Часть V. Бегство любви 4 page

Бесс совладала с собой.

– А другие? – спросила она.

– Я поговорю со всеми, кроме младших. Знаю, что возлагаю на вас тяжкую ношу, но, пожалуйста, Бесс, и ты тоже, Джеми, приглядите за ними вместо меня. Потом, когда жизнь наладится, вы все сможете меня навещать. Но теперь я должна уехать налегке. Вы понимаете меня?

Они кивнули, и Кат поцеловала каждого. Проводив детей до двери, она простилась с ними. А потом в этот же день, стоя на вершине главной лестницы замка, графиня весело им махала и горланила что было сил:

– Встретимся весной, дорогие мои! Передайте его величеству мое почтение и любовь!

Она стояла там и махала, пока кортеж не скрылся из виду, а затем вернулась в свою башню, чтобы поплакать в одиночестве.

Назавтра предстояло проводить младших – четырнадцатилетнего Колина и двенадцатилетнего Роберта.

Колин уезжал в Абердинский университет, а Роберт – обратно, прислуживать пажом при доме графа Роутса.

Поэтому вечером Кат собрала вокруг себя четверых своих детей, поведала им, что уезжает из Гленкерка, и объяснила почему. Озабоченная тем, что исчезнет из их жизни, ничего не объяснив, она решила все‑таки им сказать, несмотря на риск. И поняла, что сделала правильно, когда девятилетняя Мораг тихо сказала:

– Я рада, что ты уезжаешь, мама. Король мне не нравится.

Десятилетняя Аманда кивнула в знак согласия.

– Да. Не беспокойся за нас, мама. К тому же ты прекрасно позаботилась о нашем будущем. Я с удовольствием стану графиней Сайтен.

Кат не смогла удержаться от смеха.

– Какой ты рассудительный, котеночек!

– Когда? – только и спросил Робби.

– Скоро.

Колин захихикал.

– Что же тут смешного? – спросила его мать.

– Жаль, что я уже не у Роутсов, – отвечал этот мальчик‑мужчина. – Мне бы хотелось увидеть лицо кузена Джеймса – этого елейного похотника!

– Слава Богу, что ты не у Роутсов! – воскликнула Кат. – Ты бы наверняка меня выдал. – Но она засмеялась. – Конолл сказал почти то же самое.

И тут все дети возликовали.

На следующее утро мальчики уехали, и несколько дней Кат испытывала упадок духа. Она много времени проводила в детской, играя с оставшимися тремя малышами. Затем однажды вечером неожиданно появилась в спальне у свекрови. Мэг немедленно все поняла. Она без слов поднялась и обняла невестку.

– Так скоро?

Кат кивнула.

– Сейчас новолуние, и лучшего времени, чтобы уйти незамеченной, у меня не будет. Если я останусь еще, то уже не смогу бежать, Мэг. Даже сейчас меня раздирают сомнения.

– Тогда Бог тебе в помощь, дочь моя.

– Ох, Мэг! Вы всегда были мне ближе, чем родная мать. Я так буду по вас скучать! Попробуйте, пожалуйста, объяснить моим родителям.

– Хорошо, дорогая. Не думай слишком плохо о твоей матери. Она всегда жила в своем чувственном мирке, где единственным обитателем, кроме нее, был твой отец.

Я объясню ей. И кто знает, может, когда все уладится, мы даже приедем к тебе в гости!

– Мои малыши… Вы приглядите за ними, Мэг?

– Конечно.

– И не дадите забыть меня, пока я не пришлю за ними?

– Нет, любовь моя. А теперь иди, Катриона. Иди, пока ты не расчувствовалась, а я не сделала какой‑нибудь глупости.

Старая вдова нежно поцеловала невестку и потихоньку выпроводила из своих покоев.

Кат осталась какое‑то время стоять в холодном и темном коридоре. «Я больше этого не увижу, – подумала она, и по щекам у нее потекли слезы. – Боже мой! Если кто‑нибудь меня сейчас увидит, то как неловко будет объясняться».

