Ким Ир Сен: попытка биографического очерка 2 page

Как и большинство высших руководителей Северной Кореи, Ким Ир Сен вместе с женой и детьми поселился в центре Пхеньяна, в одном из небольших особняков, которые раньше принадлежали высокопоставленным японским офицерам и чиновникам. Однако жизнь Ким Ир Сена в этом доме в первые годы после возвращения в Корею едва ли можно было назвать счастливой, ибо она была омрачена двумя трагедиями: летом 1947 г. его второй сын Шура утонул, купаясь в пруду во дворе дома, а в сентябре 1949 г. во время родов умерла его жена Ким Чжон Сук, с которой он прожил десять самых тяжелых лет своей жизни и теплое отношение к которой он сохранил навсегда. По воспоминаниям тех, кто встречался тогда с Ким Ир Сеном в Пхеньяне, он мучительно переживал оба несчастья. [105]

Тем не менее, бурные события, разворачивающиеся вокруг Ким Ир Сена, не оставляли много времени для скорби. Главными проблемами, с которыми приходилось сталкиваться ему в те первые годы существования КНДР были раскол страны и фракционные конфликты в самом северокорейском руководстве.

Как известно, по решению Потсдамской конференции Корея оказалась разделенной по 38-й параллели на советскую и американскую зоны оккупации, и в то время, как советские военные власти делали все, чтобы привести к власти на Севере выгодную им группировку, контролировавшие Юг американцы с не меньшей энергией занимались тем же самым. Результатом их усилий стал приход к власти на Юге правительства Ли Сын Мана. И Пхеньян, и Сеул выдвигали претензии на то, что именно их режим является единственно законной властью на полуострове и не собирались идти на компромиссы. Напряженность возрастала, вооруженные столкновения на 38-й параллели, засылка на территорию друг друга разведывательно-диверсионных групп стали к 1948–1949 гг. обычным явлением, дело явно шло к войне.

По сообщению Ю Сон Чхоля, который с 1948 г. был начальником Оперативного отдела северокорейского Генштаба, подготовка плана удара по Югу началась на Севере еще до официального провозглашения КНДР. [106]Однако факт подготовки этого плана в северокорейском Генштабе сам по себе значит немного: с незапамятных времен штабы всех армий заняты тем, что составляют как планы обороны от потенциального противника, так и планы нападения на него, такова рутинная практика. Поэтому куда более важным представляется вопрос о том, когда, как и почему принимается политическое решение о начале войны.

В случае с Корейской войной окончательное решение было принято, по-видимому, в апреле 1950 г., во время тайного визита Ким Ир Сена в Москву и его бесед со Сталиным. Однако этому визиту предшествовали долгие обсуждения ситуации, которые шли как в Москве, так и в Пхеньяне.

Ким Ир Сен не был единственным сторонником военного решения корейской проблемы. Большую активность проявляли представители южнокорейского подполья во главе с Пак Хон Еном, которые переоценивали левые симпатии южнокорейского населения и уверяли, что после первого же военного удара на Юге начнется всеобщее восстание и режим Ли Сын Мана падет. Убеждение это было столь глубоким, что даже подготовленный план нападения на Юг, по сообщению одного из его авторов — бывшего начальника Оперативного управления Генштаба КНДР Ю Сон Чхоля, не предусматривал боевых действий после падения Сеула: считалось, что вызванное занятием Сеула всеобщее восстание мгновенно покончит с лисынмановским правлением. [107]Из числа советских руководителей активным сторонником военного решения проблемы был Т. Ф. Штыков, первый советский посол в Пхеньяне, который периодически отправлял в Москву сообщения соответствующего содержания. Поначалу Москва относилась к этим предложениям безо всякого энтузиазма, однако упорство Ким Ир Сена и Штыкова, равно как и изменения в глобальной стратегической ситуации (победа коммунистов в Китае, появление у СССР атомного оружия) сделали свое дело: весной 1950 года Сталин согласился с предложениями Пхеньяна. [108]

Конечно, сам Ким Ир Сен тоже не только не возражал против планируемого нападения. С самого начала своей деятельности в качестве руководителя КНДР он уделял много внимания армии, мотивируя это тем, что мощная северокорейская армия может стать главным орудием объединения. Вообще партизанское и армейское прошлое Ким Ир Сена не могло не привести к тому, что он стал переоценивать роль военных способов решения политических проблем. Поэтому он принял самое активное участие в подготовке планов войны с Югом, которая началась внезапным ударом северокорейских войск ранним утром 25 июня 1950 г. На следующий день, 26 июня, Ким Ир Сен выступил по радио с обращением к народу. В нем он обвинил правительство Южной Кореи в агрессии, призвал к отпору и сообщил, что северокорейские войска начали успешное контрнаступление.

