Проблема социального консенсуса

Термин «социальный консенсус» употребляется в психологии социального познания в двух смыслах — узком и широком. В узком смысле социальный консенсус — это некоторое согласие между испытуемым и экспериментатором в эксперименте.

Со­циальный консенсус в широком смысле слова имеет непосред­ственное отношение к психологии социального познания. Социальный консенсус в широком смысле означает, что большая или меньшая «выпуклость» элементов внешнего соци-;шьного окружения зависит не только от индивидуального опыта, способностей, психологического склада личности, когнитивного стиля воспринимающего, но и от принятых образцов толкования явлений в той или иной культуре, в том или ином типе общества, какой-либо его части. Эти принятые образцы суть определенные конвенциональные значения, т.е. своего рода договоренности отно­сительно того, как будут интерпретироваться те или иные дан­ные, полученные в процессе познания социальных явлений.

В каждой культуре существуют универсальные понятия, каса­ющиеся времени, пространства, изменения, причины, судьбы, числа, отношения частей к целому, которые определенным обра­зом связаны между собой и, по выражению А. Я. Гуревича, образу­ют своего рода «модель мира», ту сетку.координат, при построе­нии которой люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании [37]. Использование конвен­циональных значений ведет к тому, что информация в значитель­ной части не перепроверяется, так как слишком велика опора на сложившийся социальный консенсус, заданный данной культу­рой. Речь идет о распространенности «ходячих представлений», которые могут существовать не только в обыденном сознании, но иметь значение и хождение в каких-то, например, профессиональ­ных кругах, в сообществе ученых или деятелей культуры. Мера их распространенности может быть различной, но ореол «так приня­то» свидетельствует об их силе и значимости. Однако значение со­циального консенсуса нельзя абсолютизировать. Естественно, что при определенных условиях в силу ряда причин он может нарушаться. Тогда социальное познание сталкивается с феноменом, получившим название «слом социального консенсуса», и этот фе­номен должен быть изучен и исследован специально.

Принципиальная возможность слома социального консенсуса обоснована тем, что люди, естественно, не обязательно согласны следовать «общепринятому» и среди них находятся такие, для кого остается пространство для несогласия, т.е. для реинтерпретации того, что интерпретировалось с точки зрения социального кон­сенсуса.

Как известно, при описании хода ее развития Т. Кун ввел по­нятие «парадигма», под которой понимается принятый в сообще­стве ученых в определенный отрезок времени некоторый «образ» науки, включающий в себя согласие относительно предмета ис­следования, методов и подходов [56]. Кун справедливо отмечал, что, кроме научных, есть еще и вненаучные факторы утверждения и поддержания определенных парадигм: это может быть и субси­дирование тех исследований, которые осуществляются в русле принятой парадигмы, и поощрение ученых, работающих в ее рам­ках. Одним словом — это социальные факторы, способствующие сохранению на определенном отрезке времени принятой системы взглядов. Достаточно вспомнить социальную поддержку господству­ющей в 40-е гг. в советской биологии парадигмы, представленной Т. Г. Лысенко, и многие другие аналогичные примеры.

Кун внимательно рассмотрел пути «расшатывания» парадигмы и выхода науки из кризиса в случае утраты господствующей пара­дигмой ее силы. Таких путей три: 1) господствующая парадигма еще сможет доказать свою силу и продолжит свое существование; 2) будет констатирован ее крах, но поиск выхода будет «отложен в долгий ящик», а старая парадигма будет продолжать свое суще­ствование как простой ярлык; 3) кризис разрешится с возникнове­нием нового претендента на место существующей парадигмы и на­чалом борьбы за принятие новых идей.

Переход от одной парадигмы к другой означает у Куна выход ученых в другой когнитивный мир', после перехода к новой парадигме возникает как бы новое (иное) видение мира, «как если бы профессиональное сообщество было перенесено в один момент на другую планету, где многие объекты им незнакомы, да и знако­мые объекты видны в ином свете» [56, с. 145]. Этот «иной свет» можно представить как определенную призму, через которую че­ловек вообще видит мир. В психологии профессий высказано предположение о том, что для разных профессиональных групп существует раз­личный «образ мира», в условиях становления рыночных отноше­ний в нашей стране констатируется развитие «маркетингового мыш­ления», что тоже свидетельствует о возможности построения весь­ма различных «картин» социальной реальности.

Различное видение мира находит свое выражение в системе употребляемого языка. Это стало предметом исследования в линг­вистике, где была сформулирована известная гипотеза Сепира— Уорфа. Суть ее заключается в том, что воспринимаемый и осмыс­ливаемый нами мир строится на основе определенных языковых норм: элементы мира обозначены при помощи единиц языка; мы выделяем в мире явлений те или иные категории, связываем их так, чтобы они были организованы, а это предопределяет исполь­зование некоторой языковой системы, хранящейся в нашем со­знании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распре­деляем значения так, а не иначе в основном потому, что мы уча­стники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Гипотеза Сепира—Уорфа получила название «гипотезы лингвис­тической относительности», поскольку она обосновывает мысль о том, что сходная картина мира может существовать только при некотором сходстве языков, ее описывающих.

