Пенджицаль 3 page

У пристани он пришвартовался, бросил ее багаж на причал, выпрыгнул следом. Подал ей руку, помог выбраться из шлюпки. Некогда для этой цели существовали сходни, но их сдуло ветром во время урагана, а новые так и не построили. Они пошли по причалу, поднялись по лестнице на территорию отеля. Прошли через сад мимо бассейна, где не было ни души. За административным корпусом гостиницы под пальмами находился внешний двор, где стояли два такси с дремлющими в них водителями. Он разбудил одного. Тот потянулся, зевнул, сунул в багажник ее рюкзак и завел мотор, приготовившись ехать в аэропорт.

Он повернулся к Габриэле.

– Ну что, будем прощаться?

– Да. До свидания.

– Еще увидимся когда‑нибудь?

– Не думаю.

– Мне было хорошо с тобой.

– Мне тоже. Спасибо тебе за это.

– И тебе спасибо.

Он обнял ее за плечи, поцеловал. Он не побрился, и щетина на его подбородке царапала ей щеку. Она посмотрела ему в лицо в последний раз, затем повернулась, села в такси и захлопнула дверцу. Старый автомобиль тронулся с места. Она не оглянулась, потому не знала, дождался ли он, когда увозящее ее такси скроется из виду.

С Сент‑Томаса она полетела на Санта‑Крус.[37]С Санта‑Крус в Сан‑Хуан.[38]Из Сан‑Хуана в Майами. Из Майами в Нью‑Йорк. В аэропорту имени Кеннеди ее багаж потеряли, и ей пришлось целый час ждать у пустой вращающейся «карусели», пока на транспортере наконец‑то не появился ее рюкзак.

Она вышла из здания аэропорта в теплый влажный нью‑йоркский сумрак и на остановке в пропахшей бензином туманной мгле стала ждать своего автобуса. Подъехал автобус. Народу в нем было много, и ей пришлось, зажав сумку между коленями, стоять всю дорогу, держась за петлю на поручнях. В терминале компании «Бритиш эйруэйз» она купила билет до Лондона, потом поднялась наверх и три часа просидела в зале ожидания, пока не объявили ее рейс.

Самолет был полный. Выходит, ей крупно повезло, что удалось купить билет, поняла Габриэла. Рядом с ней сидела пожилая дама с голубыми волосами, впервые летевшая в Британию. Она два года копила деньги на эту поездку, сообщила Габриэле ее соседка, купила групповой тур. Большинство пассажиров в самолете из ее туристической группы, и вместе с ними она посмотрит лондонский Тауэр и Вестминстерское аббатство, поездит по стране. Пару дней они проведут в Эдинбурге, побывают на фестивале, посетят Стратфорд‑на‑Эйвоне.

– Мне не терпится увидеть Стратфорд и домик Энн Хэтуэй.[39]

На взгляд Габриэлы, программа тура была потрясающе интересной, но она в ответ лишь улыбнулась и сказала сдержанно:

– Как мило.

– А ты, дорогая, куда едешь?

– Домой, – ответила Габриэла.

В самолете она не спала: ночь оказалась слишком короткой. Почти сразу после ужина им принесли горячие полотенца, чтобы освежить лицо, и апельсиновый сок. В Хитроу шел дождь. Приятный моросящий английский дождь, будто туманная дымка на лице. Вокруг безмятежное спокойствие, зелень, и даже в аэропорту пахло по‑другому.

Перед отъездом с Сент‑Томаса он дал ей немного английских денег – несколько купюр разного достоинства, которые достал из заднего отделения своего бумажника, – но этого было мало, чтобы заплатить за такси, поэтому она на метро добралась из Хитроу до станции «Кингз‑Кросс», где сделала пересадку и доехала до станции «Эйнджл».

Дальше пошла пешком, неся свой рюкзак под мышкой. Идти было недалеко. Она смотрела по сторонам, замечая перемены на некогда знакомых улицах. Целый квартал старых домов снесли, и на их месте теперь возводилось какое‑то новое огромное сооружение. От тротуара стройку отделял временный деревянный забор, расписанный граффити. «Нам все по барабану», «Давай работу, а не бомбы», читала Габриэла.

