Этногенез

И я вновь был в этой нише, стоя перед монолитом, глубоко под землей. Свет исходил буквально из всего, но он не резал глаза, как должно было быть, а обволакивал и согревал, как меня самого, так и Сердце Мира, что было буквально в пяти-шести шагах от меня.

Я был зол, расстроен, пребывал в нерешительности и не знал самого главного: что я забыл в этом месте? Зачем я вернулся сюда?

Мое дыхание было сбивчивым, руки дрожали от напряжения, на лбу выступила испарина. Сделал один шаг к монолиту и все же не сдержался, переходя со спокойной речи на крик:

– Для чего ты вернуло меня? ДЛЯ ЧЕГО?

Но монолит не ответил мне, он остался молчалив перед моими вопросами и мольбами. А я продолжал злиться, не зная, как еще можно было выпустить ярость, клокочущую внутри меня, вспыхивающую и никак не желающую угаснуть. Вскинул руками, но, скорее, от безысходности. Бегал глазами по стенам ниши, полу и потолку в поисках ответа, но каждый раз возвращался к Сердцу Мира. Закрыл глаза в надежде, что это всего лишь сон. Самый страшный сон в моей жизни.

Но память об этом месте и монолите не желала покидать мой разум, даже наоборот, она вытолкнула все остальные воспоминания, оставив лишь память о моих злоключениях в этом новом мире. Нет, я прекрасно помнил и обо всем том, что было до моего таинственного воскрешения на Пангее Ультима, но эти воспоминания были где-то на границе разума, готовые вот-вот сверзиться в бездну беспамятства.

Вспомнил свое возвращение к Сердцу Мира, как я шел по проложенному людьми тоннелю. Отметил, что они почти добрались до своей цели, и им оставалось буквально километров семь, а может, и чуть больше. Все это означало лишь одно: скоро история начнет повторяться вновь, и это вызвало лишь еще один приступ ярости. Я сжал кулаки до резкой боли в ладонях и открыл глаза.

Я нервно вдохнул спертый воздух, словно мне его и не хватало вовсе, а я был лишь одной из тех рыбешек, что на свое несчастье выпрыгнули на берег. Зрачки резко расширились от удивления. Я сам этого не видел, но фантазия быстро преподнесла мне этот образ. По телу выступили мурашки.

Удивление и испуг охватили меня и не желали отпускать. Почувствовал, что не могу пошевелиться.

Рядом с Сердцем Мира стояло два образа, словно приведения, прозрачные, бестелесные и больше всего походящие просто на голограммы. По правую сторону от монолита стоял образ моей мамы, Регины Малой, по левую – Люциуса.

Они смотрели на меня внимательно с выраженными на их лицах эмоциями. Мама с любовью и нежностью, а Люциус – с озабоченностью и грустью. Они одной рукой касались монолита, и от него исходили, словно импульсы, волны света, доходящие до грудных клеток образов и исчезающие там же. Я сразу понял, что именно Сердце Мира создало их и не могло отпустить дальше прямого контакта, так как они были чем-то иным, нежели я. Им требовалась подзарядка, ведь без нее – они исчезнут. Я не мог объяснить ход своих мыслей, но я просто знал это. Был уверен в том, что именно так и будет, если образы мамы и Люциуса разорвут контакт с монолитом.

– Сынок, – произнесла мама, и в ее голосе я услышал что-то необъяснимое, что тут же заставило почувствовать свое механическое сердце, почувствовать, что теперь оно не вибрировало, а именно билось в моей груди. По моей щеке скатилась слеза. – Сынок, я так рада, что ты здесь.

– Мама, – непроизвольно вырвалось из меня, и я быстро сделал несколько шагов к ней, лишь потом осознав, что вновь получил контроль над своим телом. – Мама!

И я обнял ее, почувствовав ее тело и исходящее от него тепло. Почувствовал ее дыхание на моей щеке, ее руку, которой она обняла меня в ответ, а также запах, который, казалось, я забыл навсегда. Но даже сейчас она не разрывала контакт с монолитом, хотя я и видел, что у нее на лице промелькнуло такое желание. Она хотела крепко-крепко обнять меня, прижать к себе, словно я вновь был лишь младенцем, которого она носила на руках. По ее щекам побежали слезы.

– Я так скучал! – произнес я ей на ухо шепотом. – Я думал, что никогда тебя уже не увижу.

