Дочь убийцы

– Я – дочь убийцы! – выпалила с порога посетительница.

И жадно вгляделась в лицо доктора. Так, наверное, приговоренный к казни ловит взгляд священника в надежде: тот сотворит чудо – и казнь отменят…

Молодая женщина по имени Алиса пришла не к священнику, а к психотерапевту. Она заранее решила: главное – объяснить все так, чтобы ей поверили. Вот и начала с самого важного. И теперь застыла на стуле прямо, столбиком, словно студентка‑отличница на экзамене…

Вера Алексеевна не спешила с ответом. «Дочь убийцы», надо же… Хотя в этом кабинете ей и не такое приходилось слышать. Люди – существа противоречивые, психика – вообще неизведанная вселенная… Так что не было ничего странного в том, что в трудных обстоятельствах разные люди спешили за помощью к психотерапевту Лученко. Однако к ней приходили не только и не столько за врачебной подмогой. Очень часто требовалась консультация по непростому вопросу «Куда жить?» И всегда самым первым шагом врача‑психотерапевта был такой: дать выговориться, постараться создать доброжелательные отношения. А уж затем анализировать проблему.

Вера Алексеевна пыталась, как всегда, предугадать, какого рода окажется эта встреча. Делала свои мгновенные докторские выводы, внимательно наблюдала и ждала продолжения. Красивая девушка, ничего не скажешь. Идеально гладкая жемчужная кожа, обрамленные длинными ресницами ясные голубые глаза. Густые брови, длинные пушистые русые волосы. Сама свежесть и чистота, ну прямо подснежник. Единственная капля косметики – блеск на губах – только подчеркивала женскую красоту. Одета со вкусом: платинового цвета брючный костюм в тонкую розовую полоску, серая шелковая рубашка с небрежно повязанным алым галстуком и таким же кружевным платком в нагрудном кармане пиджака. На жемчужно‑сером костюмном фоне кружевной платочек горел языком пламени. Галстук на воротнике рубашки был слегка распущен, будто не смел сковывать нежную шею своим слишком грубым узлом.

Психотерапевт Лученко тоже любила и умела одеваться со вкусом, понимала толк в вещах. И зорким своим взглядом сразу отметила: вещи любят девушку тихо и безмолвно, словно для них счастье принадлежать ей. Костюм гостьи напомнил Вере строгий карандашный силуэт Марлен Дитрих на классическом фото во фраке и шляпе, в облачке тонкоструйного сигаретного дыма.

Казалось бы, при чем тут одежда пациентки? Но ведь и она говорит опытному человеку о многом… Во всяком случае, от Алисы исходила волна очарования и гармонии, несмотря на странные, даже страшные слова.

– Вы слышите меня? – проговорила она нервно и с мольбой в голосе. – Я пришла к вам, потому что только вы можете совершить чудо…

Каких только заявлений ни приходилось слышать Вере Алексеевне в своем кабинете‑гипнотарии! И она, не торопясь и ничему не удивляясь, привыкла вначале выслушивать своих пациентов. Ведь говорят обычно не всегда то, что хотят сказать, иногда и просто лгут. А опытное докторское ухо слышит правду, видит истину по мимике лица, движениям рук. Вот и сейчас заметно угнетенное состояние девушки, подавленное настроение, нарастающее самообвинение. Можно назвать одним словом – депрессия, но Вера не любила скоропалительные диагнозы и громкие слова.

– Конечно, слышу, – сказала Вера Алексеевна мягко, с тем участием, какое пускалось в ход как первое средство утешения. – Чем я могу вам помочь?

– О! Вы можете! Пожалуй, вы единственный человек в мире, который действительно может! Потому что понадобится совершить невозможное…

«Хм. Невозможное, надо же. Заранее убедила себя в чем‑то…»

– Алиса, расскажите все по порядку. А потом мы вместе решим, что делать. – Тон Лученко был таким спокойным, таким доброжелательным, что женщина пришла в себя и собралась с силами для рассказа.

