Annotation 15 page. Кларри твердо решила собрать семью Стоков на Рождество

Кларри твердо решила собрать семью Стоков на Рождество. Это были первые рождественские праздники, которые она отмечала без Олив (ее младшая сестра устроила застолье для матери и брата Джека), поэтому Кларри обрадовалась возможности отвлечься. Уилл охотно предложил свою помощь, и к удивлению Кларри, Берти и Вэрити согласились прийти с детьми. Вернон оказался избалованным четырехлетним малышом, который впадал в ярость, если что-то было не так, как он хочет. А щекастая Джозефина, напротив, была очень добродушной и бегала вокруг кресла Герберта, играя с ним в прятки. — Ищи меня, дедушка! — кричала она и визжала, когда Уилл ходил за ней, изображая медведя. Кларри понимала, что Герберт очень рад видеть внуков. Он делал невероятные усилия над собой, чтобы говорить с ними. — Он слюнявый! — верещал Вернон. — Мне это не нравится! — Наверное, он хочет кушать, — высказала предположение Джозефина и, взобравшись деду на колени, принялась кормить его шоколадкой. Вскоре шоколад начал таять, и они оба представляли собой печальное зрелище. — Джози! — принялась отчитывать малышку Вэрити. — Ты испортила себе платье. Сейчас же слазь. Дочь не обращала на нее никакого внимания, и Вэрити, покраснев от негодования, воскликнула: — Берти, сделай же что-нибудь! Кларри быстро взяла девочку на руки: — Идем, я умою тебя волшебной водой. — Какой еще волшебной водой? — удивленно спросила Джозефина. — Сейчас увидишь. Спустившись в кухню, Кларри налила в таз мыльной воды и отвлекала девочку, дуя на пузыри, пока отмывала ее руки и лицо и оттирала платье. Джозефина хихикала, глядя, как разлетающиеся по кухне пузыри лопаются, натолкнувшись на полки с кастрюлями и тарелками. Служанок Кларри отпустила сегодня пораньше, чтобы они могли отпраздновать Рождество в кругу семьи, и ей было приятно после напряженной атмосферы наверху укрыться в тишине кухни. — Кларри, — пропищала Джозефина, — вы моя бабушка? — Нет, — улыбнулась Кларри, — но я замужем за твоим дедушкой. — Так вы моя родственница? — настойчиво продолжала расспрашивать девочка. — Думаю, что да. — А папа говорит, что нет, — насупилась Джозефина, болтая ногами. — Он говорит, что вы служанка. У Кларри похолодело внутри. — Раньше я действительно была служанкой, но теперь — нет. — Поэтому нам можно находиться на кухне? — спросила Джозефина. — Дома мне не разрешают заходить на кухню. Кларри легонько щелкнула малышку по носу. — В этом доме ты можешь заходить куда захочешь. Джозефина просияла. — И мы можем поиграть здесь, внизу, в прятки? — Ну, если только несколько минут, — согласилась Кларри. Они обе спрятались по два раза и затем услышали, что их зовет Берти. Он вошел в кухню в тот момент, когда Кларри стояла под столом на четвереньках, а рядом радостно прыгала Джозефина. — Я нашла! — визжала она. Кларри поднялась на ноги, чувствуя себя неловко под взглядом Берти. Она вспомнила, как он когда-то насильно поцеловал ее, прижав к этому столу. — Иди сюда немедленно, Джози! — крикнул Берти. — Тебе нельзя здесь находиться. — Я могу ходить везде, где захочу, — упрямо возразила девочка. — Так говорит Кларри. — А я говорю — нельзя, — резко бросил он. — Пойдем. Взяв девочку за руку, Кларри стала ее уговаривать: — Идем посмотрим, может, дядя Уилл покатает тебя на спине. Она быстро понесла Джозефину вверх по лестнице. Наверху Берти сердито зашептал: — Никогда больше не водите ее вниз, в помещения для прислуги. Это неприлично. Кларри была рада, когда Вэрити вскоре заявила, что им пора уезжать. Неожиданно Джозефина обхватила шею Кларри пухлыми ручонками и поцеловала на прощание. — Вы придете к нам жить, Кларри? — Я должна оставаться тут, — улыбнулась Кларри, — и заботиться о дедушке Герберте. — Это может делать дядя Уилл, — возразила Джозефина. — Я тоже здесь