Annotation 13 page. Продолжение осады Ахульго

Продолжение осады Ахульго. – Взята крепость Сурхая. – Провал общего наступления. – Осада возобновлена. – Успех русских. – Шамиль выдает своего сына. – Решающее наступление и взятие Ахульго. – Бегство Шамиля. – Экспедиция Головина. – Ее результаты Новый Ахульго был связан со скалой Сурхая так же, как Старый Ахульго – с террасами Ашилты, а именно мостом столь узким, что по нему мог одновременно пройти только один человек. Работы по установлению осады постепенно продвигались, так что однажды ночью под прикрытием темноты русские заняли удобную позицию на самом краю этого хребта, и таким образом скала оказалась окруженной со всех сторон. Однако храбрые защитники крепости каждую ночь продолжали спускаться к реке Бетль за водой, и, поскольку ни на какие решительные действия нельзя было и надеяться, пока держался этот ключ ко всему укреплению, Граббе решил атаковать его. На заре 29 июня 3 батареи открыли огонь по башне Сурхая, но без особого результата, так как сами здания прятались за скальными породами. Западная батарея со своей позиции напротив Старого Ахульго смогла вести огонь только по возвышенности, которая была слишком высока, чтобы можно было причинить какой-либо серьезный урон врагу. На восточной же стороне находилась лишь пара очень легких горных орудий, неспособных причинить серьезный вред укрепленным стенам крепости. «В 9 утра, – писал Милютин, – два батальона Курийского полка направились к подножию скалы; добровольцы смело ринулись вверх по крутому склону (под углом 45 градусов) и, несмотря на град камней и деревянных чушек, обрушенных на них горцами, быстро сумели взобраться по нему. На вершине горы находилась огромная глыба, нависшая над склоном. Тем не менее смельчаков не остановило даже это. Карабкаясь по плечам друг друга, они один за другим взобрались на вершину. Однако каждый, кто попал в поле зрение защитников под самыми стенами крепости, заплатил за свою смелость жизнью. Тем временем атакующие попали под огонь защитников крепости с левой части крепостной стены, которую наша артиллерия не смогла уничтожить. В надежде облегчить задачу штурмующих батареи время от времени возобновляли огонь. Каждый залп вызывал падение обломков скалы, камней и деревянных плашек – и падало все это на головы атакующих. Однако густые клубы пыли, поднимающиеся над крепостью, на некоторое время скрыли фигуры отчаянно сражавшихся мюридов. В тот момент, когда наши добровольцы вновь бросились на склон горы, горцы выскочили из крепости и под дикие крики вновь обрушили на них град камней. Бой длился уже несколько часов; одна рота сменяла другую. А в четыре дня вперед пошли два батальона Кабардинского полка; однако все усилия оказались тщетными. Только с наступлением темноты и по приказу командира наши части отошли от обагренной кровью скалы. Наступление, длившееся целый день, провалилось и стоило нам трехсот человек, из которых убиты были 3 офицера и 34 рядовых. Тем не менее надо воздать должное героизму наших солдат». В общей сложности было ранено 3 офицера и 165 рядовых, а контужено – 15 офицеров и 96 рядовых. Причем у многих контузии были нетяжелыми, и они скоро вновь вернулись в строй. Потери же Шамиля были гораздо серьезнее, поскольку был убит отважный Али-бек вместе с большей частью своей сотни. Впоследствии русские извлекли пользу из преподнесенного им урока. Тарасевич, уже в звании майора, со своим батальоном, сопровождавшим транспорт с продовольствием и амуницией, шел от Шуры. В ожидании его прибытия была выстроена новая батарея на восточной стороне скалы. Там были установлены мощные полевые пушки. 4 июля крепость была вновь обстреляна, а поскольку орудия занимали лучшую позицию и были большего калибра, крепость скоро превратилась в груду развалин, под которыми были фактически погребены ее героические защитники. Когда нападающие попытались добраться до самого верха, бесстрашные мюриды вновь забрались на обломки стены и стали забрасывать их камнями. Не желая жертвовать жизнью добровольцев, которых набралось 200 человек, солдат отвели в укрытие и приказали ждать наступления ночи. Тем временем батареи продолжали обстрел, и скоро большая часть оборонявшихся погибла под развалинами; немногие оставшиеся в живых поняли, что дальнейшие усилия бесполезны, и под покровом темноты попытались добраться до Нового Ахульго сквозь линии русских. Их заметили часовые и начали стрелять, но нам неизвестно, каков был результат. Наконец атакующие пробрались на руины крепости и нашли там лишь нескольких раненых. Потери русских составили 12 человек убитыми, включая одного офицера, и 95 контужеными^[100]. Теперь задача атакующих стала гораздо легче, так как им больше не угрожал огонь с крепостных стен, и они могли действовать в разных направлениях, особенно в направлении Нового Ахульго, и подтянуть ближе свои линии нападения. Были возведены очередные батареи, откуда даже горные орудия могли вести обстрел вражеских укреплений. Верхняя часть хребта напротив скалы Сурхая была занята целым батальоном с двумя пушками; еще один батальон с двумя свежими батареями занял позиции ближе к Койсу, а между Бетль и Ашилтой разместились два батальона с новой четырехпушечной батареей. Самая большая трудность заключалась в прокладывании дорог к новым позициям, особенно к хребту напротив скалы. В двух местах было необходимо ставить лестницы, а в третьем – там, где перепад высот составлял 40 метров, – использовались снасти, по которым спускались пушки и люди в корзинах. Все это время неприятель, пользуясь темнотой, совершал вылазки, для сдерживания которых применялась артиллерия. 