Глава первая. Из рассказа Ирины Венерт:

НЬЮ‑ЙОРК… НЬЮ‑ЙОРК…

Из рассказа Ирины Венерт:

– Атлантика оказалась не такой приветливой, как Тихий океан. Она несла черно‑белые волны. Погода была туманной. Именно в такой мрачный поздний вечер мы подходили к Нью‑Йорку.

На палубе дул холодный ветер. Судно покачивало. И мало кому хотелось вылезать из трюма. Кроме меня и Марии Сорокиной, других желающих не нашлось.

Укрываясь кофточками от дождя и ветра, мы вылезли на верхнюю палубу. И – о, ужас! Мы наткнулись на доктора Коултера.

Придется вернуться обратно в трюм. Но доктор прикрыл нас своим непромокаемым плащом и на ломаном русском языке стал описывать красоту нью‑йоркской гавани. Больше всего слов он посвятил статуе Свободы. «Ее факел сияет, как бриллиант», – сказал Коултер.

Мы кое‑что знали о статуе. Нам хотелось увидеть ее. Целая россыпь огней сияла вокруг. Но ни один из них не выделялся. Как мы ни вглядывались.

Спустя полчаса судно встало на отведенное ему место для таможенного досмотра. А мы отправились в трюм досыпать. Но сон длился недолго. Нас разбудил якорь, лучше всякого будильника. Подхваченный буксирами, «Йоми Мару» стал медленно двигаться к берегу.

Утро выдалось великолепным, просто праздничным. Огромные пароходы, гораздо больше нашего «Йоми Мару», стояли там и сям на тихой воде. Перед нами лежал залив, а за ним простирался Нью‑Йорк. Издали, с моря, он был красив однообразной красотой сверхсовременного города. Кольцо бледно‑розовых, светло‑желтых, белых небоскребов опоясывало залив, и казалось, что эти 20‑30‑40‑этажные здания растут из воды, как неведомые кораллы или рифы.

Не верилось, что мы действительно в самом сердце Америки, хотя и на краю континента. Не верилось, и в то же время мы знали, что это не сон. Мы в самом деле здесь. И скорее всего это никогда не повторится. Значит, надо запоминать все‑все! И как видите, спустя многие годы я помню каждую подробность и краску.

«Йоми Мару» вошел в Гудзонов залив вечером 27 августа 1920 года. А ошвартовался на следующее утро.

Коултер уверял девочек, которые снова поднялись на палубу, что пароход выйдет встречать полгорода. Многие газеты сообщили о приходе судна. Ньюйоркцы – народ любопытный. Каждому захочется увидеть колонистов. Особенно детям.

Наверно, так думал не один Коултер. Вот почему высадку назначили на раннее утро. Меньше встречающих – меньше проблем.

Дети проснулись раньше Нью‑Йорка. Не проснулась только одна девочка. В ту же минуту, когда замер двигатель парохода, остановилось и сердце десятилетней Лены Александровой. Вот такое горькое совпадение…

С тех пор, как Леночку укусила ядовитая муха, Петя Александров жил в постоянной тревоге – сначала за здоровье сестры, а затем и за ее жизнь. Оставалась надежда на Нью‑Йорк. Там ей обязательно помогут. Только бы добраться до берега. И вот берег рядом. Теперь все будет хорошо…

Это была первая ночь за последнюю неделю, когда мальчик спая спокойно.

Он проснулся вместе с другими. И первым делом пошел в лазарет. Леночкина койка пустовала.

– Ваша сестра уже на берегу, – сказал доктор. – Ее увезла санитарная машина.

Бедный Петя! Услышав эти слова, он обрадовался. Теперь здоровье Леночки вне опасности.

В этот день он не узнал правды. И счастливый, побежал завтракать. Лишь несколько человек знали о смерти девочки. Всей колонии, и Пете в том числе, станет известно о кончине Леночки лишь сутки спустя. Так решили Грегори Эверсол, Барл Бремхолл и Ханна Кемпбелл. Пусть это печальное событие не омрачит радость прибытия в Нью‑Йорк.