Ее путь пролегал по излинггонской Хай‑стрит, через Кэмпденский пассаж, между ювелирными и антикварными лавками с закрытыми ставнями витринами, мимо магазина игрушек, где однажды она купила – за три шиллинга шесть пенсов, как указывалось на ценнике, наклеенном на пыльную коробку, – игрушечный фарфоровый чайный сервиз. Габриэла свернула на узкую мощеную улочку и оказалась на Эбигейл‑креснт.

Эбигейл‑креснт перемены не затронули. Фасады нескольких домов имели более свежий вид, на крыше одного из соседних домов появилось слуховое окно. И всё. Дом, в котором прошло ее детство, выглядел таким, каким она его помнила; это внушало уверенность и спокойствие, однако частная парковка, где обычно стояла машина отца, была пуста, – значит, его не было дома. Возможно, – хотя еще было только половина девятого утра, – отец уже уехал на работу.

Габриэла поднялась по ступенькам, позвонила в дверь. Она слышала, как в доме звенит звонок, но к двери никто не подошел. Через некоторое время она вытащила из‑под свитера висевшую на шее длинную цепочку с ключом. Давным‑давно, когда она еще училась в обычной лондонской школе, отец дал ей этот ключ… На случай крайней необходимости, объяснил он. Но она им так ни разу и не воспользовалась, потому что дома всегда кто‑нибудь был, когда она возвращалась с занятий.

И вот теперь ключ пригодился. Она повернула его в замке. Дверь открылась, и Габриэла увидела старческую фигуру, медленно поднимающуюся по лестнице с полуподвального этажа.

– Кто это? – Голос был пронзительный, резкий и даже немного возбужденный.

– Не волнуйтесь, миссис Эбни, – отозвалась Габриэла, – это всего лишь я.

Миссис Эбни повела себя так, как обычно ведет себя всякий человек, который испытал шок или которого вот‑вот хватит удар. Она остановилась как вкопанная, стала ловить ртом воздух, схватилась за сердце, вцепилась в перила.

– Габриэла!

– Простите, я вас напугала?

– Не то слово!

– Я не думала, что дома кто‑то есть…

– Я слышала звонок, но не могу же я летать по лестнице, как после принятия дозы слабительного.

Габриэла втащила свой рюкзак в холл и затворила за собой дверь.

– Откуда ты взялась? – спросила миссис Эбни.

– Из Вест‑Индии. Я в пути с… (она тронулась в путь так давно, уж и не помнила с какого числа. Разница во времени, перелет через несколько часовых поясов – трудно было что‑то объяснить, ибо она туго соображала от усталости) …целую вечность летела. Где отец?

– Его нет. И он ничего не говорил о том, что ты приедешь.

– Он не знал, что я собираюсь домой. Очевидно, он в Шотландии?

– Ой, нет. Он был в Шотландии. Вернулся в среду, вчера то есть. И вчера вечером снова улетел.

– Улетел? – У Габриэлы упало сердце. – Куда?

– В Нью‑Йорк. В командировку. С мистером и миссис Боулдерстоун.

– О… – Габриэла внезапно ощутила слабость в ногах.

Она села на нижнюю ступеньку лестницы, опустила голову, взъерошила волосы. Уехал в Нью‑Йорк. Она опоздала всего на несколько часов. Их самолеты, должно быть, разминулись в ночи, разлетелись в противоположных направлениях.

Миссис Эбни, видя, что она сама не своя от усталости и разочарования, засуетилась по‑матерински.

– В кухне пусто, потому что хозяев нет. Пойдем‑ка ко мне, чаем тебя напою. Как в старые добрые времена. Помнишь, как я поила тебя чаем после школы, когда мамы не было дома? Как в старые добрые времена.

В подвале миссис Эбни тоже ничего не изменилось. Там было сумрачно и уютно, как в барсучьей норе. Тюлевые занавески препятствовали проникновению света, сочившегося с улицы, а ее маленькая плита даже в августе была раскалена, как паровой котел на пароходе.