Взмахом рук она вытерла свои мокрые щеки и обходными коридорами побежала в свои покои. Слуги, за исключением Сюзан и ее младшей сестры Мэй, были уже отосланы спать.

– Все готово? – спросила графиня у Сюзан.

– Да, миледи. Конолл и его люди обо всем позаботились. Он сказал, что выедем, как только вы вернетесь.

Служанка заторопилась увести Кат в спальню, где уже поставила чан с горячей водой.

– Кто знает, когда еще вам удастся принять ванну?

Кат слабо улыбнулась.

– Ты уложила в дорогу все, что я тебе наказала? И шкатулки с драгоценностями?

– Да, все готово. Если люди короля придут с обыском, то они увидят, что большая часть ваших платьев ждет здесь вашего возвращения. И как здорово будет купить вам новые во Франции!

Тяжесть потихоньку спадала у Катрионы с плеч.

– У вас с Мэй тоже скоро появятся новые платья, – пообещала она.

За час графиня оделась и была готова. И тут Сюзан, стоявшая за спиной, неожиданно нацепила ей на шею льва, подаренного лордом Ботвеллом.

– Я подумала, что вам следует помнить о том, к чему вы едете, а не о том, что оставляете.

Кат улыбнулась, внезапно почувствовав себя счастливой.

– Сюзан, я и не думала, что ты поймешь, какие чувства меня мучают. Спасибо, милая, что помогаешь мне в такое тяжелое время. Ты мне добрая подруга, и я этого не забуду.

Схватив свой меховой плащ, Катриона прошла к камину и нажала на резное украшение, открывавшее дверь в потайной ход.

– Посмотрите, девочки, чтобы дверь за вами закрылась плотно, – приказала она и, взяв свечу, шагнула в темный коридор.

Несколько минут спустя госпожа со служанками вышли у подножия западной башни, там ждал Конолл с тремя лошадьми. Кат вскочила на спину Иолэру, а Сюзан и Мэй сели вдвоем на одну из оставшихся двух. Конолл поскакал впереди и провел их так, что стража не увидела. На холме высоко над замком к ним присоединился такой многолюдный отряд, что Кат опешила.

– Господи! – воскликнула она. – Сколько их, Конолл?

– Полсотни. Не дам же я вам скакать по всей Европе с одной только дюжиной охранников. Вы можете себе позволить более достойный эскорт. – И, подняв руку, он дал знак, что путешествие начинается.

– Подожди! – велела графиня. Поворотив Иолэра, она поглядела назад на Гленкерк, темной громадой возвышавшийся на фоне еще более темного неба. На какой‑то миг она заколебалась, мучимая последними сомнениями. Покинуть Гленкерк? Оставить детей? Покинуть Шотландию? Оставить почти все, что ей дорого? А затем прямо перед глазами у нее возникло похотливое лицо Джеймса, и она услышала его голос, тихий и вкрадчивый: «…и ты будешь делать мне то же, что и этой ночью…»

Рывком развернув Иолэра, Кат закричала: «Вперед!» – и пустила коня галопом.

Им предстояло отплыть с мыса Рэттрей, откуда уже так давно отплыл и Ботвелл. Поскольку «Отважный Джеймс» сгинул вместе с Патриком, то во Францию Кат отвезет нынешний флагман Лесли «Новая попытка». Графиня нашла это название чрезвычайно удачным.

Они ехали всю ночь, останавливаясь только дважды, чтобы дать отдых лошадям. На рассвете отряд устроил привал на развалинах замка Хантли. От поездки по ночной прохладе у Кат разыгрался аппетит, и она возрадовалась, когда один из воинов принес ей небольшого кролика, зажаренного на вертеле. Сюзан достала буханку хлеба, чашку и флягу, полную сладкого вина. Кат разделила все эти дары со своими служанками и сама с удовольствием набила себе желудок. Насытившись, она завернулась в свой тяжелый плащ и отошла ко сну у небольшого костра, разожженного на остатках давнишнего камина.

