Письмо E.H. Осиновской сыну Л.А. Осиновскому. Здравствуй, мой любимый, родной сынок!

24 января - 30 января 1944 г. * г. Тамбов

Здравствуй, мой любимый, родной сынок!

Вчера получили от тебя сразу три письма, и надо тебе признаться, что на этот раз мы как никогда волновались и ждали от тебя известий. Твое письмо, ранее полученное, т.е. от 18/ХП, нас очень взволновало, а меня прямо-таки огорошило. Это было для нас так неожиданно - твой переезд и перемена «местожительства» для нас были полнейшей неожиданностью. Я даже некоторое время не могла писать тебе, несколько писем так и остались недописанйыми и неотосланными. Но вот теперь, получив от тебя письма, как-то до некоторой степени успокоилась, пришла в норму, так сказать.

Читая твои письма, мое материнское сердце наполнялось и тревогою, и, вместе с тем, гордостью за тебя. Мой родной сыночек, мой доблестный воин, ты, как и многие другие, несешь освобождение тысячам людей и освобождаешь нашу родную землю от врага. После твоих писем, встречая молодых людей в глубоком тылу, смотришь на них, как на притаившихся трусов, всяким образом скрывающихся от фронта, и сердце наполняется к ним ненавистью и немым упреком, и само собой приходит вопрос: «А почему ты не там, где наши сыны, которые безысходно с начала войны защищают свою родину?». А таких очень много, которые еще не нюхали пороху и, наверное, так и не понюхают.

Ты пишешь, что напрасны все наши волнения за тебя. Но зачем ты, мой дорогой сыночек, нас успокаиваешь - неужели ты думаешь, что, сидя в тылу, мы не имеем представление о твоем положении? Знаем мы все, знаем, что каждую секунду твоя жизнь подвергается опасности, знаем, в какой обстановке ты находишься. Садясь ли за стол обедать или ложась в чистую постель, невольно сразу думаешь о тебе - а как ты там? Ведь ты, я знаю, забыл, как ложиться в постель и в покойной обстановке покушать. И вот тогда становится так стыдно за себя, за свою жизнь, за свою спокойную обстановку и становится до такой степени тяжело, что неведомо, что бы сделала с собой, чтобы облегчить тебе твое положение. А потом ты думаешь, что это так легко было читать твои строки, где написано: «Теряю зубы и седею» - это в 28 лет! Ну какое тут может [быть] спокойствие, да я и вообще не могу и думать о какой-то спокойной жизни. Пока ты не с нами, ни о какой другой жизни не может быть и разговоров. Ты только можешь принести к нам спокойствие, радость и счастье, без тебя же этого ничего быть не может. Запомни это себе, мой любимый Левушок, раз и навсегда. Повторяю тебе еще раз: ты - наша жизнь и надежда.

Прости сынок, что получился такой вынужденный перерыв. У меня ни с того ни с сего отнялась правая рука, я ничего ей не могла держать, а тем более что-нибудь делать. Ходила к врачу, который нашел, что у меня острый ревматизм. Вчера и сегодня мне гораздо лучше, я могу держать ручку, а поэтому первым моим делом скорее написать тебе письмо.

Вчера и сегодня получаем от тебя письма - вчера два, а сегодня три. Рады им, конечно, до бесконечности, но в то же время грустью и печалью веют они. Знаю, мой любимый сынок, что все твое сердце изъела тоска о семье. Знаю, что пятилетняя разлука с семьей все с каждым днем обостряется, и, конечно, бывают минуты, [когда] тоска доходит до предела. Тяжелы бывают эти минуты - действительно, как тисками сжимается сердце, такие минуты и у меня бывают частыми гостями. Тогда я прибегаю с молитвой к Богу, и мне становится легче, и я чувствую над собой такую великую силу, что я как-то успокаиваюсь. Верь, сынок, в Божью помощь, и все будет легче казаться.

На днях Нина ходила в кино и, придя оттуда, она была в таком возбуждении: она смотрела киножурнал о взятии Новороссийска, где была показана и «Малая Земля», и вот ей показалось, что она два раза видела тебя. На другой день, с трудом надев пальто на больную руку, я отправилась смотреть этот журнал - тебя я не видела, но видела все те места, где находился ты. Меня буквально била лихорад-

ка, до такого нервного напряжения я доходила. Ужас и страх навеяла на меня эта картина. В каком кошмаре ты находился и находишься все это время!.. Хотелось на весь зал кричать от сердечных мук, кричать так, чтобы все слышали, что здесь сражался героически мой единственный сын, в котором вся моя жизнь, но все эти зрители -они безучастны к нашим переживаниям. Но я все-таки верю, сынок, что Господь сохранит тебя живым и невредимым и соединит нас всех в одну семью, все наши переживания и страдания кончатся счастьем. Верь, дружок, и ты в это, и тебе легче будет во все твои трудные минуты.

Левушок, из твоих писем видно, что ты не получаешь от нас письма. Но куда они деваются? Мы пишем тебе часто,' это очень обидно. О всех хозяйственных делах я тебе напишу на этих днях. Прости, Лева, за такое грязное письмо, но рука еще не совсем хорошо работает. А все-таки, дорогой, грустно и грустно.

Будь счастлив, бодр. Храни тебя Господь на всех твоих путях и в тяжелые минуты. Крепко целую.

Привет и самые лучшие пожелания от бабушек, крепко тебя целует Зайчик.

Тв[оя] мамка