II. Основные школы и персоналии античной философии. 5 page

Несколько меньшей степенью добродетели обладают представители второго сословия: воинов-стражей. Их добродетель – долг. Это сословие обеспечивает сохранность государства как от внешнего, так и от внутреннего разрушения. Это сословие должно состоять из лучших граждан, не имеющих никаких, кроме воинских, обязанностей. Они должны в высшей мере обладать телесными и душевными достоинствами. В них сочетается искусство воина и глубокое понимание целей государства. Они воспитываются храбрым и философски образованными.

Для этого необходима специальная система образования и воспитания, гимнастического и музического. В этих людях воспитывается строгая дисциплинированность, воздержанность, способность выносить любые тяготы и физические страдания. Из всех мифов, сказок, поэм и трагедий для изучения выбираются только те, которые укрепляют нравственность и веру. Из всех музыкальных искусств допустимо только серьезное хоровое пение.

В этих людях необходимо всемерно возбуждать патриотические и религиозные чувства. Все чувственное, лирическое, сентиментальное, увеселительное должно быть изгнано из их жизни. Они должны гореть только одной любовью – любовью к делу справедливости. Для этого их философское образование должно строиться с особым акцентированием ценности Блага. И допускает культивирование неведения относительно зла.

Главной целью такого воспитания является уничтожение корней эгоизма в людях этого сословия. Такими корнями являются любовь, собствен­ность и семья. Все эти вещи исключаются из жизни стражей. Они отсутствуют и в жизни философов, но вследствие абсолютно естественного добро вольного отказа.

Жизнь философов и стражей полностью определяется идеей. Они служат исключительно целому. Только это им дорого. И от других личных интересов они свободны. Поэтому им не требуется ни семьи, ни имущества. Для них характерен общий отказ от обычных земных благ. А при невозможности этого, как максимум – общая семья и общее имущество.

Это общее достояние является скорее дополнительной тяготой жизни, поскольку все время требует каждодневного правильного и тщательного расчета организации материальной и внешней стороны человеческой жизни. А философы и воины живут ощущением бренности, краткости и тщеты земной жизни. Они призваны представлять в этой жизни подлинную жизнь мира идей. Но именно поэтому они должны с математической выверенностью следить за благоденствием и здоровьем как отдельного человека, так и государства (точно планируя необходимое и строго пресекая излишество).

Для этого философы регламентируют производство потомства, материальных благ и правила общежития. Регламентируют не через законы, а через традицию и формирование нравственности и личной убежденности. Людям такого общества не свойственна будет зависть и споры из-за денег и вещей. Им не нужны будут законы и судьи, платные учителя и врачи. У них не будет не только социальных антагонизмов, но и противоречия между поколениями, т.к. всякий младший будет почитать в старшем поколении своих родителей, а всякий старший любить в следующем поколении своих детей. Государство будет совершенно вследствие совершенства каждого гражданина.

Это совершенство не будет нарушать даже несовершенство третьего производящего сословия, поскольку оно будет органично выполнять свое предназначение – быть фундаментом общественного строения. Для людей этого сословия характерна самая низкая степень добродетели – польза. Это «обыденная добродетель», когда из соображений выгоды подчиняются существующим общественным установлениям. У этих людей должна быть семья и собственность, правда, незначительная, чтобы они были заинтересованы в труде.

д). Главное чего достигает такое общественное устройство, это полное совпадение города-полиса и «города души». Только в этом случае душа приходит в гармонию. В ней разум господствует, пылкость ему служит, а жадность подчиняется. Поэтому разум становится мудростью, пылкость – мужеством, храбростью, а жадность – умеренностью и самообладанием. Эта гармония и есть справедливость отдельного человека, поскольку она обеспечивает возможность «делать свое дело» – осуществлять свое предназначение и приближаться к идеалу калокагатии. Поэтому «кардинальные добродетели» человека в обществе: мудрость, храбрость и самообладание.

Поскольку утопичность этого проекта очевидна, то Платон в более позднем диалоге «Законы» говорит о том, что следует попытаться создать «второй возможно лучший» и даже «третий возможно лучший» планы государственного устройства, на осуществление которых можно было бы рассчитывать среди обычных, а не богоподобных людей. Это общество, в котором закон стоит над правителями, а не наоборот, как в первом варианте утопии.