Как известно, на первых порах ситуация благоприятствовала Северу. Хотя всеобщего восстания на Юге, на которое так надеялись в Пхеньяне, все-таки не произошло, лисынмановская армия воевала неохотно и неумело. Уже на третий день войны пал Сеул, а к концу августа 1950 г. под контролем Севера находилось более 90 % территории страны. Однако внезапный американский десант в глубоком тылу северян резко изменил соотношение сил. Началось отступление северокорейских войск и к ноябрю ситуация стала прямо противоположной: теперь уже южане и американцы контролировали более 90 % территории страны. Ким Ир Сен вместе со своей ставкой и остатками вооруженных сил оказался прижат к корейско-китайской границе. Однако положение изменилось после того, как на территорию страны вступили китайские войска, направленные туда по настоятельной просьбе Ким Ир Сена и с благословения советского руководства. Китайские части быстро оттеснили американцев к 38-й параллели и позиции, которые с весны 1951 г. занимали войска противостоящих сторон, оказались в итоге почти такими же как те, с которых они начинали войну.

После налетов американской авиации основным жилищем северокорейских горожан стали землянки (Синыйчжу, 1952)

Таким образом, хотя внешняя помощь и спасла КНДР от полного разгрома, итоги войны были обескураживающими и Ким Ир Сен как высший руководитель страны не мог не видеть в этом угрозы для своего положения. Необходимо было как-то обезопасить себя. В условиях успешно развивающегося контрнаступления в декабре 1950 г. в небольшой деревне близ китайской границы состоялся III Пленум ЦК ТПК второго созыва. На этом пленуме Ким Ир Сен сумел решить важную задачу — объяснить причины сентябрьской военной катастрофы и причем сделать это так, чтобы полностью снять себя ответственность за нее. Как всегда в таких случаях и делается, нашли козла отпущения. Им оказался бывший командующий 2-й Армией Му Чжон (Ким Му Чжон), герой гражданских войн в Китае, который и был объявлен виновным во всех военных неудачах, разжалован и вскоре эмигрировал в Китай.

В конце 1950 г. Ким Ир Сен вернулся в разрушенную столицу. Американская авиация постоянно бомбила Пхеньян, поэтому правительство КНДР и ее военное командование расположились в бункерах, причудливая сеть которых была выбита в скальном грунте холма Моранбон, на глубине нескольких десятков метров под землей. Хотя тяжелая позиционная война и тянулась еще два с половиной года, но роль северокорейских войск в ней была весьма скромной, они действовали лишь на второстепенных направлениях и обеспечивали охрану тыла. Основную тяжесть боев взяли на себя китайцы, и фактически с зимы 1950/51 гг. война приобрела характер американо-китайского конфликта на корейской территории. В то же время китайцы не вмешивались во внутренние дела Кореи и не пытались навязывать Ким Ир Сену линию поведения. В определенной степени война даже развязала Ким Ир Сену руки, так как существенно ослабила советское влияние.

К тому времени Ким Ир Сен уже, видимо, полностью освоился со своей новой ролью и постепенно превратился в опытного и крайне честолюбивого политика. Говоря об особенностях индивидуального политического стиля Ким Ир Сена, следует отметить неоднократно проявлявшееся им умение лавировать, использовать противоречия как противников, так и союзников. Ким Ир Сен не раз показывал себя мастером политической интриги, очень хорошим тактиком. Слабости же Ким Ир Сена связаны в первую очередь с его недостаточной общей подготовкой, ведь он не только никогда не учился в вузе, но и не имел возможности заняться самообразованием, а все основные представления о социальной и экономической жизни ему пришлось черпать частью из традиционных воззрений корейского общества, частью — из материалов политзанятий в партизанских отрядах и 88-й бригаде. В результате получалось, что Ким Ир Сен знал, как захватить и усилить свою власть, но не знал, как воспользоваться полученными возможностями.