нужна, — сказала Кларри, целуя девочку в мягкую щечку и осторожно высвобождаясь из ее объятий. — Но я надеюсь, что скоро вы опять придете нас навестить. Она посмотрела на Вэрити. — Возможно, на Новый год, — неуверенно произнесла Вэрити. Проводив их, Кларри и Уилл вернулись в гостиную. — Джозефина такая милашка, — сказала Кларри со вздохом. — И такая ласковая. Она напомнила мне тебя, Уилл, когда ты был маленьким. — Да, — согласился Герберт, глядя на Кларри сияющими глазами. — Как Уилл. А Вернон… грубиян… как Берти. Все рассмеялись. Позже, когда они уложили Герберта в постель, Кларри решила поговорить с Уиллом. Он рассказал, как был удивлен, получив к Рождеству самодельную поздравительную открытку от Эдны, с вложенным внутрь кусочком омелы^[26]. Что она хотела этим сказать? — Она влюблена в тебя, — улыбнулась Кларри. — Ты должен об этом знать! Уилл смущенно засмеялся, качая головой. — Я думал, она со всеми так же любезна. Они обсудили планы на будущее. — Я не загадываю далеко вперед, — вздохнула Кларри. — Хочу лишь, чтобы твой отец поправлялся. — Похоже, вы с Джози стали подругами, — сказал Уилл задумчиво. — Наверное, теперь она будет бывать у нас чаще, раз уж Вэрити решила навещать папу. — Надеюсь на это. Правда, мне бы хотелось, чтобы у нас с Гербертом был собственный ребенок, — сказала Кларри и покраснела. — Прости, мне не следовало этого говорить. Но Уилл, казалось, совсем не смутился. — Возможно, он у вас еще появится. — Нет, — тихо произнесла Кларри. — Твой отец никогда этого не хотел, после того что случилось с твоей мамой. Он слишком боится еще кого-нибудь потерять. Так что мне не суждено стать матерью. Уилл взял ее за руку. — Дорогая Кларри, вы стали мне замечательной матерью. От его слов слезы навернулись ей на глаза. — Спасибо тебе, — прошептала Кларри, улыбнувшись дрогнувшими губами. — А у меня никогда не будет сына лучше, чем ты.

***
К весне 1913 года состояние Герберта улучшилось настолько, что Кларри решила вывезти мужа в парк в кресле-каталке и дать ему возможность немного походить, опираясь на две палки. Его лицо посвежело, а речь стала разборчивой, хотя иногда Герберт замолкал, подыскивая нужное слово. Его память стала еще хуже, и, когда Кларри начинала говорить о последнем визите его внуков, он расстраивался из-за того, что не повидался с ними. — Ты их видел, Герберт, — уверяла его Кларри. — Джози показывала тебе свою новую скакалку, помнишь? Она намотала ее тебе на ноги, и ты сказал, что она похожа на ковбоя, заарканившего своим лассо дикого мустанга. — Ах да, — говорил Герберт. — Так и было. Но по его лицу Кларри видела, что он так и не вспомнил о визите внучки, и это ее огорчало. Между ней и мужем росла особая привязанность. Джозефина радовалась общению со стариком, позволявшим ей взбираться к нему на колени и говорившим всякие глупости, над которыми она смеялась. Кроме того, он не требовал, чтобы она вела себя тихо или уходила, потому что он занят. Герберт, хотя и быстро все забывал, получал удовольствие от ее бесконечных вопросов, веселого смеха и отсутствия страха или неприязни к нему, которые проявлял брезгливый Вернон. Кларри понимала, что Вэрити приводила детей лишь потому, что ее просил об этом Берти. Напоминание о том, что его отец тоже смертен, похоже, потрясло Берти до глубины души, и Кларри гадала, испытывает ли он вину за то, что долгое время не уделял Герберту внимания. Но какова бы ни была причина, Кларри все равно радовалась тому, что они вообще приходят. Вернон обожал механические игрушки, и Кларри накупила их целый ящик, чтобы ему было чем заняться в то время, когда его сестра играла с Гербертом и с ней. Вэрити быстро становилось скучно — она привыкла оставлять двойняшек на попечение няни. После двух визитов Кларри предложила ей: — Вы могли бы выйти в город на пару часов. Я присмотрела бы