Пасмурно, дождь. Между тем было уже около восьми часов утра

Между тем было уже около восьми часов утра. Вновь заморосил мелкий дождик, и он понял, что погода в столичном регионе осталась без изменений. От чего уехал, к тому и приехал. Но так ли это? Уехал‑то он победителем, а теперь оказался с прижатыми к полу лопатками.

Ничего, Элька! Ты еще узнаешь, с кем связалась!

«ГАЗель» жалобно дребезжала на ухабах. В этом районе дороги были просто отвратительные! Да и сам городок, куда они вскоре приехали, – маленький, грязный. Зелени много, но вымокшие под дождем деревья выглядели неприглядно. Раскисшая земля напоминала соевый шоколад, такая же обезжиренная и низкокалорийная. Произрастающие на ней растения изо всех сил тянулись вверх, словно хотели добрать витаминов из воздуха и света.

На окраине городка было спокойно, как в деревне, и те же звуки: гоготали гуси, кудахтали куры, звенела цепь на ведре, которое опускалось в колодец.

– Притормози, – сказал водителю.

«ГАЗель» рыкнула, чихнула и замерла. Бабка в белом платочке, достававшая из колодца воду, испуганно уставилась на выпрыгнувшего из кабины молодого мужчину с глубоким порезом на щеке.

– Доброе утро, – попытался улыбнуться он, потом спросил: – Где тут у вас морг?

Старушка охнула и отпустила железную рукоять ворота. Ведро с грохотом упало обратно в колодец. Бабка задрожала и трижды осенила себя крестным знамением.

Он понял, что вопрос задан неудачно. Пытаясь исправиться, мягко заговорил:

– Бабушка, вы не так поняли. У меня погибли близкие. Недавно была авария неподалеку от вашего городка, и их привезли сюда. Я хочу забрать тела.

Однако старушка по‑прежнему испуганно молчала.

И тут из калитки выскочила тетка в резиновых сапогах на босу ногу, накинулась на него с руганью:

– Чего привязались к пожилому человеку! Бабка и так уж на ладан дышит! Чего вам надо, ироды!

– Я только хотел узнать, где тут у вас морг.

– Сгорел вчерась!

– Как это сгорел? – безмерно удивился он.

– А так! Сторож Мотька опять наклюкался, отрубился спьяну да окурок‑то и не затушил. Изжарил покойничков‑то! Устроил клематорий, мать его раз этак! Восемь пожарных машин до обеда тушили, да куды там! Одни головешки!

– А трупы? – напряженным голосом спросил он.

– А им уж все одно! – махнула рукой женщина. И, немного успокоившись, охотно пояснила: ‑Я ж тебе говорю: клематорий. Теперича горшки с пеплом будем хоронить. Вот так.

– Что, все сгорели?

– Все, – отрезала она.

– А что говорит милиция? Может, поджог?

– А вот ты у них и спроси. Идите, бабуся, в дом. Малахольный он, разве не видите? А воду я сама донесу. Ведь говорю ж я вам: не ходите по воду, грыжа вывалится. А вы все ходите и ходите, ходите и ходите. Ну, прямо беда с вами!

Причитая, тетка уводила старушку в дом.

Он крикнул вслед:

– А где живет сторож?

– Мотька, что ль? – обернулась женщина. – А в переулок сверните, который Малый Социалистический. Какая самая развалюха, та его. Пойдемте, бабуся… Да идите уже! Так раз этак, навязались на мою шею!

Он залез обратно в «ГАЗель» и велел парню свернуть в переулок.

– Странный ты, – покосился на него водитель. ‑Ох, и странный! Правда, что ли, родня погибла?

– А зачем еще, по‑твоему, мне нужен морг?

– Да кто тебя знает, – опасливо сказал парень.

Самый убогий дом в переулке Малый Социалистический определить было нетрудно. Прочие дома хоть как‑то подлатаны: кое‑где новые крыши, да пристройки, да забор покрашен. Эта развалюха накренилась на левый бок, бревна почернели от времени, краска на наличниках давно уже облупилась. Забор был похож на гнилые зубы во рту у курильщика с многолетним стажем, который к тому же боится ходить к стоматологу: целые штакетины черного цвета едва держались, а меж ним зияли огромные щели да торчали сгнившие пеньки.

«ГАЗель» вновь простуженно чихнула, прежде чем затормозить, рыкнула, крякнула, и он не выдержал, сказал парню:

– Вот что: возьми двести баксов и езжай в ремонт. Того и гляди, колесо отвалится. Дальше я сам. Мне надо в Москву, а не на тот свет.

– А морг ищешь, – не удержался от ехидной реплики парень. Потом со вздохом взял деньги и, покачав головой, повторил: – Странный ты.

«ГАЗель» уехала, а он стал барабанить в калитку, впрочем, безрезультатно. Потом толкнул ее ногой и вошел. Отпущенная калитка, смачно крякнув, вернулась на место.

– Эй! Есть кто‑нибудь! – крикнул и прислушался. Нет ответа.

Поднялся на крыльцо и долго стучал в дверь, вновь безрезультатно. Толкнул: не заперта. Пригнувшись, вошел в сени, огляделся. Наполовину пустой мешок картошки, два ведра на лавочке, в одном плавает деревянный ковш топорной работы, самоделка. Грязно, неуютно. В углу капает, и уже натекла лужа, а ни вытирать ее, ни латать крышу, похоже, никто не собирается.

– Эй, есть тут кто? – повторил громко.

И, не дождавшись ответа, вошел в жилую часть дома.

На столе грязная посуда, пустая бутылка с остатками желтоватой жидкости на дне, пахнет кислятиной, и на всю избу раздается громкий храп. Пригляделся: хозяин развалюхи лежит на кровати в одежде, без одеяла, а в дырках, образовавшихся в носках, виднеются грязные пятки.

Подошел, грубо потряс хозяина за плечо:

– Вставай! Слышишь, ты! Живо!

Мужик заворочался, потом нехотя открыл глаза. И тут же их закрыл.

Марат не выдержал, схватил со стола чайник, в котором на дне бултыхалась вода, плеснул в лицо сторожу. Тот хрюкнул, сплюнул и замахал руками.

– Вставай! – скомандовал снова.

– Ты кто? – тупо спросил мужик.

– Матвей? Сторож морга? – в свою очередь, осведомился Марат.

– Так ты из милиции? – испуганно вытаращил глаза хозяин избенки. – С‑с‑с… следователь? Я с‑с‑с… Счас.

И сел на кровати, протирая глаза.

– Значит, ты Матвей? – уточнил Марат, взяв табуретку и прочно усевшись на нее возле кровати. – Можешь лежать. У меня к тебе пара вопросов.

– Гражданин начальник, не виноват я! – запричитал сотрудник сгоревшего морга. – Бес попутал! Вот те крест!

– То есть?

– Сам с‑с‑с… – Сторож испуганно икнул и наконец выговорил: – С‑с‑сатана!

– Что ты плетешь? Видно, напился вчера до белого каления!

– Гражданин начальник, да чтоб я пил на работе! Да никогда! – ударил себя кулаком в грудь Матвей.

– Врешь!

– Ну, маленько. Для храбрости. Ведь народ как думает: сторожить, оно легко. А ну как воры? Ведь кто у них на пути стоит? Я! Матвей Моськин! Я жизнью своей рискую! – И сторож вновь ударил себя кулаком в грудь.

– Чего у вас красть? Покойников?

– Может, кому и покойники нужны, – хитро прищурился мужик.

– Давай рассказывай, как все было, – строго сказал Марат.

– Опохмелиться бы.

– Дам. Но после. – Увидел, как загорелись глаза у мужика.

– Начальник, ты – человек! В тюрьму ведь мне садиться. Знать бы, что и там люди есть, эх! Вся жизнь моя – тюрьма! Говорят: спалил здание, не соблюл технику безопасности. Так ить, трупов‑то нет! То исть, все они уж и так трупы. Ну, сгорели. Так ить, хоронить проще. Всякий там марафет не надоть наводить, а оно больших тыщ стоит. Нет, чтоб родственничкам спасибо‑то сказать Матвею Моськину, а они с наездом!

– Значит, ты напился и уснул. Так? Отвечай!

– Не совсем. То исть, да, принял малость. Для храбрости. Кажную ночь так делаю. Так ить, охота кому трупы‑то охранять? Нет желающих, окромя Матвея Моськина. Больницу охраняю, заодно и морг. А ночую у покойничков. Мне товарищ главврач для стимула завсегда спирту оставляет. Тоже – человек!

