Тема 12.Техника как социальный феномен

То обстоятельство, что техника и общество одновременно и совпадают и будто пропастью отделены друг от друга, в конечном счете, само свидетельствует об иррациональном, бесплановом и анархичном состоянии общества. В самом по себе сильном и действительно рациональном обществе техника могла бы убедиться в своей общественной сущности, а общество — в переплетении своей так называемой культуры с техническими достижениями. Концепция отвергающей технику духовной культуры сама происходит лишь от незнания обществом своей собственной сущности. Все духовное имеет технические элементы; лишь тот, кто знает дух как наблюдатель, как потребитель, может позволить обмануть себя тем, будто духовные продукты упали с неба. Поэтому нельзя останавливаться на жестком противопоставлении гуманизма и техники. Оно принадлежит ложному сознанию. В разделенном обществе его отдельные секторы не знают, чем они являются, и не знают, чем являются другие секторы. Сам разрыв между техникой и гуманизмом, каким бы он ни казался неизлечимым, является образчиком созданной обществом видимости <…>

Все же мне кажется, что, скорее всего, самоосознание помогает техникам продвигаться в своей работе и что тот вклад, который мы должны вносить, состоит не в том, что мы им как бы извне преподносим философию техники, которая у них часто с полным основанием вызывает лишь улыбку, а в том, что мы с помощью наших понятийных средств пытаемся побудить их к такому самосознанию. В этом деле у них на пути также встречаются определенные трудности. Я назову только одну, которая не лежит на поверхности, как некоторые другие. С одной стороны, ваша работа носит чрезвычайно строгий рациональный характер. С другой стороны, вы особенно страдаете из-за момента односторонности, сухости, нечеловеческого характера этой рациональности. Поэтому для вас особенно важна попытка сбросить балласт разума и критики во всех тех областях, которые непосредственно не являются такой технической работой. Однако нам не следует мириться с распадением нашего существования на разумную половину, которая связана с профессией, и безответственную половину, которая связана со свободным временем.

К проблеме техники и культуры, несомненно, относится также и то, что техники тяжелее воспринимают культуру; они не считают расслабление делом, прежде всего не позволяют пичкать себя массовой продукцией, которую поставляет нам индустрия культуры и лишь скромным примером которой может служить кинофильм, в то время как мерзости телевидения нас еще только ожидают впереди. Я знал представителей естественных наук, инженеров и организаторов производства, которые обладали большими способностями и которые в свое свободное время наслаждались книгами Лёнса или Гангхофера. Я полагаю, что они были бы ближе к культуре, если бы вместо того, чтобы довольствоваться суррогатом истощившейся романтики, позаботились бы о месте, смысле и цели того, что они делают и того, чего они не делают. В господствующей сегодня потребительской культуре есть много такого, что заслуживает упразднения, и что техника имела бы полное право упразднить. Требование гуманизма не должно становиться отговоркой для ворчунов и культурно отсталых людей. Именно наиболее прогрессивные мыслители и художники самым энергичным образом отвергают культурные отбросы прошлого и настоящего, которыми нас пичкают, и делают это достаточно часто — напомню лишь о Баухаузе — во имя техники. Техник сам должен в этом отношении не отставать от авангарда, которому он давно завидует, а помогать ему.

Только два слова к вопросу об ответственности техников. Если в решение этого вопроса желают внести нечто большее, чем фразы, то необходимо исходить из реальной ситуации. В нашей работе мы, каждый из нас, в значительной мере, оказываемся не самими собой, а носителями функций, которые нам предписаны. Только в плохих романах великие медицинские изобретения делались из любви к людям или большие изобретения в области военной техники из патриотизма. Наши личные мотивы и, тем самым, та область, которую обычно называют этикой, мало и прежде всего лишь опосредованно проникают в то, что мы выполняем как работники. Отсталым, своего рода луддитским движением против машин на более высокой ступени было бы поведение, исходящее из того, будто исследователь-атомщик непосредственно таков, каким является индивид доктор X., который занимается исследованиями и будто бы даже свои личные убеждения он должен использовать как некий вид контроля над своей научной работой.

Существование моральных норм, препятствующих познанию, в высшей степени сомнительно. Разделение общественного и технического разума не может быть преодолено тем, что от него открещиваются, напротив, благо состоит в том, что именно техник предостерегает от непредсказуемых последствий, которыми его изобретения угрожают сегодня человечеству. Его авторитет, тот факт, что он эти потенциальные последствия способен оценить гораздо лучше, чем неспециалист, придает его предостережению гораздо больший вес, чем могут иметь предупреждения, идущие извне. Однако я не считаю, что эти предостережения решают дело. Приносит ли современная техника, в конечном счете, пользу или вред человечеству, зависит не от техников и даже не от самой техники, а от того, как она используется обществом. Это использование не является делом доброй или злой воли, а зависит от объективных структур общества в целом. В обществе, устроенном соответственно человеческому достоинству, техника не только была бы освобождающим фактором, но и обрела бы сама себя. Если сегодня техники иногда испытывают страх перед тем, что может произойти с их изобретениями, то ведь лучшей реакцией на этот страх была бы попытка как-то содействовать установлению общества, отвечающего человеческому достоинству.