Место философии здесь занимает положительная религия как главное идеологическое руководство жизнью. Психологическим средоточием этой религии является убежденность в превосходстве души над телом. Говорится об обязательном наличии законов, регламентирующих поведение людей в соответствии с требованиями положительной веры и нравственности. И, наконец, об отсутствии четкого сословного деления, поскольку в обществе практически отсутствуют философы, в нем доминирует модель жизни второго сословия, облегченный вариант которой распространяется и на третье, имеющее значительное место в общественной жизни, но, прежде всего в виде земледельческого труда.

Законы в государстве необходимы вследствие неочевидности высшего блага для большинства людей. Поэтому законы должны строжайшим образом регламентировать не только общественную, но и частную жизнь человека, причем до самых мелочей. В этом деле на помощь законам приходит не только религиозное чувство, но и математика. С помощью нее возможно выверить силу и пропорции человеческих чувств, стремлений и желаний и получить возможность их правильной организации.

е). В совокупности всех этих рассуждений обозначается еще один аспект идеи. Она предстает как стрктурно-числовая форма жизни человека и шире всего космоса.

Но в любом варианте своей социальной утопии Платон полагает государство высшей формой земной жизни. Государство есть инструмент воспитания в человеке высшей добродетели, – подготовленности к жизни небесной. Чем успешнее государство справляется с этой задачей, тем ближе оно к идеальному состоянию.

Но чем больше Платон описывает идеальное государство, тем менее его цели согласуются со средствами. Идеальное государство оказывается двойственным по отношению к человеку. Оно, с одной стороны, есть самая мощная сила оздоровления человеческой души. Но, с другой, возможная реализация этой силы оборачивается реальным подавлением души. Индивидуальные человеческие устремления приносятся в жертву общему государственному началу. Концепция идеального государства предъявляет к человеку непомерный «нравственно-психологический счет». Это государство должны составлять люди, самой существенной характеристикой которых является устремленность к благу и государственному единству. Эта устремленность определяет и даже вытесняет все остальные естественные и разнообразные потребности.

Благо для богоподобного существа для обычного человека оборачивается тиранией, или, как минимум скукой. В этом государстве люди минимально заботятся о скудных материальных обстоятельствах своей жизни. Но бесконечно много участвуют в военных упражнениях, математических и богословских спорах, философских пирах, выборах, судебных заседаниях и т.п. Они воспринимают свое общество как непреходящую ценность, как воплощение совершенства, равновесия, тождественности, вечности. Поэтому все новшества и инициатива в нем излишни. И исторический прогресс в этом случае – синоним упадка.

Величие этого замысла, оборачивающегося чудовищностью, стало «притчей во языцех». Утопию Платона называли и «казарменным социализмом», и «полицией нравов» и «первой формой тоталитаризма». Именно этот аспект платоновской философии вынудил А. Боннара сказать, что «философия» Платона – одно из наиболее тяжких расстройств человеческого разума»[94]. Однако невозможно просто отбросить утопию Платона как пустой образчик антигуманизма.

ж). Философская глубина и художественная объемность размышлений Платона об идеальном государстве обозначает многочисленные фундаментальные историософские идеи, представленные частью как социальные предписания и объяснения, частью как осознанные проблемы. Условно их можно свести к трем «пунктам»: 1 – вопросы, связанные с органической связью космоса, государства и души; 2 – проблемы, связанные с самой возможностью социального проектирования; 3 – размышления о возможности и перспективах coзнательного социального творчества людей.

Первый аспект размышлений Платона имеет множество сторон. Уже говорилось о совпадении города-полиса и «города души», о космических «корнях» человека, о том, что душа не только психический, но и государственный, и космический феномен. Эти представления рождаются из убеждения, что государство имеет универсальную космическую природу, что оно не является искусственным внешним инструментом организации человеческой жизни. Государство есть форма космической предназначенности человека. Его формы: а) органически связаны с доминирующими формами психофизической конституции человека; б) возникают и функционируют по диалектическим принципам живого организма.

Он первый создает классификацию форм политического устройства, разделяя их на правильные (истинные) и неправильные (ложные). Совершенной формой государственного устройства является аристократия (власть лучших) и хорошей формой является монархия (власть просвещенного правителя). Негодными формами правления являются: тимократия (власть честолюбцев), олигархия (власть немногих, клика), демократия (власть народа), тирания (власть, узурпированная тираном).