– Значит, ты выпил. И что? Кто‑то к тебе пришел?

– Я ж говорю: Сатана! Отдай мне, говорит, убиенную душу.

– Ты что, до глюков допился?

– Не‑а… А может, и так.

– И что предложил тебе Сатана за убиенную душу?

– Литр.

– Душу взял?

– Взял.

– Женскую, мужскую?

– Жен… скую.

– За каким же чертом… То есть, как получилось, что морг сгорел?

– Начальник не помню. Вот те крест! Видел только: выносит. Бабу. Молодую.

– Что за бред! Дальше?!

– Бес попутал. Я говорю: бери.

– За литр водки отдал труп? И что стал делать?

– П… пить, – икнул Москин. – Гляжу: а он ее туда‑сюда таскает. Все места ей не сыщет. Так и мелькает перед глазами.

– Может, он тебе что‑то подмешал в водку?

– Не‑а… Может, и так. Не. Не может. Хорошая была водка. Начальник, для меня водка‑то – деликатес. Я все больше самогон употребляю. Вот и вчерась…

– Как случилось, что морг сгорел? – нетерпеливо перебил Марат.

– Не знаю, гражданин следователь.

Матвей смотрел на него невинными глазами.

– Значит, где‑то под утро ты слегка протрезвел и сообразил, что одного трупа недосчитаются? И решил спалить морг?

– Уснул я! Сам не знаю, как вышло! – упрямо сказал Матвей.

– Полил керосинчиком, и…

– Гражданин начальник, да чтоб я, Матвей Моськин! – И сторож вновь ударил себя кулаком в грудь. – Они ж мне, как родные! Чтоб я их всех спалил, как в клематории! Ни в жизнь! А может, и спалил, – неожиданно добавил он. – Людям хотел приятное сделать. Люблю я людей.

– Какой он был?

– Кто?

– Мужик этот! Сатана!

– Черный.

– Негр?

– Зачем негр? – обиделся Моськин. – Разве дьявол может быть негром? Не‑а… А может, и так.

– Значит, он был все‑таки негр?

– Брюнет, – уверенно сказал сторож. И торжественно: – Но лицом светел и прекрасен.

– А с чего ты решил, что это дьявол?

– Дак, на кой ему мертвая баба, ежели он человек?

– Логично. Более чем. И в самом деле: зачем ему труп Лены, если это Лена? А если Эля?

– Не понял?

– Послушай меня внимательно, Матвей. Вот я точно дьявол. И если ты кому‑нибудь еще расскажешь эту историю… Ты меня понял?

– Не‑а… А может быть, и так. Понял. Ты – не следователь.

– Именно. Я твой глюк. Сейчас я дам тебе денег. Много. Ты будешь пить без просыпу. Неделю. А потом я вернусь, и мы договорим.

Подумал вдруг, что сторож может понадобиться, как свидетель. Если захочется прижать Рената Гусева. Ведь наверняка это он забрал из морга труп. «Лицом светел и прекрасен». Но зачем? Если только… Неужели криминал? Испугался вскрытия? Но почему тогда не оба? Или Моськин, начав пить водку, дальше уже ничего не помнит? Процесс пития поглотил внимание сторожа целиком. А морг сгорел.

– Матвей, ты где обычно пьешь? – миролюбиво спросил он. – При покойниках?

– Зачем при них? – обиделся Моськин. – Они ж тоже люди! Зачем оскорблять… ик… светлую память. Николай Палыч кабинетик‑то свой запирает, бумаги там важные, так я иду к санитаркам, где ведра‑швабры ихние лежат.

– А покойницкую тебе оттуда видно?

– Коридор только. Да я и не смотрю. Сбегут они, что ль, покойники‑то?

– Логично. Но когда мужик выносил труп, ты его видел?

– Не‑а… А может, и так. Видел.

– Он один раз прошел?

– Кажись, два.

– И оба с трупами?

– Кажись, так. Мелькал туда‑сюда.

– Значит, вынес оба. – Задумался. Но за каким чертом? Неужели же их убили, и те, кто это сделал, испугались вскрытия? Но утром бы все равно обнаружили пропажу! – Может, это он поджег морг?

– Он, – уверенно кивнул Моськин. И обрадованно заговорил: – Точно, он!

– А чего они испугались?

– Кто?

– Это я сам с собой разговариваю. Не обращай внимания. Мужик был один?

– С бабой, – уверенно сказал Моськин.

– С какой бабой? – опешил Марат.

– С мертвой, – преданно посмотрел на него Матвей.

– Тьфу ты, черт!

– Вот и я про то же.

Понял одно: больше из Матвея ничего не вытрясти. Моськин был пьян в стельку и мало что помнит. Впрочем, это уже не важно. Кто была погибшая женщина, Марат так и не узнал. И здесь не узнает. Есть только один способ установить истину: найти Элеонору.

Достал из кармана несколько сотенных бумажек, протянул Моськину:

– На.

– Начальник, это что ж, все мне?

– Тебе.

– Век не забуду!

Моськин тут же проворно вскочил и, надев у порога резиновые сапоги, пулей вылетел из избы.

Когда вышел во двор, Матвея уже и след простыл. Криво усмехнувшись, покачал головой. Иметь дело с алкашами – одно удовольствие! И никто не поверит, если сторож будет рассказывать о раннем визите странного мужика и о том, что гость вдруг без всякой причины отвалил ему несколько сотен. Подумают, очередной глюк. Да и сам Моськин после того, как будет пить беспробудно несколько дней, вряд ли что‑нибудь вспомнит.

Теперь ему надо было ехать в Москву. Вновь голосовал на трассе. Двое мужиков на потрепанных «Жигулях» охотно взяли попутчика. Они ехали из командировки и не прочь были подзаработать. Водитель на этот раз попался опытный, ехал быстро, и до столицы долетели без проблем и за короткий срок.

Добравшись до первого же метро, он вылез и, расплатившись, сверился с бумажкой, на которой рукой Гели был написан адрес.

Без десяти четыре уже стоял возле дома, где находилась квартира Вадима. Теперь, если они там, то никуда уже не денутся. Вычислив, где находится квартира, отметил, что форточка на кухне открыта. Значит, дома! Ну, наконец‑то! Не медля больше, кинулся в подъезд, позвонил в дверь.

Открыли ему почти сразу. Стоящий на пороге Вадим явно ожидал кого‑то другого. Уж не Элю ли?

Наливаясь злостью и крепко сжимая кулаки, он снял очки, чтобы у мужика не оставалось уже никаких иллюзий насчет его чувств, глянул с ненавистью и после парочки угрожающих фраз пошел на хозяина квартиры грудью, оттесняя того в прихожую.

Эля здесь. Она должна быть здесь. Где этот тип ее прячет? Впрочем, если она здесь, ей уже никуда не деться.

Вадим все отступал, а он давил на него и говорил без остановки:

– Где? Где моя жена?! Я тебя спрашиваю: где моя жена?! Где?!

– Какая жена? – растерянно спросил Вадим.

Оттолкнул изо всех сил хозяина квартиры и кинулся в комнату. Начал обшаривать все, с остервенением разбрасывая вещи. Заглянул под кровать, распахнул дверцу шкафа. Балкона не было, а то выскочил бы и на балкон.

Вошедший в комнату Вадим довольно‑таки спокойно сказал:

– Она ушла. – И с грустным вздохом: – Значит, она твоя жена?

– Куда ушла?!

– Я не знаю.

– Где Эля?! Ты можешь мне сказать, где она, или нет?!

– Эля? – вроде бы откровенно удивился Вадим. – При чем здесь Эля?

Но Марат ему не поверил:

– Да хватит уже! Я знаю все! Ее сестра рассказала! Эля решила меня бросить сразу после свадьбы! Мы должны были… Она должна была лететь на юг, самолетом. Она не полетела. В день свадьбы звонила тебе из ресторана. Звонила?

– Я не знал, что она звонит с собственной свадьбы, – пробормотал Вадим. И добавил: – О, черт! Ну и Элька, а? Во дает!

– Значит, она тебе звонила? Я тебя убью!

– Да погоди ты. Она ж меня кинула!

– То есть?

– Да, сказала, что мы вместе поедем на юг. Велела забронировать номер в пансионате «Южная ночь». Мы однажды там уже отдыхали.

– Шлюха! – сказал с ненавистью. И повторил: ‑Шлюха, шлюха!

– Я ждал ее все утро.

– Где ждал?