Однако задача, стоявшая перед Ким Ир Сеном в начале 1950-х гг., как раз требовала того искусства лавирования, которым он обладал в полной мере. Речь идет о ликвидации фракций, существовавших с самого основания КНДР в северокорейском руководстве. Дело в том, что северокорейская элита изначально не была единой, в нее входило 4 группировки, весьма отличающихся друг от друга как по своей истории, так и по составу. Это были: 1) «советская группировка», состоявшая из советских корейцев, направленных для работы в государственных, партийных и военных органах КНДР советскими властями; 2) «внутренняя группировка», в которую входили бывшие подпольщики, действовавшие на территории Кореи еще до Освобождения; 3) «яньанская группировка», членами которой были вернувшиеся из эмиграции в Китай корейские коммунисты; 4) «партизанская группировка», к которой относился сам Ким Ир Сен и другие участники партизанского движения в Маньчжурии 30-х гг. Группировки эти с самого начала относились друг к другу без особой симпатии, хотя в условиях жесткого советского контроля фракционная борьба открыто проявиться не могла. Единственный путь к полновластию для Ким Ир Сена лежал через уничтожение всех группировок, кроме его собственной, партизанской, и в избавлении от тотального советского и китайского контроля. Решению этой задачи он и посвятил свои основные усилия в 50-е гг.

Об уничтожении фракций в Корее речь идет в другой части книги, и здесь нет смысла вновь подробно останавливаться на всех перипетиях этой борьбы. [109]В ее ходе Ким Ир Сен проявил немалое умение и коварство, ловко сталкивая своих соперников лбами. Первой жертвой стали бывшие подпольщики из внутренней группировки, расправа над которыми прошла в 1953–1955 гг. при активной поддержке или благожелательном нейтралитете двух других фракций. Далее, в 1957–1958 гг., удар был нанесен по яньаньцам, но они оказались более крепким орешком. Когда в августе 1956 г. Ким Ир Сен вернулся из поездки за рубеж, на состоявшемся пленуме ЦК он был подвергнут острой критике со стороны нескольких представителей «яньаньской группировки», которые обвинили Ким Ир Сена в насаждении в Корее культа личности. Хотя смутьяны были тут же изгнаны с заседания и посажены под домашний арест, им удалось бежать в Китай и вскоре оттуда прибыла совместная советско-китайская делегация с Микояном и Пэн Дэхуаем во главе. Эта делегация не только потребовала восстановить в партии репрессированных яньаньцев, но даже пригрозила возможностью отстранения самого Ким Ир Сена от руководства страной. Судя по имеющимся данным, это была не пустая угроза — план снятия Ким Ир Сена был действительно предложен китайской стороной и всерьез обсуждался. [110]Хотя все уступки, на которые пошел Ким Ир Сен под этим давлением, и были временными, но сам по себе этот эпизод надолго остался в его памяти, и поныне он часто рассказывает об этом посещающим Пхеньян иностранным делегациям. Урок был нагляден. Ким Ир Сена вовсе не устраивало положение марионетки, которую всемогущие кукловоды могут в любой момент убрать со сцены, и поэтому с середины 50-х гг. он начинает осторожно, но все более настойчиво дистанцироваться от своих недавних покровителей. Глобальная чистка партийного руководства 1958–1962 гг., хотя и не такая кровавая как сталинские чистки (жертвам часто давали выехать из страны), привела к полной ликвидации некогда могущественных «советской» и «яньаньской» фракций и сделала Ким Ир Сена полновластным хозяином Северной Кореи.

Первые годы после подписания перемирия ознаменовались серьезными успехами северокорейской экономики, которая не только быстро ликвидировала ущерб, нанесенный войной, но и стала стремительно продвигаться вперед. Решающую роль в этом сыграла помощь СССР и Китая, которая была весьма внушительной. По южнокорейским данным, в 1945–1970 годах советская помощь КНДР составила 1146 миллионов долларов США (364 миллиона долларов — кредиты на крайне льготных условиях, 782 миллиона долларов — безвозмездная помощь). По тем же данным, китайская помощь равнялась 541 миллиону долларов (436 миллионов — кредиты, 105 миллионов — безвозмездно). [111]Цифры эти можно оспаривать, но тот факт, что помощь была весьма и весьма серьезной — бесспорен. Опираясь на эту массированную поддержку, северная экономика развивалась быстро и успешно, на какое-то время оставив Юг далеко позади. Только к концу шестидесятых годов Южной Корее удалось ликвидировать экономическое отставание от Севера.

