Annotation 18 page. 1918 год При неустанной поддержке и одобрении Кларри Олив воспрянула духом и делала все от нее зависящее

1918 год
При неустанной поддержке и одобрении Кларри Олив воспрянула духом и делала все от нее зависящее, чтобы поддерживать порядок в доме во время отсутствия Джека. Оберегая неустойчивое душевное равновесие сестры, Кларри через день ночевала в ее доме, помогая ухаживать за детьми и утешая ее, когда Олив вновь овладевали страхи. Ввели продуктовые карточки, и жалованья Джека хватало на все меньшее количество покупок. Олив часами простаивала в очередях за продуктами, оставляя детей в чайной на попечение Кларри. Веселые и приветливые малыши были неиссякаемым источником радости для сотрудников чайной. Дети Олив легко переживали превратности своей осложнившейся жизни. Кларри очень полюбила их. Их оживленная болтовня отвлекала от безрадостных мыслей о растущих ценах, перебоях с поставками и неутешительных новостях с фронта. Эта весна принесла с собой новое наступление германских войск во Фландрии. Англия была измучена лишениями, голодом и изнуряющей работой на заводах и в шахтах. Но отчаяние и ропот вызывала горечь потерь: у каждого кто-нибудь из родных или знакомых был убит или пропал без вести. Все носили в себе страх перед безжалостными телеграммами, сообщающими о смерти. Олив охватывала дрожь каждый раз, когда почтальон задерживался напротив их двери, проходя по улице. Она разрывалась между желанием получить письмо от Джека и страхом узнать наихудшие вести. Однако и Джек, и Уилл переносили трудности полевой жизни со стоическим терпением и оптимизмом, в отличие от того, что переживали их близкие дома. В чайной всегда велись острые дискуссии, несмотря на то что правительство запрещало проводить митинги и выражать недовольство сложившейся ситуацией. Люди стали открыто критиковать действия командования. Осуждение вызывало все, от отказа премьер-министра от услуг американского президента Уилсона, выразившего желание стать посредником во время мирных переговоров, до действий армейских генералов, бессмысленно жертвующих жизнями подчиненных. Вспыхивали забастовки среди рабочих, недовольных условиями на заводах. Люди бунтовали против роста цен на хлеб. Все это обсуждалось за столиками в «Чайной Герберта», несмотря на скудное меню и жидкий чай. — Для чего все это? — задавались вопросом люди. — Я слышал, что в Германии тоже бастуют. — Говорят, там голодают. Иные ворчали, оглядываясь через плечо: — Наверное, у нас и вправду будет революция, как в России. Лично для Кларри подобные тревоги стояли на втором месте. Она не покладая рук трудилась в чайной. Берти, поначалу плативший ей хорошую зарплату и не вмешивавшийся в ее дела, теперь под любым предлогом уменьшал ей жалованье. Помня о том, что рассказал ей Джек, Кларри подозревала, что Берти старается выжать из чайной все соки, чтобы заткнуть дыры в других местах. Они с Вэрити привыкли к расточительно-шикарному образу жизни, и теперь, несомненно, их возмущали трудности военного времени, отразившиеся даже на самых богатых людях. Берти никогда не появлялся в чайной. Он давал указания с помощью коротких грубых писем, содержащих намеки на «прискорбные последствия» в том случае, если Кларри не уменьшит расходы. С января она получала жалованье с задержками, но утешала себя тем, что Берти слишком заинтересован в работе чайной, чтобы позволить ей пойти ко дну. Однако в апреле он совсем перестал ей платить. Забеспокоившись, Кларри пошла к нему в офис. Это был ее первый визит к Берти, с тех пор как он унижал ее здесь после смерти Герберта. С того дня она не видела ни Берти, ни Вэрити — они отсекли ее от себя, словно пораженную гангреной часть тела. Когда в прошлом году умер отец Вэрити, Кларри написала им письмо с соболезнованиями, но ответа не получила. То, что они ее сторонились, ее полностью устраивало, только по двойняшкам Кларри скучала. У нее не было желания препираться с Берти или становиться объектом ядовитых замечаний Вэрити. Но сейчас был особый случай. Кларри несколько раз постучала в дверь с облупившейся краской, пока не поняла, что офис заперт. Заглянув в окно, она увидела пустую комнату секретаря. Пораженная, Кларри на секунду подумала, что, возможно, ошиблась зданием, но на двери была знакомая, теперь уже позеленевшая дверная колотушка в виде дельфина, выбранная еще Гербертом. Кларри охватила тревога. Ей не оставалось ничего иного, кроме как отправиться в Джезмонд, домой к Берти. Решив сэкономить на трамвае, Кларри пошла пешком в этот привилегированный пригородный район. Даже эта часть города несла на себе печать лишений военного времени: на улицах было пусто, а на дверях и оконных рамах особняков потрескалась краска. Обескураженная, Кларри увидела, что дом Берти покинут и заперт. Она постучалась к соседям, и к ней вышла словоохотливая горничная. — Их не было с самого Рождества. Они якобы не могут найти прислугу, чтобы содержать дом в порядке. Но, скажу вам по секрету, — добавила она, подняв брови, — ходят слухи, что у них трудности. — Трудности? — переспросила Кларри. Женщина кивнула. — Финансовые. Мистер Рэйн, наш дворецкий, в приятельских отношениях с их мажордомом. То есть был в приятельских отношениях, пока Стоки не съехали. В общем, мистер Рэйн говорит, что они обеднели из-за войны и теперь не могут позволить себе содержать такой штат прислуги, тем более когда есть возможность заработать больше. — А как же клиенты мистера Стока? Горничная пожала плечами. — Об этом мне ничего не известно. — Куда они переехали? — встревожено спросила Кларри. — Куда-то за город. Как же называется это место?.. — сказала горничная, нахмурившись. — Тауэрз… — Рокэм Тауэрз? — подсказала Кларри. — Точно! — воскликнула горничная. Кларри едва не застонала от разочарования. Женщина окинула ее взглядом, сочувственно кивая. — Да, мне жаль вас огорчать, но у Стоков вы работу не получите. Вы ведь ищете работу, не правда ли? Она вдруг смутилась, словно сочла, что сказала лишнее. Кларри взглянула на свои поношенные ботинки и залатанное пальто. За последние два года она почти всю свою одежду раздала сотрудницам, поэтому не могла винить эту женщину в том, что она приняла ее за безработную служанку, а не за управляющую чайной. Кларри кивнула. — Спасибо за совет. — Рада была помочь, — дружелюбно ответила женщина, глядя ей вслед. Вечером того же дня Кларри написала Берти письмо, в котором просила выплатить ей жалованье, и отправила его в Рокэм Тауэрз. Через три дня она получила короткий ответ, в котором сообщалось, что Берти более не в состоянии платить ей и ее сотрудницам и что он собирается выставить «Чайную Герберта» на торги. — Он не может так поступить! — горячилась Кларри в разговоре с Лекси. — Посмотрим, как у него это получится, — мрачно произнесла Лекси. Она была подавлена. — Я вообще удивляюсь тому, что мы протянули так долго. Сейчас никто в здравом рассудке не станет покупать чайную. Лекси где-то достала бутылку самогона, и позже Кларри нашла ее пьяной и плачущей на заднем дворе. Олив, которая пришла, чтобы забрать детей, помогла отвести ее наверх и уложить в кровать. — Что произошло? — спросила Олив. — Лекси говорила что-то о том, что Берти продает чайную. Она же принадлежит тебе. Она ахнула, поймав горестный взгляд Кларри. — Ведь это так, правда? После долгого молчания Кларри покачала головой. — Садись, Олив. Пора мне все тебе рассказать. Кларри вкратце поведала сестре о предательстве Берти, о том, как он лишил ее всего, за исключением ее личных вещей. — Но чайная! — изумленно воскликнула Олив. — Это же дело твоей жизни. Берти не имел права так с тобой поступить. Она побледнела от волнения, и Кларри испугалась, как бы ее сестра опять не погрузилась в депрессию. — Прости, что пришлось тебе это рассказать. Олив поднялась. — Нет, это мне нужно извиниться. Ты не должна была сама с этим всем бороться. Если бы я хоть наполовину заботилась о тебе так же, как ты обо мне… — У тебя были собственные проблемы, — напомнила Кларри. — Не ищи для меня оправданий, — сказала Олив, качая головой. — Ты всю жизнь оберегала меня и заботилась обо мне, а я была такой неблагодарной. Иногда я ненавидела тебя за это. Я не могла дождаться, когда сбегу от тебя и из Саммерхилла. Мне хотелось доказать себе, что я смогу прожить без твоей помощи. Кларри вздрогнула, услышав столь откровенное признание, но ничего не сказала. Слишком часто она произносила слова утешения, чтобы погасить приступы раздражения сестры, вместо того чтобы просто выслушать ее. Олив стояла, сжимая ладони. — Я замкнулась на собственных неприятностях. Мне в голову не приходила мысль о том, что ты тоже можешь нуждаться в моей помощи! Сестры смотрели друг другу прямо в глаза. — Без тебя я бы не смогла приехать сюда из Индии и пережить тот ужасный год у тети Лили, — ласково проговорила Кларри. — Я не старалась бы так усердно строить нашу новую жизнь у Стоков, если бы не было тебя. Она нерешительно протянула руки к сестре. — Ты — единственный человек, мысль о котором не давала мне опустить руки. Без тебя, Олив, я сдалась бы много лет назад. Всхлипнув, Олив бросилась в ее объятия, крепко прижимая к себе сестру. — Прости меня, — сказала она, рыдая. — Я люблю тебя, Кларри. Не сдерживая более слез, Кларри обняла Олив. Все недоразумения прошлого — и ревность, и нанесенные друг другу обиды — таяли, пока они плакали, обняв друг друга. Именно сейчас, когда, казалось, Кларри потеряла все, она вновь обрела сестру. Как будто солнечный луч прорвался из-за грозовых туч. Первой отстранилась Олив. Она решительно взглянула на Кларри. — Этот человек, — сказала она сердито, — не посмеет так с тобой поступить! Я ему этого не позволю! Кларри была тронута словами сестры, но она знала, что Олив бессильна против Берти.