за детьми, а миссис Хендерсон накормила бы их обедом. После этого малышей стали привозить каждый вторник утром. Кларри договорилась с Лекси, чтобы та дежурила в чайной в эти дни до полудня. В начале лета, с приходом теплых дней, Кларри стала брать в парк и детей, и близнецы увлеченно толкали кресло-каталку Герберта, при этом Вернон имитировал звук работающего двигателя. В середине июля во время одной из таких прогулок, когда Уилл только вернулся из университета и отправился с ними на пикник, им повстречался Уэсли. Вернон с Уиллом догоняли убегающий обруч, а Джози сидела на колене у деда и стегала его скакалкой, подражая кучеру. Уэсли, идущий им навстречу под руку с элегантной молодой дамой, поймал обруч. — Доброго дня, мистер Робсон! — поприветствовал его Уилл. Они пожали друг другу руки. — Верните мне мой обруч, — сердито потребовал Вернон. — Не нужно быть таким грубым, — пожурила его Кларри. Уэсли покатил обруч навстречу мальчику, приподнял шляпу, приветствуя ее, и пожал Герберту здоровую руку. — Рад встретить вас на прогулке, мистер Сток, — сказал он. — Я вижу, о вас хорошо заботятся. — Даже очень, — ответил Герберт. — Моя жена… она — чудо. Кларри смущенно взглянула на Уэсли. — Это правда, — пробормотал он, бросив на нее многозначительный взгляд. — А это мои… — Герберт замолчал в поисках нужного слова. — Внуки, — подсказала Кларри. — Джозефина и Вернон. — Здравствуйте! — сказала Джозефина, протягивая Уэсли руку точно так же, как это сделал Уилл. — Я не Джозефина, я — Боудикка^[27]. Кларри сказала, что я храбрая королева, а это моя колесница. А дедушка мой конь. Глаза Уэсли округлились от изумления. Улыбаясь, он пожал малышке руку. — Всегда мечтал встретиться с Боудиккой. Я восхищаюсь сильными женщинами. — Вы можете стать моим воином, если хотите, — сказала девочка с довольным видом. — Благодарю вас, — сказал Уэсли, поклонившись. — А вы его жена? — спросила Джозефина у спутницы Уэсли, вызвав всеобщее замешательство. Девушка рассмеялась. — Пока еще не совсем, — ответила она. Уэсли поспешил представить ее: — Мисс Генриэтта Листер-Браун, моя невеста. У Кларри оборвалось сердце. Она вспомнила, где видела эту девушку раньше. — Вы были на свадьбе моего брата, — сказал Уилл. — На вас была потрясающая красная шляпа. — Да, — засмеялась польщенная Генриэтта. — У вас хорошая память. — Вы выделялись в толпе, мисс Листер-Браун, — улыбнулся Уилл. — Какие же вы, северяне, галантные, — ответила она. Они обменялись любезностями. Генриэтта приехала из Лондона. Она состояла в родстве с Ландсдоунами и любила бывать на севере. Они с Уэсли собирались пожениться в следующем году. — Дядя Уилл, пойдемте, — заныл Вернон. — Я хочу играть. — Тихо, маленький разбойник, — притворно нахмурился Уилл, — а то Боудикка выпорет тебя за невежливость. — Да, выпорю, — пропищала Джозефина, энергично потрясая своей скакалкой. — Идем, дорогой, — сказала Генриэтта, сжимая руку Уэсли. — Не будем мешать этим милым людям. Прощаясь, Уэсли снова приподнял шляпу. Он быстро взглянул на Кларри, и в его глазах она увидела торжество. Ему было приятно показывать всем свою прекрасную невесту. Сердце Кларри неистово билось в груди. Она выдавила из себя улыбку. — Поздравляю вас с помолвкой, мистер Робсон, — пробормотала она, отводя взгляд. Ей было невыносимо смотреть на его красивое лицо. А потом они ушли, и Кларри с Уиллом покатили кресло Герберта по направлению к эстраде. Кларри постаралась отвлечься и радоваться пикнику, но на душе у нее было тяжело, и есть не хотелось. Она с отвращением думала о том, что ее расстроила новость о скорой женитьбе Уэсли. Нелепо было ревновать его к этой аристократке. Генриэтта была одной из тех невест со связями в высшем обществе и прекрасно подходила честолюбивому Робсону. Ну и пусть они будут счастливы! Кларри твердо решила выбросить его из головы.