Пока миссис Эбни ставила чайник, доставала чашки с блюдцами, Габриэла выдвинула стул и села за стол. Огляделась. Те же знакомые фотографии, календарь с изображением колокольчиков в лесу, заключенный в рамку, фарфоровые собачки на обоих концах каминной полки.

– А где Дикки? – спросила Габриэла.

– О, мой маленький Дикки умер. С год назад. Племянник хотел подарить мне волнистого попугайчика, но я не решилась. – Старушка заварила чай. – Что‑нибудь сделать поесть?

– Нет, просто чаю выпью.

– Просто чаю? Когда ты последний раз ела?

Габриэла не помнила.

– Какое‑то время назад.

– У меня есть хлеб со сливочным маслом.

– Я не голодна, спасибо.

Миссис Эбни села напротив, налила чай. Сказала:

– Ну, выкладывай все свои новости. И про маму. Как она? У нее все хорошо? Замечательно. Господи, кажется, ты так давно уехала… Лет шесть прошло, наверно. Сколько тебе теперь? Девятнадцать? Да, так и думала, что тебе, должно быть, исполнилось девятнадцать. Ты не сильно изменилась. Я сразу тебя узнала. Только волосы короткие. И в блондинку перекрасилась.

– Нет, я не красилась. Они сами по себе обесцветились – от вест‑индского солнца и хлорированной воды в бассейне.

– На мальчишку ты похожа. Вот что я подумала, когда увидела тебя в дверях. Потому так и испугалась. Сейчас столько хулиганья развелось… А я должна присматривать за домом в отсутствии твоего отца.

Габриэла отхлебнула из чашки. Чай был темный, крепкий, ароматный, какой всегда пила миссис Эбни.

– А жена отца… Она тоже поехала с ним в Нью‑Йорк?

– Нет, я же сказала: он улетел с Боулдерстоунами. Нет, нынешняя миссис Хаверсток уехала в Корнуолл. Уже довольно давно. – Миссис Эбни понизила голос до доверительного шепота. – Ей делали операцию. По женской части, знаешь.

– Бедняжка.

– В общем, – продолжала миссис Эбни своим нормальным тоном, – доктор запретил ей ехать в Шотландию, и она отправилась в Корнуолл. – Старушка глотнула чаю и опустила чашку на блюдце. – Чтобы поправить здоровье.

– Вы знаете, где она?

– Нет, где – не знаю. Мистер Хаверсток не оставил мне адрес. У кого‑то из его родственников гостит в Корнуолле.

– В Девоне и Корнуолле десятки Хаверстоков. Она может быть у кого угодно.

– Мне жаль, но я не знаю, где она… Разве что… Вчера вечером пришло какое‑то письмо. Кажется, из Корнуолла. – Миссис Эбни поднялась из‑за стола, прошла к буфету и выдвинула ящик. – Секретарша твоего отца каждое утро заезжает сюда и забирает всю почту, потом разбирает ее на работе. Сегодня ее еще не было, а, кроме этого письма, мне нечего ей дать.

Старушка вручила конверт Габриэле. Обыкновенный коричневый конверт. Фамилия отца и адрес напечатаны, похоже, как будто резиновыми штампами. Штемпель почтового отделения Труро (Корнуолл); в противоположном углу фломастером написано от руки и дважды подчеркнуто слово «Срочно».

– Какое странное письмо.

– Возможно, от миссис Хаверсток. От нынешней миссис Хаверсток, то есть, – тактично добавила старушка.

– А можно его вскрыть? – Она глянула на миссис Эбни. – Как вы думаете?

– Ну, не знаю, дорогая. Тебе решать. Ты хочешь найти миссис Хаверсток, а адрес наверняка в письме. Почему бы и не вскрыть? Хотя должна признать, адрес на конверте написан весьма странным способом. Наверно, на это ушло несколько часов.

Габриэла положила конверт, потом снова его взяла. Сказала:

– Мне, правда, нужно выяснить, где она, миссис Эбни. Если отца нет, я должна встретиться с ней.