***
Последующие недели стали для Кларри самыми напряженными в жизни. Она пыталась воодушевить сотрудниц, поддерживая работу чайной без субсидий Берти. Когда разошлись слухи о том, что заведение может закрыться, к ней потянулись люди, жертвуя продукты и предлагая безвозмездную помощь. Кларри была тронута заботой и преданностью посетителей чайной. Дэниел Мильнер нашел возможность дать ей кредит, хотя его собственный бизнес балансировал на грани банкротства. Чтобы было что предложить покупателям, он взялся за продажу консервированной рыбы и яичного порошка, осуществляя бóльшую часть доставок самостоятельно. Но Кларри не желала злоупотреблять его великодушием, чтобы не подрывать бизнес, к которому сможет вернуться Джек после войны, если она вообще когда-то закончится и он выйдет из нее целым и невредимым. Так что, несмотря на доброту окружающих, Кларри пришлось заложить драгоценности, подаренные ей Гербертом, чтобы финансировать работу чайной. К маю у нее осталось лишь обручальное кольцо и розовый камешек, который дал ей свами перед ее отъездом из Индии. Ни то ни другое Кларри решила не продавать. Но с началом июня из-за отсутствия денег и перспектив ей все же пришлось это сделать. Скрепя сердце Кларри отправилась в ломбард. У нее в груди клокотало от негодования и обиды на Берти за то, что он довел ее до такого состояния. Она не верила, что он не в состоянии ей платить. Берти наверняка имел доступ к капиталам своей жены. Несомненно, что суммы, которую Вэрити тратила в день на походы по магазинам, хватило бы на поддержание работы чайной в течение месяца. В то утро, стаскивая кольцо с пальца и расстегивая цепочку, на которую Кларри повесила подарок отшельника, она очень тяжело переживала эту потерю. Отдавая драгоценности ростовщику и получая от него деньги, Кларри в последний раз погладила пальцами скользкий розовый камешек и подумала о том, что свами для безбедной жизни вполне достаточно хижины из листьев, одного горшка для приготовления пищи и циновки для сна. Мысль о мудром, величавом старце с сочувствующим взглядом и беззубой улыбкой принесла покой в ее сердце. Как и он, она будет верить в то, что каждый новый день даст ей средства к существованию, и не волноваться о будущем. Позже в тот же день Кларри получила письмо от Уилла, в котором нашла чек на приличную сумму. Она не могла поверить своим глазам. «Почему Вы не сообщили мне, что находитесь в стесненных обстоятельствах? — упрекал ее Уилл. — Вы же знаете, я с радостью помог бы Вам, и помогу, чем смогу. У меня остались кое-какие деньги от папиного наследства, и Берти продолжает выплачивать мне содержание, как это раньше делал отец. Но зачем они мне здесь? Вы должны использовать их для того, чтобы обеспечить работу чайной, я на этом настаиваю. Я в бешенстве оттого, что позволил себе мой брат в отношении Вас, и написал ему об этом. Когда я вернусь, мы все уладим. А пока я постараюсь выкупить заведение у Берти, чтобы Ваше жилье и источник средств к существованию находились в Вашей собственности. Один мой друг скоро уезжает домой, и я поручу ему принять необходимые меры от моего имени, чтобы все осуществилось без лишних задержек. Дорогая Кларри, я не могу поверить в то, что Вы так долго держали это в себе. Пообещайте, что у Вас больше никогда не будет от меня секретов!» Кларри села и заплакала — с ее плеч свалился тяжелый камень. Лекси и Айна обнаружили ее в кладовой и решили, что она получила плохие вести с фронта, но вскоре она нашла в себе силы рассказать им о том, что произошло. — Вы не представляете, как я рада, что Уиллу теперь обо всем известно, — призналась Кларри подругам, одновременно и плача, и смеясь. — Кто рассказал ему об этом? — спросила Айна. Лекси и Кларри переглянулись. Лекси усмехнулась. — Это могла сделать только миссис Олив, — сказала она. — Больше некому. Когда Кларри отправилась вечером в Лемингтон, она увидела, что Олив купает детей в тазу возле камина. Джордж плескался, заливая половик, и Джейн подражала ему, пронзительно визжа от удовольствия. — Я получила письмо от Уилла, — сообщила ей Кларри. — Правда? — Олив вздрогнула и подняла на нее глаза. Кларри опустилась на колени около таза. — Ваша мама — доносчица, — сказала Кларри, брызгая водой на племянников. — Милая, упрямая доносчица! Обернувшись, она заключила Олив в объятия. — Уилл собирается выкупить чайную, и все это благодаря тебе. — Выкупить? — удивилась Олив. — На это я и надеяться не могла. — Именно выкупить! — засмеялась Кларри, вытаскивая письмо из кармана юбки. Олив выхватила его и, прочитав, восторженно вскрикнула. — Вот видишь, — сказала она с видом человека, который знал наперед, как все сложится. — Мы с Уиллом правы: тебе не следует быть слишком гордой и держать все свои заботы в себе. — Ах, значит, гордой? — искоса взглянула на нее Кларри. — Да, гордой, — насупилась Олив. — Ты слишком гордая. Кларри захохотала и брызнула водой в сестру. Олив возмущенно ахнула. — Ты намочила письмо! Она завела руку с письмом за спину и тоже брызнула на Кларри. Дети изумленно выпучили на них глаза. Кларри снова плеснула в Олив. Сестры захихикали и тут же, визжа и хохоча, стали обливать друг друга водой. Когда на них не осталось ни одной сухой нитки, Кларри и Олив вынули детей из таза и, завернув в полотенца, усадили у камина. Олив читала им сказки, пока Кларри заваривала чай. Глядя в окно на ослепительно розовые цветки рододендрона, посаженного в разрисованную Олив кадку, Кларри почувствовала, как ее сердце наполняется радостью. Слушая оживленный голос сестры и бесконечные вопросы детей, она ощутила прилив оптимизма. Видимо, благословение свами имеет силу даже без розового камня. На следующее утро Кларри встала пораньше, чтобы приняться за работу в чайной, воодушевленная чеком Уилла и планами на будущее. Они сделают ремонт, дав работу Джейреду и другим пожилым завсегдатаям чайной, посадят картофель на небольшом огороде на заднем дворе и начнут откладывать деньги на Рождество. И она выкупит камень свами и свое обручальное кольцо. Уже перевалило за полдень, когда в чайную ворвалась Олив. Ее волосы были растрепаны. Она лопотала что-то невразумительное. Олив повисла на Кларри, завывая и комкая в кулаке телеграмму. — Пропал! — зарыдала она. — Мой Джек пропал! Глава тридцать шестая

Недавно обретенный оптимизм Олив исчез от мучительной неизвестности. Она не знала, что случилось с Джеком. В конце концов от офицера, в чьем подчинении находился ее муж, она получила сообщение со скупыми подробностями. Джек пропал во время ночного патрулирования в завязавшейся перестрелке с неприятелем. Никто не вернулся. Олив не получила ответов на свои тревожные вопросы. Джек погиб или захвачен в плен? Тяжело ранен или подвергается жестокому обращению? Кларри видела, как сестра истязает себя страхами и сомнениями, и не имела возможности облегчить ее страдания. Никакие слова не могли принести Олив успокоения, и никто, даже ее любимые дети, казалось, не в состоянии были утешить ее в горе. И без того худая, она почти перестала есть. Олив не спала и с трудом поднималась по лестнице. И снова Кларри подставила свое плечо, поддерживая Олив и ее семью. Дети стали капризничать, то рыдая, то чрезмерно возбуждаясь во время игр. Кларри с жалостью наблюдала за тем, как они пытаются найти подход к своей отчужденной, молчаливой матери и усталой, нередко раздраженной тетке. Лекси и Айна оказывали неоценимую помощь, развлекая детей во время школьных каникул и шутками остужая Кларри, когда она становилась чрезмерно вспыльчивой. К счастью, чайную удалось выкупить быстро и без осложнений. Берти, как обычно, действовал с помощью писем. Кларри получила извещение о продаже заведения новому владельцу, фирме под названием «Стэйбл трейдинг». Она улыбнулась завуалированной шутке Уилла. Это был намек как на их общую любовь к верховой езде, так и на возвращение к