Когда она проснулась, уже перевалило далеко за полдень, и в лагере было тихо. Сюзан и Мэй посапывали рядом. Кат пролежала несколько минут, сонная и теплая, а потом опять заснула и открыла глаза уже почти вечером. Лагерь бурлил заботами о предстоящем ужине.

Над кострами поворачивали на вертелах нескольких барашков, а на широком плоском камне, подогреваемом снизу небольшим костром, лежали только что испеченные хлеба. Подальше от тепла стояли несколько бочонков с элем.

– Конолл! Ко мне!

– Мадам!

– Откуда все это?

– Милорд Хантли приказал своим людям встретить вас и позаботиться, чтобы вы были сыты и ни в чем не нуждались на землях Гордона.

Лицо графини смягчилось.

– Что ж, благослови его Бог за это, – промолвила она. А затем озабоченно спросила:

– Эля не много? Не хочу, чтобы люди слишком напивались, ведь потом ехать.

Впереди у нас долгая ночь, и надо прибыть на Рэттрей до рассвета.

– Ровно столько, чтобы их порадовать, но не более того, миледи. Для вас тоже есть небольшой бочонок. Не забудьте наполнить на ночь вашу флягу.

Она кивнула и взяла оловянную тарелку, поданную Сюзан. Там были тонкие, сочные ломти мяса, ранний зеленый салат и горячий хлеб, с которого капало масло с медом. Рядом с графиней на земле поставили чашку с роскошной мальвазией. И снова Кат наелась от души.

Потом, пока люди еще ужинали, она встала и обратилась к ним:

– Конолл рассказал вам о моем путешествии. Если кто‑то из вас передумал, то теперь как раз время сказать об этом и вернуться в Гленкерк. Прошу только, чтобы дома вы хранили молчание о том, где я.

Ответом ей была тишина, и, оглядев гленкеркских воинов, Кат почувствовала, что на глаза у нее набегают слезы. Пытаясь сдержать себя, она просто сказала:

– Спасибо. Спасибо всем вам. – Через час они сидели уже в седле и ехали потом большую часть ночи.

Еще задолго до побережья Кат почувствовала запах моря, и с каждой милей его соленое дыхание становилось все сильнее. Они прибыли на место задолго до срока, и Конолл посигналил в сторону моря фонарем, который как‑то сумел засунуть в свои пухлые переметные сумы.

Из темноты промигал ответ.

Капитан стражи подозвал к себе молодого человека, лицо которого показалось графине знакомым.

– Мой сын Эндрю, – сурово объявил Конолл.

Кат подняла бровь.

– И говорить не надо, милый. У тебя не нашлось времени, чтобы жениться на его матери, но Лесли всегда узнает своего. Я права?

– Да, мадам, – протянул он, и графиня рассмеялась. – Эндрю с десятью людьми пойдет с вами на «Новой попытке», – сказал капитан. – А я с остальными и с лошадьми отплыву на «Королеве Анне» из Петерхеда.

– А вы намного отстанете от нас? – забеспокоилась Кат. – Мне бы не хотелось высаживаться во Франции с таким маленьким отрядом.

– Мы прибудем даже раньше. «Королева Анна» полегче «Новой попытки» и немного побыстрей. Ваша карета, лошади, кучер и конюшие отправились три дня назад и будут вас ждать. Не беспокойся, девочка. Я тебя встречу на пристани.

Она сердечно ему улыбнулась.

– Прекрасно, Конолл. – Затем графиня обратила свою улыбку на молодого человека. – Итак, Эндрю Мор‑Лесли, в Гленкерке недостало хорошеньких девушек, чтобы тебя удержать?

– Их слишком много, миледи… и столько же разъяренных отцов.

Кат засмеялась.

– А ты мне нравишься, парень!

Они спустились на песок встретить шлюпку. Лодка достигла суши, и матросы сразу выскочили, чтобы вытащить ее подальше на берег. На какой‑то миг Кат улетела обратно во времени, вспомнив то утро, когда она стояла на этом же сыром, продуваемом ветрами берегу. Почти три года назад она прощалась здесь с лордом Ботвеллом, изгнанным с родины, и думала, что никогда уже больше его не увидит. Но теперь и она здесь готовилась начать путь в изгнание, на которое она сама себя обрекла.

