Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Старший. Когда я выхожу из лифта, разговоры превращаются в перешептывания
Когда я выхожу из лифта, разговоры превращаются в перешептывания. Нетрудно догадаться, что они обсуждают. Пусть себе шепчутся, пусть повторяют вранье Старейшины. Мне все равно, что они думают. Я хочу знать, что думает Эми. У двери на полу — коричневое пятно: это останки тех раздавленных цветов, что я хотел ей подарить. Стучу в дверь. — Заходи, — отвечает глубокий мужской голос. Харли. У меня сосет под ложечкой. Провожу пальцем по кнопке замка, и дверь открывается. Эми сидит у окна и смотрит на улицу. На поднятое лицо падает свет и разливается по красно-золотым волосам, играет в сияющих зеленых глазах. Я смотрю на нее не в силах оторваться. — Красота, а? — говорит Харли. Стол теперь стоит не у стены, а прямо перед Эми, а на нем примостился мольберт. Харли уже набросал углем на небольшом холсте открывшуюся мне сцену. — Ты бросил рисовать ту рыбу? — спросил я, надеясь, что горечь в моем голосе мне только послышалась. — Ага! — щебечет Харли, нанося маленький синий мазок на нарисованное лицо Эми так, что под губами появляется намек на тень. — Забавно, для нее нужны почти те же самые цвета, что я использовал, когда писал золотую рыбку. О! — восклицает он, выглядывая из-за холста. — Это будет твое новое имя: с этого момента ты — моя Рыбка! Эми весело смеется, слыша свое новое прозвище, но я хмурюсь — Харли назвал ее «своей». А вообще, он прав: у ее красно-желто-оранжево-золотых волос точно такой же цвет, как у чешуи золотой рыбки Харли. — Рыбка, не обращай внимания на мальчика — расскажи мне о небе. Я весь напрягаюсь, когда Харли называет меня «мальчиком». Дать бы ему в нос... Мне правда хочется его ударить, хоть он и мой лучший друг. — Больше всего я любила звезды — с детства, с тех времен, когда родители водили меня в обсерваторию. Я не очень представляю себе, что такое обсерватория, но одно понимаю: Эми впервые увидела звезды в компании родителей, а я — в компании мертвеца. Эми смотрит на меня. Хорошо, что она не умеет читать мысли. Поковырявшись немного в мясном пироге, который лежит на салфетке у нее на коленях, она отправляет кусочек в рот. Быстро глотает, а остальное выбрасывает в мусоропровод. Видимо, они с Харли ели здесь, а не в больничной столовой. Хорошо. Думать не хочу, как к ней относятся пациенты после того, что сказал Старейшина. Она делает глоток воды из стакана и морщится. — Что такое? — спрашиваю я. — Голова болит. Так что, ты мне расскажешь, что такое случилось, что все считают меня уродом? — Ты ей не сказал? — Нет, конечно, — ворчит Харли, избивая кистью холст. — Зачем я буду оскорблять ее этой чушью? Какая-то часть меня радуется, что Эми не слышала слов Старейшины. Но Харли — он всегда был таким, сколько я его знаю, всегда думал, что неведение — лучший способ защиты. Он не понимает, что мы часто воображаем себе вещи куда худшие, чем есть на самом деле. — Так ты расскажешь? Я поднимаю взгляд, и глаза Эми затягивают меня. — Это Старейшина, — начинаю я. — Он послал всем общий вызов о тебе. — Пауза. Она знает, что такое «общий вызов»? — В общем, сообщение. Послал всем голосовое сообщение о тебе, — снова замолкаю не в силах выдержать взгляд ее огромных зеленых глаз. — В основном ложь. Эми чувствует, что я не решаюсь продолжать. — Что за ложь? — Что ты — результат неудачного эксперимента, что ты умственно отсталая. Неполноценная, — снова медлю. — Аномалия. Хмурясь, Эми переваривает эту информацию. Губы ее кривятся от отвращения — видно, она уже виделась со Старейшиной и представляет себе, что он мог сказать. В конце концов она вздыхает и снова отворачивается к окну. Харли, выпрямившись, опять принимается за картину. Он пририсовывает грусть ее лицу на холсте. — Так что, много звезд на небе? — спрашивает он, принимаясь за ночное небо на фоне. Слово «звезды» он говорит с трудом, словно не привык произносить его. — Миллионы, — отвечает Эми. — Миллиарды. В голосе ее звучит восхищение. Харли разбрызгивает по холсту серебряную краску. — Нет, — говорю я, нагибаясь над картиной, — они рассеяны, а не так плотно друг к другу. Разбросай их