Однако внешнеполитическая ситуация, в которой приходилось действовать Ким Ир Сену, серьезно изменилась из-за начала советско-китайского конфликта. Этот конфликт сыграл в политической биографии Ким Ир Сена и истории КНДР двоякую роль. С одной стороны, он создал для северокорейского руководства, которое сильно зависело от поступавшей из СССР и Китая экономической и военной помощи, ряд проблем, а с другой — немало помог Ким Ир Сену и его окружению в решении сложнейшей из стоявших перед ними задач — в освобождении от советского и китайского контроля. Если бы не раздоры, вспыхнувшие между Москвой и Пекином в конце 50-х, Ким Ир Сену едва ли удалось бы установить собственную единоличную власть в стране, ликвидировать фракции и стать абсолютным и никем не контролируемым диктатором.

Однако не следует забывать, что экономически Северная Корея чрезвычайно зависела как от Советского Союза, так и от Китая. Зависимость эта, вопреки настойчивым уверениям северокорейской пропаганды, так и не была преодолена на протяжении всей северокорейской истории. Поэтому перед Ким Ир Сеном стояла сложная задача. С одной стороны, он должен был, маневрируя между Москвой и Пекином и играя на их противоречиях, создавать возможности для проведения независимого политического курса, а с другой — делать это так, чтобы ни Москва, ни Пекин не прекратили жизненно важную для КНДР экономическую и военную помощь. Задача эта могла быть решена только при искуснейшем лавировании между двумя великими соседями. И надо признать: в этом Ким Ир Сен и его окружение весьма преуспели. На первых порах Ким Ир Сен склонялся к союзу с Китаем. Этому было ряд объяснений: и культурная близость двух стран, и более тесные связи корейских революционеров с китайским руководством в прошлом, и недовольство Ким Ир Сена критикой Сталина и его методов управления, развернувшейся в СССР. К концу 1950-х годов стало явным, что экономическая политика КНДР все в большей степени ориентируется на китайскую. Вслед за китайским «большим скачком» в КНДР началось движение «Чхоллима», которое, безусловно, было лишь корейской копией китайского образца. В конце 1950-х гг. попал в Северную Корею и стал там основным экономическим лозунгом китайский принцип «опоры на собственные силы» (в корейском произношении «чарек кэнсэн», в китайском «цзыли гэншэн», иероглифы одинаковы), а также многие принципы идеологической работы и культурной политики.

На первых порах эти сдвиги в целом не выходили за рамки политики нейтралитета. Печать КНДР не упоминала о советско-китайском конфликте, корейские делегации, в том числе и самого высокого уровня, равно посещали и Москву, и Пекин, развивались экономические связи с обеими странами. В июле 1961 г. в Пекине Ким Ир Сен и Чжоу Эньлай подписали действующий и поныне «Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между КНДР и КНР», который закрепил союзнические связи обеих стран. Однако лишь неделей раньше аналогичный Договор был заключен и с Советским Союзом, а в действие оба Договора вообще вступали одновременно, так что нейтралитет КНДР проявился и здесь. В то же самое время во внутренней печати КНДР все реже упоминался Советский Союз, все меньше говорилось о необходимости учиться у него. Постепенно свертывалась деятельность Общества корейско-советской дружбы, которое в свое время было одной из самых влиятельных организаций в КНДР.