От матросов отделился офицер и склонился над ее рукой.

– Старший помощник Малькольм Мор‑Лесли к вашим услугам, миледи. Я сын Хью.

– Ты старший брат Сюзан и Мэй?

– Да, мадам.

– А разве капитан не Мор‑Лесли?

– Сэнди. Парень Алана.

– Боже милостивый, Конолл. Ничего не скажешь, плыву под надежной семейной защитой!

– Так бы захотел и он, – пробормотал Конолл.

Кат протянула руку и потрепала капитана за локоть.

– Ты хотел поехать с ним, Конолл?

– Да! Но он не позволил. «Оставайся дома, Конолл, – сказал, – кому еще я могу ее доверить?»

– Боже мой! Не говори мне это в час моего отъезда!

– Мадам, если бы я думал, что граф вас не одобрит, то меня бы здесь не было. Но я здесь, и пока это зависит от меня, с вами ничего не случится.

И начальник стражи опять покраснел до корней волос, потому что Кат поднялась на цыпочки и крепко поцеловала его в щеку.

– Бог тебе в помощь, Конолл, – сказала она и последовала за Сюзан и Мэй, которые уже сидели в шлюпке.

Без лишних церемоний маленькая лодка отплыла в темноту к «Новой попытке». Затем графиню качнуло вверх, подняло над водой, а когда она снова открыла глаза, то уже очутилась на палубе, и ее приветствовал капитан.

– Я поместил вас и ваших девчонок в мою каюту, миледи. Там вам будет удобнее, – сказал он.

– Спасибо, кузен, – ответила графиня, и его красноватое обветренное лицо еще больше покраснело от удовольствия. Он уже и раньше слышал о Кат Лесли, а познакомившись, увидел, какая это славная леди.

Признание их родственных отношений польстило капитану и к тому же добавило ему веса в глазах команды.

– Не соизволите ли отобедать со мной и с моими офицерами? – спросил он.

– С удовольствием!

Моряк поклонился.

– А теперь я займусь своими делами, мадам. Мой юнга Дункан проводит вас в ваши каюты.

«Новая попытка» – большая и ухоженная каравелла водоизмещением примерно восемьдесят тонн – несла целую дюжину пушек. Ее строили в расчете на скорость и маневренность, хотя и снабдили просторным трюмом.

Каюты команды были сухими, теплыми и удобными, а для своего времени просто выдающимися. Рядом с ними располагался отдельный камбуз, и матросы, окончившие вахту, могли получить горячую еду и эль. Лесли требовали от своих людей беспрекословного подчинения и абсолютной верности, но зато хорошо им платили и заботились о них по‑человечески. Поэтому те служили лучше, чем матросы других хозяев.

Дункан отвел Кат с горничными в большую каюту, расположенную высоко на корме. В стекла иллюминаторов графиня увидела, что звезды поблекли и небо светлело. Каюта была обставлена с удобствами, госпоже предназначалась большая кровать, а служанкам – две маленькие, на колесиках. На полу лежали турецкие ковры, на иллюминаторах висели бархатные занавески. Освещали помещение красивые медные лампы, а на дубовом столе стояли два графинчика вина: один – красного, а другой – золотистого.

– Вы покушаете, миледи? – спросил Дункан.

– На борту есть какие‑либо фрукты, парень?

– Яблоки, мадам, и апельсины из Севильи.

– Принеси и тех и других, а еще сыра и хлеба.

– Ох, миледи, – жалобно простонала Мэй. – Я умираю от голода! Я бы съела целую миску овсяной каши, точно съела бы! С медом и со сметаной.

Кат засмеялась.

– Не сегодня, девочка моя. Если ты не хочешь, чтобы тебя сразила морская болезнь, то придется есть осторожно.