Аристократия и монархия создают наиболее правильные типы характеров людей, сориентированных на Благо, и, наоборот, порождаются такими типами характеров, при их большинстве в обществе. Остальные же формы государственного устройства порождают ложные типы характеров, поскольку сосредотачиваются вокруг ложных целей: власти, богатства, свободы, самовластия. В этих государствах развиваются три вида похотей, подтачивающих эти государства: нужда, роскошь и преступления.

В целом, государство – аккумуляция сознательно выбранной людьми формы жизни. А жизнь человека, если она стремится к подлинности, – всегда форма публичности, духовной солидарности, общественного служения.

Любая политическая форма имеет диалектическую динамику своего существования, и несет в себе свое собственное отрицание. Всякий тип политической власти возникает как политически оформленная аккумуляция какой-то ценности человеческой жизни, ведет к ее максимальному воплощению, а отсюда чаше всего к закату, поскольку изначально выбраны ложные ценности. (Так безудержная свобода демократии ведет к тирании.) Попытка создать модель идеального государства есть, в том числе попытка создать способ избежать такой закономерности.

Вторая проблема – проблема природы и возможности социального проектирования как такового. Платоновские размышления демонстрируют: любая социальная идеализированная конструкция соединяет в себе как совершенно не существующую модель, по определению невозможную для осуществления, так и совершенно реальные социальные, государственные формы, не всегда угадываемые за идеальным проектом. (Для Платона это, безусловно, был образец спартанского государства.)

Идея проекта и описываемые детали его воплощения не совпадают друг с другом. Идея стремится избегать недопустимости собственных же институциональных и материальных следствий, не замечать образцов, взятых ею из реальности. Последующие истории различных коммун (включая 70 лет социалистического устройства) – яркое тому подтверждение.

И, наконец, проблема сознательного социального творчества и его возможностей. Способен ли человек осознанно строить свою общественную жизнь согласно Благу? Или же единственным, хоть и несовершенным, но приемлемым инструментом совместной жизни людей является закон, искусственная норма? Или иначе: возможна ли «вертикальная» нравственная и духовная организация человеческой жизни, достижимость человеком божественного?

В позднейшем произведении Платона – «Послезаконии» – это звучит как вопрос о том, сможет ли когда-либо род человеческий быть «счастливым и блаженным». И высказывается убеждение, что это невозможно. Но человек может стать «блаженным в государствах» после смерти «на островах Блаженных»[95]. Для такой посмертной участи ему при жизни дан разум и знания, а при недостатке последних – вера в богов.

Эту тему платоновской утопии можно обозначить еще и такими вопросами: Строится ли, в целом, общественная жизнь человека как цепь успешных (или нет) выборов из множества (часто не обладающих смысложизненными значениями) возможностей? Или у человека нет выбора, поскольку есть только один способ стать человеком – довериться разуму и заботиться, чтобы он не терял связи с высшими смыслами? В конце концов, вопрос о судьбе человека в государстве может звучать следующим образом: Трансцендентальное или прагматическое определяет суть человеческой природы и человеческого существования?

Платон, насколько можно судить, полагал, что прагматиком (не пошлым) может позволить себе быть только Бог, как существо, способное соотносить усилие и результат, путь и шаг. Человек же всегда должен быть трансцендентально переизбыточен, а значит «обречен» на философию и только так приближен к божественному.

Вывод. Философия Платона – абсолютный объективный идеализм и потому, что утверждает полное первенство идей в мире, и потому что провозглашает идеальность в качестве главного пафоса человеческой жизни. Платон стремиться охватить мир философским повествованием, не сводящимся ни к риторскому убеждению, ни к аналитическому разбору. Это всеохватная философская панорама действительности, не уступающая по мощи и художественности мифологической картине мира. Повествование это для любого человека, не достигшего ранга Платона, может казаться неотразимо-манящим и мистически-высокомерным. Не случайно А. Боннар сказал о нем еще и следующее: «Он главный виновник утраты людьми здравого смысла» и потому «божественный». [96]

4. Универсальная философия Аристотеля.

Годы жизни Аристотеля 384(3?) – 322 до н.э. также как и Платон, его учитель, он имеет несколько имен. Поскольку он родился в городе Стагиры (Стагир, Стагира) в Македонии, то его часто называют Стагиритом. Поскольку посмертная слава Аристотеля почти безмерна, то средние века дали ему имя «Философ», ибо полагали только его заслуживающим этого звания. Ссылки на авторитет Аристотеля считалось достаточным для доказательства истины того или иного положения.