По мнению ряда исследователей, в гипотезе Сепира—Уорфа можно выделить два существенных принципа: 1) группы людей, говорящие на разных языках, по-разному воспринимают и пости­гают мир; 2) причиной познавательных различий служит язык [см. 53]. Первый принцип в строгом смысле слова и есть гипотеза лингвистической относительности. Второй принцип есть доктрина лингвистического детерминизма.

Эти исследования использовали те идеи Уорфа, где он вычле­нил отдельные аспекты языка, которые оказывают особое влия­ние на мышление. Это — лексика, т.е. определенный словарь, ко­торым пользуются люди, и грамматика — правила комбинирова­ния значащих единиц.

По поводу роли лексики в познавательных процессах существу­ет много наблюдений и экспериментальных работ. Известен тот шок, который испытали ранние исследователи проблемы, узнав, например, что в Греции времен Гомера не было полного, с нашей точки зрения, цветового словаря, т.е. отсутствовали наименования многих известных цветов. Иллюстрации этого явления мы находим в упоминаемом исследовании А. Р. Лурия, просившего неграмот­ных узбекских женщин определить цвет показываемых им «зеле­ных» предметов (травы, веток, листьев). Слово «зеленый» отсут­ствовало в их словаре, но это не значит, что они не воспринимали этот цвет. Напротив, восприятие зеленого цвета было гораздо бо­лее дифференцированным: узбекские женщины различали «цвет увядшей травы», «цвет скошенного сена» и т.п. Таким образом, несмотря на различия в лексике, можно «договариваться» относи­тельно значения многих различных по звучанию слов.

Аналогичное заключение было сделано и на основании экспе­риментов, выявляющих роль грамматики в познавательных про­цессах, которую Уорф называл «способом говорения». Традици­онные для большинства языков грамматические формы (напри­мер, временные различия — существование глаголов в настоящем, прошедшем и будущем времени) значительно модифицированы в нетрадиционных языках. Большое количество экспериментов про­ведено в детской психологии, например, на различное употребление выражений, сравнивающих предметы: «больше чем», «мень­ше чем». Выясняется, что в разных культурах у детей установлены разные тенденции по поводу того, в каких случаях надо употреб­лять выражения «больше чем» и «меньше чем»

Напротив, были выявлены некото­рые лингвистические универсалии. В частности, примененный Ч. Ос-гудом метод семантического дифференциала позволил установить, что структура коннотативных значений (т.е. не определений, де­финиций, а систем эмоциональных ассоциаций, возникающих при употреблении какого-либо слова) одинакова во всех культурах.

Все это дало основания «умерить» претензии гипотезы лингви­стической относительности на универсальность.

Большой интерес представляет такая особенность механизма слома социального консенсуса: как только возникает несогласие со старым конвенциональным значением, сразу же образуется новый консенсус, т.е. утверждается как бы новая очевидность фак­тов. Потребность в консенсусе так велика, что простой слом ста­рого оказывается недостаточным, нужна новая договоренность от­носительно того, как толковать те или иные феномены и связи между ними.

В настоящее вре­мя предпринята попытка связать феномен конформизма и законо­мерности работы с социальной информацией. Г. Джерард и М. Дойч разработали «информационную теорию конформности». Они предположили, что конформность — часть более общего процесса: по­следствий поиска человеком информации в ситуациях, где ему приходится оценивать свое поведение и соотносить его с поведе­нием других. Такое сравнение необходимо для того, чтобы умень­шить неопределенность своего положения в ситуации. Но коль скоро человеку приходится сравнивать себя с другими, ему приходится сравнивать и свои интерпретации ситуации с интерпретациями других. Сравнение двух интер­претаций особенно значимо, если сравниваются интерпретации большинства (группы, общества) и меньшинства. Это имеет пря­мое отношение к слому социального консенсуса: он может быть интерпретирован как превращение взглядов меньшинства во взгля­ды большинства. Меньшинство выступает здесь как носители но­вого, еще не установившегося консенсуса, а большинство — как защитники существующего конвенционального значения. Для на­глядности сопоставления двух моделей «влияния» (большинства и меньшинства) предлагается следующая схема. Меньшинство, предоставляя новую информацию, убеждает в правильности своей интерпретации факта или события и, не навязывая своей точки зрения, добивается ее принятия.

Вывод Московией заключается в следующем: меньшинство может победить своим влиянием и превратить свою позицию в «норму» (кстати, по Джерарду и Дойчу, это означает превращение информационного влияния в нормативное), но для этого необхо­димо соблюдать несколько условий поведения меньшинства, де­монстрировать с его стороны определенный стиль поведения. Он включает такие черты, как устойчивость позиции, уверенность при ее демонстрации и, наконец, аргументированность в защите пред­ставляемой информации. В ситуации конфликта между мнением индивида и мнением большинства (что описано в традиционных исследованиях конформности) достигается навязывание не согла­сия, как такового, а демонстрации согласия, но зато эффект насту­пает быстрее. При разрешении же конфликта между индивидом и меньшинством со стороны меньшинства происходит как бы при­глашение к размышлению за счет предоставления новой информа­ции, к поиску нового.

Далее 29 вопрос.