– Я знаю, – всхлипывая, произнесла она. – И я скучала по тебе, сынок! Но скоро все изменится, – я немного отстранился, чтобы взглянуть в ее лицо, но там сияла улыбка, а в глазах мелькали самые настоящие проблески счастья и, может быть, надежды. – Скоро все мы вновь станем семьей, как и раньше, Морти! Твой брат и отец уже ждут нас. Они ждут нас!

В моих мыслях пронеслись образы детства. Улыбнулся. Хотел уже задать вопрос маме, что так и вертелся на языке, но меня перебил Люциус, подавая свой голос:

– Я не хотел бы вмешиваться, но ваша семья еще успеет воссоединиться… и совсем скоро, – я перевел взгляд на него и отошел от мамы, хотя продолжал держать ее руку в своей. – Но у нас есть дело, которое не потерпит промедления. Вернее, не так. Чем скорее мы с ним покончим, тем раньше мы сможем вернуться туда, где мы и должны быть.

Я взглянул на маму, и она кивнула мне, подтверждая слова Люциуса.

– Да, сынок, – произнесла она, теперь глядя на монолит, – оно призвало нас с конкретной целью, и мы должны вернуться как можно скорей. Ведь каждая секунда отнимает у него силы, и нам нельзя тратить их напрасно! – она перевела взгляд на меня и улыбнулась. – Прости, Морти, но сначала дело, а после… ты и сам узнаешь, что будет после.

– Но тогда зачем вы здесь? – произнес я спокойным голосом, хоть и понимал, что злость вскоре вновь попытается вырваться наружу.

– Сердце мира отправило нас… – начала мама, но ее слова быстро подхватил Люциус, продолжая: – …в помощь тебе. Оно хотело объяснить тебе… – а теперь слова Люциуса подхватила мама, и мне оставалось только переводить взгляд с одного образа на другой: – …многое, но понимало, что не справится. Ты не поймешь…

И вновь продолжил Люциус. Я понял, что теперь говорят в какой-то степени не они сами, а само Сердце Мира, не способное сосредоточиться лишь на одном рассказчике:

– …его речей. И для этого…

– …Сердце Мира отправило нас, так как мы сможем…

– …лучше изложить суть сказанного.

Эта манера разговора удивила меня, хоть я понимал, что весь диалог так и будет идти до самых последних минут, и в какой-то степени разозлила, но я сдерживал себя ради мамы или того образа, что позаимствовал ее память и мысли, ее разум.

– И что же хочет рассказать мне Сердце Мира? – подал я свой голос. – Кроме того, что я уже видел собственными глазами.

– Не рассказать… – начал Люциус.

– …но объяснить, – закончила за него мама.

– Я уже не совсем понимаю, что происходит,… но внимательно слушаю вас.

– Ты хотел знать, зачем Сердце Мира даровало тебе эти знания…

– …о прошлом, настоящем и будущем. И у нас будет ответ…

– …на этот вопрос. Это твоя цель, так как никто больше из всех когда-либо живших людей…

– …не смог стать живым хранителем фигурки, а тем самым и хранителем Сердца Мира.

– Вы о Сурке?

– Именно о нем, сынок, – ответила мама и ласково провела своей ладонью по моей руке. – Именно о нем.

– И что же это значит для всего того, что со мной произошло?

– Ты стал стражем Сердца Мира…

– …и оно призвало тебя, как только узнало о том…

– …что уготовано ему и всему миру в будущем. Сердце Мира…

– …увидело свою погибель, увидело, какие именно события привели его к этому. И узнало об одном…

– …белом пятне истории, что оказалось скрыто для него, но которое…

– …важно для событий грядущего. Долгое время оно пыталось понять, прокручивая воспоминания вновь и вновь, что именно скрыто…

– …и как этот утерянный фрагмент можно вернуть! Сердце Мира сильно, но оно не имеет власти над событиями…

– …и не имеет контроля над живыми существами. Ему был нужен тот, кто смог бы помочь. Исправить ошибку…

– …вернуть видимость будущего. И только ты, единственный хранитель Сердца Мира, был в силах…

– …отдалиться от него и исполнить его просьбу, без прямого контакта, как держимся в этом мире мы. Сердце Мира…

– …призвало тебя на службу и было уверено, что ты поймешь, что ты поможешь. Но оно ошибалось…

– …так как оно не знало, что вся история мира для любого человека – непосильная ноша и что человек не сможет заметить того…

– …на что обратило свой взор оно. И теперь оно призвало нас, чтобы объяснить тебе твою цель…

– …дать направление и помочь в достижении этой цели.

