Единорог

Полагаю я, что против них очень трудно устоять, как против Единорога, о котором я от Вас слыхала, что ему противиться не могут ни щиты, ни шлемы, — но лишь истинная Дева помогает уловить его путем обмана. Верою клянусь! Подобного единорога я, наверное, весьма боялась бы: ибо знаю хорошо, что нет опаснее оружия, чем красивые слова. Ведь, по правде говоря, ничто не может с той же быстротой проникнуть в сердце, даже самое наитвердейшее, чем искусно слаженные нежные слова! [159]

ЖУРАВЛЬ

И поэтому, любезный сир и мэтр, я весьма нуждаюсь в том, чтоб быть на страже, как Журавль, о коем я слыхала. Ведь слова Ваши столь истинны по виду, что никак найти причину невозможно для отказа в Ваших просьбах. Тем не менее, журавль дает пример в том, что мне не надо полагаться на вещи, кои более всего правдоподобны, — не более, чем полагается журавль на свое умение летать по воздуху; и когда ночует на земле, то берет он небольшие камни в одну из своих лап, стоя на другой ноге. Если же он засыпает, камни выпадают; и таким манером он поддерживает бдительность, чтоб никто не смог его ни обмануть, ни захватить врасплох.

И вправду, похвалы достойны твари, обладающие разумом столь благородным, что заботятся заранее они о том, что может навредить им.

Боже милостивый! Как же следует хвалить мужчину или женщину, могущих себя предостеречь от явного несчастья, и в придачу от того, которое неявно приближается! Это обозначено для нас на хвосте Павлина, как я прежде слышала.

ПАВЛИН

Ибо верно то, что хвост, тянущийся сзади и как бы грядущий после, ⁴⁹ означает очевидным образом, что идущие по некоей дороге не [160] совсем защищены от зла; тот, кто хочет защититься от него, не пойдет в дорогу как попало, а отправится, лишь подготовившись как следует. Ибо подготовленного человека не так просто обмануть.

Господи! Какова же та предусмотрительность, которая необходима! И, клянусь Господним именем, показано этим хвостом павлина, где имеется столь много глаз, что стеречься надо многими разумнейшими способами, соответственно тому, что много глаз, имеющихся на хвосте, обозначают и показывают. ⁵⁰

Ибо кажется мне, что и сверху, как и снизу, и с одного боку, и с другого нужно замечать все

то, о чем необходимо позаботиться; и, без всякого сомнения, согласуется со сказанным, что если кто не желает быть на страже самого себя, подобно журавлю, тот погибнет. Как? Господь свидетель, это подлинно показывает Лев.

Ибо я слыхала, что когда за ним охотятся большой толпою, он хвостом стирает за собой след; посему становится увидеть невозможно, было ли там что-нибудь.

Боже всеблагой! Как разумна эта тварь, так способная себя вести. Верою клянусь, мне представляется, что если бы случайно обнаружился во мне какой-то недостаток, или если б силою [161] сумели вынудить меня сказать или же сделать что-нибудь неподобающее, я бы вспомнила о хвосте павлина и смотрела бы на то, с какой стороны можно навредить мне и как можно этот вред исправить.

Если может зло или несчастье как-нибудь случиться, пусть я буду столь же мудрой, как лев, прячущий все то, что может навредить ему; и, конечно, надо бы считать меня разумной, если, сделав что-нибудь себе во вред, я старалась бы исправить положение, прежде чем осуществится половина дела и пока никто еще этого не заметил.

Ибо слишком поздно раскаивается тот, кто так долго ждал, что нет уже возможности исправить что-нибудь. Даже тот, у кого было бы столько глаз, сколько их на хвосте у павлина, и кто прекрасно видел бы каждым из них, если б не имел предусмотрительности, мог бы многое на этом потерять.

АРГУС

То же в точности слыхала я об Аргусе, о котором Вы упомянули; он имел сто глаз и, несмотря на это, был обманут и погиб, как прежде было сказано.

И хотя я верю, что сей Аргус не был менее разумен, нежели Ласточка, он погиб из-за того, что был лишен [162] предусмотрительности. Ведь заметив, как ему постепенно усыпляют по два глаза, очевидно, мог бы он и догадаться, что, в конце концов, так усыпят всю сотню его глаз.

Ибо, как я слышала от Вас, любезный сир и мэтр, у Ласточки природа такова, что когда ее птенцов кто-нибудь ослепит, мать способна возвратить им зрение. Оттого и говорю я, что одного зрения недостаточно, но нужно также и другое.

Именем Господним присягаю: это так. Что же надобно? Поверьте, я не знаю, что это, если не любопытство, то есть не старание осуществить то, в чем может возникать необходимость. Но, о Господи, в чем может возникать необходимость? В том, чтобы остерегаться смерти и стараться не утратить честь. Ибо кто теряет честь, тот вполне может считаться мертвым.

Это все, конечно, правда, как и то, что у мертвого слаба надежда на спасение; ведь никто [из нас] — не детеныш ласки и не птенец Пеликана, о котором Вы упомянули. [163]