устойчивому положению в бизнесе^[30]. Она написала ему письмо, выражая благодарность и обещая работать с удвоенным усердием, чтобы оправдать его капиталовложение. В середине августа появились новости о крупном контрнаступлении сил Антанты и Олив получила весть о том, что Джек жив. — Он в плену, — сказала она, показывая Кларри письмо из Красного Креста. — Слава Богу! — воскликнула Кларри, бросаясь обнимать сестру. Но Олив продолжала сидеть, сцепив руки на коленях. — Не за что Его славить, — возразила она горько. — Я знаю, что Джек не вернется ко мне. С наступлением осени в душах людей появились первые ростки надежды на то, что война приближается к концу. В газетах печатали сообщения о бунтах на германском флоте и митингах в поддержку мира. Это усилило стремление к миру в Британии, которое нарастало весь год, но не получало должного отражения в прессе. Месяц назад Кларри поддержала петицию «Женщины за мир», сбор подписей под которой в их округе организовала ее давняя знакомая Флоренс. Как теперь оказалось, их противники на континенте предпринимали шаги в том же направлении. Войска Антанты добились успехов в ходе недавних кровопролитных боев, и распространились слухи о беспорядках и голоде, охвативших Центральную Европу. К концу октября разрозненные слухи превратились в сплошной поток сообщений, и Кларри позволила себе надеяться на скорое окончание войны. — Похоже, что на Рождество Джек и Уилл уже будут с нами, — поддразнивала она Олив, — так что начинай репетировать восторг, а то твои губы с непривычки потрескаются. К ее радости, это вызвало некое подобие улыбки на осунувшемся и посеревшем лице Олив. Правда, Кларри и сама едва ли верила в свои прогнозы. Тем не менее в начале ноября все заговорили о возможном прекращении боевых действий. Это произошло неожиданно: одиннадцатого числа разом зазвонили все колокола в церквях и загудели сирены по всему берегу, возвещая о долгожданном событии. Люди побросали все, что было у них в эту минуту в руках, и, выбежав на улицы, кричали, обнимались и плясали от радости. Вечером небеса осветились фейерверками. Были зажжены праздничные костры. Кларри с сотрудницами подавала бесплатные горячие напитки, и ей удалось убедить Олив повести Джорджа и Джейн посмотреть на гуляния. В эту ночь они отправились спать, едва держась на ногах от усталости, счастливые и беспечные, не заботясь больше о светомаскировке. Они выжили! Через три дня, когда город все еще был охвачен эйфорией от наступившего мира, посыльный мальчик вбежал в чайную с телеграммой. У Кларри едва не подкосились ноги, когда он, запыхавшись, выкрикнул ее имя. — Господи, не надо, только не сейчас! — ахнула она. Посетители обернулись и уставились на нее. На их лицах застыли смешанные чувства: жалость к Кларри и радость, что это не к ним. К ней сразу же подошла Лекси и увела на кухню. — Дай мне, — распорядилась она. — Лучше уж знать правду. Лекси разорвала конверт. Сперва ее глаза округлились, затем она вдруг захохотала. — «Охлаждайте шампанское едем домой люблю Уилл». — Что? — выдохнула Кларри. — Да-да, это от Уилла, но не из его штаба, — хихикнула Лекси. У Кларри закружилась голова. — Значит, Уилл возвращается. Какое счастье! — забормотала она и засмеялась. А потом неожиданно расплакалась. — Ну-ну, — сказала Лекси, обнимая ее. — Хватит лить слезы. Пришло время радоваться. В последующие недели первая волна радости схлынула. Жизнь была такой же тяжелой, как и раньше, со всеми ограничениями и продуктами по карточкам. Население ослабело от скудного питания, и с пугающей быстротой распространялось свирепое вирусное заболевание. Мать Эдны слегла во вторник, а в воскресенье умерла. Школа Джорджа закрылась на рождественские каникулы на две недели раньше, потому что из-за эпидемии испанского гриппа сократился преподавательский состав. Джордж простудился, и у Джейн снова, как и каждую зиму, появился свистящий кашель. Олив была охвачена новым страхом и, боясь, что ее дети умрут, не выпускала их из дома. Она кутала их сверх всякой меры и загоняла в кровать, несмотря на их жалобы и слова о том, что им скучно и они хотят поиграть во дворе. И Олив, и Кларри с нетерпением ждали новостей от Джека и Уилла, но послевоенное время отличалось неразберихой и хаосом. Люди возвращались неорганизованно. С континента приходили вести об огромных толпах беженцев, заполонивших порты и железнодорожные станции, и о бесчисленных демобилизованных солдатах, пытающихся добраться домой. Незадолго до Рождества, развешивая самодельные украшения, которые подавала ей Олив, Кларри услышала, как стукнула щеколда на калитке. Выглянув в окно, она увидела мужчину в дешевом, плохо сшитом костюме и широкополой шляпе. Мужчина шагнул во двор. Он остановился, словно не вполне уверенный в том, что пришел туда, куда надо. Пару секунд он постоял, озираясь, затем снял шляпу и поскреб бритую голову. — Олив, — хрипло позвала Кларри. — Олив! Сестра подняла глаза. — Пойди посмотри, кто к тебе пришел, — велела Кларри. — У тебя особенный гость. В глазах Олив промелькнула надежда, смешанная со страхом. Кларри кивнула и улыбнулась, почувствовав, что в горле появился ком. Олив, спотыкаясь, шагнула к двери и тощими руками стала отпирать замок. В окно Кларри наблюдала за тем, как сестра выбежала во двор. Олив упала бы, если бы Джек не подхватил ее. На его небритом лице отразилось замешательство, быстро сменившееся удивлением — его жена за восемнадцать месяцев разлуки изменилась больше, чем он. — Олив? — прохрипел он. — Джек, — сказала она, всхлипывая и недоверчиво касаясь его лица. Когда они заключили друг друга в объятия, Кларри отвернулась, чувствуя укол зависти. Но все равно она была рада, что Джек вернулся целым и невредимым, ведь ее сестра не выдержала бы дальнейшего ожидания. Олив была истощена и физически, и морально. Единственным человеком, который мог вернуть ее к жизни, был Джек. Хлопая ресницами, на которые набегали слезы, Кларри поспешила вверх по лестнице, чтобы подготовить Джорджа и Джейн к возвращению отца. На следующий день Кларри навсегда переселилась в квартиру над чайной, хотя и Олив, и Джек в один голос упрашивали ее остаться у них. Но она видела, как сильно им хочется побыть наедине. Теперь она могла доверить Джеку заботу об Олив. — Не знаю, как благодарить тебя за то, что ты помогла моей жене и детям, — сказал Джек. — Я знаю, как тяжело тебе было. В его взгляде читалось раскаяние. — Олив рассказала мне все о чайной и о том, как обошелся с тобой Берти Сток. Мне очень жаль, Кларри. Если мы хоть чем-то можем тебе помочь, только скажи. Кларри ушла, пообещав прийти на Рождество. Лекси, Айна и Долли с восторгом восприняли весть о благополучном возвращении Джека. Но Кларри не могла скрыть тревогу по поводу того, что ей до сих пор ничего не известно о дне возвращения Уилла. Прошло уже больше месяца с тех пор, как она получила от него телеграмму. — Наверное, он заехал в Париж, чтобы развлечься, — пошутила Лекси. — Уверена, Уилл не сегодня завтра, посвистывая, войдет в чайную, — сказала Айна. — Точно, — согласилась Долли. — Появится, как черт из табакерки, и начнет выискивать, что бы съесть. Они шутили по этому поводу, пока Кларри не успокоилась. Ей следует просто немного подождать. За два дня до Рождества, когда Кларри с Джейредом выкапывали пастернак на огороде на заднем дворе чайной, к ним подошли Лекси и Айна. — Что случилось? — спросила Кларри с замиранием сердца, глядя на их встревоженные лица. Подруги встали по обе стороны от нее. Айна сжимала в дрожащей руке местную газету. Было видно, что она все никак не решается начать. Первой заговорила Лекси. — Ерунда какая-то! — воскликнула она сердито. — Ну, говори, — прошептала Кларри. — Будет панихида, — сказала Лекси. — Но они, конечно же, ошиблись. Айна протянула Кларри газету и ткнула пальцем в короткую заметку. Охваченная ужасом, Кларри взяла