Позднее, когда служанки легли спать, Кат села на бархатном стуле у окна и стала смотреть, как удаляется шотландская земля. Сверху донеслось:

– Курс на Кале! Восток‑юго‑восток!

И другой голос эхом ответил:

– Восток‑юго‑восток!

Прекрасные изумрудные глаза до боли вглядывались в блекнущий берег. По бескровной щеке прокатилась слезинка, а потом еще одна и еще. Катриона плакала тихо, но горько, пока печаль не стала рассеиваться и графиня не ощутила, как ею овладевает радостное возбуждение.

Позади она оставляла старую жизнь, но впереди лежало само оправдание ее жизни. Впереди был Френсис Стюарт Хепберн! И как же это выйдет неблагодарно – плакать по тому, что боги у нее отняли, когда они даровали ей так много!

Вестник, посланный королем Шотландии к младшей вдовствующей графине Гленкерк, не замедлил вернуться в Эдинбург.

– Что значит – ее там не было? – спросил король недобрым голосом.

– Старшая вдова говорит, что она уехала во Францию, и сама эта дама тоже крайне раздосадована. Похоже, что младшая леди просто скрылась однажды утром, не сказав никому ни слова.

Джеймс послал за графом Гленкерком и его сестрой, леди Элизабет Гордон.

– Вы знаете, где ваша мать? – без обиняков начал он.

– В Гленкерке, сир, – ответил граф без малейшего колебания.

– Она не в Гленкерке, – прорычал король. – Она во Франции!

На обоих лицах отразилось удивление, а затем Бесс сказала Джеми:

– Так она все‑таки поехала! О, надеюсь, это ее взбодрит!

– Что вы имеете в виду, леди Гордон?

Бесс нежно улыбнулась королю, а затем сказала тем же доверительным тоном, каким разговаривала с братом:

– Да, сир, она говорила, что хотела навестить наших кузенов Лесли, которые живут во Франции. Видите ли, этот год был у нее ужасным. Сначала погиб наш отец.

Затем Джеми женился и уехал ко двору, а потом вышла замуж я и тоже уехала. Колин учится в университете, а Робби – паж у Роутсов. Видите, сир, дома не осталось никого, кроме малышей. Она говорила, что может ненадолго съездить во Францию, а потом решила, что все‑таки не стоит. – Бесс опять улыбнулась и пожала своими изящными плечиками. – Полагаю, она снова передумала. Мы, женщины, такие непредсказуемые.

Король тут даже развеселился и еле сдержал улыбку, но затем рот его снова напрягся в гневе.

– Этой весной она должна была прибыть ко двору.

– О да! – с воодушевлением сказала Бесс. – Это было последнее, что она нам сказала, когда мы уезжали из Гленкерка после моей свадьбы. Что весной увидит нас при дворе, а королю просила передать свое уважение и любовь.

Она повернулась к брату и устремила на него обличающий взор.

– Джеми! Ведь наверняка позабыл! Эх ты, птичья голова! Как же ты мог?

Лицо у молодого графа вмиг приняло смущенное выражение, и в уголках королевского рта заиграла слабая улыбка. Какая очаровательная семья!

– Благодарю вас, леди Гордон. Вы можете покинуть нас. Джеми, останься. Я хочу еще поговорить с тобой.

Бесс присела в изящном реверансе и выпорхнула из комнаты. Джеймс бросил резкий взгляд на молодого Лесли, но не увидел на его открытом лице ничего, кроме честности и восхищения. Король поджал губы и с расстановкой произнес:

– Твоя мать вызвала мое неудовольствие, Гленкерк. В некотором смысле она намеренно мне не подчинилась. – Юный граф выглядел искренне огорченным. – Я приказал ей быть этой весной при дворе. Я даже, – и здесь для большего эффекта Джеймс выдержал паузу, – намеревался сделать ее своей любовницей, и она это знала.

На молодом лице отразилось удивление, смешанное с недоверием.

– Сир! Какую огромную честь вы оказываете Гленкерку! Боже мой, сир! Что я могу сказать! – А затем:

– Проклятие! Ее поведению нет оправданий! Я всегда считал, что мой отец ее избаловал. Но уверен, она скоро вернется. Мать своенравна, однако я не думаю, что она не подчинится.