– Тогда вскрывай, – заявила миссис Эбни. – В конце концов «Срочно» – это «Не лично в руки».

Габриэла просунула большой палец под клапан конверта, отклеила его, вытащила и развернула листок бледно‑розовой писчей бумаги. Линованной бумаги с изображением феи размером с марку в верхней части листа. В глаза бросились слова из неровно наклеенных черных букв – злые слова, будто заголовок газетной статьи, оповещающий о катастрофе.

ДА БуДеТ ТебЕ иЗвЕСтно

ЧТо ТВоЯ жеНа в ТреМЕнхИрЕ

ЗАвеЛа инТРиЖКу с ИвЭНом ЭШбИ

ДОБРОжелаТЕль

У нее гулко забилось сердце. Она почувствовала, как кровь отлила от ее лица.

– Что‑нибудь узнала? – спросила миссис Эбни, вытягивая шею, чтобы заглянуть в письмо.

Габриэла быстро свернула розовый листок и убрала его в конверт, подальше от глаз миссис Эбни.

– Нет. Да. Это не от нее. Записка от другого человека. А она сейчас в Тременхире.

– Ну вот, видишь, как удачно! – Старушка прищурилась. – Тебе плохо? Ты побледнела как смерть.

– Нет, все нормально, просто устала. – Габриэла сунула ужасный конверт в карман джинсов. – Давно не спала. Если не возражаете, я, пожалуй, пойду прилягу.

– Конечно. Белье не застелено, но все постельные принадлежности просушены. Забирайся под одеяла. Поспи немного.

– Да. Вы очень добры, миссис Эбни. Простите, что я вот так внезапно свалилась на вас.

– Я рада, что ты приехала. Теперь хоть есть с кем пообщаться, а то я все одна да одна. Вот уж отец обрадуется, когда узнает, что ты вернулась.

Габриэла по лестнице поднялась в гостиную, сняла трубку телефона, набрала номер. Ей ответил мужской голос:

– Справочная.

– Подскажите, пожалуйста, один телефон в Корнуолле. Зарегистрирован на фамилию Хаверсток. Инициалов не знаю. Адрес – Тременхир.

– Минуточку.

Она стала ждать. Оператор, неунывающий человек, пел, пока искал номер: «Если тучи в небе, не вздыхай, не плачь».

В гостиной мало что изменилось за время ее отсутствия. Те же шторы, те же чехлы на стульях. Те же диванные подушки, что когда‑то выбрала ее мать. Несколько новых украшений, одна‑две новых картины…

– Тременхир. Ага, вот. Пенварлоу два‑три‑восемь.

Габриэла, державшая наготове карандаш, записала номер.

– И это мистер…

– Нет, не мистер. Адмирал. Адмирал Д. Д. Хаверсток.

– Пенварлоу, – произнесла она и добавила беспомощно: – О боже.

– Что‑то не так?

– Я поеду туда на поезде. Только не знаю, на какой станции сходить.

– А я вам скажу.

И сказал.

– Откуда вы знаете?

– Мы с женой прошлым летом ездили туда в отпуск.

– Потрясающе.

– Не то слово, – весело отозвался он. – Все время лил дождь.

Габриэла покинула гостиную, взяла свои вещи и потащилась вверх по лестнице. На первой лестничной площадке бросила на пол свой рюкзак и прошла в гардеробную отца. Там пахло, как всегда, лавровишневой водой. Она открыла шкаф, потрогала его одежду, прижала к щеке рукав его твидового пиджака. Ее взгляд упал на зачехленную удочку, стоявшую в углу. На откинутой крышке секретера лежали в упорядоченном беспорядке какие‑то бумаги, корешки чековых книжек, неоплаченные счета. На комоде стояли ее фотография столетней давности и ужасный рисунок, что она однажды нарисовала для него. А еще фотография… Лоры? Не студийный портрет, а увеличенный снимок, на котором смеющаяся Лора была запечатлена в неформальной обстановке. Густые темные волосы, темные глаза, обаятельная улыбка. Вид у нее был очень счастливый.