– На даче. Но она меня кинула. Впрочем, я не сильно удивился. Надо было знать Эльку! Значит, это ты ее второй муж? – Вадим взглянул на Марата с очевидным интересом. И присвистнул: – Во дает!

– Я ее убью!

– Да погоди ты. Я ж тебе сказал: она так и не пришла.

– А с кем ты тогда ездил на юг?

– Представляешь, какая штука… Может, выпьем? – довольно миролюбиво предложил Вадим. – У меня тут где‑то было…

– Я не пью.

– Совсем?

– Где Эля?

– Да погоди ты. Я ж тебе рассказываю: я ждал, и тут из кустов вышла девушка.

– Какая девушка?

– Хорошенькая. Я говорю: пойди спроси, поедет Элька на юг или не поедет. Она пошла.

– И что? – спросил нетерпеливо.

– Вернулась через десять минут и говорит: Эля, мол, просила передать, что ее для вас больше не существует.

– Врешь!

– Зачем мне врать? Я посадил девицу в машину, повез ее на вокзал, а там вдруг бес попутал. Поехали, говорю, со мной вместо Эльки. И она поехала. Представляешь?

– С трудом.

– Но она поехала! А дальше такая петрушка началась! А главное, поверишь, я в нее под конец влюбился! Даже предложение сделал. Как благородный человек не мог поступить иначе. Но не жалею. Честное слово! Хорошая девчонка!

– Ты – идиот.

– Знаешь, мое терпение тоже имеет предел, ‑обиделся Вадим. – Ты второй день подряд меня оскорбляешь, пытаешься избить, а что я, собственно, тебе сделал?

– Где Эля?!

– Мужик, ты больной? Я тебе еще раз объясняю: я ждал ее, но она так и не появилась, а потом из кустов вышла девушка.

– Какая девушка? Ах, да. Но почему она мне отвечала по мобильнику и ничему не удивлялась, почему вы останавливались в тех самых кафе, где должны были остановиться, согласно моему плану, почему на ней оказались вещи, принадлежавшие Элеоноре?

– То‑то я смотрю… – покачал головой Вадим. ‑Она говорила про какую‑то свою родственницу. Которая якобы отдала ей вещи.

– Какая еще родственница?!

– Послушай, это разговор глухого с немым. Ты меня либо не слышишь, либо я ничего не говорю.

– Она оставила в кафе заколки для волос. Эти заколки были в прическе моей жены в день свадьбы. Откуда, я тебя спрашиваю?

– А я‑то откуда знаю?

– Ты провел с ней несколько дней. Вы ведь разговаривали? О чем?

– Это что, допрос? – усмехнулся Вадим. – Может, ты следователь? А я подумал, что покойник. О любви мы разговаривали, если тебе это интересно.

– Ничего не понимаю! – схватился за голову. Сумасшествие продолжалось.

– А ты покури, – миролюбиво предложил Вадим. – Пепельницу дать?

– Да, спасибо, – откликнулся машинально. Понял, что пора успокоиться. У задачи есть ответ, надо его только найти.

Достал из кармана пачку сигарет, прикурил. Вадим тут же поставил на журнальный столик пепельницу. Неужели Элька их обоих обвела вокруг пальца? И где она сейчас? Черт знает что!

Вадим ушел на кухню, принес полбутылки водки, колбасу и батон белого хлеба. Достал рюмки и все также миролюбиво спросил:

– Есть хочешь?

– Да, пожалуй.

– Может, сосиски сварить? Да не переживай ты так. Моя бывшая нигде не пропадет. Давай выпьем? Ну, как хочешь. А я себе налью. Мне, знаешь, тоже нелегко далась эта поездка на юг. Сначала трупы на стоянке…

– Трупы? – спохватился Марат. И взволнованно сказал: – Ах, да! Трупы! Ведь это вы их нашли!

– Ну, конечно, – охотно согласился Вадим и опрокинул рюмку водки.

– Значит, если бы это была Эля, ты смог бы ее опознать?

– Ну, разумеется, я свою бывшую ни с кем не спутаю! Я у нее на теле каждую родинку знаю!

Захотелось вновь наброситься на мужика с кулаками. Но ведь он, Марат, знал же, все знал! Когда сделал предложение Элеоноре, знал, что до этого она была чьей‑то женой!

Сдержался, затушил сигарету и сделал себе бутерброд. Есть и в самом деле хотелось. Последний раз нормально поел вчера в кафе «Мечта», где сидели с Гелей. Вадим сходил на кухню, принес бутылку минеральной воды. Поставил на стол со словами:

– Для тех, кто не пьет. Кстати, в чем причина?

– Ни в чем.

– Бывает, – сочувственно сказал Вадим.

Да пошел бы этот мужик куда подальше со своим сочувствием! Вновь потянулся к пачке сигарет, спросил:

– Значит, ты уверен на сто процентов, что погибшая женщина, та, которая была в белой «девятке», – не Элеонора? – вернулся он к главному вопросу дня.

– Ну, разумеется! Да, ее лицо было разбито, но все остальное… Руки, ноги, волосы. Тоже худенькая, но Эля, та особенная. Есть в ней что‑то такое… – мечтательно сказал Вадим.

– Замолчи! – не удержался Марат.

– Как она тебя… – с откровенной жалостью посмотрел на него хозяин квартиры. – Впрочем, чему удивляться? Сам был такой. Но теперь все: баста! Вылечился. Между нами говоря, она просто стерва, моя бывшая. И с большими прибабахами.

– Почему же ты согласился поехать с ней на юг после того, как она ушла от тебя? – усмехнулся и затушил сигарету, едва прикурив. Минздрав предупреждает. А жить хочется долго. И повторил: – Так почему ты согласился?

– Мы пять лет прожили вместе, – спокойно и просто сказал Вадим. – Первая любовь. И потом: она красивая.

– Да, это аргумент. Но она – моя жена!

– Моя тоже. Бывшая.

Вновь скрипнул зубами, но сдержался. В конце концов эта поездка на юг не состоялась, если, конечно, Вадим не врет. Эля ему изменила не с бывшим мужем, если, конечно, изменила. Найдет и убьет обоих, кто бы ни был ее хахаль.

– Как зовут твою девушку?

– Олеся.

– Лет сколько?

– Двадцать. Я видел ее паспорт.

– И где она сейчас?

– Понятия не имею! Ушла. Сказала, что вернется. А может, и не вернется.

– Как же так? Отпустил невесту и даже не уверен, что свадьба состоится? – не удержался от подколки.

– А ты жену потерял. Новобрачную. У тебя ведь, кажется, медовый месяц?

Марат уже немного успокоился. Эля жива, это главное. Есть еще одно место, где она может находиться. Дача. Спросил у Вадима:

– Может быть, есть какой‑нибудь другой мужчина?

– Когда речь идет о моей бывшей, все может быть, – пожал плечами Вадим.

– Она тебе изменяла? – спросил вдруг резко.

– Я ее за руку не ловил.

– Но знал, что изменяла?

– Нет, не знал.

– Она делала аборты. Не один. От тебя или нет?

– Что‑о?!

– Геля сказала. И, мол, по этой причине сестра не могла иметь детей.

– Вот дрянь! Ну, Элька! Попадись ты мне только! Чтоб я еще раз когда‑нибудь…– И Вадим выпил еще одну рюмку водки.

«Алкоголик, – глянул с неприязнью. – И что она в нем нашла?» Вадим уже успокоился и теперь с аппетитом жевал бутерброд. «А что, если?…» – мелькнуло в мыслях. Сказал осторожно:

– Послушай, раз ты нашел трупы и Эля твоя бывшая жена, значит, ты мог бы дать показания, что в машине на шоссе была не она? Дело в том, что морг, в котором лежали тела, сгорел, а Геля опознала погибшую, как свою родную сестру.

– Вот дрянь! Всегда знал, что эта рыжая – самая настоящая стерва! Но зачем ей это было надо? И вообще – в чем, собственно, дело?

– В наследстве, – сказал неохотно. – Эля должна получить большое наследство. Надо, чтобы ты дал показания. Впрочем, до того, как она сможет вступить в права наследования, срок еще большой: целых полгода. Я уверен, что она найдется, но…

– Значит, моей бывшей жене светят большие деньги? – оживился Вадим. – Что ж, я рад за нее. Элька всегда об этом мечтала.

– Ну, так как?

– Всегда можешь на меня рассчитывать. Мне что, прямо сейчас в милицию идти?

– Нет. Я тебе позвоню, если что.

– Звони. А телефон…

– У меня есть.

