ШКОЛА—ПУТЬ К ОБРАЗУ

Что такое «школа»?

Это понятие имеет двоякий смысл.

С одной стороны, когда мы говорим «школа Ста­ниславского» или «школа Вахтангова», мы подразумеваем всю совокупность их взглядов на театр и на искусство вообще, всю многогранность платформы их творчества и творчества их учени­ков и в то же время границы, пределы, которые задают направление, дорогу их поисков.

Школа—это путь к образу. Образная система, пользующаяся танцевальными и пластическими знаками, привела к созданию целой -группы восточных школ театра — индийской танце­вальной драмы «Катхакали», Таиландского театра ма­сок, японского театра «Но», некоторых ветвей индонезийского театра. Они дали мировой культуре свои законы и свои многовековые традиции осуществления образов — и образов героев, и образного создания среды, в которой герои действуют.

Был создан мир, использующий ярмарочное шутов­ство, акробатику, гротесковые полумаски на лицах, сочную площадную шутку, и появилась новая школа, новый путь рождения образа—легендарная итальянская комедия масок.

Московский Малый театр издавна пользовался из­вестностью. В нем было собрано созвездие талантов. которые поражали зрителя красотой голоса, мастерской. лепкой интонации, темпераментной декламацией. Но вот пришли в Малый театр драматург Островский и актер Щепкин — и зритель стал выходить из зала потрясенным совершенно другой основой образа — раскрытой перед ним душой, внутренней жизнью героя...

Приход этих удивительных людей в Малый театр знаменовал не только изменение его лица,' его школы. Он был принципиальной вехой в закладке школы рус­ского сценического реализма, повлиявшей на весь те­атральный мир.

Этот путь к образу подытожил Художественный театр.

Таких примеров история дает множество.

И каждый раз своеобразная дорога поиска образа является и исходной точкой рождения новой школы, и конечным результатом ее деятельности.

С другой стороны, понятие «школа» употребляется в своем прямом смысле—как система обуче­ния актера. И в этом значении школа Станис­лавского, например, означает для актера конкретную программу воспитания и обучения определенным про­фессиональным навыкам. В том числе методам работы над ролью в соответствии с системой Станиславского.

Эти две стороны понятия на практике слиты воеди­но. И вопрос заключается отнюдь не только в воспита­нии юных учеников, пришедших постигать законы сце­ны, хоть и это очень важно. Практика любого театра — это обучение актера навыкам и прие­мам, которые всегда необходимы в каждом новом спектакле, в каждом новом творче­ском периоде жизни театра, любого театра, и пантомима здесь не исключение.

Вот главное, определяющее жизнеспособностьшколы, ее возможности откликана реальную жизнь сцени­ческими образами.

Конкретные решения проблемы школы бесконечно разнообразны.

По определенной методике учил актера Станислав­ский, создавая свою школу.

Многих других профессиональных навыков требо­вал от актера Мейерхольд и по-другому их учил.

Это была другая школа.

Точно так же — Вахтангов, Таиров, Брехт, Крэг, Дюллен и многие, многие другие—во всё времена.

Больше того!

У одного и того же мастера новый спектакль— иногда тоже веха, водораздел, отмечающий рождение новых путей в постановке и решении этих принципи­альных вопросов школы.

Не напрасно и Станиславский, и Вахтангов, и Мейерхольд пришли к выводу о необходимости сту­дийной работы над каждым спектаклем, каждый раз находя у нового автора, в новой пьесе, в новом режис­серском решении повод к обучению актера целой сово­купности новых профессиональных навыков, повод к созданию новой области студийной работы.

С каждым спектаклем—развитие, обновление шко­лы! — вот их вывод.

Таков опыт театра.

А как в пантомиме?

В пантомиме—также.