***
Кларри с головой ушла в работу, заполняя каждую минуту хлопотами в чайной и заботой о Герберте. Во вторник утром она развлекала двойняшек, и единственным днем, когда у нее появлялось хоть немного свободного времени, было воскресенье. После похода в церковь и обеда Кларри обычно разбирала бумаги. Но когда Уилл бывал дома во время летних каникул, он по воскресеньям организовывал для них с Джонни верховую прогулку. Иногда они уезжали в долину реки Тайн или, переправившись на другой берег, углублялись в холмистую местность вокруг Дарема. Эти несколько часов свободы были самыми счастливыми с тех пор, как Кларри уехала из Индии. Кататься в солнечные дни с молодыми спутниками по рощам и лугам было настоящим удовольствием для нее. Смех и шутки заставляли отступить волнения прошедшей недели. Уходили заботы, связанные с управлением чайной, тревоги о здоровье Герберта. Кларри снова чувствовала себя молодой и полной сил. В сентябре Уилл уехал в Эдинбург вместе с Джонни, чтобы помогать в работе университетского сеттльмента до начала занятий в Дареме. Кларри остро переживала их отсутствие, и воскресные дни теперь казались ей еще более скучными. — Почему ты… не навестишь… Олив? — предложил Герберт в одно ненастное воскресенье. — Для прогулки в парке слишком ветрено. Они оба знали, как нелегко ей толкать его кресло в такие дни без помощи Уилла. Кларри обрадовалась этому предложению. Герберт говорил об этом уже не в первый раз, но все же она не знала, как поступить. Олив не приходила к ним с самой Пасхи. Когда она навестила сестру в последний раз, Кларри отвлек телефонный звонок из чайной. Звонила Долли. Срывалась поставка муки, и Долли злилась, обещая все бросить и уйти. — Я вижу, ты занята, — торопливо проговорила Олив. — Поезжай, разберись там, а я зайду как-нибудь в другой раз. Сестра быстро собралась и ушла, и Кларри даже не успела ни о чем ее расспросить. С тех пор Олив не бывала в Саммерхилле, и у Кларри сложилось впечатление, будто ее сестра тяготилась этими визитами. Дом Стоков напоминал ей о низком положении горничной и зависимости от старшей сестры, напоминал о прошлом, которое она, похоже, решила стереть из памяти. В чайную Олив приходила дважды, но оба раза по вторникам, когда там не было Кларри. Уилл побывал у Олив месяц назад, но он мало распространялся об этом посещении, сказал только, что Олив здорова и счастлива, и настаивал, чтобы Кларри съездила и проведала сестру. — Ну а чем она занимается в течение дня? — спрашивала Кларри, желая знать подробности. — Заботится о Джеке и об их доме, — ответил Уилл, пожимая плечами. — Но на это не может уходить целый день, — возразила Кларри. Уилл, казалось, хотел добавить что-то еще, но вместо этого грустно улыбнулся и сказал: — Почему бы вам самой не навестить сестру? Они с Джеком женаты уже больше года, а вы были у них всего лишь раз. — А разве у меня было на это время? — сказала Кларри. Уилл впервые упрекнул ее, и его критика задела Кларри. Она избегала Олив так же, как и сестра сторонилась ее. В тот единственный визит перед Рождеством, когда Кларри появилась у них на пороге с цветком в горшке, она не застала хозяев дома и оставила растение у соседей. И теперь, когда Герберт снова предложил ей съездить к сестре, Кларри собралась с духом и согласилась. Она срезала в саду несколько роз, завернула их в коричневую оберточную бумагу и поехала на старом велосипеде Уилла вдоль реки в Лемингтон. Подъезжая к опрятному многоквартирному дому с большими окнами на фасаде, свидетельствующими о том, что здесь проживают обеспеченные представители рабочего класса, Кларри в глубине души надеялась, что Джека и Олив не окажется дома. На ее стук открыл всклокоченный, заспанный Джек. Секунду он смущенно глядел на нее, не узнавая под большой шляпой, обвязанной ярко-красным шарфом. — Кларри? — удивился он. — Здравствуй, Джек, — улыбнулась она, протягивая букет. — Это для Олив. Он взял цветы, настороженно глядя на нее. — Олив не говорила, что ты придешь. — Я всего полчаса назад решила вас навестить. Герберт посоветовал мне вас проведать. — Олив в постели. Было видно, что Джек не знает, как поступить. Кларри почувствовала себя чрезвычайно глупо. Она явно прервала их послеобеденный сон. — Прости, мне