Король казался довольным. Тут все было без дураков. Парень на его стороне. Теперь ей прятаться негде.

Уж с этим‑то Гленкерком не будет никаких хлопот. Граф полагал за честь, что Джеймс выделил его мать среди других – так и следовало!

– Я пошлю письмо моему доброму другу королю Генриху, чтобы твою мать отослали домой.

Джеми взглянул на короля искренним взглядом.

– Я тоже ей напишу, сир. Теперь я граф Гленкерк. Я почитаю мать настолько, насколько она заслуживает, но ей надо понять, что теперь мое слово – закон в Гленкерке, а не ее. Она в конце концов всего лишь женщина, и поэтому ее следует направлять на путь истинный. Ваше величество предложило ей свою защиту. Я не позволю бросаться вашими милостями.

Король почувствовал удовольствие, но, оставшись один, снова задумался. Она и в самом деле собиралась вернуться? Или не зря червь сомнений грыз глубины его души, и Кат снова от него бежала? Однажды он уже предупреждал, что сделает ее семье, если встретит отказ, но тогда муж еще был жив. Против Патрика не составляло труда сфабриковать обвинения. Но с молодым графом – другое дело. Причина наказания окажется слишком прозрачной, а последствия – ужасными.

Гленкеркские Лесли уже больше не были беззащитным кланом, лишенным влиятельных связей. А кузен короля Джордж Гордон, граф Хантли, досаждал по‑своему не меньше, чем прежде Ботвелл. Этот не пожелает стоять в, стороне и смотреть, как рушится счастье его дочери Изабеллы. Джеймс между тем не хотел восходить на английский трон, оставляя позади клановые раздоры.

Да и с самим графом Гленкерком придется не легче. За то короткое время, что он провел при дворе, Джеми превратился во всеобщего любимца, он открыто восхищался королем и во всем его поддерживал. Как обвинить в коварстве и измене такого верного и очаровательного подданного? К тому же Джеймс тоже искренне привязался к своему новому придворному.

Развалившись на стуле, монарх поигрывал с ожерельем из бриллиантов и черных жемчужин, которое посылал графине с вестником. Джеймс был встревожен, но ему казалось, что она должна вернуться. Должна! Он не может – нет, не хочет и не станет жить всю оставшуюся жизнь, страдая по ней. Но что, если не вернется?

Король вслух застонал. Должна!

«Новая попытка» выполнила переход от мыса Рэттрей до Кале без всяких происшествий. Капитан даже заметил, что никогда за все свои годы плавания он не встречал в Северном море таких славных устойчивых ветров, и тем более в конце февраля. А «Королева Анна» опередила «Попытку» на двенадцать часов, и Конолл со своими людьми уже ждал Катриону на пристани.

Для вящей безопасности начальник стражи решил, что четырехдневное путешествие до Парижа графине со служанками лучше совершить в карете. Ее эскорт производил внушительное впечатление. На облучке восседали два кучера, а сзади – два лакея. За экипажем верхом следовали четыре конюших, и каждый вел за собой еще по лошади, включая Иолэра. Возглавлял процессию Конолл с пятнадцатью людьми, а замыкал Эндрю вместе с еще пятнадцатью. С каждой стороны экипажа ехало по десять человек.

Подле Кат с ее горничными в карете находился еще один мужчина, и когда, высадившись в Кале, графиня увидела его впервые, то почти лишилась чувств. Конолл ухватил тогда ее за руку и резко сказал:

– Это его внебрачный брат. Он вырос здесь.

А молодой человек, по виду священник, шагнул вперед и поднес ее руку к своим губам.

– Не хотел вас так пугать, мадам. Мне всегда льстило, что я похож на Патрика. Но насколько – я не осознавал до самого сегодняшнего дня.

– Да, святой отец. Только вы блондин, а его волосы были темными. А так – вы прямо зеркальное отражение. И голос – его!