пошире. И они разного размера. Одни побольше, другие — просто искорки. Эффект такой, будто я сделал что-то непристойное. Харли медленно поворачивается ко мне. Эми широко распахивает глаза. — Ты видел звезды? — голос Харли звучит обвиняюще. — Я… эээ… Взгляд Эми впивается в мои глаза. Я знаю — она ищет в них сияние звезд. — Всего один раз. — Как? — выдыхает Харли. — Из двери шлюза. Для сброса мертвых. Эми резко поднимает на меня глаза. — Где это? — спрашивает Харли напряженным тоном, и мне вспоминается период, когда он в последний раз был на том, что Док назвал «нисходящей спиралью». — Не на уровне фермеров. Харли разочарованно сникает. Он не входит в число немногих избранных, у кого есть доступ к другим уровням: всю свою жизнь он провел здесь, на уровне фермеров. — А нам можно посмотреть? — спрашивает Эми. — Можно нам посмотреть на звезды? О да, я хочу их ей показать. Хочу, но не ему, не сейчас, не вместе с ней. Я хочу быть тем, кто вернет Эми ее звезды. Но что скажет Старейшина? Что он сделает? Со мной... и с ней? — Нет, — отвечаю я. — Старейшине это не понравится. Глаза Эми сужаются и превращаются в две нефритовые булавочные головки. — Я видела Старейшину, — произносит она, и голос ее сочится отвращением. Харли фыркает, и Эми обращает свой взгляд на него. Для нее в Старейшине нет ничего смешного. — Великие звезды, что такого он мог сказать, чтобы тебе не понравится? — смеется он. — Старший сейчас говорил про шлюз, — Эми сдерживает ярость, кипящую внутри, так, как, наверное, человек сдерживает рычащую собаку, которая рвется с поводка. — Он хотел меня в него выбросить, чтобы я не создавала «проблем» на корабле. Харли по-прежнему смеется. — Он бы так не сделал! Эми даже не улыбается. — Сделал бы, — говорю я. Смех Харли обрывается, он поворачивается ко мне. — Может, он это сказал, чтобы припугнуть, но он бы никогда не... — Нет, — прерываю я, собрав в голосе всю твердость. — Сделал бы. Харли снова набрасывается с кистью на холст, но теперь лоб его нахмурен. — Он не любит «проблем», — объясняю я Эми. — Не любит, когда кто-то отличается от остальных. Он говорит, что различия — это первая причина разлада. — Прямо Гитлер какой-то, — бормочет Эми. Что она имеет в виду? Старейшина всегда мне говорил, что Гитлер был для своего народа мудрым и образованным лидером. Может, она хотела сказать, что Старейшина — сильный лидер, как и Гитлер? Вот только построение фразы необычное — еще один пункт, по которому мы непохожи, еще одно различие, которое, уверен, Старейшине бы не понравилось. До того сидевшая у окна, Эми вдруг вскакивает. Быстро скрутив волосы в пучок, она хватает со стола две сухие кисти и закрепляет его — Харли не успевает даже рта раскрыть — а потом принимается мерить комнату шагами, словно зверь, которому мала его клетка. Харли снова фыркает, но у меня в голове вспыхивают воспоминания: вот Старейшина идет по нижнему уровню, улыбаясь фермерам и рабочим улыбкой доброго дедушки, а потом поднимается вместе со мной на уровень хранителей, с отвращением огрызаясь на их тупость. Вот он вдалбливает в меня уроки, каждый раз подчеркивая важность контроля. Вот в первые дни моей жизни на уровне хранителей его лицо кривится от отвращения всякий раз, когда я делаю что-нибудь не так, как надо. В моем воображении лицо Старейшины раскалывается на две половинки так же, как, наверное, раскололась и его душа. И вдруг я осознаю: да, этот человек, с которым я жил три года, предводитель всего корабля, чья власть на борту абсолютна... этот человек способен убить кого угодно и когда угодно. Он мог бы. — Но зачем ему это делать? — спрашиваю я. — Не знаю. И... почему меня? Я ничего не значу. Зачем пытаться убить меня? Кисть Харли замирает в воздухе. Тяжелое молчание пропитывает комнатку насквозь. — Теперь уже — не только тебя, — говорю я, и мои слова рассекают воздух, словно стрелы. — Один человек был убит. Тогда я и выглянул наружу — помогал Доку со Старейшиной отправить тело к звездам. — Кто? — с ужасом в голосе выдыхает Эми. — Мистер Уильям Робертсон. — Я его не знаю, — облегченно говорит она. И только тут я понимаю: она боялась, что это ее мама или папа умерли и плывут теперь среди звезд.