Образы замолчали, а я стоял и пытался переварить только что полученную информацию. Я – хранитель Сердца Мира, хотя даже и не предполагал об этом, не мог знать. Этот монолит дал мне сил, чтобы я вернулся к жизни и помог ему исправить ошибку, что я сам не мог заметить, но которую так тщательно наблюдало Сердце Мира.

Стоял, потупив взгляд, и размышлял. С одной стороны, мне есть чем гордиться, подумал я, ведь я стал единственным из всех живых существ хранителем самого Сердца Мира, этого артефакта, что создал весь наш мир и нас самих. С другой стороны, я вновь почувствовал болезненный укол под лопатку. Мной вновь пытались управлять в достижении своих целей, а это, между прочим, противно.

Но я быстро откинул эти мысли прочь, так как сама мысль о том, что я помогал не просто какому-то созданию, а всему нашему миру, вселяло в меня чувство благоговения. Я проникся этим чувством и почувствовал в себе внутреннюю силу, скрытый потенциал и, да что греха таить, ощутил себя эдаким суперменом, который в очередной раз должен был спасти весь мир. Приятное чувство все-таки.

Глянул на Люциуса, но сказать ничего не мог. Я не знал, что должен был сказать. Но инициативу перехватила моя мама:

– Мы знаем, что ты понял нас, сынок. Мы чувствуем это.

– Но в твоем разуме все еще есть потревоженные мысли, вопросы, на которые ты хочешь получить ответ.

– Мы ответим на некоторые из них, пока еще есть время. А после нам придется покинуть тебя, чтобы ты закончил начатое.

Я улыбнулся, а после с моего лица исчезли эмоции. Пытался найти хоть один интересующий вопрос, но не мог. Как напасть какая-то нашла. Вот вроде до того, как я пришел сюда, у меня была тьма-тьмущая вопросов, а теперь ни одного. В этом молчании я неосознанно прислушался к окружающим меня звукам, но слышал лишь три из всех, которые мог услышать. Первым был звук вибрации монолита. Вторым – звук собственного дыхания. А третьим…

Третьим был стук моего сердца. Вопрос родился в моей голове сам собой.

– Поторопись, сынок, время на исходе, – произнесла мама и нежно сжала мою руку.

Я улыбнулся ей и задал свой вопрос, но обращался ни к ней или к Люциусу, а к самому Сердцу Мира:

– Почему я ношу механическое сердце? Что случилось со мной после того… того случая?

– О-о-о, – протянул Люциус и добро усмехнулся. – Ответ прост, мой юный друг. Ты остался тем, кем и был. Умирая, как хранитель Сурка и самого Сердца Мира, ты запечатлел в самом себе их силу, ты стал их частью, как они – частью тебя. Поэтому, в случаях необходимости, ты мог призывать силы всех остальных фигурок, но почти не призывал, так как Сурок внутри тебя давал тебе подсказки, все время помогал тебе и оберегал.

После заговорила мама:

– А твое механическое сердце – это Наутилус, с которым ты погиб и который поддерживал в тебе жизнь. Теперь его нет с тобой, но сила Сурка и Сердца Мира сами пробудили в тебе его потенциал.

– Но почему оно механическое, а не обычное, как у всех?

Мама добро улыбнулась и поправила сбившуюся челку.

– Тебе лишь стоит поблагодарить свою фантазию за это, – она усмехнулась. – После того, как ты умер и Наутилус заменил тебе настоящее сердце, ты ведь сам не мог думать о нем, как о том, что находится в груди у каждого человека. Ты сам…

– …сделал его механическим, – договорил за нее я, – так как понял, что все уже не будет иначе, что все изменилось и я никогда не стану прежним.

Мама тихонько кивнула, и я увидел в ее глазах печаль, длившуюся ровно секунду.

– Да, сынок. Ты ведь и сам все прекрасно знаешь, просто не видишь или не хочешь видеть то, что лежит прямо перед тобой. Но это изменится.

Теперь кивнул я и мельком улыбнулся, а после повернулся в сторону Люциуса, привлеченный его словами:

– У тебя еще есть вопросы?