газету и прочла: «Заупокойная служба по капитану Уильяму Генри Стоку состоится 27 декабря в 14:00 в кафедральном соборе Св. Николая. Капитан Сток, младший сын недавно умершего адвоката мистера Герберта Стока, трагически погиб 9 декабря от заражения крови и похоронен близ г. Альбер в Северной Франции. Мистер и миссис Бертрам Сток просят присутствовать только родственников и близких друзей покойного». Слова плясали перед глазами Кларри. Уилл умер? Но это же невозможно! Он ведь целым и невредимым прошел всю войну. Как он мог умереть после ее окончания от заражения крови? Тут что-то не так, она не должна этому верить! — Нет, — выдохнула она, мотая головой, — нет, нет, нет! Кларри прочитала сообщение еще раз. В нем шла речь об Уилле и ни о ком другом. О ее Уилле. Он был мертв уже две недели, а она ничего об этом не знала. Никто ничего ей не сообщил. Когда же Берти и Вэрити получили эту ужасающую весть? У Кларри так быстро билось сердце, что она задыхалась. Внезапно у нее подкосились ноги, и Лекси с Айной подхватили ее под руки, чтобы она не упала. Джейред быстро перевернул ведро и усадил на него Кларри. — Они должны были сообщить мне об этом, — проговорила она, — а я узнаю об этом вот так! — Кларри помахала газетой. — Как они могли допустить, чтобы я узнала об этом вот так? — Они эгоистичные мерзавцы! — воскликнула Лекси. — Бедный мистер Уилл, — со слезами на глазах проговорила Айна. — Такой добрый, милый юноша… На Кларри обрушилась безмерная тяжесть случившегося, сгибая ее пополам. Обхватив себя руками, она пыталась сдержать невыносимую боль. Но не смогла: боль выплеснулась из нее скорбным воем. — Ах, Уилл! — зарыдала Кларри. — Мой дорогой мальчик! Раздавленная горем, она раскачивалась из стороны в сторону, и подруги утешали ее, обнимая. Глава тридцать седьмая

Кларри не могла дождаться панихиды, чтобы узнать у Берти, как именно умер Уилл. Она не ела и не спала. Ей было невыносимо видеть рождественские торжества, украшения и радость на лицах детей, слышать духовые оркестры на улицах — все вызывало у нее слезы, пробуждая пронзительные воспоминания о юном ласковом Уилле, показывающем ей вертеп в ее первое Рождество в Англии. Кларри страстно хотелось иметь что-нибудь, что принадлежало Уиллу, какую-нибудь вещь, которую она могла бы держать в руках и которая напоминала бы ей о нем. Лекси вызвалась пойти с ней на поиски Берти, но Кларри настояла, чтобы та осталась присматривать в ее отсутствие за чайной. Сопроводить Кларри во время этой тяжелой встречи Олив предложила Джеку. — Я не допущу, чтобы ты одна встречалась с этим человеком, — сказала заплаканная Олив. — Джек тебя поддержит. Однако особняк в Танкервилле был по-прежнему заперт. Кларри постучалась в дверь соседнего дома, но разговорчивой служанки там не оказалось, и никто не мог сказать о том, когда вернутся Стоки. — Должно быть, они все еще живут в своем поместье в Рокэме, — решила Кларри. Она хотела отправиться туда немедленно, а если понадобится, пойти пешком, но не решилась сказать об этом Джеку. Испытания, перенесенные в плену, лишили его былой выносливости, и теперь он быстро уставал. Кларри не желала подвергать его здоровье чрезмерным нагрузкам, ведь ему нужно было восстанавливать силы, чтобы вернуться к своим обязанностям в чайной компании. — Можно наведаться в Саммерхилл, — предложил Джек. — Может быть, там что-нибудь знают. Кларри кивнула, соглашаясь, но вдруг ее осенило. Пока они не ушли из Джезмонда, она решила отыскать Джонни Уатсона. Уилл рассказывал ей о том, что его друг получил диплом врача и работал в армейском госпитале в Эдинбурге. Однако, возможно, Джонни приехал домой на Рождество. Когда на ее стук вышел Джонни, Кларри не могла поверить такой удаче. — Ах, Джонни! — воскликнула она. Он схватил ее за руки и заговорил: — Я знаю, слышал. Это ужасно, ужасно… Проведя их с Джеком в тихую гостиную родительского дома, Джонни стал расспрашивать Кларри, известно ли ей что-нибудь. Она покачала головой. — Только то, что написано в газетах, — сказала она тоскливо. — Берти Сток не потрудился лично сообщить о случившемся Кларри, — пояснил Джек, задыхаясь от возмущения. — Он никогда не относился к ней как к члену семьи. Джонни был поражен. — Кларри, я могу чем-нибудь вам помочь? Она взглянула на него с благодарностью, но покачала головой. — Просто приди на панихиду. Будь рядом. Уходя, Кларри чувствовала, что после встречи с давним другом Уилла боль в сердце немного утихла. Это как будто приблизило к ней потерянного пасынка. Последующее Рождество и День подарков почти не запомнились ей. Оцепеневшая, Кларри воспринимала окружающий мир словно сквозь пелену. Женщина понимала, что рядом с ней Лекси и Айна — убитую горем Долли они отпустили домой, — но то, что они ей говорили, не доходило до ее сознания. Джейред приготовил гороховый суп. Олив с Джеком привели детей, чтобы отвлечь ее. Только Джорджу и Джейн удалось пробиться сквозь кокон отчуждения, которым окружила себя Кларри. — Почему вы грустите, тетя Кларри? — спросила Джейн, глядя на нее с любопытством. — Потому что дядя Уилл теперь на Небесах, — ответил за нее Джордж. — Это вам. Мы сделали это для вас. Мальчик вручил Кларри картинку: искусно сделанная из засушенных цветов и кусочков ткани фигура женщины скакала среди деревьев верхом на маленькой лошади. — Это вы, тетя Кларри, — объяснил ей Джордж. — Я знаю, что у вас нет лошади, но мама говорит, что вы их любите. — Я тоже хочу лошадь, — сказала Джейн. — Я хочу быть такой, как вы. Растроганная, Кларри обняла их обоих, глядя на Олив с благодарностью. — Тетя Кларри, вы опять плачете! — воскликнула Джейн. — Вам не понравилось? — Мне очень понравилось, — ответила Кларри срывающимся голосом. — Спасибо, дорогие мои. По ее щекам текли слезы. На поминальной службе Кларри было кому поддержать. Кроме Олив и Джека пришли Лекси, Айна, Долли, Эдна и Джейред. Были также Джонни Уатсон и его родители. Рэйчел узнала о случившемся и тоже приехала отдать дань памяти покойнику. Давние подруги с волнением обнялись. Все сели рядом в переполненном людьми приделе собора, в то время как Берти, Вэрити и ее брат Клайв расположились в отдалении и лишь скупо кивнули Кларри в знак приветствия. Среди многочисленных посетителей были и люди в военной форме — однополчане Уилла. Кларри пришло в голову, что здесь она может увидеть и Уэсли. Уилл несколько раз упоминал о нем в своих письмах, но с весны о нем уже не было ни слова. Скорее всего, Уэсли был переведен в другую часть и теперь благополучно вернулся в Лондон к своей жене. Опустившись на колени, Кларри закрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти образ Уилла с мальчишеской улыбкой на устах, но он не приходил. Началась панихида. Стиснувшая горло скорбь мешала присоединиться к общему пению. Затем последовали молитвы. Не приносящие облегчения слова возносились под купол гулкого каменного храма. После этого все уселись, и с задних рядов придела вышел мужчина в форме, чтобы произнести поминальную речь. Он повернулся лицом к собравшимся, и сердце Кларри замерло — перед ними стоял Уэсли. Его волосы были коротко острижены, а лицо стало более худым, но в глазах по-прежнему горел огонек, когда он обвел присутствующих проницательным взглядом. У Кларри застучало в висках, когда он заговорил. — До войны я был мало знаком с Уиллом Стоком. Для меня он был всего лишь младшим братом Берти, застенчивым, музыкально одаренным, не спортивным. Дружелюбным, но, пожалуй, чрезмерно мягким. По большей части он пребывал в тени своего старшего брата. Уилл не производил впечатления человека целеустремленного, способного добиться успеха в жизни. Он не проявлял желания заняться семейным бизнесом и, видимо, был вполне удовлетворен перспективой стать школьным учителем. Уэсли печально улыбнулся. — Должен признаться, я был немного обескуражен, когда узнал, что мы с Уиллом будем