12-го из Южного Дагестана пришло подкрепление, и, дав людям три дня на отдых, Граббе, решив, что осада подошла к той стадии, когда можно начать штурм Ахульго, отдал соответствующий приказ. Он укрепился в своем решении, получив сообщения шпионов, судя по которым гарнизон Ахульго находился в самом плачевном состоянии. Малочисленный, изнывающий под летним солнцем, не имеющий скота из-за отсутствия фуража, лишенный возможности готовить еду из-за отсутствия топлива, вынужденный скрываться от обстрелов в пещерах, измученный усталостью гарнизон Ахульго, кажется, не мог оказывать сколь бы то ни было серьезное сопротивление. Вроде бы даже сам Шамиль думал о побеге. Однако дальнейшие события показали, что и русский командир, и местные шпионы недооценили мужество и решимость врага. Атака производилась тремя колоннами, из которых самая сильная, состоявшая из трех батальонов под командованием барона Врангеля, шла на Новый Ахульго. Вторая, состоявшая из одного батальона под командованием полковника Попова, шла на Старый Ахульго. Третья колонна во главе с Тарасевичем должна была спуститься в ущелье Ашилты, выйти в расщелину утеса и там попытаться помешать соединению сил противника. В случае успеха других колонн она должна была по возможности подняться на скалу и захватить главные позиции врага. С зари до 2 часов дня шла артиллерийская подготовка; войска выдвинулись на указанную позицию, но сигнал к атаке был дан только в 5 часов. Колонна Врангеля под шквальным огнем сразу же прошла вниз по узкому хребту и при помощи местных жителей спустилась на платформу, занятую отрядом неприятеля, но здесь столкнулась с первым препятствием в виде второй глубокой расщелины в хребте. При этом неприятель вел обстрел с двух замаскированных позиций. В одно мгновение положение колонны стало угрожающим. Оказавшиеся на маленьком клочке ровной земли 600 человек стали мишенью для врага. Впереди была расщелина, а позади – столь узкий проход, что пробраться там можно было только по одному, а поскольку у них уже было много раненых, они не могли ни идти вперед, ни отступать. Скоро колонна осталась без офицеров – все они были либо ранены, либо убиты. Наконец, на землю пала долгожданная темнота и накрыла их. К счастью, атака произошла во второй половине дня, иначе ни один человек не смог бы спастись. Остальные колонны, которые скорее должны были отвлекать на себя внимание врага, а не идти в атаку, практически ничего не сделали. Колонна под командованием Тарасевича, пройдя некоторое расстояние вниз по ущелью, была встречена ураганным огнем врага из Старого Ахульго слева. Справа на них обрушился град камней. В этих условиях, увидев, что основная колонна не выполнила своей задачи, отряд отступил. Третья колонна, кажется, вообще не предприняла серьезных попыток взять Старый Ахульго. В темноте все три колонны отошли на исходные позиции. Наступление полностью провалилось, причем потери русских были велики – 156 убитых (в том числе 7 офицеров), 719 раненых и контуженых (в том числе 45 офицеров)^[101]. При этом потери защитников были относительно невелики – 150 человек, но среди них были храбрейшие воины. Говорят, что, когда колонна Врангеля вышла на передовое укрепление неприятеля, мюриды, потеряв голову, готовы были бежать, но женщины и дети бросились им наперерез и остановили бегство. «Многие из этих героических женщин, одетых в мужское платье, упорно сражались в первых рядах». Осада делится на три этапа, первый из которых заканчивается штурмом крепости Сурхая; вторая – провалом основного наступления. Теперь мы подходим к третьему и заключительному этапу, во время которого драматизм нарастает с каждой минутой и завершается катастрофой. Русский командир потерпел жестокое поражение, однако он ни на минуту даже не помышлял о том, чтобы оставить эту затею. Уязвленная гордость, несбывшиеся честолюбивые планы и другие подобные соображения личного плана, должно быть, помогли укрепить его решимость продолжать осаду, хоть бы и до зимы. Однако гораздо более весомыми были военные и политические соображения. Отойти сейчас означало бы признать провал всей экспедиции, а значит, все потери и все затраченные на экспедицию средства были напрасны. Что было еще хуже, влияние Шамиля и его власть неизмеримо возросли бы; мюридизм с триумфом утвердился бы во всем Дагестане и Чечне; усилия последних лет были бы напрасны, а борьбу за господство пришлось бы возобновить почти с самого начала. Размышляя о причинах своего поражения, Граббе увидел, что успех невозможен, пока гарнизон может поддерживать связь с внешним миром. Шпионы донесли ему, что через день после наступления к Шамилю присоединились 100 человек из Чиркея и другие отряды из разных аулов. Он сам видел, что запасы пороха и амуниции пополнялись чуть ли не каждый день, и, что столь же важно для гарнизона, больные и раненые вывозились оттуда через Койсу. С другой стороны, несмотря на понесенные потери, русская армия, благодаря прибытию подкрепления, стала более многочисленной, чем в начале осады, а крепости Сурхая уже не существовало. Он решил еще раз перейти реку и завершить начатое; однако сделать это было не так просто, поскольку мост у Чинката был уничтожен, а мост у Сагритля находился в руках врага. Несколько дней ушло на рекогносцировку; русские сделали вид, что строят новый мост выше Старого Ахульго, и внимание врага, таким образом, было отвлечено от настоящего объекта. Вечером 3 августа три роты были переброшены на другой берег у Чинката. Основа старого моста сохранилась, и скоро через реку была переброшена новая конструкция, достаточно прочная, чтобы выполнить свою задачу. 