Твоя жена в Тременхире завела интрижку с Ивэном Эшби.

Габриэла вышла из гардеробной, затворила за собой дверь. Подхватив рюкзак, стала подниматься на последний этаж. «Твоя комната всегда будет твоей, – пообещал ей отец. – Будет ждать тебя». Она открыла дверь, вошла. Ее кровать, ее книги, ее медведи, ее кукольный домик. На стенах иллюстрации Беатрикс Поттер,[40]шторы в бело‑голубую полоску.

Рюкзак с глухим стуком бухнулся на пол. Она сбросила туфли, откинула покрывало на кровати и легла. Одеяла были мягкие и теплые, более уютные, чем любая простыня. От усталости Габриэла не могла уснуть, лежала и смотрела на потолок.

Твоя жена в Тременхире…

Она так устала, что даже плакать не могла. Габриэла закрыла глаза.

Позже она встала, приняла горячую ванну, оделась. В другие джинсы, в другую футболку, вытащенные из рюкзака. Мятые, но по крайней мере чистые. Она взяла свою сумочку на длинном ремешке и вышла из дома. За углом находился банк, услугами которого всегда пользовались ее родители. Она попросила встречи с менеджером, показала свои документы, и ей позволили обналичить чек. Когда у нее в кошельке появились деньги, она почувствовала, что голодна как волк. Она нашла гастроном, купила свежий хлеб, сливочное масло, пакет молока, паштет и полфунта помидоров. Вернувшись на Эбигейл‑креснт, она выложила продукты на кухонный стол, на скорую руку приготовила себе обед, поела. Почти половина четвертого. Она прошла в гостиную, позвонила на вокзал Паддингтон, забронировала спальное место на ночной поезд. Теперь оставалось только ждать.

Она выходила на конечной остановке. Всю последнюю милю поезд ехал вдоль моря, и, когда Габриэла, открыв дверь вагона, шагнула на платформу, в нос ей ударил резкий соленый запах водорослей и рыбы. В вышине с криком носились чайки, с моря дул свежий утренний бриз.

Часы на перроне показывали половину восьмого. С платформы она прошла во двор, прилегавший к зданию вокзала. На некотором удалении виднелась гавань, заполненная рыболовецкими и небольшими прогулочными судами. На стоянке такси дожидались пассажиров две‑три машины. Она подошла к первому такси и попросила водителя отвезти ее до Тременхира.

– Багаж есть?

– Только это.

Габриэла открыла дверцу такси, села в машину. Таксист поставил на сиденье рядом с ней ее красный рюкзак.

– Это далеко? – спросила она, когда водитель начал выезжать на дорогу, пролегавшую за вокзалом, а потом повернул в том направлении, откуда прибыл поезд.

– Нет, пару миль. Приехали в гости к адмиралу?

– Вы его знаете?

– Нет, не знаю. Но слышал о нем. Красивый у него дом.

– Надеюсь, они уже встали. Я не сообщила о своем приезде.

– Дома наверняка кто‑то будет.

Город уже остался позади, они свернули на извилистую дорогу и покатили вверх по холму. Вокруг лежали поля, тут и там были разбросаны фермы, цвел дикорастущий рододендрон. Они доехали до деревни.

– Это Пенварлоу.

Потом ворота, короткая подъездная аллея, и ее взору предстал роскошный каменный особняк в стиле елизаветинской эпохи.

Они затормозили перед парадным входом. Дверь была наглухо закрыта. Сбоку висел железный шнурок колокольчика, но Габриэла сомневалась, что решится позвонить и разбудить полный дом спящих людей.

– Высадите меня здесь, я подожду.

– Давайте объедем дом, посмотрим, может, кто есть.

Такси тронулось с места, медленно проехало в арку, завернуло во двор за домом. Никаких признаков жизни. Габриэла вылезла из машины, вытащила свой рюкзак.

– Не беспокойтесь, – сказала она водителю. – Дальше я сама. Сколько я вам должна?