– Откуда? – удивился Вадим. – Ах, да! Если есть адрес, значит, есть и телефон! Гелька, что ли, дала? Вот, стерва! Терпеть ее не могу!

– Я пойду, – поднялся с дивана. – Спасибо за бутерброды. И за минералку.

– Не за что.

– Значит, ты в последний раз говорил с Элей по телефону в день нашей с ней свадьбы, а потом через эту Олесю она сообщила об окончательном разрыве с тобой?

– Ну да, в общем, так.

– И больше Эля не звонила, не объявлялась, ничего не объясняла? – пристально глянул на мужика.

– Откуда? Ты же знаешь, что я был на юге. С девушкой.

– Как все это, однако, странно.

– Да, очень, – охотно согласился Вадим.

– И твоя девушка… Если объявится, я хотел бы с ней поговорить.

– Что ж… Но в моем присутствии. Я ведь теперь за нее отвечаю. И если что…

– Я понял. Запиши мой телефон.

Они обменялись номерами мобильников.

Происходящее походило на фарс. Бывший муж Элеоноры накормил, напоил, проявил дружеское участие, искренне готов ему, Марату, помочь. Черт знает что! Они ведь должны быть смертельными врагами! Но не получается вражда с этим человеком. Никак не получается. Должно быть, у этого Вадима много друзей. А вот у него, Марата, ни одного друга нет. Ни одного.

Вадим проводил его до дверей и уже в прихожей спросил:

– Кстати, ты упомянул о наследстве. А как же рыжая? Ей что‑нибудь обломится?

– Геля умерла.

– Как так? Ну, надо же! Она мне, конечно, никогда особо не нравилась, но все же…

– Разбилась на машине. И не смотри на меня так: я здесь совершенно ни при чем. Хотя мне она тоже никогда особо не нравилась.

Когда вышел из подъезда, подумал: «Это называется, расстались друзьями. Черт знает что!» И все‑таки, как насчет заколок и солнцезащитных очков, украшенных стразами? Эта Олеся – весьма подозрительная особа. И вдруг…

Да! На него снизошло озарение! Когда убедился, что на юг с Вадимом ездила не Эля, вспомнил вдруг, где слышал этот голос! Ну, конечно! Надо же быть таким тупым! Утром, когда Эля еще лежала в постели, а он отнес на кухню пустой поднос, раздался звонок. Юный женский голос спросил Элю. Ну, разумеется! Тот же голос! Неужели у Эли была сообщница? Так что теперь? Бежать обратно к Вадиму? Но он же четко сказал: ушла в неизвестном направлении.

Интуиция подсказывала ему, что это за направление. Все дороги ведут в Рим.

Он поехал на дачу. Там сейчас либо Эля, либо Олеся, либо обе вместе. Эти две бабы затеяли непростую игру.

Воспользовался общественным транспортом, чтобы добраться до загородного дома. Хватит транжирить деньги, ситуация осложнилась. В московской квартире отца есть наличные в сейфе. Сумма большая, но до этих денег еще надо добраться. А вдруг там все уже опечатано? Нет, не может быть! Лучше об этом не думать…

Сошел с электрички и невольно поежился от холода. Хорошо было бы согреться и обсушиться. Растопить на даче камин… Интересно, кого он там найдет?

Обошел дачный поселок лесом, по тропинке, потом перелез через забор и, пробравшись через сад, подошел к двери черного хода. Нагнувшись, пошарил в тайничке, в железном ящике, спрятанном под крыльцом. Ключа не было.

Поднялся по ступенькам и, толкнув дверь, увидел, что она не заперта. Значит, не ошибся: в доме кто‑то есть. Эля! Надо сделать ей сюрприз.

В холле было темно. Споткнулся о сумку, выругавшись, щелкнул выключателем, прошелся по первому этажу, где обнаружил разбросанные женские вещи. Элины вещи. Где же она сама?

В доме тишина. Хотел было пройти на кухню, но тут шестым чувством отметил чье‑то присутствие. Сделал шаг назад, прислушался. В доме кто‑то есть. Прячется под лестницей, ведущей на второй этаж. Опасный человек, ибо ‑себе подобных он, Марат, чуял за версту. Замер, напрягшись, приготовился к прыжку.

И тут вдруг услышал:

– Спокойно, не дергайся.

– Все нормально. Стою, – сказал севшим голосом, подняв над головой руки с растопыренными пальцами. Смотри, мол, в руках у меня ничего нет.

– Марат, беги, Марат! – раздался вдруг отчаянный женский крик. Не Элин.

Но куда бежать? За смертью? Что за дуреха!

– Не дергайся, – повторил Ренат Гусев и поднял пистолет.

– Я стою, – повторил хрипло. По лицу шофера видел: выстрелит без колебаний, если заметит хоть малейшее движение. Поэтому замер с поднятыми вверх руками.

– А где Геля? – спросил Ренат.

– Геля?

– Почему я не слышал, как подъехала машина?

– Какая машина? Ах, машина! – Он почувствовал, как все тело покрывается липким потом. – Она там, на шоссе. Разбита.

– То есть?

– Авария. Ты пистолет‑то опусти.

– А где Геля? – повторил Ренат.

– Геля? Она умерла.

– То есть? – У Рената Гусева изменился голос.

– Авария, я же тебе сказал. Ее тело отвезли в морг. Ты ведь у нас специалист по моргам?

– Геля умерла? – тупо повторил шофер. Пистолет в руке Рената дрогнул.

– Да.

– Да ты… Ты… Ты хотя бы знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?!

Геля

ЯСНО

Красивое имя Ангелина никогда ей не шло. В детстве она была рыжим бесенком, веснушчатым, кудрявым, озорным, но никак не ангелочком. Впрочем, родители выбрали звучные и редкие имена обеим дочерям. Старшая стала Ангелиной, младшая – Элеонорой. Но все звали их Эля и Геля. Именно в таком порядке. Младшая сестра в очереди на родительскую ласку всегда была первой, так что Геле ничего не доставалось, только тычки и затрещины.

Она росла нелюбимым ребенком, потому рано повзрослела и научилась самостоятельно принимать решения. Перед тем как пойти в первый класс, сама записалась в хореографическую студию и сама три раза в неделю бегала в ДК на занятия. Никто Гелю не провожал, и никто о ней не беспокоился. Тем более что Элечке было полтора годика, сестренка училась ходить, и неокрепшие спотыкающиеся ножки требовали неусыпного родительского внимания. Геля возвращалась с занятий поздно, шла тропинкой через парк, дрожа от страха, потому что денег на автобус не давали. А зимой, когда темнело рано и люди спешили по домам, на пустынных улицах было особенно страшно. Она бежала, втянув голову в плечи, высокая худенькая девочка, прижимающая к груди сверток с балетными тапочками. Но ничего, обходилось.

Отец работал на заводе, где производили лаки и краски, во вредном цеху. От него всегда неприятно и резко пахло. Запах краски и ацетона Геля возненавидела на всю жизнь. Как только в доме, где она жила, затевался ремонт, тут же вспоминала отца и торопилась куда‑нибудь уехать. Ремонта она не переносила. Отец пил, и в доме часто бывали скандалы и драки.

Мать работала на том же заводе, на проходной, следила, чтобы из цехов ничего не выносили. Воровство все равно процветало, краску таскали через дыры в заборе, сам же отец этим и занимался. Потому лицемерие казалось Геле делом естественным, она впитала сие качество с молоком матери. Та обыскивала людей на проходной, чтобы изъять ворованное, в то время как ворованное в доме не переводилось. Вынесенную с завода краску отец сплавлял налево, половину пропивал, половину отдавал жене. Любимой Элечке покупались новые вещи, мать наряжала ее, как куклу. Геля была высокой, Эля маленькой, а маленьких, как известно, любят больше и жалеют больше. Считается, что те, кто покрупнее, – люди сильные.

Так они и росли: Геля три раза в неделю бегала на занятия по хореографии, участвовала в любительских спектаклях, ездила с танцевальным коллективом по селам, а Эля с самого первого класса лежала на диване и читала книжки. Сначала детские, с картинками, потом их сменили любовные романы. Младшая сестра была ленива и избалована. И больше всего на свете любила помечтать.

После восьмого класса Геля получила не только аттестат о неоконченном среднем, но и диплом хореографической студии. Про нее говорили: «девочка фактурная». То есть хорошо смотрится, хотя особо одаренной ее не считали.

Но Геля была старательной ученицей. Получив диплом и аттестат, сразу же решила: в Москву. Только туда, в огромный город, где есть перспектива выбиться в люди. В маленьком городке, располагающемся в десяти километрах от райцентра, ловить было нечего.