4 августа два батальона вместе с аварской и мехтулинской милицией перешли на левый берег, оттеснили мюридов и заняли позицию напротив Ахульго, который теперь был впервые полностью окружен. На заре по твердыне Шамиля было выпущено несколько снарядов, возвещая начало сражения. Конец был теперь уже виден, хотя еще и не близок. На нижнем хребте напротив Нового Ахульго были установлены две горные пушки, которые до того со своей позиции не могли причинить врагу большого ущерба; новая батарея была возведена немного левее, и там было установлено четыре полевых орудия, привезенные из расщелины между Бетль и Ашилтой. Еще одна батарея, также с четырьмя полевыми пушками, была расположена так, чтобы нанести максимальный урон передовым укреплениям врага на Новом Ахульго. Однако самая важная работа заключалась в строительстве скрытой галереи от нижнего хребта до Нового Ахульго с двойной целью: уменьшить потери при проходе через открытый участок и позволить атакующим сконцентрировать свои силы на подходе к Новому Ахульго и начать атаку неожиданно для врага. Эта галерея, спроектированная и построенная в труднейших условиях двумя молодыми военными инженерами, прикрепленными к атакующим силам (графом Ниродом и еще одним инженером), была новым словом в военном искусстве и осталась уникальной. Она состояла из нескольких деревянных щитов, сделанных из тонких досок и накрепко скрепленных друг с другом. Эти щиты были подвешены на веревках почти перпендикулярно к утесу. Несколько балок поддерживали этот навес, при этом галерея была достаточно просторной, чтобы разместить отряд, охранявший строителей. В ночь на 20 июля галерея была частично разрушена, в результате смелой вылазки горцев, после чего веревки были заменены на цепи. Так прошел месяц. За это время было убито или ранено не более 100 человек. Однако санитарные условия были очень плохими, и к середине августа армия опять уменьшилась до чуть более чем 6000 человек, а в батальонах было в среднем по 450 штыков. Но и положение Шамиля было отчаянным. Безопасным нельзя было назвать ни один уголок ущелья, за исключением пещер, где прятались женщины и дети. Воду можно было приносить только из реки, протекавшей далеко внизу, а там все пространство простреливалось русскими. Продовольствия катастрофически не хватало, почти не было топлива, воздух был заражен из-за множества трупов убитых или умерших от болезней. Августовское солнце нещадно палило, а русские батареи и днем и ночью обстреливали лагерь, и не было даже надежды на спасение. Неудивительно, что Шамиль дрогнул. Старшина Чиркея уже предлагал свои услуги в качестве посредника, но Граббе сказал ему, что он будет говорить, только если Шамиль признает власть русского правительства и в доказательство своей лояльности отдаст своего сына Джамалуддина в качестве заложника. 27 июля начались переговоры, и на несколько часов батареи смолкли. Но буйный нрав имама еще не был укрощен, и его тон не был таков, «чтобы русский генерал стал слушать его». В начале августа Кибит-Магома предложил услуги посредника, но Граббе отклонил это предложение. 12 августа сам Шамиль послал своего представителя в штаб русских, и опять стрельба прекратилась на несколько часов. Однако скоро стало очевидно, что имам хотел только одного – выиграть время, чтобы починить укрепления, и 16 августа ему поставили ультиматум: если к ночи Шамиль не отправит к русским своего сына, утром начнется штурм. Атакующие колонны были уже готовы, а поскольку Джамалуддин не появился, Граббе дал сигнал к атаке. Как и прежде, в бой шли три колонны и в том же порядке, но вот результат был совсем другим. Когда по висячей галерее войска с правого фланга добрались до передовых постов противника, их встретило то же упорное сопротивление и тот же шквальный огонь. Тем не менее наступающие пострадали гораздо меньше, так как галерея обеспечивала им некоторое укрытие. Потери русских на этот момент составили 102 человека убитыми (включая 2 офицеров), 162 ранеными (6 офицеров) и 200 контужеными. Остальные были вымотаны до крайности, а позиции неприятеля оставались практически нетронутыми. Русским опять грозила катастрофа, но в последний момент им улыбнулась удача. Мюриды, которые на этот раз подвергались круговому обстрелу, пострадали гораздо больше, чем при первом штурме. Шамиль опять потерял нескольких своих самых храбрых и преданных сторонников. И среди них – Сурхая, отважного мюрида, который сыграл столь зловещую роль на переговорах с Клюгенау у источника Гимр и который в военных делах был правой рукой имама. Выжженная солнцем скала была усеяна телами погибших и раненых; выжившим приходилось заботиться еще и о горстке полуголодных женщин и детей. Дальнейшее сопротивление казалось бесполезным даже героическим защитникам крепости. Наконец Шамиль сдался и, подняв белый флаг, отослал своего сына Джамалуддина, мальчика 12 лет, в качестве заложника. Чего это стоило ему, можно лишь догадываться по тому упорству, с которым он вел переговоры о возвращении сына, который стал чужим и ему, и собственной стране и бесстрастно служил русскому царю. Какими бы ни были ошибки и преступления Шамиля, никто не может отрицать, что он был заботливым мужем и отцом. Граббе согласился вести переговоры о сдаче Ахульго, и 18 августа генерал Пулло с маленькой свитой проследовал к скале и провел беседу с Шамилем, чьи условия – он хотел продолжать жить в горах, а Джамалуддин должен был вернуться в Чиркей – были неприемлемы. Пулло вернулся в штаб, и переговоры продолжались еще три дня. Вскоре стало ясно, что Шамиль передумал сдаваться, и 21 августа штурм был возобновлен. В третий раз русские попытались войти в Новый Ахульго, и в третий раз им это не удалось. Мюриды защищались, как всегда, упорно, и, когда наступила ночь, их позиции остались нетронутыми. Однако на следующее утро, 22 августа, когда штурм возобновился, солдаты, к своему удивлению, не встретили никакого сопротивления. Передовые рубежи обороны, столь долго защищаемые, были пусты, и скоро русские заняли большую часть Нового Ахульго. В деревне они обнаружили всего нескольких жителей, которые остались там, в то время как остальные попытались пройти через ущелье. «Началась отчаянная схватка, – пишет Милютин, – даже женщины отчаянно защищались и невооруженными бросались на русские штыки». Тем