служить в одной роте. Я думал, что, поскольку я старше его и обладаю бóльшим жизненным опытом, я стану лидером и покровителем. Как же я ошибался! Далее он поведал всем об отваге Уилла, о его доброте к впавшим в уныние товарищам, о неиссякаемом оптимизме и прекрасном чувстве юмора. — Уилл почти никогда не молчал, — горько усмехнулся Уэсли. — Когда он не говорил с кем-нибудь о крикете, или о лошадях, или о музыке, он то насвистывал мелодии, то пел. То, что при нем не было музыкального инструмента, нисколько его не смущало. Уилл напоминал целый духовой оркестр или ансамбль и вселял надежду даже в тех, кто уже отчаялся. Я ни разу не слышал, чтобы он жаловался или о ком-то дурно отзывался. Бывало, что я выходил из себя перед подчиненными или погружался в депрессию. Это я порой сетовал на нашу участь. Уилл слушал и сочувствовал, а затем подбадривал и помогал мне избавиться от уныния. Уэсли замолчал, и Кларри увидела, что он стиснул зубы. — Мудрость Уилла не соответствовала его возрасту, — продолжил Уэсли. — Он проявлял больше здравого смысла и понимания, чем многие из тех, кто был старше его. При этом в нем было что-то мальчишеское, какая-то обезоруживающая вера в людей, в их доброе начало. Когда его спрашивали, как он умудряется не унывать среди этого ада, Уилл всегда говорил: «Я думаю о своем доме и о людях, которых люблю. Там настоящая жизнь. Там моя опора». Уэсли оглядел слушающих его людей, на мгновение задержав взгляд на Кларри. — Уилла поддерживали воспоминания о любимом Ньюкасле, о северных холмах, по которым он любил ездить верхом. Но более всего ему придавало сил сознание того, что его крепко любят многие люди — его родные и друзья. Уэсли помолчал в нерешительности, его глаза блеснули в тусклом свете собора. — Уилл был человеком с большими задатками. Он мог бы стать прекрасным учителем музыки. Мир стал меньше и скучнее без него. Я считаю, что мне повезло знать его, служить с ним бок о бок и считать его своим другом. Уэсли коротко поклонился. Кларри душили подступающие рыдания, слезы покатились по ее щекам. Она была потрясена речью Уэсли, такой искренней и, вместе с тем, преисполненной дружеской теплоты. Он смог уловить самую суть характера своего боевого товарища и изобразил Уилла именно таким, каким знала его и она. Когда Уэсли проходил мимо нее, Кларри посмотрела на него с благодарностью. Он хмуро глянул на нее, затем кивнул и прошел дальше. Кларри почувствовала некоторое утешение, когда заиграла музыка. Как же любил ее Уилл! После окончания службы они вышли под ледяной дождь. Кларри, увидев, что Берти и Вэрити направляются к таксомотору, бросилась вслед за ними. — Берти, прошу вас! — воскликнула она, хватая его за рукав пальто. — Мне нужно с вами поговорить. Он выдернул руку. — Мне нечего вам сказать. — Почему вы не рассказали мне об Уилле? — У меня нет никаких обязательств по отношению к вам, — произнес он презрительно. — Берти, скорее, — нетерпеливо проговорила Вэрити, — дождь льет как из ведра. Кларри ухватилась за дверцу машины. — Дайте мне что-нибудь из вещей Уилла, — попросила Кларри. — Я знаю, вам их вернут. Вы дадите мне что-то на память о нем? Его перо или книгу, что угодно… — Имущество Уилла будет передано моему сыну Вернону — его племяннику, кровному родственнику, — холодно ответил Берти. — А теперь оставьте нас, пожалуйста, в покое. Мы скорбим о моем брате. Он резко захлопнул дверцу, и автомобиль влился в поток транспорта. Кларри стояла, дрожа, и глядела им вслед с мучительным недоумением. К ней подбежали Лекси и Джонни. Джонни, держа над Кларри зонт, обнял ее за плечи. — Забудь о них, — сказала ей Лекси. — Идем, ты вся промокла. Мы отвезем тебя домой. Кларри пригласила Джонни и его родителей в чайную перекусить. По пути к трамвайной остановке она увидела, как от группы военных отделился Уэсли и направился к ней. Струи дождевой воды бежали по его лицу и стекали за поднятый воротник. Уэсли посмотрел на нее с сочувствием, нахмурив темные брови. — Очень печально, что Уилла больше нет. — Спасибо вам за то, что вы сказали о нем, — произнесла Кларри, кивнув. — Ваши слова стали для меня большим утешением. — Для меня было честью их произнести, — пробормотал Уэсли. Немного помолчав, он добавил: — Как вы? Кларри хотелось сказать, что после смерти Уилла ее терзает такая боль, как будто ей в кровь разодрали тело. Что она не знает, как жить дальше без него. Что она совершенно раздавлена и измотана войной. — Ничего, потихоньку, — вместо этого ответила Кларри. — У меня есть надежные друзья. — Да, я вижу, — сказал Уэсли, взглянув на Джонни, укрывающего ее от дождя под своим зонтом. Кларри представила их друг другу. — Не хотите пойти с нами в чайную? — вдруг спросила она, не желая отпускать Уэсли. У нее было так много вопросов об Уилле, на которые он мог бы ответить! Но Уэсли с сожалением улыбнулся. — Боюсь, я не могу. У меня поезд через полчаса. — Возвращаетесь в Лондон? — Да. Завтра я должен присутствовать на биржевых торгах. С трудом верится, что жизнь может снова стать такой, как прежде. У Кларри заныло сердце. — Она никогда не будет такой, как прежде, — произнесла она тихо. — Да, не будет. Они посмотрели друг другу прямо в глаза. — Вы были с Уиллом… до самого конца? — заставила себя спросить Кларри. Лицо Уэсли помрачнело. Он покачал головой. — У меня было несколько дней отпуска, я отдыхал в тылу. Уилл умер в полевом госпитале. — Как случилось, что он получил заражение крови? Уэсли пристально взглянул на нее. — А вы разве не знаете? Кларри покачала головой. — Мне ничего не сказали, — ответила она с горечью. Заметив жалость в его взгляде, она раскаялась в том, что заговорила об этом. — Уилл порезал ногу какой-то железкой. Он никому ничего не сказал. Он был не из тех, кто устраивает панику по пустякам. Произошло заражение. Ему собирались ампутировать ногу, но он умер раньше, чем они смогли провести операцию. Кларри застонала, вдруг почувствовав слабость. Джонни обхватил ее за талию, поддерживая. — Кларри, пойдемте, вам нужно присесть, — сказал он. Вежливо, но торопливо Уэсли откланялся и вернулся к своим сослуживцам. Кларри, поддерживаемая Джонни и Лекси, позволила увести себя прочь. Глава тридцать восьмая

1919 год
В последующие месяцы «Чайная Герберта» стала для Кларри смыслом жизни. Она не позволяла себе загадывать надолго вперед и строила планы только на текущую неделю, исходя из насущных потребностей своего заведения. Постепенно она возвращала чайную к нормальной жизни после лишений военного времени. Олив помогла Кларри заново оформить интерьер в более современном, египетском стиле. Благодаря упорному труду мистера Мильнера и его непоколебимой решимости преодолеть все трудности, его чайный бизнес удержался на плаву и при деятельном участии Джека снова пошел в гору. Они предоставили Кларри выгодный кредит, и она снова смогла предложить посетителям высококачественный чай. К ее радости, «Стэйбл трейдинг» не стала вмешиваться в управление заведением даже после смерти Уилла. Они установили низкую арендную плату и оставили ведение дел на усмотрение Кларри, запрашивая только бухгалтерские отчеты в конце каждого месяца, которые она отправляла им по почте в Норт-Шилдз. Уиллу каким-то образом удалось устроить все так, чтобы Берти не мог прибрать компанию к рукам, ибо Кларри не сомневалась, что, если бы это было в его власти, этот алчный человек не упустил бы случая снова подмять ее под себя. Циркулировали упорные слухи о финансовых затруднениях Берти. Сара, сестра Лекси, когда-то работавшая у Вэрити, слышала, что дом в Танкервилле выставлен на продажу. У дома в Саммерхилле также поменялись хозяева. Еще в феврале Джейред видел в газете заметку о том, что он продан с аукциона. По слухам, дошедшим до чайной, Берти рассорился с Клайвом Ландсдоуном из-за каких-то инвестиций, и Стоки более не вхожи в Рокэм Тауэрз. Долли слышала, что Берти и