не следовало являться без предупреждения. Приду как-нибудь в другой раз. — Да нет, что за ерунда, — сказал Джек, справившись с растерянностью. — Олив будет рада тебя видеть. Заходи. Оставив велосипед у ограды перед входом, Кларри прошла за ним в крохотную прихожую с выкрашенными зеленой краской стенами. Направо была дверь в гостиную, налево уходила вверх крутая лестница. Перила и дверные косяки были выкрашены в белый цвет, благодаря чему помещение казалось более свелым. На Кларри повеяло сандалом, и у нее сжалось сердце. Белгури. Прямо перед ними была открыта дверь в кухню. Туда ее Джек и повел. — Присаживайся, — распорядился он, бросая цветы на некрашеный сосновый стол у окна, — а я позову Олив. Прислушиваясь к его шагам, Кларри с любопытством осмотрелась. Побеленные стены были украшены узором из листьев, опоясывающим комнату подобно гирлянде. Кое-где она была зеленого цвета, кое-где желто-красного. Среди листвы виднелись золотые, бирюзовые и ярко-красные птички. Здесь стояла простая мебель: стол и четыре стула, буфет и сундук. Но все это было выкрашено в светло-желтый цвет, буквально ослепляющий глаза. Два узких кресла, обитых синей в желтый цветочек тканью, стояли по обе стороны от печи. Белые жалюзи висели на открытом окне, деревянные планки тихо постукивали на легком ветру. Стоявшие в буфете блюда, точно такие, как были у их матери в Белгури, были расписаны бело-синим орнаментом в виде ивовых листьев. У Кларри встал ком в горле, и она быстро отвела взгляд. Она подошла к кухонному окну и выглянула в чистенький внутренний дворик с побеленными стенами и цветами в кадках: рододендрон в большой бочке, азалии, настурции и анютины глазки в крашеных и покрытых лаком ящиках из-под чая. Буйство красок поражало воображение. Кларри осознала, какими унылыми и тусклыми были принесенные ею темно-красные розы, которые уже слегка увяли, лежа на столе. Наконец Кларри услышала приближающиеся шаги и, обернувшись, увидела входящего Джека и позади него Олив. На щеках ее младшей сестры играл румянец, глаза сияли, а золотисто-рыжие волосы свободно спадали на плечи. — Как у вас тут чудесно! — воскликнула Кларри. — Это похоже на кусочек… Слова замерли у нее на устах, когда Джек отступил в сторону и в комнату вошла Олив. Кларри изумленно уставилась на сестру. — Олив, — ахнула она, — ты в положении! Сестра подалась вперед, уперев ладони в поясницу. Она кивнула, глядя почти вызывающе. — Да, — сказал Джек, горделиво улыбаясь. — Олив на последнем месяце. Кларри стало трудно дышать. — Это замечательно, — просипела она. — А я и не знала. Олив быстро переглянулась с Джеком. — Разве Уилл ничего тебе не сказал? — спросила она. Кларри покачала головой. Она протянула руки вперед, не в состоянии вымолвить ни слова. Немного помешкав, Олив двинулась ей навстречу. Кларри обняла ее. Это было неловкое объятие. Кларри ощутила какое-то движение, наподобие легкого толчка, и отшатнулась, широко открыв глаза. — Это малыш? — спросила она изумленно. — Да, малыш, — улыбнулась Олив, покровительственно положив ладони на чрево. Джек подвел жену к креслу, стоявшему сбоку от очага, и усадил, подложив под спину подушку. — Садись, Кларри, — настойчиво предложил он, — а я приготовлю вам чай, пока вы беседуете. Джек суетился, заваривая чай, а Кларри не знала, о чем говорить. Почему никто ничего ей не сказал? Когда Олив собиралась сообщить ей о своей беременности? Подумать только, она могла узнать об этом от сплетниц в чайной! Уиллу следовало сказать ей об этом. Но по мере того, как Кларри справлялась с потрясением и обидой, она начала догадываться, почему от нее скрывали беременность сестры. Окружающие понимали, что это известие причинит ей страдания, подчеркнув ее собственную бездетность. Кларри подавила в себе возмущение. Это ведь ее любимая сестра, которая собирается родить своего первого ребенка. А она станет теткой. Это повод для радости, независимо от ее собственных семейных неурядиц. Прихлебывая заваренный Джеком чай, Кларри постаралась завязать разговор, болтая о чайной, о прогулках верхом с Уиллом, о выходах в парк с Гербертом и двойняшками. Постепенно Олив покинуло напряжение, и она заговорила о волнении в ожидании родов. — Если это будет девочка, мы назовем