Геля не сомневалась: ее выигрышный лотерейный билет лежит себе в надежном месте, и следует просто дождаться своего часа. Но как же долго пришлось ждать!

Она поступила в хореографическое училище и несколько лет прожила в общежитии. Вскоре преподаватели ей сказали: для балерины, мол, ты слишком высока, носить тебя на руках по сцене – занятие не из легких. Пришлось заняться народными танцами, хотя ей не шли ни кокошник, ни сарафан, ни деревянные ложки в руках. У Гели были раскосые плутовские глаза и рыжие кудри, и ничего, ну просто ни капельки, – ни в бедрах, ни в груди.

Прожив в столице несколько лет, она поняла: жениха найти будет трудно. Москвичи оказались чересчур разборчивы в невестах, связать себя с лимитчицей из лакокрасочной династии и без гроша за душой не спешили. Поклонников было хоть отбавляй, но все без серьезных намерений. Погулять, приятно провести время, сводить красивую девочку в ресторан – это, пожалуйста. Потом, разумеется, переспать. Но жениться? Квартирный вопрос был в столице самым актуальным, москвичи вели битву за квадратные метры и делиться ими не хотели.

Геля попробовала поймать жениха «на живца», то есть забеременела, но не тут‑то было! Парень ребенка признать отказался, а его родители побежали к директору училища и устроили скандал. Мол, кого вы тут держите? Неизвестно еще, от кого беременна ваша ученица! Пришлось сделать аборт и умолять на коленях о том, чтобы не выгнали из училища: у парня оказались очень влиятельные родители. Итак, она не только не вышла замуж, но и ославилась. Теперь ее кавалеры стали осторожничать.

Окончив училище, она тут же подала документы в Институт Культуры, но, к большому своему огорчению, не поступила. На приемных экзаменах состязались большие таланты и большие кошельки. У Гели же не было ни того, ни другого. Пришлось искать работу и временное жилье. Так начались ее скитания по частным квартирам. Родители практически не помогали: подрастала Эля. Они мечтали о высшем образовании для младшей дочери.

Пока Геля кое‑как перебивалась, что называется, с хлеба на квас и подрабатывала, где только можно было, не гнушаясь ничем, Эля окончила десять классов и, к огромному удивлению сестры, поступила в тот самый Институт Культуры. Правда, не на отделение хореографии, а на библиотечный факультет. Но все же: высшее образование есть высшее образование. Таким образом, младшая сестра обеспечила себя общежитием на несколько лет и временной регистрацией в столице. Геля, которая болталась в Москве без всякой регистрации, кусала губы от злости. Потом на Элином горизонте появился Вадим.

Геля сразу же смекнула: у парня серьезные намерения. И у него есть самое главное: квартира в Москве – бабушкино наследство. Пусть однокомнатная, на первом этаже, но квартира! Следовательно, постоянная регистрация в столице. Хороший старт! И Геля тут же принялась отговаривать сестру: мол, зачем он тебе нужен, такой неинтересный, бесперспективный. Сама же была не прочь выскочить за этого «неинтересного и бесперспективного» замуж: скитаться по частным квартирам надоело. Разница в возрасте не смущала, Вадим был лишь ненамного младше. Что такое два года! В сущности, ничто! Надо ловить момент! Но Вадим ее намеков не замечал, потому что влюбился всерьез в Элю.

И младшая сестра наперекор старшей по окончании института вышла замуж. На все Гелины возражения ответила:

– Я же вижу, что ты завидуешь. Хочешь для меня такую же жизнь, какую сама ведешь? Не выйдет!

И Геля сделала вывод, что сестренка не только не глупа, но и самостоятельна. К тому же теперь с дипломом о высшем образовании, с квартирой и с любящим мужем. А у Гели нет ни первого, ни второго, ни третьего. И разница в пять лет – это существенно. Сестра была на пять лет моложе! И уже обошла на старте. Спрашивается, есть на свете справедливость? Ну почему это одним – все, а другим – ничего? Затаила зло, решив отомстить.

К этому времени в столице, будто специально для Гели, появилось немало хорошо оплачиваемой работы. Стали процветать заведения, где демонстрировался стриптиз, были в ходу эротические шоу, а танцевальные коллективы выезжали за рубеж, и там девушки зарабатывали приличные деньги. Геля жалела только о том, что эти золотые денечки не наступили раньше.

Но главная цель была прежней – найти богатого мужа. И у Гели теперь осталось не так много времени, чтобы добиться ее. Каких‑нибудь пара‑тройка лет. Ведь она уже не так молода, скоро тридцать… Геля заранее решила: чтобы добиться поставленной цели – не остановится ни перед чем.

Образ будущего мужа давно сформировался в ее воображении. Старше лет на двадцать, желательно вдовец, непривлекательный, но богатый. Главное, богатый. Она прикидывала, что бы могло понравиться такому человеку, а чем его можно оттолкнуть раз и навсегда. Лицемерие было у нее в крови, она могла солгать, не моргнув глазом, и продолжать делать это изо дня в день. За деньги можно сделать все! Тот не ценит сытую, обеспеченную жизнь, кто никогда не знал, что такое голод и отсутствие постоянного, надежного пристанища. А Геля и наскиталась, и наголодалась сверх меры. Да и по рукам ходила достаточно.

Она люто ненавидела молодых девочек, которые вместе с ней работали, – свежих и раскованных. Ведь у них в запасе гораздо больше времени, чем у нее! Они не разыгрывают свою партию в цейтноте, когда некогда думать, а надо делать ходы!

И тут в ее жизни произошла катастрофа. Выехав с очередным танцевальным коллективом за рубеж, попала в историю. Хозяин заведения отобрал паспорта и заставил девушек после выступления обслуживать клиентов в номерах. То есть вынудил заниматься проституцией, а большую часть денег клал себе в карман. Через случайного знакомого Геле удалось связаться с посольством, но, чтобы выкарабкаться, она пообещала много денег. И, заплатив, лишилась всех своих сбережений. Уверенности в себе лишилась тоже.

Только тогда она поняла, что ее профессия ‑очень уж опасная. Один раз повезет, другой, а в третий – все может закончиться печально. Женщина, которая раздевается на сцене, всегда будет объектом сексуальных домогательств, а охранники – тоже люди, им надо с чего‑то жить. Хозяева тем более. Продадут, не моргнув глазом, если предложат хорошие деньги. Что им какая‑то девица без всяких прав? Живой товар, не более.

Она уже была в полном отчаянии, когда ей наконец повезло. Просто откровенно повезло. Жизнь, которая за тридцать лет не сделала ни одного подарка, вдруг расщедрилась. Геля сразу поняла, что Константин Иванович Дурнев – это ее шанс, причем последний, единственный.

В то время она никак не могла оправиться после роковой поездки за рубеж, в результате которой лишилась всех своих денег. Даже за квартиру нечем было платить. Пришлось умолять сестру, чтобы та поговорила с мужем: мол, бедная Геля осталась без крыши над головой…

Живя в их квартире, видела, как Вадим относится к младшей сестре. Понимала, что той повезло. Вертит мужиком, как хочет, и имеет все что пожелает. Это еще более усугубляло ее страдания. Сама Геля со стороны мужчин встречала только откровенное хамство и пренебрежение. Особенно после того, как они получали от нее все что хотели.

Несмотря на кажущуюся доступность, младшая сестра вовсе не была женщиной развратной. Только в мире своих грез. В детстве Эля читала слишком много книг и слишком долго лежала на диване, фантазируя. Геля знала эти ее тайные грезы. Сестра мечтала о поклонниках, красивой жизни, поездках на заграничные курорты, дорогих подарках. Но мечтала осторожно, четко отделяя свои фантазии от реальности. И очень ловко обращалась с Вадимом. Вовсе не собираясь ему изменять, делала всяческие намеки, создавая иллюзию, что пользуется бешеным успехом у мужчин. Что она – ценность, да еще какая!

Геля же прекрасно понимала, что главная ценность в этой семье – муж Эли. Да, раньше она считала, что Вадим непривлекателен. Будучи совсем молодым человеком, впечатления на нее он не произвел. Но прошли годы, и, переехав на квартиру к Лебедевым, Геля вдруг с удивлением обнаружила рядом с собой очень интересного, обаятельного мужчину. То есть Вадим был очень сексуален, хотя и не слишком красив. Он возбуждал фантазии, он волновал. Опытная женщина, Геля понимала, что Вадим должен быть хорош в постели и сестра получила самое настоящее сокровище, не прилагая к этому особых усилий.