Он назвал цену. Она расплатилась, поблагодарила. Таксист дал задний ход, осторожно выехал со двора, потом через арку. Габриэла услышала, как такси покатило прочь из Тременхира. Стоя во дворе, она пыталась решить, как ей быть дальше. Тишину нарушил скрип открывающегося окна.

– Кого‑нибудь ищешь? – спросил мужской голос.

Голос раздался не из большого дома, а из маленького, что находился напротив, в глубине двора. По обеим сторонам от его двери стояли кадки с розовой пеларгонией. Из окна верхнего этажа, держа руки на каменном карнизе, высунулся мужчина. Возможно, он был полностью обнажен, но Габриэла видела только его голову и верхнюю часть торса.

– Да, – отозвалась она.

– Кого?

– Миссис Хаверсток.

– Придется выбирать. У нас здесь две миссис Хаверсток. Которая тебе нужна?

– Миссис Алек Хаверсток.

– Подожди минутку, – сказал голый мужчина. – Сейчас спущусь и открою тебе.

Габриэла с рюкзаком в руках прошла через двор к его дому. Долго ждать не пришлось. Мгновением позже дверь отворилась – по‑видимому, ее вовсе не запирали, – и на пороге появился хозяин дома – босой, с голыми ногами, но в синем махровом халате, так что вид у него был вполне благопристойный. На ходу он завязывал пояс. Он был небрит, волосы на голове стояли торчком.

– Привет, – поздоровался он.

– Наверно, я тебя разбудила.

– Да, разбудила, такси, во всяком случае. Ты ищешь Лору. Она еще не встала. Оттуда раньше девяти никто не появится.

Габриэла глянула на свои наручные часы.

– О боже…

Он взял ее рюкзак и отступил на шаг, пропуская ее в дом.

– Входи.

– Но разве ты?..

– Входи, не парься. Спать я больше все равно не лягу, даже если б очень хотел. Мне нужно на работу…

Габриэла вошла, он закрыл дверь. Она увидела большую комнату, которая, очевидно, служила одновременно кухней, гостиной и столовой. Симпатичная кухонная мебель из сосны, сине‑белый фарфор; полка с аккуратно выставленными в ряд кастрюлями над маленькой электроплитой; черная печь, перед ней два кресла. В середине – стол; на нем – коричневый кувшин с розами. С потолка свисает на нитке красно‑розовая бумажная птица.

– Мило тут у тебя, – сказала она.

– Мне нравится. – Она повернулась к нему. – Лора знает, что ты должна приехать?

– Нет.

– А кто ты вообще?

– Габриэла Хаверсток. – Он вытаращил глаза. – Дочь Алека.

– Так ты же в Америке.

– Уже нет. Теперь я здесь. Это отец сейчас в Америке. Улетел в Нью‑Йорк в среду вечером. Наши самолеты, должно быть, разминулись в ночи.

– Он тоже не знал о твоем приезде?

– Не знал.

– Как ты сюда добралась?

– На ночном поезде с Паддингтона.

– Ну… – Казалось, он не знал, что сказать. – Что называется, удивила так удивила. Приятная неожиданность. Ты погостишь здесь?

– Не знаю. Если предложат.

– Как‑то неуверенно ты это говоришь.

– А я и не уверена.

– Ты знаешь Джеральда?

– Отец много рассказывал о нем, но сама я его никогда не видела.

– Значит, с Евой ты тоже не знакома?

– Нет, ни с ним, ни с ней. И с Лорой тоже.

Он рассмеялся, почесал голову, демонстрируя полнейшее замешательство.

– Представляю, что тут начнется, когда ты к ним заявишься. Что ж, подождем. Пусть пока поспят. Завтракать будешь?

– А ты?

– Естественно. Не ехать же на работу на пустой желудок.

Он подошел к маленькой плите, включил конфорки, открыл холодильник, достал бекон. Габриэла выдвинула стул из‑за стола и села, наблюдая за ним. Взъерошенный, он выглядел восхитительно, будто сошел с плаката, рекламирующего мужские духи «Eau Savage».

– Где ты работаешь? – поинтересовалась она.

