Пути развития концепций мифа

Средневековые взгляды на сущность мифа в основном не вы­ходили за пределы того, что было достигнуто в античности.

Средневековые авторы (апологеты, отцы церкви, пропагандисты христианства и др.) нередко обращались к ветхозаветной книге Пре­мудрости (XIV, 19—20), где происхождение язычества и идолопок­лонства трактуется в духе, близком к эвгемеризму. Некоторые из них пытались уточнить исторические этапы идолопоклонства. Так, непри­миримый критик греческой мифологии Афанасий Александрийский вычленил в истории язычества (мифологии) ряд этапов: культ живот­ных, культ умерших, а также этап почитания обожествлявшихся ца­рей (эвгемеризм).

Воинственно настроенный против язычества Августин соби­рает все известные ему трактовки мифологии и использует их как аргументы в своей непримиримой борьбе. Он выдвигает следу­ющие аргументы. Во-первых, язычество — это порождение людей². Во-вторых, оно есть превратное отражение людьми природы³.

Первый Ватиканский мифограф. СПб. 2000. С. 29.

² Августин. О граде божьем. VI, 4.

³ Там же. VI, 8.

Ю| ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МИФ В КУЛЬТУРАХ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ВОЗРОЖДЕНИЯ

В-третьих, в мифах о богах были заинтересованы политики и пра­вители, чтобы держать людей в повиновении¹. В-четвертых, чаще всего Августин апеллирует к эвгемеризму, ссылаясь при этом на разные источники². И наконец, в-пятых, Августин видит в языче­ских богах еще и проявление сверхъестественных демонических сил³.

В Третьем Ватиканском мифографе (его автор, по-видимому, каноник лондонского собора Св. Павла Альберик, XII в.) упомина­ется еще один вариант концепций мифа. Согласно этой концеп­ции, мифы, образы богов, вера в богов произошли из почитания изображений умерших.

Тем не менее в средневековых толкованиях сущности мифо­творчества ведущим оставался аллегорический подход. Связу­ющим звеном между античной и средневековой традициями ал­легорического толкования мифа было творчество латинского грамматика Фабия Планциада Фульгенция (ок. 467—532), который рассматривал любой миф как басню, которая несет в себе аллего­рический смысл.

Задачу философа он видел в том, чтобы с позиций присущего римлянам «здравого прагматизма» и библейской мудрости из внеш­ней словесно-образной мифологически-басенной «шелухи» извлечь буквальный (от жизни, от природы) и моральный смыслы, «найти для всех этих вещей точное воплощение, чтоб, похоронив баснословие лживой Греции, уразуметь, в чем же их мистическое содержание»⁴.

Творчество Фульгенция (наряду с произведениями других ан­тичных мифографов — Гигина, Лактанция, Аполлодора и др.) ока­зало большое влияние на средневековую мифографию. На него опирались Исидор Севильский (560—636) в своих «Генеалогиях»; представитель Каролингского возрождения Реми из Озерра (ок. 842—908); составители Ватиканских мифографов и др.

Вместе с тем в средневековье аллегорическая трактовка мифа претерпевает некоторые изменения.

Во-первых, аллегорическая трактовка переносилась на тексты Священного Писания. Собственно говоря, эта традиция была зало-

Августин. О граде божьем. IV, 32.

² Там же. VIII, 23—26 и др.

³ Там же. IV, 32; VII, 18 и др.

⁴ Фульгенций Ф.П. Три книги мифологий // Античность как тип куль­
туры. М, 1988. С. 329 (перевод Г.Ч. Гусейнова).

ГЛАВА 4. МИФОЛОГИЧЕСКИЙ КОНТИНУУМ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ■!!■

жена «отцом христианства» Филоном Александрийским, который еще в I в. до н.э. дал образцы аллегорического прочтения Ветхого Завета¹ Идея Филона получила свое развитие в трудах апологетов христианства, его «отцов». Так, Юстин, для которого, по удачному высказыванию Г.Г.. Майорова, античная культура еще «была если не сестрой, то, во всяком случае, ближайшей родственницей хри­стианства»², считал, что все Писание нужно рассматривать как со­вокупность аллегорических и символических образов, сознательно созданных древними. А скрыть в аллегориях и символах божествен­ную истину нужно для того, чтобы постичь ее было нелегко, и ищу­щие немало потрудились для этого. Весь текст Ветхого Завета он рас­сматривал как символическое предвосхищение евангельских событий Нового Завета.