Она вновь начала делать Вадиму намеки, и на этот раз он все прекрасно понял. Застав ее голой в своей постели в отсутствие жены, спокойно сказал:

– Оденься. А я схожу в магазин. Надо приготовить ужин.

И все. Никакого скандала, и из дома ее не попросил. Сделал вид, что ничего не произошло.

И Геля совсем остервенела. Она стала водить в дом мужчин. Разумеется, в отсутствие хозяев, но следов пребывания в доме посторонних нельзя было не заметить. И тут Вадим четко сказал:

– В моем доме ты проституцией заниматься не будешь. Уходи.

– Но я же пытаюсь заработать на квартиру!

– Я дам тебе взаймы, чтобы заплатить за два месяца. Дальше сама. Отдашь, когда сможешь.

И он достал из кармана деньги.

Геля взяла и откровенно спросила:

– Ничего за это не хочешь?

– Да меня от тебя тошнит, – брезгливо произнес он.

– Импотент! – бросила Геля.

Вадим рассмеялся:

– Для таких, как ты, – да. И нисколько этого не стесняюсь.

Геля ушла со скандалом. Обвинила Элю в том, что она выгоняет единственную сестру из дома, что ее муж – чудовище, что это жестоко, бессердечно, бесчеловечно. Но про деньги, которые взяла у Вадима, Эле не сказала.

И тут, когда она уже полностью отчаялась и руки совсем опустились, ее увидел Дурнев. Счастливый лотерейный билет наконец‑то достался Геле! Кружась, упал к ногам прямо с неба, оставалось только нагнуться и подобрать его.

Произошло это во время ее очередного выступления. К счастью, в тот раз она не демонстрировала стриптиз, после роковой поездки за границу стала осторожничать. Танцевала на благотворительном мероприятии, куда пригласил ее знакомый режиссер, который это шоу и поставил. У Гели была маленькая роль, она исполнила свой номер и ушла со сцены. Деньги тоже маленькие, но что поделаешь. Зато верные. И чистые.

И вдруг один из спонсоров предложил:

– Вы, должно быть, хотите кушать? Бутерброды принести?

Как он очутился рядом, Геля и не заметила. Поистине, судьба – большая шутница! Сколько раз высматривала в зале точно такого мужчину ‑немолодого, солидного, внешне неброского, а он подошел сам! Сам! Причем уставшая Геля даже не нашлась, что ответить, молча кивнула. И Дурнев ушел к столу, накрытому для фуршета. Как обычно, после мероприятия полагалось обильное застолье и обмен мнениями.

Он принес бутерброды с икрой, жюльен и шампанское! Два бокала.

Она приняла тарелку и стала жадно есть. Не так часто удается полакомиться. А покушать и выпить Геля любила. Ох, как любила! Пока еще проблем с лишним весом не возникало, сказалась природная худоба. И Эля, и Геля были очень худыми, если не сказать тощими.

Дурнев посмотрел на нее с жалостью и спросил, сразу же переходя на «ты»:

– Что ж ты такая изможденная? Работаешь много?

Она мечтала очаровать, покорить, сразить наповал, а получилось, что вызвала жалость. Дурнев пропустил мимо хорошеньких молоденьких девочек и подошел к ней. Почему? Как он потом сказал, с двадцатилетними чувствовал себя очень уж неловко. А она выглядела в тот день даже старше своих тридцати.

Дурнев искал любовницу, но, когда речь шла о такого рода делах, Константин Иванович начинал долго ходить вокруг да около. Бизнесмен с железной хваткой представительниц слабого пола просто‑напросто побаивался, хотя и производил впечатление человека, который лишнего не переплатит, на шею себе сесть не позволит и умеет держать дистанцию. Встретив понравившуюся ему женщину, Дурнев, как правило, набычивался и раздувал щеки от смущения, а та думала, что – от спеси: мол, кто ты такая, чтобы я снизошел до тебя. Вот так и получалось – Константин Иванович боялся женщин, а те, в свою очередь, боялись его.

Но когда Дурнев ее откровенно пожалел, Геля предположила: под внешне непробиваемым стальным панцирем бьется большое доброе сердце. А главное, щедрое. Просто этим солидным мужчиной еще никто не занимался всерьез.

Накормив и напоив Гелю, Дурнев предложил подвезти ее до дома. Она, естественно, не отказалась. Машину вел шофер, Константин Иванович сидел спереди, она сзади, все трое молчали. Геля сказала одну только фразу, да и то в самом конце поездки:

– Вот мой дом.

Дурнев вышел из машины, но руку ей не подал, вылезти не помог.

На улице Геля произнесла еще одну фразу:

– Я снимаю здесь квартиру.

– Понятно, – кивнул Константин Иванович. И буркнул: – Давай, всего хорошего.

Сел в машину и уехал.

«Не понравилась, – решила она и тут же мысленно обругала себя: – Вот дура! Такой шанс упустила!»

Тогда Геля подумала то же, что и многие другие женщины, которым доводилось сталкиваться с Дурневым: он никогда не снизойдет до нее. Какой‑то там танцовщицы с сомнительным прошлым! Но на самом деле она понравилась настолько, что Константин Иванович даже не решился подняться к ней в квартиру. Ему надо было подготовиться.

На следующий день он приказал секретарше узнать ее телефон и точный адрес. И прислал огромный букет роз. Розы принес шофер, невзрачный прыщавый парнишка. Сунув букет, торжественно произнес:

– От Константина Иваныча.

– А сам он разве не придет? – Совершенно ошеломленная, она поднесла к лицу букет. Розы пахли умопомрачительно! Большими деньгами.

– Он внизу, в машине.

– То есть… Как это в машине?

– Сидит в машине. Мы едем домой, – деловито пояснил шофер.

– А где живет Константин Иваныч?

– В центре. У него отличная квартира.

– Надо думать! – не удержалась она. – А чем занимается?

– Бизнесом, – был краток шофер.

Подробности она из осторожности уточнять не стала. Как бы не спугнуть! Ведь засим последует свидание, ибо в букете она нашла записку. Подумала так: в машине молчала, и он прислал розы. Значит, надо поменьше болтать. Быть может, Дурнев не любит слишком разговорчивых.

Так закрутился ее роман, который в итоге привел к свадьбе. Предложение Константин Иванович сделал после двух месяцев ухаживания, то есть почти не раздумывая. Геля, переполненная ликованием, скромно опустила глаза и сказала «да». Муж ее устраивал. Более чем. Он был несколько простоват и хамоват, но по природе своей – добряк. Взять хотя бы отношение к единственному сыну.

Сын! Обожаемый Маратик! Геля просто не могла думать о нем спокойно! Избалованный, извращенный тип! Отродье! Ну почему одни всего добиваются потом и кровью, набивают себе не одну шишку, пока доберутся до вершины, а другим все достается без труда? Взять, например, Марата. Все, что он сделал, это соизволил появиться на свет! Где справедливость?

Марат принадлежал к тому типу людей, которых она ненавидела больше всего на свете. К везунчикам, баловням судьбы и откровенным халявщикам. У него имелось все, о чем только можно было мечтать! Деньги, престижное образование, приятная внешность. Но мало ему – эта бездарность еще и собиралась прославиться!

«А если бы тебе родиться в такой дыре, где родилась я? Если б тебе папу‑пьяницу и младшую сестренку, на которую тратят все деньги? Если б тебе…» И дальше Геля начинала перечислять все несчастья, свалившиеся на ее голову. Выстоял бы Марат или не выстоял? Нет! Он рассыпался бы на куски! И покончил бы в итоге с собой, как его сумасшедшая мать! Да, да, да!

Поначалу она не понимала, что у парня серьезные проблемы. Он был просто баловнем судьбы, и все. Геля держала себя в руках. Она понимала: если вдруг Константину Ивановичу придется выбирать между ней и единственным сыном, этот любящий отец выберет Марата. Пока.

И она стала Марату другом. Стала изображать из себя любительницу и покровительницу искусства, в то время как, оставаясь наедине с мужем, ругала это искусство на все лады. Мол, там крутятся одни бездельники, проходимцы, тунеядцы, извращенцы. Константин Иванович такие речи очень любил. Первую жену, покойницу, вспоминал с содроганием. Та имела какое‑то отношение к искусству. Геля из осторожности не уточняла – какое именно.

Первое время она была по‑настоящему счастлива. Еще бы! Получила все, что хотела! Муж был щедр, пасынок пока еще видел в ней союзника и ко второму браку отца относился снисходительно.