Эми
— Как на корабле построена служба безопасности? — поворачиваюсь я к Старшему. — Есть у вас копы или что-нибудь в этом роде? Харли со Старшим смотрят на меня озадаченно. — Копы? — спрашивает Старший. Киваю. — Ну, знаете, полицейские. Копы, — взгляд у обоих по-прежнему непонимающий. — Их работа — держать под контролем всяких нехороших людей. — Для этого есть Старейшина, — Харли снова поворачивается к холсту. Классно. — Нам не так нужны «копы», как вам на Сол-Земле, — говорит Старший. Только через пару секунд до меня доходит, что Сол-Землей он называет мою Землю. — На Сол-Земле было больше разлада, потому что было больше различий. На «Годспиде» нет различий, поэтому нет и проблем. Во мне закипает гнев. Проблемы на Земле начинались не из-за различий... — Рабство. Крестовые походы. Геноцид. Нарушение гражданских прав. Апартеид. Различия — основной источник всех самых глобальных антропогенных катастроф на Сол-Земле. У меня отпадает челюсть, но отрицать эти пятна мировой истории я не могу. — Смотри-ка, какой умный, — подмигивает мне Харли. — Старший получает самое лучшее образование из всех нас. Наши знания о Сол-Земле — одно сельское хозяйство да естествознание. А Старший у нас умник. Старший густо краснеет. У меня на это нет времени. — Что вы делаете, чтобы найти убийцу? Оба смотрят на меня бессмысленным взглядом. — Замороженных людей кто-нибудь охраняет? Старейшина занимается расследованием? Есть подозреваемые? Охрана или хоть какой-нибудь надзор там есть? Что вообще делается? — Им обоим нечего сказать ни по одному вопросу, и это просто выводит меня из себя. — Вы об этом даже не подумали, да? Человек умер, а вы тут развалились на стульях и ничего не собираетесь предпринимать? Я думала, ты в будущем должен стать главным на корабле, — кричу я указывая на Старшего. — И ты что, будешь игнорировать происходящее и надеяться, что все само рассосется? Ну и командир! — Я... я... — лепечет Старший. — Ты не понимаешь, что ли, что там остались мои родители? Что они беспомощны? Лежат там в крошечных ящиках. Ты-то там не был. В ящике. Тебя не отключали. Ты понятия не имеешь, каково это. Когда наконец просыпаешься и осознаешь это, хочешь выплюнуть все эти трубки, но не можешь. Хочешь выбраться из ящика, но не можешь. Хочешь дышать. Но. Не. Можешь. — Ладно, ладно, — говорит он. — Успокойся. Выпей воды. — Старший пользуется возможностью налить в мой пустой стакан воды из-под крана в ванной. — Не хочу я воды! — Неужели так трудно понять, как это важно? Но Старший все сует мне в руки стакан. В итоге я беру и делаю глоток. На языке остается странный горьковатый привкус. Интересно, сколько раз эту воду уже перерабатывали? Эти мысли немного утихомиривают ярость, я успокаиваюсь. — Что бы ты чувствовал, будь это твои родители? — тихо спрашиваю я его. Харли поднимает на нас глаза, потом медленно кладет кисть. Ответ Старшего волнует его больше, чем мои вопли. — Я никогда не видел своих родителей. — Они умерли? — получается резче, чем я хотела; этот мир, кажется, успешно делает меня бессердечной. Старший качает головой. — Нет. Я просто не знаю, кто они. Старейшине не полагается это знать. Он должен считать, что он — дитя корабля. Такое ощущение, что Старший зачитывает наизусть учебник, но в голосе его звучит печаль, которой он, наверное, сам не замечает. Он кажется таким маленьким и одиноким. Да еще сутулится так, словно хочет спрятаться в собственном теле. — Это поэтому ты здесь? — спрашиваю я Харли. — Неа. Я своих родителей знаю. Они — ткачи, живут в городе. С самой Чумы все мои предки — ткачи. Наверно, мои родители расстроились, когда я решил не продолжать семейное дело, но не уверен, что они заметили, когда я ушел. Мне дела не было до тканей, им — до всего остального. Вот