Наиболее последовательное свое развитие традиции аллего­рического толкования мифологии и текстов Писания находят в гно­стицизме. Бог трансцендентален и не выразим никакими логиче­скими понятиями. «Зерна божественной истины» даны нам только в аллегорическо-символической форме. Начала вещей скрыты от человека, поэтому истина может быть передана ему только в фор­ме загадок, аллегорий, метафор и других подобных образов³. Это делает божественную истину величественной, она внушает к себе больше благоговения⁴. Климент считал, что непосвященные, не­подготовленные и инакомыслящие не должны проникать в исти­ны Священного Писания. Но мудрец потому и мудрец, что знает язык аллегорий и символов и способен с его помощью «постигать тайну»⁵. Аллегорический метод здесь трактовался как особый и ис­ключительный способ раскрытия сокровенной связи между зем­ным и божественным. В гностицизме аллегориями пронизано все мировосприятие. Любое явление природы и истории толкуется как аллегория (символ, знамение, предзнаменование и т.д.) некоторо­го другого (либо уже свершившегося, либо предстоящего) природ­ного или исторического события. Подобным символизмом прони­зана вся средневековая культура.

Тексты Кумрана. Вып.1. М, 1971. С. 378, 383 (перевод М.М. Елизаро­вой).

² Майоров Г.Г Формирование средневековой философии. М., 1979.
С. 57.

³ Климент Александрийский. Строматы. V, 21, 4.

⁴ Там же. V, 56, 4—5.

⁵ Там же. V, 46, 1—2.

ШиШ ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МИФ В КУЛЬТУРАХ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ВОЗРОЖДЕНИЯ

Во-вторых, аллегорическая трактовка мифа развивалась в на­правлении утверждения идеи многоуровневости аллегорических смыслов, в том числе смыслов библейских текстов. Отцы церкви говорили о необходимости видеть в библейских текстах несколь­ко смысловых уровней. Так, Ориген говорил о трех уровнях смыс­лов — буквальном, доступном восприятию души и доступном бо­жественному духу, Августин — о четырех. Впоследствии о четырех уровнях смыслов писал и Фома Аквинский. Воззрения Фомы Ак-винского о четырехуровневой смысловой основе мифотворчества, в полной мере разделял и Данте.

«Писания могут быть поняты и должны с величайшим напряже­нием толковаться в четырех смыслах. Первый называется букваль­ным... Второй называется аллегорическим; он... является истиной, скрытой под прекрасной ложью... Третий смысл называется мораль­ным, и это тот смысл, который читатели должны внимательно отыс­кивать в писаниях на пользу себе и своим ученикам... Четвертый смысл называется анагогическим, т.е. сверхсмыслом или духовным объяснением писания; он остается истинным также и в буквальном смысле и через вещи означенные выражает вещи наивысшие, при­частные вечной славе...»¹.

«Божественная комедия» насквозь аллегорична. В структуре поэмы закодирована пифагорейская мистика чисел (3 и 10). В сюже­те и образах заключен многослойный символизм и аллегоризм: зве­ри — страсти, лев — властолюбие, волк — жадность, Вергилий — разум, Беатриче — божественность и т.д. Причем христианские об­разы теснейшим образом переплетаются с образами античной ми­фологии (наряду с христианскими бесами разных рангов — антич­ные кентавры, гиганты, Цербер и др.). С помощью аллегории Данте придает религиозным смыслам осязательную пластичность, вырази­тельность, наглядность, зрительность.

В средневековье схоластическая мысль наращивала количе­ство уровней смыслов. К концу средневековья возникали аллего­рические трактовки библейских текстов, содержавшие до 16 уров­ней смысла. И Святое Писание, и любой мифологический текст

Данте Алигьери. Малые произведения. М., 1968. С. 135—136. В эпоху Ренессанса были известны стихи:

Буквальный смысл учит о происшедшем.

О том, во что ты веруешь, учит аллегория.

