Христианско-языческое двоеверие

Отношение к мифотворчеству в средневековье было проти­воречивым, исторически переменчивым, определялось многими обстоятельствами. Мифология — пьедестал и исток религии. В ми­фологии еще отсутствует божественная самость, но уже так или иначе присутствует идея сверхъестественной активности, которая является отчужденным выражением человеческой самодеятель­ности. В религии мифологическое сознание в определенной (и су­щественной) мере рационализируется. Монотеизм по сравнению с первобытной мифологией более абстрактен и более рационали­зирован. Он выступает как рационализированное учение о Боге, как некая доктрина трансцендентного абсолюта, как (в той или иной мере) абстрактная теология. Религиозное мировоззрение как но­ситель потусторонней «истины» сознательно противопоставляет себя непосредственной чувственной достоверности.

В монотеизме рационализируются как содержательные, так и структурные компоненты сознания (преодолевается неразличе­ние материального и идеального, объективного и субъективного, когнитивного и ценностного, вещи и ее образа в сознании субъек­та и т.п.). Это приводит к тому, что в религии сверхъестественное трансцендируется. Трансцендентный абсолют (Бог) принципиаль­но недоступен непосредственному чувственному восприятию, но Доступен особому ощущению, которое не поддается полному вы­ражению в рациональных формах. Поэтому любая монотеистиче­ская религия подчеркивает свое качественное отличие от мифо­логии, от «бесовщины языческих богов» и всеми силами старается Дистанцироваться от них.

■ШЯ ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МИФ В КУЛЬТУРАХ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ВОЗРОЖДЕНИЯ

Доминирующее отношение раннего христианства к мифологии формировалось в общем контексте неприятия христианством антич­ных политеистических религий. Мифология трактовалась в первую очередь как политеизм и идолопоклонство. Мифы рассматривались как языческие искажения библейского учения. Официальная сред­невековая культура пронизана недоверием ко всему языческому, «бесовскому», призывами вести с языческими мифами беспощадную борьбу. Бесчисленные осуждения мифологии строились прежде все­го на критике ее безнравственности. Главный болезненный нерв во взаимодействии христианства и мифологии — вопросы морали, оцен­ки нравственных критериев поведения личности. Античные мифы использовались христианскими авторами в качестве примеров несов­местимости высокой христианской добродетели с языческой пороч­ностью человека. Апелляции к аморализму античной мифологии ча­сто становились и средством осуждения античного рационализма.

Но рационализированность монотеизма всегда ограниченна. Ее достаточно для того, чтобы преодолеть мифологическое отож­дествление субъекта и объекта, предмета и его образа в сознании человека, политеизма и прочего, но еще недостаточно для того, чтобы стать в последовательное критическое отношение к мифо­логии. Поэтому любой монотеизм всегда несет на себе значитель­ные элементы мифологического мировосприятия, «родимые пят­на» мифологического сознания.

Сами основания христианской ортодоксии, канонические и апокрифические тексты были насыщены богатой исходной мифо­логической политеистической образностью¹. Явные следы политеиз­ма прежде всего содержатся в догме о трех ипостасях бога: Бог Сын, Бог Отец, Бог Дух Святой. Ощущение качественной инородности этого догмата духу христианства в средневековье ясно осознавалось и порождало множество острых дискуссий.

В результате отношение христианства как дезэтнизированной монотеистической мировой религии к этномифологиям и фоль­клору народов, принявших христианство, в действительности пред­ставляло собой взаимовлияние, результатом которого оказалось христианско-языческое двоеверие.

В условиях феодального средневековья сказочный, мифоло­гический колорит все еще во многом был свойствен повседневной жизни, богатой противоречиями и эмоциональными контрастами.

Фрэзер Дж.Дж. Фольклор в Ветхом Завете. М., 1989.

ГЛАВА 4. МИФОЛОГИЧЕСКИЙ КОНТИНУУМ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ К^Я

Пленительность, дерзновенность и образность мифологии повы­шали ее сопротивляемость активной ассимиляторской деятельно­сти церкви, ее стремлению выкорчевать языческие, мифологиче­ские, магические элементы в массовом сознании.