Вэрити теперь живут в городе, в маленьком доме в Южном Госфорте с одной-единственной служанкой. Кларри трудно было представить, как избалованная Вэрити сможет мириться с такими непривычными для нее условиями. Правда, было много богачей, лишившихся гораздо большего — их довоенные акции и паи значительно снизились в цене по сравнению со своей прежней стоимостью. Кларри была решительно настроена не дать своему делу пойти ко дну и выкладывалась на работе до изнеможения, пока Лекси не заставляла ее сделать перерыв для сна. К лету они вновь открыли залы для собраний в смежном помещении, и заведение вернуло себе славу недорогой, но приличной чайной, а также очага вольнодумства. Самыми тяжелыми часами для Кларри были те, когда чайная была закрыта и она лежала без сна, несмотря на смертельную усталость, горюя об Уилле и размышляя о том, что принесет ей будущее. Счастливые Олив и Джек растили детей. Айна поговаривала о пенсии и собиралась переехать к сыну в Каллеркоутс. Джейред, к всеобщему удивлению, вдруг начал оказывать Лекси знаки внимания, приглашая ее в кино на дневные сеансы по средам. Еще большее удивление вызывало то, что Лекси поощряла его ухаживания. — Он добр ко мне, — сказала она Кларри. — Мне важно, чтобы у человека была добрая душа, а не привлекательная внешность. Кларри радовалась за них, но ее не покидало беспокойство, и она иногда думала: неужели ей суждено управлять чайной всю оставшуюся жизнь? И если это так, будет ли ей этого достаточно? Ей тридцать три года, она вдова, бездетна и живет в стране, которая не была ей родной, но которую она полюбила. Олив, ощущая скрытую тоску сестры, пыталась вовлечь ее в жизнь своего семейства, постоянно приглашая ее к себе домой. Когда Кларри гостила у них в одно из воскресений, Олив обернулась к Джеку и сказала: — Расскажи нашей Кларри, чего хочет мистер Мильнер. Кивнув, Джек заговорил: — Босс спрашивал, не сможешь ли ты помочь ему с лошадьми. — С лошадьми? — переспросила Кларри. — Да, с теми, что уже не пригодны для работы. Их использовали во время войны, а теперь они слишком стары, чтобы ходить в упряжке. Мистеру Мильнеру жалко отправлять их на живодерню, и он держит их на ферме недалеко от Ньюкасла, в Вилеме. Там не то три, не то четыре лошади. — Это что-то вроде богадельни для престарелых пони, — сказала Олив. — Какой же он добрый человек, — улыбнулась Кларри. — Может, он и отработавших управляющих чайными принимает? Джек широко усмехнулся. — Мистер Мильнер просил узнать, не окажешь ли ты ему услугу и не будешь ли иногда приезжать туда, чтобы выгуливать их. Кларри заинтересовало это предложение. — Конечно, буду. С тех пор она раз в неделю ездила на конюшни в Вилеме, чтобы помочь конюху вывести лошадей на прогулку. Это были коренастые послушные животные. Кларри не отъезжала на них далеко и никогда не скакала во весь опор, но постепенно начала испытывать радость от пребывания здесь. Дэниел Мильнер договорился с землевладельцем о том, чтобы разместить в его конюшнях своих старых лошадей вместе с полудюжиной хозяйских чистопородных скакунов. — Всю свою жизнь они прилежно трудились, — добродушно поведал Мильнер Кларри. — Почему бы теперь им не насладиться покоем на свежем воздухе? Однажды утром в понедельник, в начале сентября, когда Кларри собиралась отправиться в Вилем, вверх по лестнице взбежала Эдна, громко выкрикивая ее имя. — Так внизу вас спрашивает какой-то парень, — выпалила она, задыхаясь. Огорченная задержкой, Кларри недовольно вздохнула. — Правда, он спрашивал о Клариссе Белхэйвен, но мы догадались, кого он имел в виду. — Неужели? — удивилась Кларри. Никто не называл ее так уже долгие годы. — И кто же он? Эдна пришла в замешательство. — Вроде бы иностранец. Симпатичный, — улыбнулась она. — Немного похож на вас. — На меня? — фыркнула Кларри. — Да, у него индийская внешность, — сказала Эдна и потащила Кларри к двери. — Идемте. Не заставляйте ждать такого красавчика. Заинтригованная, Кларри поспешила за Эдной. За столом у окна пил чай молодой широколицый индиец с ухоженной черной шевелюрой. На нем был недорогой костюм из темно-синей шерсти. Увидев Кларри, он тут же поднялся, чтобы поприветствовать ее. Молодой человек широко улыбался. В его внешности было что-то неуловимо-знакомое, но Кларри не могла понять, что именно. В одном она была уверена: раньше они никогда не встречались. Индиец пожал ей руку с вежливым поклоном. — Меня зовут Ариф Капур, я из Бенгалии. Очень рад с вами познакомиться. — Чем могу быть вам полезна, мистер Капур? — улыбнулась Кларри. — Я пришел передать вам привет от моего деда Камаля, — объяснил он. У Кларри екнуло сердце. — Камаль! — воскликнула она изумленно. — Вы внук Камаля?! Молодой человек кивнул. — Я много слышал от него о вас. Еще когда я был ребенком, дедушка Камаль рассказывал мне о Белхэйвен-сагибе и о жизни в Ассаме. Кларри прикоснулась к руке Арифа, словно желая удостовериться в том, что это не сон. — Скажите, Камаль еще жив? Ариф кивнул головой на индийский манер. — Да, жив. Он ослеп, но его ум по-прежнему ясен, и он продолжает рассказывать истории. Кларри не могла прийти в себя от изумления. Вдруг слезы защипали ей глаза, и она прикрыла рот ладонями, сдерживая рыдания. Ариф встревожено взглянул на нее. — Простите, что расстроил вас. — Нет-нет, вы меня не расстроили, — поспешно уверила его Кларри. — Просто это так неожиданно после стольких лет… Не думала, что когда-нибудь получу вести от Камаля. Она жестом предложила Арифу садиться и отодвинула стул для себя. — Он получал мои письма? Я писала ему первые два года. Как он поживает? Бывал ли он в Ассаме? Что ему известно об Аме и о ее родных? Рассказывайте. Я хочу знать все! Рассмеявшись, Ариф принялся отвечать на вопросы, которые лились потоком. Камаль пользовался почетом и уважением в своей деревне благодаря мудрости и знанию жизни. Он ездил по округе верхом на пони до тех пор, пока не ослеп, а Принц не умер. Ариф выразил неуверенность насчет того, бывал ли Камаль в Белгури и слышал ли что-нибудь об Аме. Но письма Кларри он хранил, и, когда Ариф был призван в Индийскую армию и послан во Францию, его дед наказал ему разыскать сестер Белхэйвен, если он окажется в Англии. — «Просто спросишь в Ньюкасле, — сказал дед. — Мисс Кларисса будет как-то связана с чаем». — Ариф широко улыбнулся. — Я потратил всего лишь два дня, чтобы найти вас. Кларри невесело улыбнулась ему. — И вы все еще в армии? Ариф покачал головой. — Я возвращаюсь в Индию. Буду учиться. Дедушка Камаль платит за мое обучение. Я буду работать в лесничестве. Я люблю лес благодаря его рассказам о Белгури и о горах Кхаси. От знакомых названий у Кларри заныло сердце, и ее захлестнула тоска по старому дому. Она завидовала молодому человеку, спешившему вернуться в Индию. — Я тоже хотела бы отправиться с вами в Индию. Кларри отменила поездку на конюшню и повезла Арифа повидать Олив. Сестра была удивлена его появлением, но, в отличие от Кларри, не испытала потрясения. В ее воспоминаниях Белгури осталось далеким, скрывшимся за туманом забвения местом, где прошло ее детство. Кларри поразило то, насколько Олив прониклась жизнью Тайнсайда. Ее дом был здесь, и она не стремилась посетить Индию или уехать туда насовсем. Ариф провел с сестрами несколько дней, остановившись в смежном с чайной помещении, пока не пришло время уезжать. Он собирался добраться до Лондона на грузовом судне, а оттуда — на пароходе в Индию. Кларри проводила внука Камаля на пристань и проследила за тем, чтобы он благополучно сел на корабль. Она снабдила его письмом для Камаля и образцами чая «Чайной компании Тайнсайда». — Я понимаю, смешно везти чай в Индию, но я знаю, как ваш дедушка любит чай. Скажите ему, что это мои любимые смеси, и пусть он угадает, из чего они составлены, — шутливо предложила Кларри. Она тепло пожала Арифу руку. — И передайте ему от меня огромный привет.