ее Джейн, в честь мамы, — сказала Олив, — а если мальчик, то Джорджем — в честь папы Джека. Кларри наклонилась вперед и сжала руку Олив. — Я так рада, — улыбнулась она. — Кто бы ни родился, я хочу первой об этом узнать. Когда она собиралась уходить, ей внезапно пришла в голову мысль. — А я вот что подумала… Ты уже решила, кого хотела бы видеть рядом, когда придет время рожать? Если желаешь… — Все уже решено, — твердо заявил Джек. — Моя мама нам поможет. Она принимала множество родов. Олив старалась не встречаться с сестрой взглядом, заливаясь густым румянцем. Кларри раздумывала, поцеловать ли ее на прощание, но тут Джек обнял жену за талию, словно давая Кларри знак не делать этого. Она взялась за велосипед. — Спасибо за цветы, Кларри, — сказала Олив натянуто. Кларри кивнула и покатила велосипед прочь от их крыльца. В конце улицы она обернулась, чтобы помахать на прощанье рукой, но входная дверь была уже закрыта. Кларри ощутила, что стала лишней для них. Она едва сдерживала рыдания. Почему Олив так с ней поступает? Кларри крутила педали и винила во всем Джека. Он, должно быть, не хотел, чтобы его жена поддерживала отношения со своей сестрой. Вернувшись домой, Кларри пожалела о том, что рядом нет Уилла, с которым можно было бы поговорить о сложившейся ситуации и о ее обиде за то, что ее старались изолировать от беременной сестры. Рассказывать об этом Герберту ей было немного неловко. Кларри подождала, пока сиделка поможет ей его вымыть и уложить в кровать, а потом уйдет до утра. Герберт сидел, опершись на подушки. На фоне белого льна его кожа казалась желтой. — Я думаю, они вообще не собирались мне об этом говорить, — с горечью произнесла Кларри. — Представляешь, я могла бы не узнать о том, что у меня родился племянник или племянница. Уилл все знал, но, видимо, решил, что не вправе рассказать мне об этом. Как же я могла допустить, чтобы мы с Олив так отдалились друг от друга? Я как будто разговаривала с посторонним человеком. Герберт поднял трясущуюся руку и глубоко вдохнул перед тем, как заговорить. — П-прости меня, — произнес он, заикаясь. Кларри пристально взглянула на него. — В том, что у нас с Олив случился разлад, нет твоей вины. Ты всегда был очень добр к моей сестре. Она злится именно на меня по не понятной мне причине. Герберт покачал головой. — Не… за это. Он печально посмотрел на нее. — За что же ты тогда извиняешься? — За то… что был эгоистом, — с трудом проговорил он. — Не дал тебе… ребенка. У Кларри сжалось сердце. Уже слишком поздно извиняться за это, подумала она с досадой. Герберт пытался отыскать ее руку. — Ты… т-так хорошо управляешься… с детьми, — продолжил он, тяжело дыша. — Мне надо было… быть с-смелее. Ты… сможешь меня… п-простить? Кларри постаралась совладать со своими чувствами. Как же бездарно они тратили свое время! Она винила мужа в отчужденности, но при этом с радостью отдавала всю свою энергию чайной. Возможно, в глубине души она была рада тому, что он не предпринимал попыток сблизиться с ней. Герберт был значительно старше ее, и она никогда страстно не желала его физически. Но он был хорошим человеком и, несомненно, стал бы прекрасным отцом ее детям, возможно, более мудрым и терпимым, чем был с Берти и Уиллом. Кларри положила ладонь на его ищущую руку. — Я понимаю, почему ты так поступил. Я помню, как ты горевал о Луизе и о дочери, которой лишился. Его взгляд был полон осознания своей вины. Дрожащей рукой Герберт прижал ее запястье к своим полупарализованным губам. Кларри поднялась и поцеловала его в лоб, затем уложила в постель. Позже, переодевшись в ночную рубашку, она вернулась, чтобы улечься на раскладной кровати, на которой ночевала весь прошедший год. Пересекая тускло освещенную комнату, Кларри почувствовала, что Герберт не спит и наблюдает за ней. Она подошла, неуверенно глядя на него. Он беззвучно плакал. Поддавшись порыву, Кларри откинула одеяло и забралась к нему в постель с той стороны, которая не утратила чувствительности. Женщина осторожно коснулась лица мужа, вытирая слезы большим пальцем. — Хочешь, я останусь с тобой на ночь? — прошептала она. — Здесь, в твоей постели. Сглотнув, Герберт простонал: — Да… очень. Она нежно положила голову ему на плечо, а руку на грудь. Кларри