временем русские подтянули две горные пушки и нацелили их на Старый Ахульго, куда еще не успели дойти беглецы из Нового Ахульго. Они все еще карабкались на противоположную скалу или даже еще спускались по узким и опасным тропам к деревянному мосту, который, хотя и был расположен далеко внизу, все равно находился на высоте 80 футов над горным потоком. Русские на верхнем плато бросились в погоню, и в это же время колонна Тарасевича продвигалась вперед по плоскому участку. Русские карабкались на скалы, затем взяли мост и добрались до Старого Ахульго прежде, чем гарнизон понял, что враг уже на его территории. Осознав это, защитники начали стрелять, но было слишком поздно. Торжествующие русские заняли крепость и западную часть утеса, которая, если бы мост был вовремя уничтожен, могла еще продержаться какое-то время, хотя и не долго. За два дня боев русские потеряли 150 человек убитыми (6 офицеров) и 494 человека – ранеными и контужеными (15 офицеров). Наконец-то Ахульго был взят. Но бои продолжались еще целую неделю, и сопровождались они обычными ужасами Кавказской войны. «Каждую саклю, каждую пещеру приходилось брать с оружием в руках. Горцы, хотя поражение было уже неизбежно, отказывались сдаваться и яростно защищались – женщины и дети с кинжалами и камнями в руках бросались на штыки или в отчаянии прыгали вниз с утесов, что означало верную смерть^[102]. Трудно представить себе все эпизоды этой ужасной, фанатичной борьбы; матери сами убивали детей, только бы они не попали в руки русских. Целые семьи погибали под руинами собственных домов. Некоторые мюриды, измученные ранами, тем не менее старались отдать свою жизнь подороже. Делая вид, что готовы сложить оружие, они предательски убивали тех, кто хотел взять это оружие. Именно так погиб Тарасевич. Очень трудно было выманить врагов из убежищ в скалах, нависавших над Койсу. Для этого было необходимо спустить солдат на веревках. Не менее тяжелым испытанием для солдат было дышать миазмами, испускаемыми многочисленными трупами. В ущелье между двумя аулами Ахульго людей приходилось менять каждые несколько часов. Там насчитали более тысячи трупов, много тел было унесено течением реки. Было взято 900 пленных, в основном женщин, детей и стариков, и даже они, несмотря на истощение и раны, не могли удержаться от отчаянных поступков. Некоторые, собрав последние силы, выхватывали штыки у своих стражей и бросались на них, предпочитая смерть позорному плену. Эти вспышки ярости резко контрастировали со стоическим героизмом других мюридов. Плач и крики детей, физические страдания раненых и больных довершали ужасную картину». К 29 августа в Ахульго не осталось ни одного горца. Осада длилась 80 дней и стоила русским убитыми 25 офицеров и 487 рядовых, ранеными – 91 офицера и 1631 рядового, а контужеными – 33 офицеров и 661 рядового. В целом потери составили 3000 человек, не считая многочисленных потерь от болезней. Осада завершилась, драма была сыграна, занавес опустился, но что случилось с главным действующим лицом, который, к безграничному удивлению зрителей, сыграл столь заметную роль в завершающем акте? Можно себе представить, с каким рвением русские искали своего главного врага – Шамиля. Они вновь и вновь обыскивали каждый закоулок и каждую расщелину, исследовали каждое тело, живых и мертвых, но его нигде не нашли. Они не могли получить информацию от выживших, которая могла бы пролить свет на его исчезновение. Неужели он бросился с обрыва, как его сестра Фатима и многие другие? Каким бы невероятным это ни казалось, неужели он сумел совершить столь же безумный побег, как и семь лет назад из Гимр? Правду узнали только через несколько дней, и все равно в нее было трудно поверить. Оказалось, что в ночь на 21 августа, увидев, что все потеряно, Шамиль с одной из жен и детьми – еще одна его жена погибла во время осады – и в сопровождении нескольких верных сторонников нашел убежище в одной из пещер в скале выше Койсу. На следующую ночь маленький отряд спустился на берег реки и, построив плот из нескольких бревен, отправил его вниз по реке – на него посадили нескольких кукол, чтобы отвлечь внимание русских пикетов. Обман удался; легкий плот быстро заметили и начали обстреливать. Тем временем беглецы осторожно проползли вдоль берега, пока не достигли расщелины. Здесь они повернули в глубь территории, но наткнулись на русский пикет. Завязался бой, в ходе которого Шамиль и его маленький сын были ранены, а русский офицер убит. Было потеряно время, и они поспешили вперед, добрались до верхней долины, взобрались по крутому подъему и далее, то спускаясь, то поднимаясь по склону горы, опять вышли к берегу реки чуть выше места слияния Анди и Авар-Койсу, вблизи от Ашилтского моста. Беглецы сумели перебраться на левый берег и продолжили путь по горным склонам. Они не успели уйти далеко, когда их заметил отряд из Гимр, который был послан контролировать мост. По беглецам было произведено несколько выстрелов, но безрезультатно, и Шамиль, увидев, кто это был, с горечью повернулся к своим односельчанам и прокричал: «Мы еще встретимся, люди из Гимр!» Затем он последовал за своими спутниками и скрылся из вида. Русские опять праздновали победу; опять правительство в Петербурге поздравляло себя с уничтожением влияния Шамиля и мюридизма, и опять обманулось в своих ожиданиях. Раненый, бездомный беглец без средств к существованию, без единого соратника, – казалось, ему ничего не осталось, кроме жизни загнанного разбойника, пока смерть не положит конец его страданиям. Тем не менее уже через год он снова стоял во главе вооруженного отряда. Через три года он нанес сокрушительное поражение своему сегодняшнему обидчику; а еще через год весь Северный Дагестан был под его властью, русские гарнизоны уничтожены, а мюриды торжествовали в лесах и горах от Самура до Терека, от Владикавказа до Каспия. Так