Мораль наставляет, как поступать,

А твои стремления открывает анагогия.

ГЛАВА 4. МИФОЛОГИЧЕСКИЙ КОНТИНУУМ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ НЩ|

превращались в сложнейшую криптограмму. Расшифровка алле­горий превратилась в пустую игру, забаву, мишуру, которая не помогает понять текст, а, наоборот, сознательно его затуманива­ет. Такое перерождение аллегоризма потребовало от средневеко­вых теологов создания популярных энциклопедий и сборников, в которых бы находили объяснение ключевые культурные аллего­рии и символы.

В-третьих, развитие аллегорической трактовки мифа шло в направлении ее универсализации, распространения аллегориче­ского отношения к любым текстам. Не только мифологический или библейский, но и вообще любой текст (философский, теоло­гический, литературный) стремились толковать аллегорически. Да и сама Природа рассматривалась как система символов Бога, как некий текст, подлежащий символическому (аллегорическому) тол­кованию.

Вместе с тем в течение всего средневековья существовала и противоположная тенденция — осторожного отношения к алле­горической трактовке Писания. Такая осторожность объяснялась двумя моментами. С одной стороны, сплошная аллегоризация Пи­сания могла нести в себе момент абсолютного разрыва человека с Богом. Уже Тертуллиан считал, что «священнейшая форма про­роческого высказывания часто бывает аллегорической и образной, но не всегда»¹.

С другой стороны, универсальная аллегоризация по сути при­равнивала античную мифологию к Священному Писанию. Алле­горизм античной мифологии во многом оправдывает ее в глазах христианина. Но в то же время есть опасность, что снисходитель­ное отношение к античной мифологии может быть перенесено и на Священное Писание. Поэтому предстояло развести аллегоризацию античной мифологии и аллегоризацию Писания: отказать первой в ее претензиях и одновременно укрепить позиции второй. Это была весьма тонкая и щекотливая задача для апологетов и отцов церкви!

В ходе ее решения удалось раскрыть ограниченности и слабо­сти метода аллегоризации. Особую роль здесь сыграло творчество Арнобия. Он заявил, что любые аллегорические трактовки антич­ной мифологии — это пустая софистика, не имеющая под собой никакой истинной почвы². Аллегорической трактовкой античной

Tertullianus Q.S.F. De came Christi. 19. ² Arnobius. Adversus gentes. V, 33.

■ПЦ ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МИФ В КУЛЬТУРАХ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ВОЗРОЖДЕНИЯ

мифологии, говорит Арнобий, язычники пытались скрыть безнрав­ственное поведение своих богов. Спрашивал ли кто-нибудь у твор­цов мифов, как они записывали их — буквально или аллегориче­ски? Кто может уверенно сказать о том, что наше толкование аллегорий верно? На чем вообще может быть построена такая уве­ренность? Тем более что вокруг одного мифа можно построить множество интерпретаций. Здесь Арнобий отмечает: «Аллегория... не имеет определенных границ, в которых смысл того, о чем гово­рится, оставался бы твердым и неизменным»¹. И, кроме того, ка­кие части текста трактовать как аллегории, а какие — буквально? Где критерии разграничения? Этими и другими вопросами вскры­валась недостаточность самого метода аллегоризации, его услов­ный, относительный характер.

Но эта критика не получила достойной оценки, и средневеко­вье осталось верным аллегорической концепции мифа. Кроме ал­легории, средневековье не знало иного средства выражения свя­зи всеобщей абстракции с неповторимым чувственным образом. Для преодоления аллегорической трактовки мифа нужна была новая культурно-историческая эпоха, новый тип сознания.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Каковы главные особенности средневековой духовной куль­туры?

2. Как складывались отношения христианства с язычеством в эпо­ху Средневековья?

3. Что такое христианско-языческое двоеверие?

4. Как формировалась «христианская мифология»?

5. Как относилось официальное христианство к античной ми­фологии?

6. Как трактовалась сущность мифологии в Ватиканских ми-
фографах?

7. Каковы пути развития концепций мифотворчества в Сред­
невековье?

¹ Arnobius. Ibid. V, 34.

ГЛАВА 5

МИФ В КУЛЬТУРЕ ВОЗРОЖДЕНИЯ