После XXII съезда КПСС, на котором не только прозвучала критика китайских руководителей, но и развернулась новая атака на Сталина, произошло резкое сближение КНР и КНДР. В 1962–1965 гг. Корея полностью солидаризировалась с позицией Китая по всем важнейшим вопросам. Основными пунктами разногласий между Советским Союзом и Кореей стали новые идеологические установки КПСС, принятые после XX съезда и не получившие поддержки и понимания в ТПК: осуждение Сталина, принцип коллективного руководства, тезис о возможности мирного сосуществования. Концепция мирного сосуществования была воспринята Ким Ир Сеном как проявление капитулянтства, а в развертывании критики Сталина он не без основания увидел угрозу собственной неограниченной власти. В эти годы «Нодон синмун» неоднократно выступала со статьями, в которых выражалась поддержка позиции Китая по многим вопросам. Так, резкая критика позиции СССР в советско-китайском конфликте содержалась в привлекшей внимание иностранных наблюдателей редакционной статье «Защитим социалистический лагерь», напечатанной в «Нодон синмун» 28 октября 1963 г. (и перепечатанной всеми основными корейскими газетами и журналами). Советский Союз обвинялся в том, что он использовал свою экономическую и военную помощь как средство политического давления на КНДР. 27 января 1964 г. «Нодон синмун» осудила «одного человека» (т. е. Н. С. Хрущева — А. Л.), ратующего за мирное сосуществование, 15 августа того же года в редакционной статье этой газеты выражалась солидарность с возражениями КПК против планировавшегося тогда созыва всемирного совещания коммунистических и рабочих партий. В этой статье впервые содержалось прямое, без обычных прежде иносказаний («одна страна», «одна из коммунистических партий» и т. п.), осуждение действий СССР и КПСС. Руководство КНДР безоговорочно поддержало Китай во время китайско-индийского пограничного конфликта в 1962 г., а также осудило «капитулянтство» СССР во время Карибского кризиса. Таким образом, в 1962–1964 гг. КНДР вместе с Албанией стала одним из немногих ближайших союзников Китая, почти полностью солидаризировалась с его позицией по всем важнейшим международным проблемам.

Эта линия вызвала серьезные осложнения: Советский Союз в ответ резко сократил направляемую в КНДР помощь, что поставило некоторые отрасли северокорейской экономики на грань краха, а также сделало практически небоеспособной корейскую авиацию. Кроме того, начавшаяся в Китае «культурная революция» тоже заставила северокорейское руководство пересмотреть свои позиции. «Культурная революция» сопровождалась хаосом, который не мог не насторожить тяготеющее к стабильности северокорейское руководство. Вдобавок, в те года во многих китайских хунвэйбиновских публикациях появились нападки на корейскую внутреннюю и внешнюю политику, и на Ким Ир Сена лично. Уже в декабре 1964 г. «Нодон синмун» впервые выступила с критикой «догматизма», а 15 сентября 1966 г. она осудила «культурную революцию» в Китае как проявление «левого оппортунизма» и «троцкистской теории перманентной революции». С тех пор северокорейская печать время от времени выступала с критикой как «ревизионизма» (читай: советского варианта марксизма-ленинизма), так и «догматизма» (читай: китайского маоизма) и представляла северокорейский подход как некую «золотую середину» между этими двумя крайностями.

Приезд в Пхеньян советской партийно-правительственной делегации во главе с А. Н. Косыгиным в феврале 1965 г. ознаменовал собой окончательный отказ КНДР от однобокой пропекинской ориентации, и с середины 60-х гг. руководство КНДР стало проводить политику последовательного нейтралитета в советско-китайском конфликте. Порою беспрерывное лавирование Пхеньяна вызывало немалое раздражение и в Москве, и в Пекине, но Ким Ир Сену удавалось вести дело так, что это недовольство ни разу не приводило к прекращению экономической и военной помощи.

Окончательное закрепление нового статуса корейско-китайских отношений, который мог быть оценен как развитие союзнических отношений при сохранении нейтралитета КНДР в советско-китайском конфликте, произошло в ходе визита в КНДР в апреле 1970 г. Чжоу Эньлая. Показательно, что тогдашний премьер Госсовета КНР выбрал именно Северную Корею для своей первой зарубежной поездки после бурных лет «культурной революции». В течение 1970–1990 гг. Китай был вторым по значению (после СССР) торговым партнером КНДР, и в 1984 г. на КНР приходилась примерно 1/5 часть всего товарооборота Северной Кореи. [112]

К этому времени все высшие посты в стране находились в руках старых соратников Ким Ир Сена по партизанской борьбе, которым он доверял если не полностью, то куда больше, чем выходцам из других фракций, а сам Ким Ир Сен наконец-то обрел вся полноту власти. Наконец-то он добился того, чего желал еще с начала 50-х гг.: отныне он мог править полностью единолично, не оглядываясь ни на внутреннюю оппозицию, ни на мнение могущественных союзников-покровителей.