что это был еще не конец! В резком контрасте с северной кампанией самурская экспедиция под руководством Головина достигла значимых результатов малой кровью. Была занята вся долина Самура; построена цепь крепостей, включая укрепления у важного аула Ахты; проложена дорога от верхнего течения реки через главный хребет через Шин. Эта дорога сократила путь от Дагестана до Грузии на 300 верст. Многие свободные общины были объединены в одну административную единицу после учреждения в Ахты местного дивана (совета) во главе с русским комендантом. Было сделано все, чтобы поддерживать и соблюдать местные традиции и обычаи. Благодаря этим разумным мерам, политическим и военным, жители населенной долины перешли к мирной жизни, и, хотя время от времени случались беспорядки, особенно в 1848 году, когда Шамиль попытался взять Ахты, Южный Дагестан не только перестал доставлять России большое беспокойство, но и не раз служил базой для военных операций против врага. Глава 22
1840–1842

Возможное умиротворение Чечни. – Администрация Чечни. – Снова Шамиль. – Англия и Египет. – Быстрое возвращение власти Шамиля. – Его жестокость. – Ахверды-Магома. – Шамиль в Дагестане. – Хаджи-Мурат. – План русской кампании 1843 года. – Смерть Бакунина. – Разногласия между Граббе и Головиным. – Фезе сменяет Клюгенау, а затем снова уступает ему. – Экспедиция Граббе к Дарго. – Ужасные результаты его операции. – Отзыв Граббе. – Головина сменяет Нейдгардт Граф Граббе был так доволен результатами своих усилий, что мало думал о побеге Шамиля. Действительно, цена, которую он предложил за голову беглеца, была не более 300 рублей. Однако император Николай, который внимательно следил за делами на Кавказе и иногда видел дальше, чем любой из его министров или генералов, предчувствовал недоброе. На полях отчета Граббе о взятии Ахульго он собственной рукой написал: «Очень хорошо, но жаль, что Шамиль сбежал; признаюсь, я боюсь новых козней с его стороны, несмотря на то что, без сомнения, он потерял большую часть своих средств и влияния. Посмотрим, что будет дальше»^[103]. Положение дел в Чечне, однако, зимой 1839/40 года, казалось, оправдывало оптимизм Граббе. По его приказу генерал Пулло в декабре и потом в январе прошел маршем по большей части нижней Чечни, не встретив никакого сопротивления. Напротив, чеченцы казались присмиревшими. Они безропотно приняли условия, навязанные русскими командующими, выдали разбойников, нескольких русских дезертиров и пленных, сдали значительное количество оружия и даже с достоинством приняли назначенных им приставов. Граббе приписал эту чудесную перемену своему успеху в Ахульго и доложил Головину и военному министру в Санкт-Петербурге о восстановлении мира в стране. «Хотя нам не удалось схватить Шамиля, но смерть и пленение всех его сторонников, его собственное позорное бегство и суровый урок, преподанный тем племенам, которые поддерживали его, лишили его всего влияния и сделали из него человека, скитающегося по горам, который должен думать только о том, как обеспечить собственную безопасность. Секта мюридов перестала существовать, со всеми его сторонниками и последователями». Более того, разрабатывая план операций на 1840 год, он писал: «Учитывая нынешнее положение дел в Дагестане и Чечне, вполне вероятно, что экспедиционные войска не встретят сопротивления и что строительство крепости в Чиркее будет осуществлено без боев. В Чечне не предполагается никаких серьезных беспорядков или восстания». Изначально было намерение построить всего две крепости, в аулах Чиркей и Герзель. Теперь Граббе предложил построить третью крепость в Дача-Барзое, у входа в нижнюю долину реки Аргун. Тем самым было положено начало строительству так называемой чеченской передовой линии, третьей параллели Вельяминова. Однако, как оказалось, построена была только одна крепость – у аула Герзель, – и еще до начала весны вся Чечня была охвачена восстанием. Русские до некоторой степени сыграли на руку Шамилю, чего он, конечно, не ожидал. Пулло был храбрым и умелым офицером, однако он был весьма жесток, а мы можем легко представить себе, что это значит на Кавказе. Более того, он был крайне неразборчив в средствах. Чеченцы боялись и ненавидели его. Когда, не найдя русских, достаточно знающих местный язык, чтобы заполнить штат приставов, Пулло стал назначать на эти должности самых отъявленных негодяев из числа местных жителей, и те относились к своим подчиненным с беспрецедентной жестокостью, и понятно, что скоро чаша терпения последних была переполнена. Неудовлетворенность породила возмущение, а когда пошел слух о том, что чеченцев будут разоружать, превратят их в крестьян на русский манер и станут призывать на службу в армию, этого было достаточно, чтобы люди созрели для решительных действий. Им не хватало лишь лидера, и тут как раз и пригодился Шамиль^[104]. Прошло шесть месяцев с момента бегства из Ахульго, и многое изменилось в судьбе беглого имама. Его с распростертыми объятиями встретили Шуаиб-Мулла, Джават-хан, авары, как и он сам, и Шамиль поселился в одной из небольших чеченских общин, где его влияние вскоре неизмеримо выросло. Слава о его мудрости и набожности быстро распространилась по округе; к нему со всех сторон стекались представители других общин и спрашивали совета или просили стать их лидером. Послав в Дагестан к Ахверды-Магоме, он принял руководство над малой Чечней при условии безусловного подчинения его приказам и ездил из аула в аул, пропагандируя шариат. К середине марта (1840) жители начали восстание с оружием в руках, и генерал Пулло встревожился. Произошло столкновение на Сунже, недалеко от Грозного, между его войсками и растущей ордой Шамиля. Чеченцы потерпели поражение, но жребий был брошен. Месяц или два русского правления довели чеченцев до отчаяния. Воодушевленные новостями о поражениях, которые потерпели их враги