабильностью. Местная социалистическая партия БААС, используя рост популярности арабского единства, перед лицом опасности коммунистического переворота в 1958 году обратилась к Насеру с предложением создать на основе Египта и Сирии Объединенную Арабскую Республику[429]. Он твердой рукой подавил коммунистическое движение в Сирии так же, как ранее подавил египетский парламент, выражавший интересы привилегированного класса, и призвал другие арабские государства присоединиться к новому союзу. Этого оказалось достаточно, чтобы сплотить молодых иракских офицеров, уставших от вмешательства Великобритании и коррупции правительства, они по образцу Египта свергли своего короля. Революция принесла в Ирак очищение: строительство нового королевского дворца было остановлено, проститутки исчезли с улиц, и каждый верил, что теперь начнется новая жизнь.

Однако новое иракское правительство не спешило перейти под твердую руку Насера и попыталось продолжить политику своих предшественников, используя нефтяные доходы на развитие собственной страны. Таким образом, хотя англичане наконец‑то ушли, арабы оставались разобщенными. В 1961 году сирийцы под руководством все той же партии БААС разорвали слишком тесные связи с Египтом и вышли из состава Объединенной Арабской Республики. Как следствие, разделенные арабские государства продолжали терять свой авторитет у населения. Политические и экономические планы оставались амбивалентными даже на уровне культурной самоидентификации (между языком и религией), а теперь Арабский Восток разрывался между идеями арабского единства и наличием множества арабских государств с произвольно нарезанными границами. Без четкого определения своего места в огромном мире эти отдельные государства не могли в полной мере пользоваться своей независимостью.