Ким Ир Сен беседует с солдатом. 1950-е годы

Поэтому нет ничего удивительного в том, что как раз с рубежа 50-х и 60-х гг. в жизни Северной Кореи происходят немалые изменения, на место осуществлявшегося ранее прямого копирования советских образцов приходит утверждение своих методов организации производства, культурных и моральных ценностей. Начинается пропаганда идей «чучхе», подчеркивание превосходства всего корейского над всем зарубежным.

Впервые термин «чучхе» прозвучал в речи Ким Ир Сена «Об искоренении догматизма и формализма в идеологической работе и об установлении чучхе», произнесенной 28 декабря 1955 г., хотя впоследствии, уже в начале 1970-х гг. северокорейская казенная историография стала утверждать, что, дескать, сама теория «чучхе» была выдвинута Вождем еще в конце двадцатых. Документы, подтверждающие эту теорию, не заставили себя долго ждать: после 1968 г. было издано несколько речей, якобы произнесенных Ким Ир Сеном в молодости и, разумеется, содержащих слово «чучхе». Что же до более поздних речей Вождя, произнесенных им на самом деле и ранее опубликованных, то в них просто внесли исправления и стали печать в «дополненном» виде. Хотя объяснению термина «чучхе» уже посвящена не одна сотня томов, для любого северокорейца все довольно однозначно: «чучхе» — это то, что написал Великий Вождь и его наследник. С 60-х гг. северокорейская пропаганда не устает подчеркивать превосходство истинно корейских идей «чучхе» (иногда их еще называют «кимирсенизмом») над марксизмом и вообще любыми иностранными идеологиями. На практике же выдвижение идеологии «чучхе» имело для Ким Ир Сена в первую очередь практическое значение, так как давало основания освободиться от иностранного (советского и китайского) влияния в области идеологии. Впрочем, можно предположить, что честолюбивому Ким Ир Сену также доставляло немалое удовольствие сознавать себя теоретиком международного масштаба. Впрочем, к концу жизни Ким Ир Сена универсалистский компонент «чучхе» стал менее ощутим, и все большую роль в нем стал играть традиционный корейский национализм. Порою этот национализм принимал довольно комические формы — достаточно вспомнить шумиху вокруг «обнаружения» в начале 1990-х годов могилы мифического основателя корейского государства Тангуна. Как и следовало ожидать, могила сына небесного божества и медведицы была обнаружена именно на территории Пхеньяна!

На первых порах отход от просоветской ориентации в начале 60-х гг. сопровождался и резким ужесточением политики в отношении Южной Кореи. По-видимому, на Ким Ир Сена и на его окружение в середине 1960-х гг. произвели большое впечатление успехи южновьетнамских повстанцев, поэтому освободившись от в немалой степени сдерживавшего их советского контроля они, похоже, решили попытаться развернуть на Юге активное антиправительственное партизанское движение по южновьетнамскому образцу. До начала 60-х гг. подобные намерения, если они и возникали, пресекались Москвой, но теперь ее позиция была объявлена «ревизионистской». При этом ни Ким Ир Сен, ни его советники совершенно не учитывали, что политическая обстановка в Южной Корее совсем иная, чем во Вьетнаме, и что население Юга отнюдь не готово выступить против своего правительства с оружием в руках. Крупные волнения в Южной Корее начала 60-х, проходившие под общедемократическими и, отчасти, националистически-антияпонскими лозунгами, похоже, были восприняты Пхеньяном и лично Ким Ир Сеном чуть ли не как признак готовности южнокорейцев к коммунистической революции. Снова, как и в конце 40-х гг., когда шло планирование нападения на Юг, северокорейская верхушка приняла желаемое за действительное.

В марте 1967 г. в корейском руководстве произошли немалые перемены. Были сняты с постов и репрессированы многие деятели, руководившие разведывательными операциями на Юге. Это означало серьезную перемену в стратегии по отношению к Югу. От рутинной разведывательной деятельности северокорейские спецслужбы перешли к активной кампании по дестабилизации сеульского правительства. Снова, как и двумя десятилетиями ранее, на южнокорейскую территорию стали забрасываться обученные на Севере «партизанские» группы. Самый известный инцидент такого рода произошел 21 января 1968 г., когда подготовленная группа из 32 северокорейских спецназовцев попыталась взять штурмом Голубой Дом — резиденцию южнокорейского президента в Сеуле, но потерпела неудачу и была почти вся перебита (лишь двоим ее бойцам удалось бежать, а один попал в плен).