Но однажды ночью Геля проснулась в холодном поту. Пришла в ужас, поняв всю непрочность своего положения. Рядом мирно похрапывал муж, здоровый, крепкий мужчина, но возраст его уже приближался к шестидесяти годам. Уже к шестидесяти! Всякое случается. И по телевизору чуть ли не каждый день сообщают об очередном заказном убийстве. По завещанию все отходит единственному сыну. А что будет с ней? Обратно на панель уже поздно. К хорошей жизни успела привыкнуть. Второй раз замуж? Может больше и не повезти. Марат же выставит ее вон из дома, если с отцом что‑нибудь случится. Вон как стал в последнее время на нее смотреть! Волком! И взгляд его красноречиво говорил: «А кто ты такая? Все здесь мое! Мое!»

И он прав, черт его возьми! Сто раз прав! Надо срочно родить ребенка. Но сначала утопить Марата. Щенок еще узнает, с кем связался!

И она объявила ему войну. Стала нашептывать мужу, что, мол, Марат пошел в мать. Такой же неуравновешенный, издерганный. Отсюда недалеко и до сумасшествия. А как же династия? Продолжение рода Дурневых?

– А ты сможешь родить ребенка? – среагировал вскоре так, как надо, Константин Иванович.

– Для тебя я сделаю все, разве ты этого еще не знаешь? – преданно посмотрела она на своего господина. Пока еще господина.

– Молодец! – похвалил Дурнев.

– Я схожу к врачу, – скоромно опустила она глаза. – Надо пройти полное обследование.

Обследование показало, что в общем и целом все у нее в порядке. Что детей она иметь может, но…

– Но… – сказал гинеколог, и она почувствовала, что сердце екнуло.

– Что «но»?

– Вы уже не так… гм‑м… юны. Это во‑первых. Хореография – не самое подходящее занятие для будущих матерей. Физические нагрузки, неправильное питание и все такое прочее. Это во‑вторых. В‑третьих, вы делали аборты.

– Только два, – еле слышно сказала она, вспомнив про грех юности и еще один пустячок.

– В общем, как я уже сказал, забеременеть вы можете. Но, скорее всего, не сразу. Сколько лет вашему мужу?

– Около шестидесяти.

– Около шестидесяти, – эхом повторил врач. ‑То есть далеко уже не мальчик. У него тоже вряд ли получится сразу. Так что ждите.

– Сколько?

– Ну, может, пройдет год, может, два.

– Три, пять, десять?

– Ждите. Хорошее питание, здоровый сон, правильный образ жизни, регулярные половые отношения…

Она была расстроена. Легко сказать: ждите! А если Марат ее опередит? Ведь если у Дурнева появится внук, он может и не захотеть второго ребенка. Возраст, мол, не тот, да и зачем лишние хлопоты. Внук продолжит род Дурневых, а то, что сын носит другую фамилию… Когда Марат почувствует, что наследство уплывает из рук, он пойдет на все, в чем Геля нисколько не сомневалась. Родится внук, которого назовут, Костей и дадут фамилию Дурнев, и это конец всему.

Надо бы Маратика нейтрализовать. По счастью, она уже догадалась, что у пасынка проблемы с женщинами. Как в свое время с Вадимом, делала пасынку намеки и откровенно заигрывала, не собираясь, впрочем, заходить слишком далеко. Так, прощупывала. И нащупала наконец его слабое место! Женщины!

Она сделала так, что Марат застал ее полностью обнаженной, и откровенно над ним посмеялась.

– Шлюха! – сказал пасынок с ненавистью.

– Импотент, – ласково пропела она.

Эта сцена была очень похожа на ту, что Геля разыграла с Вадимом, только тот отреагировал правильно, то есть во всем обвинил ее. Марат же, как и ожидалось, во всем обвинил себя. Он покраснел и, конечно, подумал, что опытная в делах постельных мачеха говорит правду.

И Геля вроде как сжалилась над ним, сказав:

– Я могу тебе помочь.

У нее родился план: свести Марата с Элей. Она уже была в курсе: у младшей сестренки проблемы по женской части. Однажды, в тайне от Вадима, Эля попросила у нее денег на аборт.

– И часто ты так? – поинтересовалась Геля. За свои деньги она хотела знать правду.

– Вообще‑то, мне не рекомендуется делать аборты, – вздохнула сестра. – Но родить ребенка… Знаешь, я еще не теряю надежды сделать выгодную партию. А ребенок – это все. Конец мечтам. Понимаешь? Ничего другого в жизни уже не будет. Вадим, конечно, хороший человек, но представить, что вся жизнь пройдет с ним, в этой квартире, с ребенком… Б‑р‑р‑р…

«Дура! – подумала тогда Геля. – Ничему тебя жизнь не научила. А потому что не учила. Тебе все доставалось легко. И цены счастью ты не знаешь».

А вскоре она узнала, что младшая сестра доигралась и теперь вообще не может забеременеть. Надо лечиться, но сказать об этом Вадиму? Эля заметалась.

Тогда Геля и задумала свести сестру с Маратом. Если у пары год‑два не будет детей, нетрудно убедить мужа, что его сын не способен произвести на свет потомства и внуков дожидаться не стоит.

К тому же с помощью Эли Марата легко нейтрализовать. Он потеряет голову, соответственно, и бдительность. Эля была та самая женщина, которая могла его заинтересовать. Женщина‑загадка. Только Геля знала, что загадки‑то никакой и нет. Что сестра – пустышка. Кинь ее с лодки на середину реки под названием Жизнь, и потонет, как слепой котенок. Потому что грести не умеет, только надеется на лодочника. Вывезет, мол. И до сих пор вывозили, но всему когда‑то приходит конец.

Марат младшей сестре не понравился.

– Он какой‑то странный, – пожала худыми плечами Эля. – Знаешь, у него такие безумные глаза! Я его боюсь!

– Перестань. Он – единственный наследник огромного состояния, – сказала она, умолчав, впрочем, что это состояние собирается прибрать к рукам.

Эля была жадной. Не до денег. До дорогих красивых тряпок и побрякушек. Деньги, как таковые, ее не интересовали, она не умела копить, зато умела тратить. Все у сестренки было по высшему разряду. Геля, не отличавшаяся излишней разборчивостью, вообще удивлялась, откуда у принцессы из лакокрасочной династии такой хороший вкус? Словно в Париже родилась, не в Кукундяевке. Но сыграть на этом не преминула. Хорошие вещи стоили больших денег, Вадим из кожи вон лез, но удовлетворить растущие Элины потребности не мог.

Марат же, как и ожидалось, потерял голову. Но битва за то, чтобы разбить счастливый брак сестры, еще только началась. Геля мстила. Желание отомстить делало ее изобретательной. Так, она рассказала сестре о проблемах Марата и добавила под конец:

– Ему может помочь только настоящая женщина.

Самолюбие Эли было задето. Разумеется, та считала себя настоящей женщиной. И Геля добилась своего: пасынок и сестра оказались в одной постели. Дальше – проще. Постепенно Эля к нему привыкла, ей даже льстило, что такой парень, как Марат, просто потерял от нее голову.

– Подающий надежды режиссер… Талант… ‑нашептывала Геля. – У него большое будущее… Может, ты станешь актрисой, знаменитостью…

И сестра поддалась. Обманчивый признак Славы поманил Элеонору издалека, и та кинулась за ним в погоню. Стать актрисой! Прославиться! Вот это была бы жизнь! Марат сделает все, чтобы такое произошло! Ведь он в нее влюблен!

Эля ушла от мужа, поселившись вместе с Маратом в хорошей двухкомнатной квартире, которую подарил молодой паре Константин Иванович. Только потом Геля узнала, что сестра так и не подала на развод. А когда та вдруг исчезла на неделю, откровенно запаниковала. Неужели появился и третий мужчина? Но Эля вскоре вернулась. Уставшая, разочарованная, сама заговорила о браке с Маратом. А потом вдруг опять передумала. Геля просто изнывала от капризов и непостоянства младшей сестры. Ну что за характер, в самом деле?

И вновь – битва. Сестра упорствовала. Знала, что Вадим ее любит и, если она захочет вернуться, – простит. Эле было плохо с Маратом, трудно, Геля не могла этого не замечать.

– У него садистские наклонности, – жаловалась младшая сестра. – Он не любит, он мучает. Посмотри, какой у меня синяк на плече. Нет, ты посмотри!

– Это даже интересно, – мурлыкала Геля. ‑Оригинально. Видишь, какой он страстный?