Я прикусил нижнюю губу, нервничая, и кивнул.

– Да, есть.

– Тогда задавай, пока время не истекло.

– Вопроса даже два.

– Задавай, сынок, и мы постараемся на них ответить.

Я взглянул на монолит и уловил его вибрацию, словно Сердце Мира ощупывало меня, пыталось узнать, понять, почувствовать.

– Откуда оно появилось? Как оно появилось? – я быстро глянул на Люциуса, но увидел на его лице лишь растерянность, а потом обратил свой взгляд на маму, но она тоже оказалось растерянной.

– Мы не знаем ответа, – ответил дух Арка. – Как ответа не знает и само Сердце Мира.

– Оно просто однажды проснулось и уже знало, что нужно делать. Инстинктивно ли, но оно понимало, для чего было создано.

– То есть у вас нет ответа?

– Его-о нет ни у-у кого-о! – прогудел монолит, и мы втроем резко повернулись в его сторону. – Я-а не знаю-у, кто создал меня-а, но-о кто-то точно-о приложил руку-у к моему созданию-у!

– Откуда ты это знаешь? – обратился я к монолиту.

– Я-а это чувствую-у! – ответил монолит и замолчал, вибрация почти исчезла, вновь вернувшись к прошлой тональности.

Я же стоял в задумчивости и пытался понять, что же хотело сказать Сердца Мира, но ответа так и не было. Лишь позже я понял, что на этот вопрос не стоит искать ответа. Это был лишь парадокс: когда существовал вопрос, но отсутствовал ответ на него, не более.

От дальнейших размышлений меня вновь отвлек Люциус:

– У тебя был еще один вопрос, – напомнил он.

– Да, точно, – произнес я, но скорее самому себе, нежели моим собеседникам, и вновь взглянул на Сердце Мира, так как вопрос был адресован лично ему: – Для чего все это? Зачем делать так, чтобы наша история повторялась вновь и вновь? Для чего нам жить, если мы будем знать, что весь наш мир – это лишь временная петля, дорога, которой не видно конца? – этот вопрос, а вернее, вопросы очень сильно волновали меня, так как, наверное, только от ответа на них я и мог понять, что же представляет собой это Сердце Мира и что оно сулит всем нам.

Но монолит не отвечал. Вместо него голос подала моя мама:

– Жизнь – это цикл, а у любого цикла есть конец и начало. Это тебе сейчас кажется, что весь наш мир и его история закольцованы, но все совершенно не так. Жизнь – это событие и ему суждено повторяться вновь и вновь. От родителей к детям и так далее, пока все не вернется к началу. Ведь любое начало – это отметка, на которой для чего-то другого наступил конец, точно так же, конец – лишь отметка, на которой точно так же для чего-то наступит начало.

Я смотрел на маму с пустым взглядом и не мог понять, что она только что пыталась мне объяснить. Это заметил Люциус и продолжил объяснение:

– Представь себе любую музыку, книгу, фильм, что угодно. У всего из этого есть и начало и конец. Ты точно знаешь об этом, ведь тебе это объяснили еще в самом детстве, и ты не видишь смысла спорить об этом. Это истина. А теперь представь, что наш мир – эта та самая мелодия. Ты слушаешь ее, живешь ей, но однажды она смолкает. Мелодия подходит к концу.

– Я не понимаю…

– Мортимер, наш мир и есть та мелодия. Сердце Мира включает ее, и она играет, пока не дойдет до своего конца. А после включает ее вновь.

– И что с того?

Люциус улыбнулся.

– Мелодия, Мортимер, она не изменилась. Это осталась все та же самая мелодия, просто ее включили еще раз. А для чего слушают мелодию во второй раз и в третий, и в четвертый, и любой другой бесчисленный раз?

И тут я понял, что пытался мне объяснить Люциус. Наш мир, как и жизнь, и все остальное – эта та самая мелодия, которую кто-то включает на своем граммофоне и наслаждается ее звуками. Этот некто включит ее потом и во второй, и в третий раз, и еще много раз после не потому, что у него осталась лишь единственная пластинка, а потому, что эта мелодия для него что-то значит. Он любит ее, а она наполняет его жизнь смыслом. И каждый раз, когда он слушает ее, он находит в ней что-то новое, что не слышал ранее.