я и поселился здесь. Совсем родителей нет только у Старшего. — Как и должно быть, — тихо произносит Старший, не глядя на нас. — А сейчас, — добавляет он, — если нельзя узнать, кто убил мистера Робертсона, можно начать с вопроса — почему. Я прохожу через комнату к Харли и его инструментам, беру самую большую кисть и черную краску. — Э! — протестует Харли, но, прежде чем он или Старший успевают что-то сделать, я довольно коряво записываю свое имя на стене у окна. — Что ты делаешь со своей стеной?! — изумленно спрашивает Старший. — Это не моя стена, — отвечаю я. — Здесь нет ничего моего. Под именем я пишу все, из-за чего, как мне кажется, меня мог выбрать убийца. «Девушка, — пишу я. — Семнадцать. Рыжие волосы. Белая. Внешность обычная». — Ты очень красивая, — тихо возражает Старший, но я его замечание игнорирую. «Не участвует в миссии», — добавляю я. — Вот. — Я поворачиваюсь к ним. — А мистер Робертсон? — пишу его имя на стене рядом со своим. Старший берет со стола тот тонкий лист пластмассы, который еще раньше привлек мое внимание. Проводит по нему пальцем, и он загорается, словно экран. Начинает печатать, и на экране мелькают изображения. — Доступ разрешен, степень — Старшая, — сообщает компьютер женским голосом. — Мистер Уильям Робертсон, — зачитывает Старший с экрана. — Мужчина. Пятьдесят семь лет, латиноамериканец, вес — двести двенадцать фунтов. Специалист по командованию. Служил в американской морской пехоте. Миссия: организация наступления. Работодатель: ФФР. ФФР? — он медлит. — Я уже видел эти буквы. На табличке на уровне хранителей... — Фонд Финансовых Ресурсов, — поясняю я, записывая данные мистера Робертсона под его именем. — Всех военных финансировал ФФР. Папа тоже через него попал в экспедицию. Старший проводит пальцем по экрану. — Больше ничего. Я смотрю на этот диковинный компьютер. — А про меня там что-нибудь есть? Старший колеблется. — Что такое? — спрашиваю я. — Что там про меня? — Эээ... Харли, который молча наблюдал за нами, выдергивает компьютер из рук Старшего. Бросает быстрый взгляд на страницу, и глаза его перестают смеяться. — Ой. — Что? — Ничего, — Харли протягивает руку, чтобы коснуться экрана — выключить его, ясное дело. Но не успевает, и я его перехватываю. На экране — фото, сделанное за несколько дней до заморозки, при медосмотре. Дата рождения, группа крови, рост, вес. А еще внизу мелким шрифтом подписано: второстепенный груз. А, ну да, точно. Совсем из головы вылетело. Я ведь просто лишняя тяжесть. Бросаю компьютер на стол и, повернувшись обратно к стене, добавляю в свой столбик: «Второстепенна». — Ты не... — начинает Старший, но я смотрю на него так, что он осекается. Отступив на шаг, оглядываю свое творение. Линии получились слишком жирные; от букв вниз стекают дорожки черной краски, некоторые тянутся до самого плинтуса и перечеркивают облупившиеся виноградные лозы, нарисованные кем-то, кто жил здесь до меня. Харли следит взглядом за тем, как черные капли наперегонки бегут по нарисованным цветам. — Итак, — я сканирую списки взглядом, — где связь? Зачем кому-то убивать нас? Молчание. — Мы что-то пропустили, — говорю я, приглаживая волосы. — Какая-то связь должна быть. Может, она и есть, вот только мы ее не видим. Я бессильно опускаю руки. — Так мы ни до чего не дойдем. Надо просто спуститься на криоуровень и осмотреться там. — Спуститься? — изумленно спрашивает Старший. Киваю. — Может, найдем подсказку. Харли смеется, словно это все игра. — Подсказку? Я просто смотрю на него, и его смех затихает. — Ладно, — произносит Старший. Мы встречаемся взглядами, и я забываю, почему его лицо показалось мне невинным. Теперь на нем читается решительность, воля к борьбе, готовность поддержать меня. — Ладно? — переспрашиваю я. — Идем.
|