А). Жизнь и творчество Аристотеля. Аристотель жил в кризисную для Древней Греции эпоху – эпоху македонского завоевания. Для нее было характерно нарастающее чувство «всеэллинского катастрофизма», и шире, вселенского грехопадения, которое заполняло сознание греков в связи с этим завоеванием. Платоновская задача превращения сократовской модели жизни в строгую теоретическую философию превращается для Аристотеля почти-что в задачу цивилизационного спасения. (Если стать строже, систематичнее, рассудительнее, интеллектуальней, то, возможно, удастся удержаться на краю исторической пропасти.)

а). Поэтому Аристотель как красивую, но изношенную одежду отбрасывает художественно-мифологическую и даже фантастическую форму платоновского философствования и сосредотачивается на создании серьезной систематической философии, понимаемой как научное знание, становясь фактически отцом европейской науки. По его мнению, всякая философия в своих предельных характеристиках есть красота, поскольку начинается с удивления перед красотой, священством и величием мира. Но она особая красота, поскольку, начавшись удивлением, длится далее как кропотливое, точное исследование всего, что составляет жизнь мира, и тем самым есть красота трезвомыслящей науки.

Аристотель отказывается от жанра диалога и впервые в строгой форме излагает, систематизирует, структурирует и каталогизирует различные виды знания по различным областям наук. Количество его трудов столь значительно, что трудно поверить, что они принадлежат одному человеку, жизнь которого при этом отнюдь не была жизнью кабинетного учёного. По различным свидетельствам Аристотелю принадлежит от 150 до 400 работ. К основным его трудам относятся: «Метафизика», «Органон» (“Первая аналитика», «Вторая аналитика», «Топика», «Опровержение софистов», «Категории», «Герменевтика»), «Физика», «О небе», «История животных», «О духе», несколько «Этик», «Политика», «Экономика», «Поэтика», «Риторика» и др.

Все его произведения можно разбить на следующие группы: общефилософские, логические, физические, биологические, психологические, политэкономические, этические, искусствоведческие.

Последующие века сделали фигуру Аристотеля монументальной и «забронзовелой». Но это был человек, проживший очень насыщенную событиями, интересную и неординарную жизнь, которая, безусловно, может быть «прочитана» в его философии.

б). Македония, родина Аристотеля, не была, по мнению греков, варварским государством, но и не могла быть приравненной Греции. Это определяло отношение македонян, и в том числе Аристотеля, к Афинам, хотя этнически он был чистейшим греком.

Его отец Никомах и мать Фестида по неизвестным на сегодняшний день причинам покинули Грецию и поселились на северном полуострове Халкидике – территории Македонии. Отец Аристотеля был очень известным врачом. И был приглашён в этом качестве ко двору македонских царей. Благодаря этому там стали известны и его дети. Профессия врача считалась очень почётной в Древней Греции, хотя её представители и не причислялись к высшей Аристократии. Но все выдающиеся врачи рассматривались как потомки и наследники бога врачевания Асклепия. Эту чудесную семейную родословную, говорившую о том, что Никомах в пятом поколении потомок Бога, как что-то само собой разумеющееся воспринял Аристотель.

Отправившись покорять Афины, он предстал там как избалованный придворной жизнью македонский выскочка, молодой человек очень невзрачного вида, но известный на весь город щеголь, любивший дорогие одежды, необычные причёски, замысловатые перстни и т.п. Но, промотав полученное наследство, он столкнулся с острой нуждой, практиковал немного как врач и по большей части аптекарь, и даже выполнял другие мало достойные работы. Это достаточно быстро отрезвило его и способствовало изменению духовного склада жизни и поступлению в платоновскую Академию.

Это обстоятельство является важнейшим фактом биографии Аристотеля. В Академии он быстро становится одним из двух самих сильных и любимых учеников Платона, но, как считал Платон, неблагодарным. Хотя он в некотором смысле повторяет путь Платона, отправившись из Академии вновь к македонскому двору, куда был приглашён в качестве наставника юного Александра.

История отношений Аристотеля и Александра Македонского составляет второй важнейший факт биографии философа. Эти отношения складывались очень непросто и их нельзя назвать дружескими, не случайно Аристотелю пришлось фактически бежать из Македонии, тем не менее, Александр говорил, что почитает своего учителя для себя вторым после отца. По одной из легенд Аристотель, убедившись, что его ученик все более превращается в заурядного тирана, отравил его и себя.