Узнав о приезде графини – а Кат послала вперед письмо своим двум дядюшкам, – священник приехал из Парижа, чтобы ее встретить. Ниалл Фиц‑Лесли был единственным внебрачным сыном третьего графа Гленкерка. Когда Мэг была беременна последним ребенком, взор графа привлекла дочь помещика Раи, и джентльмен не сумел устоять перед ее роскошными и такими доступными прелестями. Девять месяцев спустя родился Ниалл.

Узнав о положении дочери, старый помещик отослал ее к своей сестре в Кэйтнесс. Там она и жила, пока не умерла десять лет спустя. Третий Гленкерк всегда заботился о своем внебрачном сыне, и когда Ниалл остался без матери, отправил его на воспитание к брату Доналду во Францию. Мэг так никогда и не узнала об этом грешке любимого мужа. И, поскольку граф официально признал ребенка, Ниалл смог получить церковный сан.

А Доналд Лесли из Гленкерка родился в своей семье третьим сыном, и ему пришлось самому устраивать свою жизнь. Вместе с кузеном, Дэвидом Лесли из Сайтена, который в своей семье был четвертым, они отправились служить наемниками и как раз на службе во Франции завоевали сердца двух юных наследниц больших состояний, тоже между собой родственниц.

Доналд женился на Рене де ла Прованс и стал отцом шестерых детей, родившихся вскорости один за другим, пятеро из них были мальчики, так что его тесть, месье де ла Прованс, обрел на старости лет усладу. И теперь, когда он умер, Доналд сам стал месье де ла Прованс.

Дэвид же Лесли – брат матери Кат – столь же удачно женился на Адели де Пейрак, единственной дочери престарелого месье де Пейрака. У этого Лесли родилось четыре сына. Оба шотландца согласились при заключении брака прибавить имя жены к своему собственному.

Поэтому во Франции они были известны как Доналд Лесли де ла Прованс и Дэвид Лесли де Пейрак.

Кат никогда прежде не встречала ни дядюшку Доналда, ни дядюшку Дэвида: они покинули отечество еще до ее рождения.

– Вся семья с волнением ждет вашего визита, мадам, – сказал Ниалл. – Мы, конечно, понимаем, что вы все еще в трауре.

– Уже нет. Патрик этого бы не одобрил.

– Печально было узнать о его смерти. Я любил его.

– Вы его знали?

Священник улыбнулся.

– Да, знал. Когда он ехал домой в Шотландию, то неожиданно остановился в Париже, и запрятать меня куда‑нибудь уже не успели. Я никогда не забуду выражения его лица, когда он меня увидел. Это было искреннее изумление. Потом Патрик засмеялся и сказал: «Братишка, я, конечно, должен тебя приветствовать!» Прежде чем он уехал, мы долго беседовали, и я узнал о смерти нашего отца. Брат продолжал оплачивать мое содержание у дядюшек, а когда я надел рясу, то он отложил денег на мой счет у Кира. Мужчина, помню его письмо, остается мужчиной, даже если он священник, и всегда должен иметь свои деньги. Ваш муж был добрым человеком. Я буду молиться за него.

– Да, он был добрым, – согласилась Кат. А затем посмотрела на Ниалла:

– Святой отец, я бы желала вам исповедоваться. Заодно это ответит и на все те вопросы, что я вижу у вас в глазах.

Опустив окно, графиня подозвала ближайшего всадника:

– Передай Коноллу, что я хочу устроить привал как можно скорее.

Несколько минут спустя карета остановилась на поляне, окруженной густым лесом, и Сюзан с Мэй вышли поразмять ноги. Преклонив колена на мягком полу, Кат вложила свои тонкие белые руки в широкую загорелую ладонь священника. Так она и стояла почти час, рассказывая тихим голосом о событиях последних лет ее жизни.