Процесс христианизации протекал вовсе не так гладко, как об этом впоследствии писали многие историки церкви. Он встречал зна­чительное сопротивление со стороны населения, особенно кресть­янства. В массовом сознании мифологические образы и магическая обрядность так и не были преодолены в полной мере. Причем маги­ческие обряды (способствовавшие воссозданию мифологических представлений) удерживались в структурах повседневности даже более цепко, чем мифологические образы. Так, по словам лионского епископа IX в. Агобарда, обратившего внимание на массовый харак­тер увлечения магическими обрядами, «христиане верят нелепейшим вещам, в какие раньше ни за что бы не поверили язычники, не ведав­шие Творца».

Религиозная (и вообще никакая) идеология не может целиком и полностью подчинить себе массовое сознание. Под покровом мо­нотеизма в средневековом массовом сознании всегда скрывались мощные пласты мифологического мироощущения. Эти пласты под­питывали собой христианизированные сферы средневековой ду­ховной культуры, взаимодействовали с ними, преобразовывали их, в их недрах творился религиозно-мифологический синтез.

Например, там, где выкорчевать язычество напрямую не удава­лось, применялись более тонкие способы — переосмысление и при­способление к монотеизму образов мифологического сознания. Ос­новные черты этого процесса: забвение многих высших языческих богов, придание нового смысла языческим богам «второго и третье­го эшелона», сближение мира ангельского с миром языческих богов, формирование новых представлений об отношениях сакрального и профанного. Через переосмысление пантеона мифологических бо­гов был сформирован христианизированный комплекс «низшей де­монологии».

Результатом религиозно-мифологического синтеза явилась и «новая христианская мифология», христианские мифы и леген­ды. В литературе проанализированы различные способы образо­вания «христианской мифологии».

Один из них — от фольклорной сказки, через обобщение ее христианскими образами вплоть до полной замены языческих бо­жеств христианскими.

НЩ| ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МИФ В КУЛЬТУРАХ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ВОЗРОЖДЕНИЯ

Второй путь состоит в непосредственном перетолковании хри­стианской легенды фольклорным сознанием.

Третий путь — внешнее индуцирование (элементами христи­анской обрядности, евангельского рассказа, церковного быта и др.) в массовом сознании творческого синтеза христианских и языче­ских образов и мифов.

Возможны и другие пути такого синтеза. Так, мифологический субстрат содержится и в большинстве художественно-литератур­ных произведений средневековья: в поэзии вагантов, миннезин­геров, Данте, в формах карнавальной жизни средневековья и др.¹

Известны и примеры средневековых мифопоэтических про­изведений, которые были в большей степени языческими, чем хри­стианскими.

К ним может быть отнесена теокосмогоническая мифология Бер-нара Сильвестра (середина XII в. «De mundi uriiversitate»), в которой рассказывалось о том, как природа возникает из хаотической мате­рии, упорядоченной «Нусом», и даже не упоминались «шесть дней Творения»². На Севере и Северо-Западе Европы живы были еще скан­динавские мифы, сохранившиеся в «Эдде»: «Мир героической по­эзии (в ее архаических пластах) — это не психологизированный мир свободного волеизъявления или самоутверждения героя; это мир мифа, магии и ритуала. Ранние героические песни «Эдды» восходят к столь же далекой и архаической стадии, как и песни о богах»³.

Таким образом, в средневековой культуре существовал мощ­ный пласт мифологического сознания, грандиозный мифологиче­ский континуум. Он включал в себя образы и сюжеты иудаистской мифологии, античной, эллинистически-римской мифологии, мифо­логические традиции народов Востока, мифологические образы культуры новоокрещенных народов Европы (кельтские, романские, германские, славянские и др.), а после Реконкисты и Крестовых походов (общения с исламским миром, византийско-православным культурным ареалом) — мифологические образы византийской, арабской, персидской и других культур. Этот мощный континуум

Даркевич В.П. Народная культура средневековья. М., 1988.

² Stock В. Myth and the Science in the Twelfth Century. Princeton, 1972.

³ Гуревич А.Я. «Эдда» и сага. М., 1979. С. 55. Также см.: ХойслерА. Гер­
манский героический эпос и сказание о Нибелунгах. М., I960; Стеб-
лин-Каменский М.И. Мир саги. Становление литературы. М., 1984.

ГЛАВА 4. МИФОЛОГИЧЕСКИЙ КОНТИНУУМ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ К<Ш1

мифологических структур частично был «перекодирован» в сим­волы монотеистической религиозности, породив различные фор­мы «вторичной мифологизации», частично остался инородным эле­ментом по отношению к христианству.