почувствовала, как ее муж вздохнул. Ни он, ни она ничего не говорили, просто наслаждались теплом друг друга и неожиданностью этой минуты. Кларри уснула довольная. Среди ночи она проснулась, не понимая, где находится. Кларри удивилась, ощутив рядом с собой тело Герберта и услышав его тихое дыхание, и снова уснула. Проснулась она от стука в дверь. В семь утра пришла сиделка. Вставая, чтобы впустить ее, Кларри поцеловала Герберта. После этого она убрала раскладную кровать и каждую ночь спала рядом с мужем. Они не занимались любовью, но это приносило им успокоение, и между ними зарождалась новая нежная привязанность. Глава тридцатая

Однажды в октябре, вернувшись вечером домой, Кларри обнаружила записку: Олив родила. У них с Джеком появился сын Джордж. Кларри устояла перед искушением сразу же бежать, чтобы с ними повидаться. Она подождет, когда сестра будет в состоянии принимать посетителей. Но прошла неделя, а никаких вестей от Олив Кларри так и не получила. Больше она ждать не могла. Оставив Лекси присматривать за чайной, в пятницу утром Кларри отправилась в Лемингтон, взяв с собой коробку пирожных и плюшевого медведя, купленного в универсальном магазине «Фенвикс». Дверь открыла мать Джека. Она была слегка удивлена появлением Кларри и сказала, волнуясь: — Олив в постели с младенцем. Она пока не принимает гостей. — Я ее сестра, — решительно произнесла Кларри. — Пора уже мне повидать свою сестру и племянника, не так ли? Я не пробуду долго и не утомлю ее, но увидеть ее хочу обязательно. Она последовала за миссис Брэвис вверх по крутой лестнице в полутемную спальню. Окно было задернуто зелеными занавесками, в комнате было душно от горящего в камине огня, стоял крепкий кисловатый запах пота. Деревянная кровать занимала бóльшую часть спальни. Свернувшись калачиком, на ней лежала Олив, одетая в свободный халат. Ее ребенка не было ни видно, ни слышно. — Олив, ты не спишь, дорогая? — прошептала свекровь. — Миссис Сток пришла тебя навестить. — Кларри? — пробормотала Олив, но не пошевелилась. — Да. Ну как ты? — спросила Кларри, обходя кровать. — Я не останусь надолго, но я должна была тебя повидать. Я кое-что тебе принесла. Приблизившись к сестре, Кларри услышала негромкое сопение. Вздрогнув, она поняла, что ребенок был под халатом Олив — она кормила его грудью. Он был туго замотан в пеленку, видна была только голова со светлым хохолком. Лицо Олив было окружено всклокоченными влажными волосами, но на нем застыло выражение мечтательной удовлетворенности. Эта интимная сценка потрясла Кларри. Она едва сдерживала слезы. — Какой он милый! — воскликнула она. — Хоть мне и не много отсюда видно. — Миссис Сток, — сказала мать Джека, нервничая, — наверное, лучше вам оставить их в покое. Олив устала от кормления. Ей еще нужно к этому привыкнуть. Кларри отступила назад. — Останься, — произнесла Олив. — Малыш сейчас опять уснет. Думаю, он уже почти закончил. — А ты не хочешь отодвинуть занавески и открыть окно? — спросила Кларри. — Здесь очень душно. — Нет, — тут же вмешалась миссис Брэвис. — Они могут простудиться. Пусть уж лучше все останется как есть. — Мама, — сказала Олив, — принесите мне воды, пожалуйста. Может, Кларри хочет выпить чаю? Кларри кивнула с благодарностью, и женщина, ковыляя, стала спускаться вниз. — Ты зовешь ее мамой? — спросила Кларри. Почему-то ее это задело. — Джек хочет, чтобы я ее так называла, — ответила Олив. Младенец перестал сосать. Олив отстранилась и села на кровати, натягивая халат на полную грудь. Затем она взяла сына на руки и прижала его к себе, нежно поглаживая закутанную пеленкой спину. Кларри присела на край кровати и протянула игрушечного медведя. — Пока что он в два раза больше малыша, — сказала она. — Надеюсь, Джордж его не испугается. — Какой красивый, — ответила Олив. — Наверняка стоит кучу денег. — Это мой первый племянник, и он этого достоин, — сказала Кларри. — Вы замечательно смотритесь вместе. — Да, — улыбнулась Олив. — Мама Джека исполняет любые мои желания. А я лежу тут как королева, только ем, сплю и кормлю Джорджа. Он такой смышленый ребенок — почти не кричит. Думаю, у меня еще будет с полдюжины детей. Кларри кольнула зависть. Она вскочила и отодвинула занавеску. — Пусть миссис Брэвис