В течение своей жизни он не единожды покидал македонский двор и возвращался в Афины для занятий философией. Постепенно он отходит от платоновской философии и создаёт собственную, не уступающую величием философии учителя. Ему принадлежат знаменитые слова: «Платон мне друг, но истина – дороже». (Которые являются модификацией подлинных слов Аристотеля: «И хотя Платон и истина мне дороги, однако священный долг велит отдать предпочтение истине»[97].)

Для разработки своей философии он создаёт вторую крупнейшую школу древнегреческой философии – Ликей, что можно считать третьим важнейшим фактом его биографии. Эта школа, прообраз современных лицеев, получила своё название по месту своего нахождения – сад храма Аполлона Ликейского (волчьего). Второе название этой школы – перипатетическая, т.е. школа прогуливающихся философов, возникшее потому, что занятия велись, как правило, в виде прогулок по аллеям и галереям сада.

После себя он оставил очень благородно составленное завещание, о котором говорят как о самом главном свидетельстве его высоких душевных качеств. Он не забыл никого из тех, кто был рядом с ним, кто был ему дорог, вплоть до принятого на воспитание в дом чужого мальчика и рабов.

Б). Учение о сущности. Формально-движуще-целевая причина. Философия Аристотеля есть теоретический синтез, направленный на постижение сути бытия. Он стремится создать философию теоретически ответственную, такую, из которой нельзя было бы сделать противоречивых и парадоксальных выводов, пользуясь интеллектуальной безмятежностью, или напротив, пылкостью её автора. Нужно быть сдержанным, аккуратным и ответственным в своём стремлении к идеям, к лучшему. «Хотя мы смертны, мы не должны подчиняться тленным вещам, но, поскольку возможно, подниматься до бессмертия, и жить согласно с тем, что в нас есть лучшего»[98]. (Т.е. преодолевая худшее, которое неизбывно есть, и есть часть жизни.)

Мир не может быть неблагим. Но он не непререкаемо благ, и человеку не так просто постичь, что есть его благо. Поэтому «у всех вещей добро скорее всего следует принимать за природу вещей»[99], и на основе этого строить отношения с природой и другими людьми, т.к. «мир не хочет, чтобы им управляли плохо»[100].

а). Центральная категория платоновской философии – идея – становится фундаментом аристотелевской философии. Но платоновская идея, рождённая от эйдоса-образца, означает идеальное, абсолютное, предельное. У Аристотеля идея-образец является мерилом, и предстает, прежде всего, как мера и сущность, Именно эти два феномена составляют средоточие взглядов Аристотеля.

Идея находится вне вещи, живёт в особом «царстве идей». Сущность – внутри вещи, как её важнейшая, определяющая необходимая часть. Идеи постигаются мифопоэтической философией. Сущности – научным философствованием через соотношение части и целого, через понятие закона. У Аристотеля эйдос, идея – это невещественная составляющая предметов, сущность, которая в свою очередь есть общность, необходимость, научный закон.

Сущность всегда связана с противостоящим ей существованием. Сущность – ключ к существованию. Сущность, как говорит Аристотель, – это основание, «почему вещь такова, какова она есть». В самом широком смысле сущность – это суть бытия.

Вся многоплановая философия Аристотеля есть либо разъяснение, либо демонстрация того, что такое суть бытия. Он исходит из того, что понимание сущности должно превосходить понимание первовещества или субстрата, поскольку последнее ничего не говорит о природе движения, подвижности, динамичности мира. Динамизм же, по мнению Аристотеля, составляет душу мира. Понятие динамизма является почти таким же значимым, как и понятия сущности и меры.

б). Понятийно вглядываясь в суть мира, мы понимаем, что первоначало должно быть первопричиной, и что эта первопричина многоаспектна. Она соединяет в себе четыре первоначала или четыре высших принципа. Материальную причину, отвечающую на вопрос «из чего?». Формальную причину, отвечающую на вопрос «Что это есть?». Движущую причину, отвечающую на вопрос «Откуда начало движения?», и, наконец, целевую причину, отвечающую на вопрос «Ради чего?»