Это был цикл… от начала и до конца…

– Спасибо, – произнес я дрожащими губами. – Спасибо, я понял. Я все понял.

Я усмехнулся и протер ладонью лицо, затем схватился за голову и смеялся в голос, растрепал волосы и взглянул на маму. Она улыбалась, а вместе с ней улыбался и Люциус.

– Подойди ко мне, сынок, – произнесла мама и обняла меня, как только я подошел. – Пора прощаться.

– Да, время уже на исходе, – добавил Люциус и подошел к нам, не разрывая контакта с монолитом. Он положил свою руку мне на плечо, а после похлопал, тем самым прощаясь.

Я же крепко обнял маму, улыбнулся ей, а после и Люциусу. Кивнул им, не скрывая своей радости, хотя, казалось, прощание не лучший момент для счастья. Но я знал, что новая встреча состоится уже совсем скоро. Просто знал. А мама лишь подтвердила мои мысли:

– Вскоре мы увидимся вновь, и нам будет еще о чем поговорить, Морти.

И их образы начали таять.

– Мы ждем тебя, сынок, – произнесла напоследок мама, и они исчезли.

Я взглянул на монолит, собрался с духом, в последние секунды осмысливая, что совсем скоро все завершится, и был этому рад. Слишком долго я прожил, многое повидал, и пора окунуться в вечность. Время пришло.

– Я готов! – произнес я Сердцу Мира, и оно незамедлительно ответило мне.

– Прикоснись ко мне! И я покажу-у!

И я протянул к монолиту руку и коснулся его. По моему телу вновь пронеслась волна информации, разрывая меня на части и собирая вновь совершенно в другом месте.

Передо мной была кровать, освещенная лишь лунным светом, лившимся из окна. А в ней лежал мужчина, спал. И мне хватило лишь взгляда, чтобы понять, кто лежит передо мной, хоть я никогда в жизни и не видел этого человека в глаза.

Меня самого же не существовало в этом месте и времени, я был таким же образом, что и мама с Люциусом там, в нише у Сердца Мира. Но это уже не заботило меня. Я уже знал, что должен был сделать. Понимание всей картины сложилось в моем разуме, и я увидел то белое пятно в истории, что мне и предстояло закрыть.

Передо мной лежал Лев Николаевич Гумилев, автор той самой книги, что я впервые встретил на руках статуи моей мамы. И это был тот самый человек, о котором я впервые услышал от Люциуса в его кабинете на базе Консорциума. И именно он был ключом к нашему будущему. Он создал теорию этногенеза, и теперь я знал, как именно он ее создал.

Я присел у кровати и начал шептать ему на ухо всю историю нашего мира, что рассказало мне Сердце, не упуская ни одной детали, так как теперь я вновь видел все так ярко и истинно, что не мог ошибиться в правильности своих слов. И я рассказывал всю ночь до самого утра, а когда мой рассказ подошел к концу, встал и в последний раз глянул на спящего мужчину.

Мне было прекрасно известно, что он на утро вспомнит не все, что я ему рассказал, но даже этого хватит, чтобы он создал труд своей жизни, который, в свою очередь, и даст толчок в развитии другим людям и Аркам. Пассионарии жили всегда, и ими были все люди, но кто-то обладал большей силой воли, а кто-то меньшей, но это не делало людей слабыми перед всеми угрозами, что еще выпадут на их пути.

Позднее на трудах Льва Николаевича Гумилева Люциус сложит свою теорию, и он окажется близок к истине. И его идеи позволят в далеком будущем человечеству выжить, дойти до конца и вновь оказаться в начале своего пути.

Я закрыл брешь в нашей истории, и моя миссия была завершена. В последний раз глянул на восходящее солнце и мысленно потянулся к Сердцу Мира. Теперь и мне лишь оставалось вернуться в вечность, к своим близким и родным, друзьям и товарищам, чтобы однажды вернуться вновь и прожить свою жизнь… прожить свой цикл…

Конец и начало…

[1] Главы новеллы пронумерованы заглавными буквами греческого алфавита, начиная с самой последней буквы и постепенно поднимаясь к первой, от Ω (омега) до Α (альфа).

[2] Здесь приведена игра слов, так как английское слово «Arc» созвучно с именованием расы Арков, но в переводе на русский имеет значение «Ковчег». – Прим. автора.