Одновременно с этим Ким Ир Сен, видимо, не без влияния тогдашней трескучей антиамериканской риторики Пекина, пошел и на резкое обострение отношений с США. Всего лишь через два дня после неудачного налета на Голубой Дом, 23 января 1968 г. корейские сторожевики захватили в нейтральных водах американское разведывательное судно «Пуэбло». Едва успела американская дипломатия урегулировать этот инцидент и добиться освобождения захваченных членов экипажа (на переговоры ушел почти год), как последовало новое происшествие такого же рода: 15 апреля 1969 г. (между прочим, как раз в день рождения Великого Вождя) северокорейскими истребителями был сбит над Японским морем американский разведывательный самолет EC-121, весь его экипаж (31 человек) погиб. Несколько ранее, в октябре-ноябре 1968 г. на Юге Корейского полуострова шли настоящие бои между южнокорейской армией и северокорейскими частями спецназначения, которые организовали тогда самое большое за все послевоенное время вторжение на территорию Юга (со стороны Севера в рейдах участвовало около 120 человек). Возможно, что Ким Ир Сен всерьез воспринял тогдашнюю пекинскую воинственную демагогию (в духе: «третья мировая война будет концом мирового империализма!») и собирался использовать возможный крупный международный конфликт для того, чтобы решить корейский вопрос военным путем.

Однако к началу 1970-х гг. стало ясно, что никакой серьезной поддержки в южнокорейском обществе северокорейская политика не находит, и что ни на какое коммунистическое восстание там рассчитывать не приходится. Осознание этого факта привело к началу секретных переговоров с Югом и подписанию знаменитого Совместного Заявления 1972 г., которое ознаменовало начало определенных контактов между руководством обеих корейских государств. Это, впрочем, не означало, что руководство КНДР отказалось от использования военных и квазивоенных методов в отношениях со своим южным соседом и главным врагом. Для северокорейских спецслужб и впоследствии осталось характерно то, что они сочетали рутинную и понятную деятельность по сбору информации с террористическими акциями, направленными на дестабилизацию обстановки на Юге. К самым известным акциям такого рода можно отнести «рангунский инцидент», когда 9 октября 1983 г. три северокорейских офицера, нелегально проникшие в столицу Бирмы, попытались взорвать южнокорейскую правительственную делегацию во главе с тогдащшим президентом Чон Ду Хваном. Сам Чон Ду Хван уцелел, но 17 человек из состава южнокорейской делегации (включая министра иностранных дел и заместителя министра внешней торговли) были убиты, а 15 — ранены. Покушавшиеся попытались скрыться, но были задержаны.

Несколько позднее, в ноябре 1987 г., северокорейские агенты взорвали южнокорейский авиалайнер над Андаманским морем (опять близ той же Бирмы). Одному из агентов удалось покончить с собой, но его напарница Ким Ен Хи была задержана. Цель этой акции была неожиданно проста — с ее помощью северокорейские власти рассчитывали отвратить зарубежных туристов от поездки в Сеул на приближающиеся Олимпийские Игры. Разумеется, никаких результатов эти акции не принесли. Более того, стремительное экономическое развитие Юга, который к тому времени оставил Север далеко позади, превратилось в серьезную проблему для северокорейского руководства. Контраст между двумя Кореями и в уровне жизни, и в степени политических свобод был к концу правления Ким Ир Сена грандиозным и продолжал возрастать. Одной из важнейших задач режима стала в этих условиях борьба за сохранение информационной изоляции, и северокорейские власти делали все, от них зависящее, чтобы скрыть от своего населения правду о Юге. Не исключено, впрочем, что не только простые северокорейцы, но и руководство страны было лишено доступа к объективной информации о жизни Южной Кореи. К 1990 г. Южная Корея была классическим образцом успешного экономического развития, в то время как Север становился воплощением неудач и провалов. Разрыв в уровне ВНП на душу населения к тому времени был примерно десятикратным и продолжал возрастать. Однако мы можем только гадать о том, насколько сам Ким Ир Сен был осведомлен о степени отставания его удела.