– Нью‑Йорк огромный город. Здесь легко потеряться даже слону. Я боюсь, что наших сорванцов не удастся удержать на месте. Они разбегутся, как муравьи, – сказал Бремхолл.

– Если так, то нечего беспокоиться, – невозмутимо ответила ему мамаша Кемпбелл.

– Как вас понять, Ханна?

– Хорошо известно, что муравьи обязательно возвращаются в свой муравейник. Как бы далеко ни убежали.

– На это трудно возразить. И все же каждому из детей, прежде чем они покинут пароход, я надену на шею личный номерок.

Барл замолчал. Он и Ханна посмотрели в глаза друг другу. Они подумали об одном и том же. Один из номерков окажется невостребованным. Список колонистов уменьшился на одну строчку.

Два друга, Борис Моржов и Павел Николаев, надеялись, что пароход поставят в самом лучшем месте, рядом с небоскребами. Но для «Йоми Мару» выделили грузовую пристань.

– Эй, приятель! – по‑свойски окликнул Павел Николаев молодого швартовщика. – Где мы стоим?

– Вы находитесь в Джерси‑Сити, у пристани Манхэттен Лендинг.

– Легко ли отсюда добраться до Нью‑Йорка?

– Нет проблем. Не беспокойтесь. За пакгаузом вас ждут автобусы.

– А почему никто не встречает?

– Причал охраняется. Вокруг полисмены. Да и рано еще!..

Будто услышав вопрос Николаева, появились первые встречающие. Это были журналисты. Они сразу направились к трапу. Но путь им преградили матросы:

– Бугайся‑но татиири кинси! (Посторонним вход воспрещен!)

Свои слова они сопровождали красноречивым жестом, но журналисты сделали вид, что не понимают японцев. Напрасно. У матросов Каяхары отличная выучка и твердый характер.

Пришлось брать интервью с причала. Колонисты с шестиметровой высоты, чувствуя свое превосходство, отвечали на вопросы снисходительно.

– Вам не надоело в море?

– Море – как хлеб. Оно никогда не надоедает, – гордо ответил Моржов.

– Дружно ли живете с японцами?

– Мистер Каяхара – лучший в мире капитан. С ним и его командой мы готовы отправиться еще в одно кругосветное путешествие.

– На пароходе вы живете в трудных условиях. Ведь трюм предназначен для перевозки груза, а не пассажиров. Тем более, когда это дети…

– Есть русская пословица «В тесноте, да не в обиде». Все мы – одна дружная семья.

– Говорят, Красный Крест увез вас из Сибири вопреки вашему желанию?

– Никто нас силком из России не увозил. В Сибири мы умирали с голоду. А сейчас наше меню состоит из нескольких блюд, включая фрукты и шоколад, – сказал Виталий Запольский.

– Зачем же возвращаться в Россию? Сотни тысяч людей просят там подаяния. Не придется ли вам пополнить их число?

Вопрос этот задала женщина. Возможно, поэтому ей вызвалась ответить Ксения Амелина.

– Вы любите Америку? – спросила девочка.

– Я здесь родилась. Этим все сказано.

– А я родилась в Петрограде. Там нет небоскребов. Но есть Исаакиевский собор, Адмиралтейство, Зимний дворец, Невский проспект, сотни каналов и мостов. Это самый красивый город на земле. Он мне снится. Там живут папа, мама и мой младший братик Андрюша. Я предпочту манго и шоколаду сухую корку хлеба, только бы жить там, где прошло мое детство. Точно так же думает и моя сестра Катя. Вот она, рядом со мной. Мы не умираем с голода, но умираем от тоски, от желания обнять маму.

Последние слова Ксения почти выкрикнула. На глазах ее выступили слезы.

Журналисты, а их собралось уже не меньше двух десятков, пришли даже кинооператоры, были восхищены этой небольшой, но такой страстной речью. Каждый из них приготовил по нескольку вопросов. Но неожиданно появился человек, которого все так ждали. Это был Райли Аллен. А рядом с ним – Мария Леонова.

Весь пароход взорвался криком «Ура!». Таким громким, что в воздух поднялись сотни птиц, мирно сидевших до этого на складских крышах. А на ходовой мостик выскочил капитан Каяхара и все его помощники.