на побережье Черного моря, и слухами об иностранной интервенции, они снова взялись за оружие. До конца 1840 года война возобновилась с новой силой и скоро охватила не только всю Чечню, но и большую часть Дагестана. В это время из-за махинаций печально известного Давида Уркуарта и его эмиссаров Белла и Лонгсуорта англичане стали раздражать русских, подстрекая чеченцев и другие родственные им племена черноморского побережья. Они вселяли в них ложные надежды на британскую интервенцию и снабжали оружием и снаряжением. Успехи местных жителей, без сомнения, стали возможны благодаря этим усилиям. Однако у несчастных горцев в конечном итоге не было причин благодарить своих благодетелей. Открытые действия Великобритании имели, как ни странно, противоположный эффект и, вероятно, спасли Россию от несчастий, по сравнению с которыми потеря нескольких маленьких крепостей казалась смешной. В 1839 году, как писал господин Берже, «Закавказью угрожала опасность со стороны азиатской Турции, которая была готова поднять египетского пашу по первому знаку его сына Ибрагима, который перешел Таурус и занял со своим авангардом Орфу и Диярбекир. В наших мусульманских провинциях были распространены прокламации Мегемета-паши, адресованные всем влиятельным людям Дагестана: «Да благословит вас Бог! Я начал войну с пятью державами – Англией, Германией, Грецией, Францией, Султанатом – и со всеми, кого Господь позволил подчинить мне. Теперь я обращаю свой взор на Россию, поэтому назначаю Шамиля вашим шахом и посылаю ему две печати и повелеваю вам подчиняться ему безусловно и помочь мне в моем предприятии. В то же время я обещаю направить вам часть своих войск. Те же, кто не выполнит моего приказа, лишатся голов своих, как неверные». На данном письме стоят печати Мегемета и Ибрагима. «К счастью, – добавляет господин Берже, – быстрые успехи англичан на побережье Сирии и свержение Мегемета отвели от нас опасность». Шамиль, который добился своей первой славы на лишенных растительности горах, теперь доказал свое мастерство в местных боях, в которых у русских и так было много проблем. Избегая по возможности прямых столкновений с дисциплинированными войсками царя, он ловко лавировал в лесах, совершая набеги на поселения казаков и мирных чеченцев; наказывал тех, кто не хотел разделять его идеи. Он умудрялся бывать везде и повсюду, а его помощники распространяли его тактику до границ Дагестана на востоке и Владикавказа на западе. Они постоянно держали врага в напряжении и изматывали его своими набегами. Сначала Граббе отказывался верить, что его предсказания оказались ошибкой. Он оставался в Ставрополе, предоставив Пулло разбираться с ситуацией, возникшей из-за его собственных ошибок и жестокости. Позднее он был переведен в Пятигорск и послал генерала Галафеева на замену Пулло. Скоро оказались задействованы все силы восточного фланга, а его командир вынужден был лично вступить в бой. Скоро Ахверды-Магома прославился как партизанский лидер, контролирующий западную часть левого фланга. Он даже атаковал Моздок, но потерпел бесславное поражение и, чтобы задобрить Шамиля, подарил ему одну из своих пленниц, красавицуармянку Шуанет. Когда дело доходило до реальных столкновений, русские чаще всего выходили из них победителями, особенно ясно это проявилось в битве на реке Валерик (11 июля 1840 года), которую обессмертил Лермонтов в одноименном стихотворении^[105]. Однако в целом итог кампании за год был не в пользу русских и подготовил почву для будущих побед Шамиля. В июне, однако, он едва не погиб в результате собственной безжалостности. В отдаленном ауле Ингушетии, недалеко от Назрани, жители которого не спешили принимать шариат, он потребовал выдачи двух чеченских пленников, захваченных одним из жителей, Губишем. Когда тот отказался сделать это, он приказал своим мюридам схватить его и выколоть правый глаз. Той же ночью Губиш, который был связан и посажен в темницу, сумел убежать и, выхватив кинжал у спящего часового, вошел в комнату Шамиля и нанес ему три тяжелые раны, а сам пал от руки мюридов. Два брата Губиша, попытавшиеся защитить его, были убиты, а остальные члены семьи были заживо сожжены в собственном доме. В начале 1840 года, не удовлетворившись успехами в Чечне, Шамиль распространил свои действия на Дагестан, где под его знамена встали тысячи горцев. Однако пока что русские стойко держались, во многом благодаря Клюгенау и его храбрым подчиненным – Пассеку, Евдокимову и Бельгарду. 10 июля Шамиль и его давний противник вновь померились силами у Ишкарты, где Клюгенау при помощи подкрепления, вовремя прибывшего из Шуры, смог пробиться сквозь ряды численно превосходившего его неприятеля^[106]. По какой-то причине Шамиль отошел за Сулак именно тогда, когда Шура и весь Северный Дагестан были практически в его руках. 14 сентября Клюгенау вместе со своим отрядом спустился с 5000-футовой высоты по крутой дороге мимо хорошо известного источника к Гимрам и штурмом взял родовое гнездо первого и третьего имамов. Для Шамиля это был настоящий удар; его престиж сильно пострадал, и на некоторое время распространение мюридизма в Дагестане замедлилось. Однако в ноябре в Аварии произошло событие, результаты которого в долгосрочной перспективе компенсировали Шамилю это поражение. Хаджи-Мурат, который в 1834 году убил Хамзада, мстя за убийство аварских князей, с тех пор хранил верность России и даже носил форму русского офицера. Во многом благодаря его влиянию Шамиля холодно принимали в Хунзахе, и Клюгенау знал об этом и ценил Хаджи-Мурата. Однако между Хаджи-Муратом и Ахмет-ханом из Мехтули, которому было доверено править Аварией, разгорелась смертельная вражда, и теперь Ахмет-хан решил воспользоваться выдавшейся возможностью и нанести врагу смертельный удар. Под тем предлогом, что Хаджи-Мурат тайно поддерживает контакты с Шамилем, он велел арестовать