говорит что угодно, но я желаю как следует рассмотреть своего племянника. Лучи осеннего солнца упали на кровать, заливая светом румяные щеки Олив. Она хоть и выглядела усталой, но все равно была красивой. Выражение ее лица смягчилось, а глаза сияли счастьем. — Хочешь подержать Джорджа? — спросила она. — А можно? Олив протянула сестре тугой сверток. Кларри осторожно взяла его и положила на согнутую в локте руку. Она вернулась к окну, чтобы получше рассмотреть младенца. Его глаза с белесыми ресницами были закрыты, щеки порозовели после кормления, а на губах крохотного рта блестело молоко. У младенца был сытый, умиротворенный вид. Кларри ласково погладила его по головке, восхищаясь мягкостью его светлых волос, похожих на пух. — Какой же ты красавчик, — проворковала Кларри. — Будешь кружить девчонкам головы, да? Малыш вздохнул и сложил губы для сосания, а потом снова затих. Кларри тихонько засмеялась. — Тетушка Кларри считает тебя самым симпатичным парнем, какого она только видела. Она ощутила прилив нежности к племяннику, наслаждаясь его теплом и тяжестью в своих руках. Миссис Брэвис вернулась со стаканом воды для Олив и одним из принесенных Кларри пирожных на блюдце. — Чай ждет вас внизу, миссис Сток, — сказала она, пересекая комнату, чтобы снова задернуть занавеску. — Позвольте, я возьму у вас ребенка. Кларри поцеловала Джорджа и неохотно отдала его. — Тебе что-нибудь нужно? — спросила она сестру. — У нее есть все необходимое, — гордо улыбнулась миссис Брэвис. — Мы с Джеком заботимся об этом. Кларри сдержала раздражение, вызванное собственническим поведением матери Джека, и подошла к Олив, чтобы поцеловать ее на прощание. — Я скоро опять приду, — пообещала она. Сестра откинулась на подушку. — Спасибо за медведя, Кларри. Воодушевленная Кларри твердо решила, что больше не допустит, чтобы они с сестрой встречались раз в несколько месяцев, как в прошлом году. Она отхлебнула перестоявшего чаю миссис Брэвис и остаток вылила в мойку. Напиток, должно быть, остался еще с завтрака. Кларри ушла, унося на своих руках молочный запах Джорджа. В следующий ее приход дома были и Джек, и его мать. Они заставили Кларри почувствовать себя так, будто она вторглась в чужую жизнь. Они не позволили ей подняться в спальню, под тем предлогом, что Олив и малыш отдыхают. Между тем, уходя, Кларри услышала наверху плач Джорджа. Она недоумевала, почему Олив и Брэвисы стараются держать ее на расстоянии. На следующей неделе в той же церкви, где Олив с Джеком венчались, должны были состояться крестины Джорджа. Кларри утешала себя мыслью о том, что, по крайней мере, они с Гербертом на них приглашены. После крещения в Лемингтоне был подан чай. Кларри предложила принести из чайной пирожные и печенье, но Брэвисы настаивали на том, что все сделают самостоятельно. С большим трудом они втащили каталку Герберта в дом и усадили его в самое большое кресло в бело-розовой гостиной. Кларри добилась того, чтобы ей разрешили подержать племянника на руках. Его сморщенное личико стало шире. Он весил вдвое больше, чем в прошлый раз. Кларри ласково покачала его, но малыш разнервничался оттого, что его передавали с рук на руки, и мать Джека поспешила забрать его у Кларри. — Он хочет есть, — определила она, торопливо уводя Олив наверх. Приехал таксомотор, который вызвали, чтобы отвезти Герберта домой, и Кларри пришлось уехать, так больше и не увидев ни сестру, ни племянника. Несмотря на ее решимость видеться с Олив и ее сыном так часто, как только возможно, в следующий раз ей это удалось только перед Рождеством. Кларри была настолько занята в чайной и уходом за Гербертом, что у нее не оставалось свободной минуты в будние дни, а по воскресеньям Джек и его мать находились дома. За два дня до Рождества Кларри приехала с подарками, но не застала Олив. — Она пошла в магазин, — сообщила миссис Брэвис. — Я приглядываю за ребенком. Сейчас он спит, поэтому я не могу пригласить вас войти. Кларри отдала ей подарки и, расстроившись, ушла. Почему-то она не нашла в себе сил противостоять их враждебности и пробиться сквозь стену удушающей опеки, которой они окружили Олив и Джорджа. «Олив было бы намного проще навестить меня в чайной, — с обидой подумала Кларри. — Пусть она сама придет».