Человек как уникальное существо

В подтверждение тезиса об уникальности человеческого су-
щества экзистенциальные философы прежде всего приводят онто-
логические аргументы. Место, которое определенный индивид в
каждый данный момент занимает в бытии, совершенно неповто-
римо. «Каждый человек имеет миссию истины. Там, где находится
мой глаз, не находится другой; то, что видит в реальности мой
глаз, не видит другой. Мы незаменимы, мы неповторимы»,— писал
X. Ортега-и-Гасет. И с этим нельзя не согласиться.

Верно и то, что человек ищет, должен искать и выражать
свое неповторимое, уникальное «Я». На это настраивала индивида
и классическая мысль. Но она, по мнению философов XX века,
чаще всего определяла «Я» через то, чем «Я» не является; она
нередко сводила «Я» к «не-Я» в различных ипостасях последнего.

Популярность некоторых авторов, развивавших в XX веке
философию человека, в немалой степени объясняется парадок-
сальностью, доверительной искренностью разговора с читателем
и слушателем, остротой и жизненностью обсуждаемых проблем.
И все же философия эта останавливалась где-то на полпути.
Правильно показав несводимость человеческого «Я» и к телесным,
и к психическим его составляющим, оправданно апеллируя к
уникальности, целостности человеческого существа, она по
большей части не дает сколько-нибудь определенного ответа на
то, что же все-таки есть уникальное человеческое «Я». По сущест-
ву, остается непроясненным и животрепещущий для каждого

человека вопрос о том, как именно и благодаря чему он может
обрести неповторимую индивидуальность.

И еще одно важнейшее обстоятельство: и в философских
системах XX столетия, как и прежде, сущность «Я» определяется
через соотнесение с какими-либо проявлениями мира вне чело-
века. Но в отличие от классической философии противоположность
человека и мира воспринимается так, что «не-Я», то есть не-
человеческое, становится символом отчужденного и безусловно
враждебного мира. «Не-Я» А. Камю сравнивает с глухой и проч-
ной стеной, противостоящей человеку,— равнодушной, неустрани-
мой, опасной. Потому в «Я» и живет, будет жить постоянный
страх перед «не-Я», перед миром и другими людьми. И все же
человек обязан заставить себя жить и творить самого себя. Такова
обращенная к индивиду программа экзистенциальной философии:
страшиться, опасаться всего того, что есть «не-Я» (то есть мир
вне человека), противостоять ему, бунтовать против него.

Этот подход к миру как абсолютно враждебному по отноше-
нию к «Я» в философии XX века обосновывается на разных уров-
нях рассуждения и во множестве философских идей. Так, раз-
бирая категорию «повседневное бытие-вместе-с другими»,
Хайдеггер считает самым важным ввести «экзистенциал», который
он обозначает написанным с большой буквы немецким неопреде-
ленно-личным местоимением «Man» и разъясняет через понятия
«усредненность», «выравнивание» и т. д. Экзистенциальная
философия в данном отношении была и до сих пор остается
реакцией на тенденцию стандартизации, которая стала особенно
мощной в XX веке и проявилась в самых различных областях —
в производстве, повседневном быту, в идеологии и культуре.

Хайдеггера в нашей литературе подчас критиковали следую-
щим образом: Man — категория, относящаяся к капиталистиче-
скому обществу; Хайдеггер же придает ей абстрактный внеисто-
рический смысл. Но экзистенциалист применяет подобный прием
по принципиальным соображениям, ибо полагает, и не без основа-
ний, что необходимость — и опасность — уподобления, усреднения
заключает в себе всякое, в сущности, человеческое совмест-
ное бытие. Действительная ограниченность хайдеггеровской кон-
цепции Man состоит в том, что повседневное бытие человека
вместе с другими людьми Хайдеггер рассматривает сугубо нега-
тивистски. Он не видит богатства его противоречивых аспектов:
ведь мы учимся от других и учим их; они влияют на нас — мы
влияем на них; а главное: не иначе, чем в общении с другими, мы
отстаиваем, развиваем, познаем свое «Я», а они — свое «Я» и т. д.
Одним словом, взаимодействуя с другими людьми, человек не
только идет навстречу общему, всеобщему, усредняющему, но и
обнаруживает индивидуально-неповторимые черты своей лич-
ности, своего бытия, борется за них, закрепляет их. Общее — сов-
сем не обязательно «среднее», «неопределенно личное». Общим

достоянием людей становятся ведь не только стандарты, сте-
реотипы, шаблоны, но оригинальное, творческое, уникальное —
то, что значительно «выше среднего». Итак, повседневности бы-
тия вместе с другими присуща сложная объективная диалек-
тика, сводить которую к усредненности значит значительно
упрощать совместное бытие, бытие общения и взаимодействия.
Но вообще отрицать определенную власть Man, то есть усредняю-
щего начала, над социальным бытием людей было бы необъек-
тивно: достаточно вспомнить, как легко каждый из нас подпа-
дает под влияние стереотипов и с каким трудом от них освобож-
дается.

Многие течения философской мысли XX столетия остро ощу-
щали и фиксировали власть «среднего», «массового» шаблона
и стандарта над жизнью и культурой. При этом одни философы,
испытывая страх перед усилившейся «массовизацией» всех сто-
рон жизни, отстаивали, вслед за Ницше, элитарные идеалы.
Другие философы пытались анализировать «массовизацию» жизни
и культуры в ее реальной противоречивости. Экзистенциализм,
персонализм расположены, пожалуй, где-то посредине: они счи-
тают власть Man опасной, но видят в ней главную неискоренимую
черту совместного бытия людей — такую же неизбежную, как
жизнь или смерть индивидов.