его, сообщив о своих подозрениях (или – измышлениях!) русскому командующему. Клюгенау, который в это же время получил аналогичную информацию от майора Лазарева (видимо, это тоже было делом рук Ахмета), встревожился. Не зная, чему верить, он приказал отправить Хаджи-Мурата под охраной в Шуру и немедленно убить, если будет предпринята попытка освободить его. 10 ноября пленника, которого в течение десяти дней держали прикованным к пушке, отправили из Хунзаха в сопровождении офицера и 45 солдат Апшеронского полка. В горах лежал снег, и главная дорога была непроходима, поэтому отряд пошел кружным путем. Возле аула Буцро тропа над обрывом была столь узкой, что Хаджи-Мурат и его конвой могли следовать по ней только по одному. Казалось, с двумя вооруженными охранниками впереди и двумя сзади он никак не сможет бежать, но вокруг его туловища была обвязана прочная веревка, концы которой держали ближайшие к нему солдаты. В самом узком месте он внезапно схватил веревку обеими руками, вырвал ее из рук солдат и бросился вниз с обрыва. В любое другое время года он бы немедленно погиб – впрочем, никто и не думал, что он спасется, упав с такой высоты. Однако Хаджи-Мурат рассчитывал на высоту снежного покрова, и не напрасно. Он сломал ногу и получил много ушибов, но сумел доползти до ближайшей овчарни и выжил, став впоследствии самым ярым сторонником Шамиля на Восточном Кавказе. Тем временем после девяти месяцев непрерывных военных действий, во время которых как никогда пострадали долины Чечни, обе стороны были на грани истощения. Шамиль распустил свои мобильные отряды; русские войска отошли на зимние квартиры, и, хотя периодически возникали отдельные столкновения, год завершился довольно спокойно. Но результаты кампании не подлежали обсуждению. В целом Россия добилась успехов непосредственно на полях сражений и тем не менее потеряла завоеванные ранее позиции. В то же время Шамиль, войдя в Чечню год назад лишь с несколькими сторонниками, теперь стоял во главе вооруженного народа, а его власть распространялась на территории от границ Дагестана до Владикавказа. План кампании 1841 года, разработанный Головиным и одобренный императором, предусматривал строительство крепости на реке Сулак напротив стратегически важного аула Чиркей, жители которого были жестоко «наказаны» за предательство^[107]. Необходимо было укрепить защитные сооружения Шуры, выстроить новую крепость в Низовом и перестроить старую крепость в Хунзахе. Все это было необходимо сделать в Дагестане, где предполагалось расквартировать армию численностью 12 000 человек. В Чечне же должна была периодически дислоцироваться несколько меньшая по численности армия, «мечом и огнем зачищая эту землю». После окончательного покорения жителей этого района там должна была быть построена крепость у входа в Аргунскую долину. Войска Северного Кавказа предполагалось усилить 14-й пехотной дивизией, состоявшей из 16 батальонов. Император, чьи опасения по поводу Ахульго оказались небеспочвенными, дал понять, что ожидает, что средства, имеющиеся теперь в распоряжении генерала Головина, «принесут свои плоды». Однако Николаю, чья военная гордость была польщена размахом побед Паскевича в первые годы его правления, все оставшееся время было суждено в основном переживать разочарования. Действительно, был взят аул Чиркей и построена, как и было запланировано, крепость Евгеньевская, а Чечня была разорена. Но когда после восьми месяцев разрушительных боев войска опять отправились на зимние квартиры, положение Шамиля оказалось лучше, чем раньше, а опасность для России усилилась. Это было особенно ясно в случае с Дагестаном, когда стали очевидны все печальные последствия бегства Хаджи-Мурата. Этот человек, не успев оправиться от ран после своего падения, обосновался в Целмесе, недалеко от Хунзаха. Он был назначен наибом и направил всю свою энергию и влияние на распространение мюридизма среди аварцев. Уже в январе (1841) после многочисленных попыток вновь сделать Хаджи-Мурата своим союзником Клюгенау решил, что пора принимать против него серьезные меры. Войско, численностью почти 2000 человек, половину из которых составляла местная милиция, вышло из Хунзаха в Целмес под командованием генерала Бакунина, командующего русской гвардейской артиллерией. Он оказался на Кавказе с инспекторской поездкой и, считая, что его опыт может пригодиться экспедиционному корпусу, взял командование на себя. Пассек пошел в атаку на аул 6 февраля, были взяты все башни, кроме одной. Однако последняя держалась стойко, и в ходе последующего боя Бакунин был смертельно ранен. Местная милиция не принимала активного участия в схватке; русские потеряли почти треть своих людей. Когда к неприятелю подошло подкрепление, Пассек, на которого теперь было возложено командование, решил отойти к Хунзаху и блестяще сделал это. Отец и два брата Хаджи-Мурата были убиты, а сам он был ранен. 2 июля 1841 года Головин пришел к выводу, что «мы никогда еще не имели на Кавказе столь жестокого и опасного противника, как Шамиль. Благодаря стечению обстоятельств его власть приобрела религиозно-военный характер, такой же, благодаря которому в момент зарождения ислама Мухаммед потряс три четверти планеты. Шамиль окружил себя слепыми исполнителями своей воли, и неизбежная смерть ждет всех, кто навлечет на себя хоть малейшее подозрение в желании свергнуть его власть. Заложников убивают без всякой жалости, если семьи, из которых их взяли, вдруг изменят делу мюридизма. Правители, которых он поставил во главе общин, – просто-напросто его рабы, слепо преданные ему и наделенные властью казнить и миловать. Подавление этого ужасного деспотизма и должно стать нашей первейшей задачей» (из письма Головина Чернышеву). К концу октября положение дел в Дагестане было таково, что большая часть тех сил, с которыми Граббе должен был нанести решающий