***
В последующие дни Кларри одолевали противоречивые чувства. Ариф пробудил в ней мысли о прошлом, растревожив ее беспокойную натуру. Она стала рассеянной на работе, и Лекси однажды прямо сказала ей: — Ради бога, подруга! На твою кислую физиономию невозможно смотреть, ты распугаешь всех клиентов. Бери выходной и поезжай на конюшню. Поделись своими переживаниями с лошадьми. Таким образом, хотя была пятница и чайная была битком набита посетителями, Кларри позволила Лекси выпроводить ее на прогулку. Когда Кларри села на пригородный поезд, идущий в Вилем, ее настроение поднималось по мере того, как верфи и фабрики сменялись рощами. Солнце горело золотом в пожелтевших листьях. Конюх встретил ее удивленно. — Не ожидал сегодня вашего приезда, — сказал он, нервничая. — Вы против? — спросила Кларри. — Приехал владелец конюшни. — Я не буду путаться у него под ногами, — пообещала Кларри. — Я возьму Флорри и поеду на часок на холмы. Войдя в полумрак конюшни, Кларри проследовала к стойлу Флорри. Узнав ее, лошадь тихо заржала. Кларри обняла ее за шею, прижимаясь лицом к теплой шкуре. Самыми умиротворяющими ароматами на свете для нее, пожалуй, были запахи лошадиного пота и сена. Клари подумала о том, как Камаль ездил на ее любимом Принце, пока тот не умер, и заплакала. Вдруг какое-то движение заставило ее понять, что она здесь не одна. В дальнем конце конюшни кто-то осматривал чистокровную кобылицу. Этот человек был слишком высоким, чтобы быть одним из работников конюшни. Он замер, наблюдая за ней, потом пошел вперед. Кларри торопливо вытерла слезы. Только тогда, когда человек приблизился к ней почти вплотную, она поняла, кто это. Открыв рот, Кларри изумленно уставилась на него. Одетый в костюм для верховой езды, на нее сверху вниз смотрел Уэсли. — Мистер Робсон! — ахнула она. — Что вы тут делаете? — Полагаю, то же, что и вы. Она продолжала удивленно глядеть на него. — Н-но почему вы здесь? — От волнения Кларри стала заикаться. — Я думала, вы в Лондоне. — Я приехал на север, чтобы уладить кое-какие деловые вопросы, — ответил ей Уэсли. — С вами все в порядке? Кларри отвела взгляд, похлопывая Флорри по шее. — Извините, если мое появление вас огорчило, — сказал Уэсли. — Я думал, что вы приезжаете сюда только по понедельникам. Я бы не приехал, если бы знал, что вы сегодня будете здесь. Кларри пристально взглянула на него. — Откуда вы столько знаете об этой конюшне? На лице Уэсли появилась знакомая ей саркастическая ухмылка. — Я ее хозяин. Кларри изумленно уставилась на него. Как раз в эту минуту вошел конюх. — Оседлать для вас Палладина, сэр? — Да, Том, будьте так любезны. Уэсли взглянул на Кларри. — Не хотите ли прокатиться со мной, миссис Сток? — На старушке Флорри? Нет уж, спасибо. — Возьмите одну из моих лошадей, — предложил ей Уэсли. — Том говорил мне, что вам понравилась Лаура. Кларри вспыхнула. — Я не подозревала, что за мной шпионят. — Не сердитесь на него, — сказал Уэсли, оживляясь. — Я просто хочу знать, что здесь происходит. — А Дэниелу Мильнеру известно, что конюшня принадлежит вам? — поинтересовалась Кларри. — Безусловно, — ответил Уэсли. — Не могу в это поверить! — Почему? Мы уже много лет сотрудничаем. — Вы и мистер Мильнер?! — воскликнула Кларри. — Но вы же пытались обанкротить его, стремились выжить с рынка, когда он только начинал свой бизнес. Он, должно быть, чрезвычайно забывчив. — Кто вам такое сказал? — спросил Уэсли, помрачнев. — Мистер Мильнер был клиентом Герберта. Вы не можете этого отрицать, — возмущенно заговорила Кларри. — Я слышала, что другие торгующие чаем фирмы вступили в сговор против «Чайной компании Тайнсайда», сбивая цены, чтобы разорить ее. Только не делайте вид, будто Робсоны к этому не причастны. На лице Уэсли отразилась досада, но он ответил спокойно: — Этого я не отрицаю. Вы правы, Робсоны были в этом замешаны. Мой дядя Джеймс был одним из главных инициаторов. У Кларри потемнело в глазах. Хотя она и подозревала об участии Уэсли в этом грязном деле, ей все же хотелось, чтобы он ее разубедил. — Это подло, — сказала Кларри, презрительно глядя на него, и отошла в сторону. — Да, — согласился Уэсли, хватая ее за руку. — Поэтому я предупредил об этом Мильнера. Она вздрогнула. — Вы предупредили его? — Да. Дядя пытался держать меня в неведении, но я все узнал. Я рассказал об этом Дэниелу и свел его с надежным агентом. После этого его бизнес пошел в гору. Единственное, о чем я попросил его со своей стороны, — чтобы он никогда не упоминал при дяде или где-либо еще о том, что я для него сделал. Кларри метнула в него острый взгляд. — Боялись, как бы вам это не повредило? — Можно сказать и так, — ответил Уэсли иронично. — Зачем портить себе жизнь, если можно этого избежать? Кларри стало неловко. — Вы поступили благородно, — признала она. — Извините, что безосновательно обвинила вас. Но и меня нельзя за это упрекать. Вы ведь Робсон, в конце концов. Уэсли неожиданно захохотал. — Поедемте со мной, Кларри! Обещаю, вам даже не придется со мной разговаривать, если вы этого не захотите. Я очень хорошо знаю ваше отношение ко мне. Слишком поздно пытаться его изменить. Но прогулка доставит удовольствие нам обоим. Всего один раз, хорошо? Желание уступить было слишком сильным, чтобы ему противиться. Какой от этого может быть вред? У нее, возможно, больше никогда не появится возможности прокатиться на породистой лошади в компании Уэсли. Кларри кивнула, соглашаясь. Лошадей быстро оседлали, и вскоре они уже выезжали со двора на деревенские луга. Уэсли повернул на север и направился вверх по склону холма через рощи. У Кларри быстро забилось сердце от воспоминания об их совместной прогулке по лесам Белгури. Оглядываясь на те далекие дни, она видела молодую страстную Клариссу Белхэйвен, так легко увлекшуюся красавцем Уэсли Робсоном. Сейчас она уже не могла отрицать того, что была тогда в него влюблена. Он был самоуверен и заносчив, но вместе с тем очарователен. Ее влекло к нему вопреки доводам рассудка. Выехав из рощи на открытую местность, Уэсли остановился, ожидая, когда Кларри с ним поравняется. Его чеканный профиль вызвал в ней внутренний трепет. В его власти было, как и раньше, пробудить в ней желание. Тем не менее этот человек был самым беспощадным из всех Робсонов. Он эксплуатировал работников на чайных плантациях, а также охотился за Белгури и принес столько несчастья ее отцу. Ей никогда не следует забывать о том, что отец велел ей остерегаться его. Ее вожделение по-прежнему казалось ей предательством Джона Белхэйвена. Солнце припекало, и, оставив позади себя еще одну милю, они остановились на берегу ручья и спешились. Уэсли расстелил куртку на траве у каменной стены и предложил Кларри сесть. Укрывшись в тени, они смотрели, как пьют из ручья их лошади, и слушали птичье пение. Кларри погрузилась в воспоминания. — Вы улыбаетесь, — заметил Уэсли. — Расскажите, о чем вы думаете. — Мне все это напомнило один особенный день перед войной. Мы с Уиллом и Джонни так же сидели у стены фермы. Мы часто выезжали вместе на прогулки и обсуждали вопросы мироустройства. — Джонни по-прежнему ваш близкий друг? — спросил Уэсли. Кларри кивнула: — Уилл как будто ближе, когда я с ним. Они помолчали, пока Уэсли не нарушил тишину. — Юный Уилл, — пробормотал он. — Он так часто говорил о вас. — Правда? — обомлела Кларри. — Постоянно. Уэсли грустно улыбнулся. — Другие все больше говорили о своих возлюбленных, а он только о вас. Сослуживцы дразнили его, называя вас злой мачехой. Уилл обожал вас, вы и сами это знаете. На глаза Кларри навернулись слезы. — Уилл был самым добрым юношей, какого я знала. Он любил всех. — Но к вам у него было особое отношение. — Мне так его не хватает, — прошептала Кларри. Уэсли взял ее ладонь в свою, обхватив ее теплыми сильными пальцами. — Я знаю. Мне тоже. Его зеленые глаза взволнованно блеснули. — Удивительно, что вас свела судьба, — сказала Кларри. — Расскажите, как это произошло. Не выпуская ее руки, Уэсли начал рассказ об армейских буднях, не о страшных боях, а о повседневной казарменной рутине. Он говорил о том, как они с Уиллом вместе курили и шутили, как читали друг другу письма. — Он читал вам мои письма? — опешила Кларри. Уэсли широко улыбнулся. — Признаюсь, читал. Мне особенно нравились именно ваши — в них вы сообщали гораздо больше интересного, чем Берти или друзья Уилла. Кларри залилась краской и отдернула руку. — Он не имел права этого делать. — Не имел, но это здорово поднимало боевой дух, — шутливо заметил Уэсли. Рассердившись, Кларри поднялась на ноги, пытаясь