– У меня доля в небольшой мебельной фабрике. Она находится на пустоши, в местечке под названием Карнеллоу.

– Давно здесь живешь?

– Всего год. – Он включил электрический чайник, сунул ломтики хлеба в тостер. – Арендую этот домик у Джеральда. Раньше это был каретный сарай, но Джеральд его переоборудовал под жилье. – Он достал банку с кофе, положил несколько ложек в эмалированную кружку. – Ты, кажется, в Виргинии жила, да?

– Верно. Но не в последнее время. Последние полгода я провела на Виргинских островах, на яхте.

Он обернулся, улыбнувшись ей.

– Серьезно? Фантастика. Мечта идиота. Так ты прямо оттуда?

– Да. С Сент‑Томаса на Санта‑Крус, с Санта‑Крус в Сан‑Хуан, из Сан‑Хуана в Майами, из Майами в Кеннеди, из Кеннеди в Лондон…

– Из Лондона в Тременхир.

– Точно.

В комнате запахло подрумяненным беконом и ароматом кофе. Из буфета он достал тарелки, чашки, блюдца; из выдвижного ящика – ножи и вилки. Выставил все это на стол.

– Будь добра, накрой на стол, пожалуйста. – Он отвернулся к плите. – Одно яйцо или два?

– Два, – ответила Габриэла, почувствовав, что проголодалась. Она расставила посуду, разложила приборы.

– Что еще нам нужно для полного счастья? – спросил он.

Она попыталась вспомнить, из чего состоит традиционный британский завтрак.

– Джем? Мед? Овсянка? Почки? Кеджери?[41]

– Не парься.

– Тогда сливочное масло.

Он нашел в холодильнике сливочное масло – бледно‑желтый кусок на фаянсовой тарелке, поставил его на стол и снова принялся за стряпню.

– Ну и как там, на Виргинских островах? – спросил он.

– Комаров полно.

– Шутишь?

– Но в море полный кайф.

– Где базировалась твоя яхта?

– На Сент‑Томасе.

– Куда ты ходила на ней?

– Всюду. Сент‑Джон.[42]Верджин‑Горда…[43]– Она смотрела на него и думала, что со спины он выглядит потрясающе, даже в халате и со взъерошенными волосами. И у него были самые красивые, удивительно умелые руки… – Остров Норман.

– Остров Норман. Как название парикмахерской.

– Изначально Остров сокровищ. Слышал про такой? Роберт Льюис Стивенсон.

– Он там бывал?

– Наверняка.

Он разложил яичницу с беконом на две тарелки, принес их на стол.

– Столько хватит?

– Более чем.

– Могу добавить помидоры. Если хочешь грибы и почки, тогда придется подождать, пока я сгоняю в деревню, на почту.

– Обойдусь.

– Тогда кофе?

– Не откажусь.

Он сел напротив нее.

– Расскажи про остров Норман.

– Да нечего рассказывать.

– Баньяны, белый песок.

– Угадал.

– Почему ты уехала?

Габриэла правой рукой взяла вилку, но, увидев, что он наблюдает за ней, переложила вилку в левую руку, а в правую взяла нож.

– Заморские обычаи.

– Я быстро забываю. Сейчас я в Британии.

– Говорим на одном языке, а друг друга не понимаем.

– Зато ты отлично готовишь яичницу с ветчиной.

– Так почему ты уехала?

Глядя в свою тарелку, она пожала плечами.

– Время пришло возвращаться домой, полагаю.

Завтрак был вкуснейший, но он не растягивал удовольствие. Держа в руке вторую чашку кофе, сказал Габриэле, что ему пора бриться. Но перед тем как оставить ее, он открыл дверь и проверил, не проснулся ли кто‑нибудь в большом доме.

– Мертвое царство. Хоть бы что шелохнулось. Сейчас половина девятого. Еще с полчаса ни одного лица в окне не увидишь.

Он вернулся в комнату, но дверь оставил открытой. Во двор начинал проникать солнечный свет. Длинный золотистый луч падал на выскобленный дочиста деревянный пол.

– Пойду наверх, мне нужно одеться. Справишься тут сама?