удар, была отведена на помощь Клюгенау, а потому запланированная кампания была отложена. Граф Граббе посетил Петербург в конце 1841 года и сумел убедить императора, у которого был в фаворе, дать в его распоряжение (независимо от Головина) все войско на Северном Кавказе в добавление к тем силам, которые были у него на левом фланге. В результате уже существовавшая напряженность между двумя военачальниками переросла в яростную и долгую ссору. В начале 1842 года генерал Фезе был отправлен Головиным в Дагестан, где он взял важный аул Гергебиль (20 февраля) и вернул России большую часть Аварии и Койзубу. Однако, когда Граббе вернулся, он заменил Фезе Клюгенау, его злейшим врагом, который, по мнению Головина, ничего не мог сделать как надо. Тем временем 21 марта Шамиль совершил набег на Кази-Кумух и сверг правящую семью вместе с представителем России и его маленькой охраной, состоявшей из казаков. Но в июне он был разбит Аргутинским-Долгоруким. Операция в Чечне была возобновлена 30 мая, когда Граббе вышел из аула Герзель с армией численностью более 10 000 человек и с 24 пушками. Генерал Головин, тогда еще главнокомандующий войсками на Кавказе, рассказывает нам, что случилось дальше: «Граббе хотел быстро дойти до Дарго, уничтожить этот аул, затем перейти через хребет, отделяющий Чечню от Северного Дагестана, и подчинить Гумбет и Анди. Следует отметить, что он предпринял этот шаг в то время, когда уже знал, что силы Шамиля направлены против Кази-Кумуха, и когда ясно видел, что, оставив Дагестан незащищенным, а маленькую дивизию князя Долгорукова – без помощи, он подверг всю страну большой опасности. В то же время вся огромная армия, которую он собрал, была неэффективной. С ним было много повозок и 3000 лошадей, которые должны были везти провиант и снаряды. На марше его поезд из-за трудного рельефа местности преодолел всего несколько верст, а чтобы защитить его даже неплотным кордоном солдат, понадобилось чуть ли не полколонны. С двумя батальонами, выдвинутыми в авангард, и столькими же – в арьергард, а остальными батальонами – разбитыми для образования защитных линий поезда, отряд стал чрезвычайно слабым и неэффективным. Помимо этого, колонна должна была преодолевать трудности, создаваемые не только природой, но и действиями горцев, которые быстро поняли, что у них есть хорошие шансы на успех. Ведь сейчас войско шло по густым лесам Ичкерии, а когда оно появится на открытом пространстве, они уже не смогут причинить ему вреда. 30 мая колонна прошла только 7 верст, хотя и не встретила ни одного врага. Всю эту ночь шел сильный дождь, делая дороги еще хуже и настолько задерживая движение колонны, что к вечеру 31-го, после пятнадцатичасового марша и постоянных стычек с врагом, колонна прошла только 13 верст и была вынуждена расположиться на ночь на безводной равнине. На следующий день число врагов возросло, хотя, согласно информации заслуживающих доверия источников, у неприятеля было менее 2000 человек, т. к. его основные силы были с Шамилем в Кази-Кумухе. Дорога стала еще труднее, баррикады встречались все чаще, и уже второй день у войск не было воды. Число раненых достигло нескольких сотен, и с каждым часом росла неразбериха^[108]. Таким образом, за три дня колонна прошла только 25 верст, и генерал Граббе увидел, что было невозможно продолжать движение вперед. В ночь на 1 июня, отказавшись от своих планов, он отдал приказ отступать той же дорогой. Если уж наступление было неудачным, то отступление было еще хуже. Войско, которое преодолело столько трудностей, чтобы понять, что наступление провалилось, пало духом – оно не привыкло к неудачам. Неразбериха достигла угрожающих размеров. Никто не соблюдал диспозиции, и никто не давал себе труда держать колонну в изначальных рамках. Отступление, которое сделало необходимым бросить или уничтожить все, что мешало движению, за исключением раненых, пушек и, возможно, малой толики боеприпасов, приняло форму бегства. Были батальоны, которые бросались наутек, лишь заслышав лай собак. В этих условиях потери не могли не быть огромными. Эта печальная картина лишь обнажила суровую правду, причем без преувеличений. Но при этом не следует забывать об образцах героизма, которые лишь ярче высвечиваются на фоне общего мрака. Таким образцом было спасение пяти полевых пушек, оказавшихся в руках врага, которое стоило жизни храброму командиру третьего батальона Кабардинского полка, подполковника Тряскина. Наконец, 4 июня чеченский отряд вернулся в Герзель, потеряв убитыми, ранеными и пропавшими без вести 66 офицеров и более 1700 рядовых, не считая одной полевой пушки и почти всего провианта». Не наученный этим уроком, генерал Граббе вскоре решил предпринять еще одну экспедицию, на этот раз в Дагестан. Пройдя через Цатаних, он взял Игали, недалеко от Ашилты; однако аул был уже сожжен мюридами. «В ночь на 28 июня, – говорит генерал Головин, – генерал Граббе двинулся в обратный путь, дошел до Цатаниха, потеряв в этом бессмысленном походе 11 офицеров и 175 рядовых. Ночное отступление из Игали сопровождалось той же самой неразберихой, что и во время похода через ичкерийский лес, в то время как численность неприятеля не превышала 300 человек». В течение четырех лет, с 1834 по 1842 год, русские потеряли в экспедициях, в основном под непосредственным командованием Граббе, убитыми 64 офицера и 1756 рядовых, ранеными, контужеными и пропавшими без вести – 372 офицера и 6204 рядовых – и практически ничего не достигли^[109]. Не будет преувеличением сказать, что несчастья, которые испытала Россия на Кавказе, были в основном результатом соперничества и разногласий между Граббе и Головиным; ну а вину за подобное положение вещей следует возложить на императора Николая. Наконец, Граббе по собственной просьбе был освобожден от должности, а 21 декабря генерал Нейдгардт сменил Головина. Глава 23
1848–1854