Конечно же, матросы не стали задерживать на трапе этого посетителя, что показалось журналистам обидным. Кого это встречают с такими почестями?

…Леонова сразу попала в объятия своей сестры. Они с интересом и удовольствием осматривали друг друга, будто не виделись целый год. А ведь со дня их разлуки в Сан‑Франциско прошло чуть больше трех недель.

– Мария, ты совсем другая. Настоящая американская леди!

– Это из‑за одежды и прически. А вот ты, Шурочка, изменилась. Похудела… И глаза у тебя такие большие…

– Скучала очень. Хоть бы разок дала о себе знать, радиограмму бы прислала…

– Это не так просто. Надо было просить Райли. А у него и без того много забот.

– Наши девочки говорят, у вас с ним любовь? Это правда?

– Правда.

Глаза Александры загорелись от любопытства. Она взяла старшую сестру за руку и потянула в сторону от всех.

– Расскажи, прошу тебя! Мне так интересно…

– Конечно, расскажу. Но позже. Когда будет больше времени и когда мы будем совсем одни. А сейчас много‑много работы. Надо помочь Аллену. У него переговоры с капитаном. И, кроме того, мы съезжаем с «Йоми Мару».

– И куда же?

– На остров.

– Не может быть! – захлопала в ладоши Александра. – А похож он на остров Русский?

– Скоро сама увидишь.

– Тогда я бегу сообщить девочкам. Такая новость! Вот они обрадуются!..

…Пристань, между тем, стала заполняться встречающими. Несмотря на ранний час, детей пришло нисколько не меньше, чем взрослых. Маленькие горожане принесли своим русским сверстникам гостинцы. Фрукты и сладости находились, как правило, в плетеных корзинках. Вот только как их передать? Матросы по‑прежнему охраняли трап, не пуская никого ни вниз, ни вверх. Таков приказ. Смешение тех и других детей создало бы взрывоопасную смесь, с которой не смогли бы совладать ни воспитатели, ни полицейские.

И вот что придумали колонисты. Принесли из трюма веревки и с их помощью стали принимать подарки. Пусть не из рук в руки. Но так даже интереснее. Немного напоминает рыбалку. И улов обещает быть богатым.

Петя Александров тоже включился в игру. Дождавшись, пока освободится веревка, он подал ее на причал мальчику в яркой куртке и в кепке с широким козырьком, скрывавшим его лицо. Тот ловко завязал узел, крикнул: «Вира!», и целая горка румяных яблок поплыла вверх.

Мальчик на берегу поднял голову, чтобы убедиться, точно ли по центру сделал он узел, не наклонилась ли корзинка и не упадет ли ему на макушку одно из яблочек (интересно, слышал ли он о Ньютоне?), и в это мгновение Петя Александров обмер.

– Федя! Ты, что ли?

Вместо ответа Кузовков приложил палец к губам и снова надвинул кепку на глаза.

– Думал, не узнаешь, – сказал он вполголоса. – Угощайся. Яблоки не из магазина. Сам рвал.

– Давно ты в Нью‑Йорке?

– Потом расскажу.

– А почему не поднимаешься? Ты же свой. Или, думаешь, японцы не признают? Так я подскажу.

– Не торопись. Я тут не один. Надо кое с кем попрощаться.

– А Кузовок? Неужто потерялся?

– С чего ты взял? Кузовок нигде не пропадет. Хоть в России, хоть в Америке.

Он отступил на несколько шагов назад и почти слился с толпой, такой же пестрой, как сам.

Но Александров уже не упускал его из виду. Он заметил, как Федя втиснулся между полисменом и мальчиком, державшим на коротком поводке собаку. Федя перехватил поводок и погладил собаку. Да ведь это Кузовок! Но как изменился! Пострижен и ведет себя чинно. Куда девалось его озорство? Стал, как и его хозяин, настоящим американцем.

Полисмен, стоявший рядом с Федей, сжал его плечо и что‑то сказал. Теперь понятно, подумал Александров, почему он не поднялся на пароход. Набедокурил! Надо выручать.