вспомнить все те глупости, которые она могла написать Уиллу, чтобы развлечь его. Уэсли тоже вскочил. — Ну, не сердитесь, — попросил он, поймав ее руку. — Думаю, нам пора возвращаться, — сказала Кларри, избегая смотреть ему в глаза. — Мне не следует находиться здесь с вами. — Почему же? — Вы сами знаете почему, — ответила Кларри, думая о Генриэтте. Уэсли притянул ее к себе. — В чем дело, Кларри? Вас огорчило что-то другое, не я, верно? Вы плакали на конюшне. Она задрожала, чувствуя, как его пальцы сжимают ей запястье. — Вы не поймете, — прошептала Кларри. — Все равно расскажите, — настаивал Уэсли. Кларри тяжело сглотнула. — На прошлой неделе ко мне приходил посетитель из Индии — внук Камаля. — Камаля, вашего кхансамы?! — воскликнул Уэсли. — Да. Вы его помните? — Конечно, помню. Камаль был лучшим кхансамой, какого я когда-либо встречал. Глаза Кларри наполнились слезами. — Он до сих пор жив. Его внук Ариф приехал сюда, чтобы найти меня. Ко мне как будто явился призрак из прошлого. У него такая же улыбка, как и у Камаля. Но еще до того, как он вдруг появился, я все чаще и чаще думала о Белгури, о том, как сильно по нему скучаю. Олив ничего такого не чувствует, только я. — Индия, — пробормотал Уэсли. — Она западает в душу. Все прочие места кажутся скучными по сравнению с ней. — Вы тоже это испытали? — спросила Кларри, глядя ему в глаза. Уэсли кивнул. — Теперь трудно остановиться где-либо надолго. Но я думал, вы счастливы, занимаясь своей чайной. Уилл рассказывал о том, как много она для вас значит. — Да, я счастлива, — призналась Кларри. — Правда, в последние годы было очень нелегко. Но теперь все снова пошло на лад. Я не допущу, чтобы все обернулось прахом. Уэсли улыбнулся. — Такой воинственный ответ я и ожидал услышать от представительницы рода Белхэйвенов. — А что же вы? — спросила она. — Вы говорили, что улаживаете какие-то дела. — Да, у меня появилась возможность получить в свое распоряжение новую чайную плантацию в Восточной Африке. Я отправляюсь туда из Лондона в следующем месяце. — Восточная Африка! — воскликнула Кларри, опешив от этой новости. Ее смятение удивило ее саму. Какое значение для нее имеет то, куда он собирается? Но Уэсли уловил ее настроение. — Значит ли это, что я вам до сих пор не совсем безразличен? — спросил он прямо. Кларри вспыхнула. — А почему вы думаете, что так когда-либо было? Он притянул ее ближе, заглядывая в лицо. — Вы притворяетесь передо мной даже сейчас, когда я собираюсь уехать навсегда? Кларисса, я вас знаю! Вы чувствуете то же, что и я, может, не так сильно. Но мы оба испытываем влечение друг к другу. Признайтесь, вы не можете забыть тот день, когда мы с вами поцеловались в Белгури! Я помню его до сих пор. Сердце Кларри билось часто-часто от его близости, от дыхания на ее лице, от пристального взгляда. — Я не забыла, — прошептала она. — Если бы вы не были такой упрямой Белхэйвен, а я не был бы Робсоном, — продолжил Уэсли, — мы могли бы стать мужем и женой. Но ваш отец позаботился о том, чтобы этого не произошло. Только его предвзятое отношение ко мне и к моей семье, которое он передал вам по наследству, словно отраву, стоит между нами. Признайте это! — Нет, это не так, — не согласилась Кларри, пытаясь высвободиться. — Я видела, что вы за человек — самонадеянный, не останавливающийся ни перед чем на пути к своей выгоде. Я никогда не прощу вам смерти Рамши. — Кто такой Рамша? — резко спросил Уэсли. — Любимый сын моей няньки Амы, — ответила Кларри. — Он заболел малярией, работая в Оксфорде, и сбежал. Ама спрятала его. Вам об этом было известно. Вы выследили меня в то утро в Белгури и узнали, что мы прячем одного из ваших беглецов. Уэсли ошеломленно глядел на нее. Кларри, дрожа от злости, продолжала: — Все так и было, не правда ли? Вы забрали его… — Прекратите! — Уэсли дернул ее за руку. — Меня не интересовали беглецы. Я знал, что вы, возможно, кого-то укрывали, но, честное слово, мне не было до этого никакого дела. Я искал вас. Кларри не поверила ему. — Кто же тогда распорядился утащить Рамшу назад, если не вы? — спросила она. — Не от вас ли исходила инициатива? Уэсли выпустил ее руку, воскликнув раздраженно: — Боже мой, Кларисса! Я был не единственным вербовщиком рабочих в Оксфорде и был первым, кто осуждал наем жителей высокогорья. Они неисполнительны и постоянно убегали домой. Мне жаль этого вашего Рамшу, но, поверьте, я никому ничего о нем не говорил. Чувства Кларри пришли в смятение. Она не знала, что и думать. — Вы не верите мне, не правда ли? — спросил Уэсли мрачно. — Вы действительно думаете, что я был столь черствым и корыстным? Если вы такого низкого мнения обо мне, тогда, возможно, и хорошо, что мы с вами не поженились. Кларри вздрогнула от презрения, прозвучавшего в его голосе. Уэсли сверкнул глазами. — Может быть, в те времена я был слишком самоуверен, но я был молод, только приехал из Англии и был полон желания чего-то достичь. Но я никогда не испытывал к вам, Белхэйвенам, такой неприязни, какую вы питали ко мне. Я относился к людям так, как они того заслуживали, в том числе и к вашему отцу. Я предлагал ему свою помощь, помните? — Помощь? — язвительно отозвалась Кларри. — Вы подняли его на смех за то, как он ведет дела в Белгури, а потом попытались отнять у него поместье, женившись на мне! — Я оказал бы ему услугу, — воскликнул Уэсли, — причем за собственный счет! Мой дядя Джеймс счел глупостью мое желание приобрести Белгури. И увидев, насколько вы неблагодарны, я склонен был с ним согласиться. — За что же я должна быть вам благодарна? — спросила Кларри. — За то, что мой отец из-за вас заперся в кабинете и довел себя пьянством до могилы? Уэсли снова схватил ее за руку. — Вы что же, все эти годы возлагали вину за это на меня? — удивился он. — Ваш отец уже был сломленным человеком и алкоголиком. — Нет, не был! Кларри стряхнула его руку. — Да об этом говорили все чайные плантаторы задолго до того, как я приехал в Индию, — гневно бросил Уэсли. — А знаете, что еще они говорили? Говорили, будто это из-за того, что у Джона Белхэйвена погибла красавица-жена. Но у него есть симпатичная дочь Кларисса, которая ведет хозяйство, и он хотел, чтобы так оставалось и впредь. Никто не был достоин вас, по мнению Джона. Он хотел оставить вас с Олив при себе, даже если бы его чайные посадки пришли в упадок. — Как вы смеете! Взбешенная, Кларри ударила его по щеке. Уэсли свирепо уставился на нее. У него на лбу пульсировала жилка. — Он преуспел в том, чтобы заразить вас своей эгоистической скорбью, заставив чувствовать себя виноватой за симпатию к кому-либо, кроме него. — Нет, — выдохнула Кларри. — Да, — продолжил Уэсли безжалостно. — С тех пор вы бежали от своей любви, настоящей, страстной любви между мужчиной и женщиной. Вы похоронили свои истинные чувства, Кларисса, под тем предлогом, что у вас всегда был кто-то, о ком нужно было заботиться: ваш отец, Олив, Герберт и даже Уилл. Вы боитесь полюбить мужчину всем сердцем, думая, что не заслуживаете этого. Он устремил на нее полный гнева и сожаления взгляд. — В действительности не меня вы вините в смерти отца и потере Белгури, не так ли? Вы обвиняете в этом себя. Его слова как будто ударили Кларри под дых. Она стиснула зубы, чтобы не застонать. Она не покажет ему, как сильно он ее ранил. Они стояли и смотрели друг на друга со злостью и страданием бесконечно долгие мгновения. Как же он жесток! Однако его слова были настолько правдивы, что Кларри едва не лишилась сознания. Долгие годы вина за смерть отца тяжелым камнем давила ей на сердце. И она перекладывала эту вину на Уэсли и его семью, поскольку груз был слишком велик. Кларри хотелось отвести взгляд, потому что Уэсли заставлял ее сгорать от стыда, но вместе с тем она страстно желала, чтобы он заключил ее в объятия и сказал, что старые распри и обиды больше не имеют значения. Однако Уэсли с мрачным выражением лица прошел мимо нее, направляясь к Палладину. Взявшись за поводья, он вскочил в седло. — Простите, что не буду сопровождать вас на обратном пути, — процедил он сквозь зубы. — Я не сомневаюсь, что вы предпочитаете, чтобы я исчез как можно скорее. Я приношу извинения за все страдания, причиной которых я был все эти годы, Кларисса. Но они и близко не могут сравниться с той болью, которую испытываю я. Он развернул Палладина и пустил его рысью. Кларри сердито смотрела ему вслед. Она вдруг почувствовала себя очень одинокой и в то же время глубоко уязвленной его злобой по отношению к ней. Действительно ли Уэсли любил ее все эти годы или она была лишь пешкой в его дел