Через полгода Эля все‑таки подала на развод. В суд поехала одна, Геля ждала до ночи, развлекая разговорами нервничающего Марата.

– Ах, Маратик, в судах сейчас такие очереди! Все спешат развестись! Ничего с ней не случится.

– Десять часов вечера! Все суды давно закрыты!

– Попала в пробку. Бывает.

– Почему тогда молчит ее мобильник? – зло спрашивал Марат.

– Должно быть, батарейки сели, – отмахивалась Геля. – Ну, давай в карты, что ли, сыграем? На раздевание?

– Ты мне противна. А раздетая – тем более.

– Но мы же с сестрой так похожи!

– Ничего общего.

«Правильно: я гораздо умнее», – улыбалась Геля. Она праздновала победу. Сестра вернулась к полуночи, уставшая и, как показалась Геле, счастливая.

– Вот видишь, как Эля радуется, что развелась? – шепнула она на ухо Марату. – Теперь все у вас будет хорошо. – Потом, на кухне, зло спросила младшую сестру: – Где ты была?

– У него.

– У кого?

– У мужчины, которого я люблю. Когда я его потеряла, поняла наконец, что действительно очень его люблю. Ты понимаешь, что я наделала?

– Переспали с ним, что ли? – с любопытством спросила Геля.

– Это у тебя так называется. А мы занимались любовью. Лю‑бовь‑ю, – по слогам отчеканила Эля. – Есть такое слово. Впрочем, оно не из твоего лексикона.

Геля ушла, еще больше обозлившись на младшую сестру. Да что та знает о любви? Если бы можно было рассказать правду! Но нельзя, надо молчать. Молчать…

Дело в том, что вот уже полгода, как она смертельно заболела. Той самой любовью. Когда у мужа появился новый шофер. До этого момента все шло хорошо. Она не любила мужа, но была ему верна. И благодарна. Дурнев вытащил ее, можно сказать, из помойной ямы. Дурнев дал ей все. Но. теперь он дал ей Рената. Зачем?

Она его увидела и потеряла голову. Это был самый красивый мужчина, которого Геля когда‑либо встречала в своей жизни. Если она ехала, находясь на заднем сиденье машины, то невольно ласкала глазами его широкие плечи. Он поворачивал голову, и она видела его прекрасный профиль. Он оборачивался, чтобы о чем‑то спросить, и она погружалась в его необыкновенные глаза, чувствуя, что почти теряет сознание. Разум отказывался повиноваться. Она хотела Рената так, что не могла теперь спать по ночам. Это было чудовищно, но это было великолепно!

Она стала нервна, бледна, бесконечно и беспричинно смеялась. Вместе с тем она похорошела, и все это заметили. Она ходила по магазинам, нервно перебирая наряды тонкими пальчиками, и ничего не покупала. Она не знала, что могло ему понравиться. Она ничего не знала. Это была смертельная болезнь, и вскоре следовало ждать агонии. Но умирать от несчастной любви Геля не ‑хотела.

Попросить, чтобы муж уволил Рената? Будет спокойно, но пусто. Она желала хотя бы видеть его, если уж не могла им обладать. Она могла смотреть на него бесконечно. Он был прекрасен, как житель Олимпа, и так же безмятежен.

– Мой шофер очень красив, – промямлил как‑то Дурнев. – Тебе не кажется, что даже слишком?

– Что? Да. Нет. Я не знаю. Ах, я его просто не замечаю!

– Ну, это ты, положим, врешь. Я, конечно, не баба, но кое‑чего в этих делах понимаю. Нет такой женщины, которая этому парню откажет. Хорошо, что он свое место знает.

– У него кто‑то есть? – спросила она как можно равнодушнее, но голос дрогнул.

– Стану я интересоваться личной жизнью какого‑то шофера! – отмахнулся Дурнев. – А чего это ты спросила? А?

– Да так. Подумала, что у него могут быть красивые дети.

– Дети? Кстати, о детях. Как твои дела?

– Нормально! – весело сказала она. – Врач ничего не нашел. То есть я могу иметь детей, и я буду их иметь!

– Да? – с сомнением посмотрел на нее муж.

– Можешь пойти в поликлинику и спросить. Посмотреть мою медицинскую карту.

– Будто я в этом чего‑то понимаю, – буркнул Дурнев.

А потом в дверь позвонили, и вошел Ренат. Она оцепенела. Его глаза были необыкновенны! Нет в мире других таких глаз! И она сразу же почувствовала себя на седьмом небе, потому что его взгляд говорил: я родился на свет, чтобы сделать тебя счастливой. Возможно, этот взгляд предназначался всем женщинам без исключения, но она думала, что только ей одной. Хотела так думать. И в тот же момент решила: возьму!

Это было за неделю до развода сестры. Муж улетел в командировку, за границу, и Ренат оказался в ее постели. Она готовилась к долгой битве, а получила его так легко, что сама удивилась. Победа без единого выстрела, причем полная.

Трудно было такое представить, глядя на него со стороны, но Ренат Гусев являлся человеком, крайне не уверенным в себе. И при такой ошеломляющей внешности страдал… застенчивостью! Он‑то воспринимал себя иначе! Изнутри, а не извне. На Рената обращали внимание все без исключения, а он думал: почему? Разве у него что‑нибудь не в порядке? Он не ведал о том, что, когда у одного человека «все очень в порядке», а у другого – «все очень не в порядке», реакция окружающих примерно одинаковая: к обоим испытывается повышенный интерес. Тот, кто в себе уверен, оценивает этот интерес в свою пользу, а неуверенный начинает комплексовать, полагая: что‑то у него не так. Разумеется, Ренат видел себя в зеркало каждый день. Но именно каждый день! Следовательно, привык к собственной внешности и не мог по достоинству оценить своей разящей красоты.

Его отношения с женщинами складывались довольно‑таки непросто. Рената они воспринимали как бога и полагали, что получат от близкого контакта с ним божественные ощущения. Он же был таким, как все. И потому в нем часто разочаровывались.

Геля Ренату нравилась. Но не больше, чем другие красивые женщины. К тому же она являлась женой хозяина, а ему с детства внушали, что брать чужое – нехорошо.

Мать Рената, Лейла, была чистокровной грузинкой, родом из хорошей семьи. Она приехала в Москву учиться и выскочила замуж за своего однокурсника Гусева. Родителям Лейлы ее выбор пришелся не по душе, но они смирились с ситуацией, денег на свадьбу не пожалели. И потом помогали молодым, поскольку из безалаберного студента Гусева вышли безалаберные муж, отец и работник.

Рената воспитывала мать и оказала на него большое влияние. Дедушка Гиви тоже приложил руку к формированию внука как личности, но, с другой стороны, в воспитательный процесс вмешивалась и русская бабушка. Из Рената не вышел грузин, но сказать, что у него так называемый русский характер, тоже было нельзя. Он никогда не знал до конца, чего хочет. Ренату всегда требовались подсказка и поводырь.

В начале девяностых помощь из Грузии поступать перестала, Лейла, которая никогда не работала, осталась на попечении мужа. Стали жить бедно. Ренат отслужил в армии. Вернувшись, некоторое время работал в охране. В институте пришлось учиться заочно, и за большие деньги. Ренат мечтал стать адвокатом.

К Дурневу его сосватала родня Лейлы, используя еще оставшиеся старые связи. Одни знакомые через других замолвили словечко, Дурневу он понравился, и хозяин Рената устраивал целиком и полностью. Эта работа давала возможность Гусеву платить за учебу, и он своим местом дорожил.

Но через полгода, сам того не ожидая, стал любовником хозяйки. Вообще‑то ему больше нравилась ее младшая сестра, Элеонора. Он даже жалел, что та связалась с Маратом, в котором Гусев сразу распознал злодея. У прислуги глаз наметанный, к тому же ее не стесняются.

Когда Геля откровенно предложила себя, он просто не смог отказать. Потому что ко всему прочему был человеком безвольным, унаследовал эту черту характера от отца. Как когда‑то Лейла, пожелавшая студента Гусева, тут же его получила, так и Геля, пожелав Рената, без промедления свою жажду утолила. И Ренат Гусев, всю жизнь находившийся под влиянием одной сильной женщины, так же безропотно перешел под покровительство другой и вскоре увлекся ею всерьез.

Ренат был всего на год старше Марата, в принципе они могли бы стать друзьями. Но не стали. Прочая же прислуга в доме Дурнева состояла из женщин – кухарки и домработницы. Обеим лет по пятидесяти, та и другая – болтливые как сороки. Поэтому откровеннич