– Конечно.

– Посуду мыть не обязательно, – он направился к лестнице, – но если вымоешь, я буду тебе крайне признателен.

– Ты так и не представился.

На середине лестницы он обернулся, глядя на нее. Глаза у него были радужно‑синие, как перышки колибри, или вода в бухте Кэнил‑бей,[44]или цветки вероники.

– Правда? Извини. Я – сын Евы.

– Ты не сказал, как тебя зовут.

– Ивэн Эшби.

Он исчез наверху. У нее над головой раздались его шаги. Она услышала, как он включил радио, из которого полилась бодрая утренняя музыка. В раковину из крана потекла вода.

Ивэн Эшби.

Габриэла отодвинула свой стул, собрала грязные тарелки и отнесла их в раковину. Она вымыла всю посуду, аккуратно расставив ее в решетке сушки. После вышла во двор. Над головой порхали голуби, усаживаясь на обесцветившуюся черепицу голубятни. В большом доме движения по‑прежнему не наблюдалось. Одно из окон на верхнем этаже было зашторено.

Зато второй домик во дворе, похоже, уже проснулся. Из его единственной трубы шел дым, дверь была распахнута. Пока Габриэла рассматривала дом, в дверях появилась девушка в длинной темной юбке и белой балахонистой рубахе типа саккоса с отделкой из загрязнившегося кружева, какие обычно носят певчие. Она остановилась, наслаждаясь теплой свежестью летнего утра, а затем с некой природной грацией опустилась на порог, залитый солнцем.

Занятно. Молодая женщина на пороге своего дома в восемь часов утра, сидит, никуда не торопится, ничего не делает. Это что‑то новенькое.

Да разве это жизнь, мой друг,

Коль некогда взглянуть вокруг?

Габриэла смотрела на девушку. Та, почувствовав на себе чужой взгляд, подняла голову и увидела ее.

– Привет, – поздоровалась она.

– Привет, – ответила Габриэла.

– Чудесное утро.

– Да. – Габриэла направилась к домику. – Это точно.

На вид девушка была совсем молоденькая. Из‑за пышной копны кудрявых волос ее маленькая головка казалась несуразно огромной. Ноги босые, руки унизаны кольцами.

– Откуда ты взялась? – спросила она.

Выглядела девушка, как худосочная цыганка, но голос у нее был звучный, сильный. Судя по ее манере произношения – она тянула гласные, – девушка была родом с севера Англии.

– Приехала сегодня утром. На поезде.

Габриэла подошла к ней. Девушка подвинулась на пороге, освобождая для нее место. Габриэла села рядом.

– Что ж, будем знакомы. Друзилла, – представилась девушка.

– Габриэла.

– Ты погостить приехала?

– Надеюсь.

– Значит, нашего полку прибыло!

– Ты здесь живешь?

– Да. У меня есть малыш. Он в доме, спит еще. Вот я и вышла сюда. Приятно посидеть немного в тишине.

– И давно ты здесь живешь?

– Пару месяцев. До этого обитала в Ланьоне. А вообще‑то я в этих краях уже год.

– Ты здесь работаешь?

– Нет, не работаю. С Джошем сижу. Я флейтистка, – добавила она.

– Извини, не поняла?

– Флейтистка. На флейте играю.

– В самом деле? – Все интереснее и интереснее. – То есть ты профессиональный музыкант?

– Точно. Музыкант. Играла в оркестре в Хаддерсфилде – это мой родной город, – но потом оркестр перестали финансировать, и я с тех пор фактически нигде не работала. Поехала в Лондон, пыталась там куда‑нибудь устроиться. Увы, не повезло.

– И чем ты занималась?

– Встретила парня. Кева. Он – художник. У него был свой угол в Эрлз‑Корт,[45]я стала жить с ним. В Лондоне ему не очень везло, и мы решили приехать сюда. Здесь уже обосновались его приятели, и они помогла нам найти жилье. Мы снимали маленький домик на пустоши, в Ланьоне, так себе жилье. С этим не сравнить. Даже туалета не было.