В течение всего этого монолога лицо священника оставалось бесстрастным. Когда графиня закончила, он сказал:

– В глазах церкви вы, несомненно, жестоко согрешили. Но вы уже понесли гораздо большее наказание, чем требовал ваш грех, дочь моя. Ваше нынешнее бегство несет, конечно, угрозу здешним Лесли, ведь король Джеймс может попросить короля Генриха помочь вас вернуть. Думаю, однако, что его величество зря преследует вас, если вы так явно его не желаете. Только Бог знает, как прославился в любви Генрих Четвертый, но он никогда, насколько мне известно, не принуждал женщину.

Джеймс Стюарт – несомненный варвар. Вы, полагаю, задержитесь ненадолго и тем предотвратите всякую угрозу вашим родственникам.

– Да, отец мой. Только куплю новые платья, потому что старые я почти все оставила в Гленкерке.

Священник улыбнулся.

– Восхитительный предлог для обновления гардероба, моя прекрасная кузина.

Кат рассмеялась.

– Но я и в самом деле хочу поспешить, потому что мне не терпится увидеть лорда Ботвелла.

Ниалл поднял графиню с колен.

– А теперь сядьте, мадам. Наше дело окончено. – Он улыбнулся. – А лорд знает, что вы едете?

– Нет. Я не смела писать до того, как выехала из Гленкерка. Собираюсь договориться с нашими парижскими банкирами, чтобы послать ему весточку в Неаполь.

– Думаю, он будет просто счастлив, – заметил священник. – Когда граф был здесь при дворе короля Генриха, то казался таким… таким… – Ниалл подыскивал нужное слово, – таким неполным! Понимаю, это звучит странно, но казалось, чего‑то ему не хватало и чего‑то не хватало в нем самом. Теперь я понимаю.

Лицо у Кат засияло, и Ниалл был ошеломлен этой внезапной вспышкой истинной красоты.

– Боже мой! Дорогая! Вы почти заставляете меня сожалеть об обете безбрачия! – сказал он. В карете зазвенел ясный женский смех.

– У вас, святой отец, определенно есть леслиевский шарм. И хорошо, что вы вошли в святую рать. По свету и так бегает слишком много похотников из этого семейства.

Отряд продолжил свой путь по Пикардии, въехал в Иль‑де‑Франс и наконец достиг Парижа, немедленно очаровавшего графиню. Кат поразило, насколько непохожей оказалась французская столица на Лондон, Эдинбург или Абердин. Она‑то полагала, что все большие города были на одно лицо. И теперь ей стало понятно, почему нынешний здешний король, желая покончить с религиозными войнами, сменил протестантскую веру на католическую и при этом заметил: «Париж стоит мессы».

Кат предстояло остановиться у дяди Дэвида, чей дом находился в тридцати милях к юго‑востоку от Парижа, близ королевской резиденции Фонтенбло. Когда они выехали на окраину города, то Ниалл указал кучеру дорогу, а сам поскакал вперед, чтобы известить месье Лесли де Пейрака о предстоящем прибытии племянницы.

Когда коляска с эскортом въехала во двор замка Пети‑Шато, уже наступал вечер. Прежде чем грумы успели спешиться, у коляски оказались два лакея в ливреях, которые открыли дверь, опустили ступеньки и помогли графине сойти. Вперед вышел элегантный джентльмен. До чего же похож он был на ее мать! Улыбаясь, дядюшка расцеловал Кат в обе щеки.

– Добро пожаловать во Францию, Катриона! – Месье де Пейрак представил высокую темноглазую женщину:

– Твоя тетя Адель.

Кат присела в реверансе.

– Рады видеть вас в Пети‑Шато, – улыбнулась Адель де Пейрак. – Жаль, что ваш визит будет так короток.

– Чепуха, женушка! Катриона останется, сколько пожелает.

– Я не смогу задержаться надолго, дядя. Я еду в Неаполь и должна добраться туда без промедления. Остановлюсь только, чтобы обновить гардероб в Париже и отдохнуть.

– Вам не придется возвращаться в город, – заметила Адель. – У меня есть прекрасная портниха, которая приезжает в замок. Мы пошлем за ней завтра утром. – И, крепко ухватив Катриону за локоть, она повела ее по главной лестнице в изысканно убранные покои.