Все четыре причины, или четыре принципа составляют сущность вещи и неразрывно связаны друг с другом, но в то же время они как бы разделяются на два блока, неидеальная, небожественная, случайная материя. И идеальные, божественные и необходимые – остальные три, формально-движуще-целевая причина. Материя – это возможность, остальные причины – действительность. Материя – данность, остальные причины – осуществление.

Аристотеля особо интересует отношение между этими двумя неравнозначными составляющими сущности, и, прежде всего отношение материи и формы. Очевиднее всего это отношение можно определить как отношение материала и внешнего вида вещи. Но это только поверхностное представление. По Аристотелю, форма – нечто большее, чем внешность, образ, силуэт и т.п. Форма и есть собственно идея, эйдос. Форма – та часть сущности, которая является идеей. Форма-идея сущностна, но не есть вся сущность, поскольку последняя включает в себя четыре принципа, в том числе и материю. Материя же – не самостоятельная часть сущности. Она определяется через форму-идею. Материя – тот материал, в который внедряется идея, в результате чего материя оформляется в некоторую вещь.

Форма как идея есть то, чем вещь является сама по себе. Это «что» вещи. Вещь – овеществлённая форма и оформленная материя. Аристотель называет это еще «чтойностью». Эта «чтойность» и определяет само наличие вещи, поскольку она есть вещь, а не что-то неопределённое. Без этого вещи не может быть, либо она, как минимум, непознаваема, Материя – не вещь, она есть «нечтойность», ничто, в смысле ничто определённое, а значит ничто осмысленное.

Материя и форма образуют единство, и главным является не то, что в вещи есть материя и форма, а то, что вещь есть определённый способ соединения этих двух сущностных начал. Соединение материи и формы даёт что-то совершенно особенное. Это особенное определяется пропорцией, в какой соединяются противоположные друг другу материал и вид, определяются мерой их соотношения. То, как «примериваются» друг к другу материал и внешний вид, определяет суть данной вещи и её видимую данность. Для обозначения этого соединения Аристотель использует часто термин «synolos» (индивид, согласие), т.е. меpa, соразмерность материального и духовного, а не безмерность духовного.

Мера определяет, чем должна быть вещь и почему она должна быть именно этим. Поэтому мера подвижна, динамична. Подвижность меры и есть подвижность мира. Эйдосы и материалы беспрестанно складываются в различные меры. Значит, суть мира должна определяться и через причину и цель этих движений меры.

Если весь мир находится в движении, то есть и источник этого движения, его причина, или его сущность. При этом «по определению» сам он должен оставаться неподвижным, должен воплощать в себе абсолютный покой, покой, который понимается не как неподвижность, а как всесовершенство. Этот покой есть самое быстрое движение, бесконечно быстрое, пребывающее сразу во всех точках. Таким бесконечно движущимся покоем, по Аристотелю, является Небо, как предел, предельность, переизбыточность.

Это перводвижение-покой неба есть осуществление сути, цели самого этого перводвижения. Это осуществления цели, или идеи. Движение как осуществление Аристотель обозначает термином «энтелехия» (имеющее цель в самом себе). Энтелехия – это некоторая первоначальная энергия быть, и быть именно тем-то. Это не просто причина, или некоторое предшествующее состояние, а некое провидение или предвидение внутри вещи. (Так, яйцо является птенцом в возможности, но не энтелехиального. Энтелехиально реальному птенцу предшествует «формальный» птенец, заключённый в яйце не в виде особой вещи или даже образа, а в виде информации, энергии.)

Исходя из понимания четырёхпринципиальной сущности, Аристотель фактически утверждает, что всё в мире – от космоса до простейшего предмета – есть овеществлённая форма с причинно-целевым назначением.

Такое понимание сущности рождает в философии Аристотеля целую цепь новых понятий, составляющих пространство теоретического философского знания: проблема соотношения потенциального и актуального, понятие субстанции, новое понимание бытия, соотношения сущности и существования и др.

В). Учение о субстанции. Аристотелевское понимание сущности предполагает, что важнейшим атрибутом мира является динамизм, осуществление, трансформация потенциального в актуальное. Мир потому только есть, что в нём непрестанно все «про-ис-ходит», случается, реализуется. В этом и причина мира, и оправдание мира. В самом общем смысле потенциальным в мире является материя, несамостоятельная и как бы косная. Актуальным же – субстанция – формально-движуще-целевая причина. Субстанция – это сущность сущности, предельное основание. Понятие субстанции заменяет у Аристотеля понятие субстрата.