– Начну с самого главного, – вздохнула Алиса. – Десять лет назад, я тогда только школу закончила, моя мама умерла… От рака. Папа ухаживал за ней до последнего дня. А после маминой смерти папу арестовали и обвинили в эвтаназии!.. Для нас все это было таким ударом! Потом суд… Папу приговорили к десяти годам лишения свободы. Причем адвокат утверждал, что это еще мягкий приговор. Якобы суд учел все папины заслуги. А могло быть и хуже. Так уверял адвокат…

– Одну секунду. Тут мне не все понятно. Вашего отца обвинили в совершении эвтаназии на основании чего?

– Он сам признался, что сделал смертельный укол морфина. Вколол маме двойную дозу препарата.

– Но, насколько мне известно, сегодня в уголовном кодексе термина «эвтаназия» нет.

– Однако, по укоренившейся в юридической практике традиции, участие в эвтаназии приравнивают к убийству. Господи! Я даже выучила эту злосчастную статью сто пятнадцать наизусть! В ней сказано: «Убийство – умышленное противоправное причинение смерти другому человеку». И все! Поэтому суд считает эвтаназию умышленным убийством. За нее законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок от десяти до пятнадцати лет или пожизненного лишения свободы с конфискацией имущества. А папу осудили на десять лет. Правда, на имущество никто ареста не накладывал. Но нам от этого было не легче! Потому что отец просидел только год…

Алиса закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Успокойтесь, – сказала Вера Алексеевна. – Я вас очень внимательно слушаю.

– Ничего, я сейчас возьму себя в руки! – Молодая женщина судорожно всхлипнула и сцепила пальцы так крепко, что они даже хрустнули.

У Лученко изогнулся уголок губ. Какая знакомая реакция!.. Каждый второй приходящий за помощью к психотерапевту вначале стесняется до судорог. Думает: «Как стыдно… Ужасно неловко… В моем возрасте… Впервые в жизни обратиться к психотерапевту!» И кстати, ни от возраста, ни от социального статуса эта реакция не зависит.

– Вы ведь пришли посоветоваться, правда? – спросила Вера Алексеевна. – Значит, наше общение должно быть совместной работой – ради вашего важного дела. Глубоко вдохните… Давайте‑давайте, – Вера легко прикоснулась к плечу девушки, – вот так… Выдохните медленно… И смотрите мне в глаза. Никакого гипноза, просто расслабление. Теперь вам легче собраться и говорить. А я постараюсь вас понять. Вот видите, вы уже и успокоились. Итак, что же произошло?

– Спустя год папа умер в тюрьме, – продолжила Алиса. Она действительно взяла себя в руки и говорила почти спокойно. – Нам сообщили, что от воспаления легких. И вот совсем недавно я получила письмо. Папа написал его уже из тюремной медчасти, зная, что умирает. В этом письме он говорит, что не виноват в смерти мамы. По некоторым намекам я поняла, что тот злосчастный укол морфина, от которого умерла мама, сделал кто‑то другой, а не мой отец. Кто‑то, кого отец решил защищать ценой собственной свободы. И, как оказалось, ценой жизни. Значит, папа не виноват! С тех пор как я прочла это письмо, я почти перестала спать. И все время думаю… Думаю, думаю…

– О чем? О ком? – Психотерапевт мягко направила беседу в нужное русло.

– О многом. Просто голова кругом идет!.. Кто же тогда осуществил эвтаназию? И кого спасал отец, сознавшись в том, чего на самом деле не совершал? Кого он спасал от тюрьмы? Была ли вообще эта так называемая легкая смерть? Или маму кто‑то убил?

– А другая версия, например, самоубийство вашей мамы, следствием не рассматривалась? – спросила Лученко, стараясь более тщательно вникнуть в рассказ девушки.

– Суть в том, что отец сразу сознался. Дескать, да – это он сделал смертельный укол. Поэтому никакие другие варианты не принимались во внимание… Адвокат рассказывал уже после процесса, что просил отца принять его версию случившегося.

– Что предлагал адвокат?

– Он говорил папе, что срок можно существенно сократить, если объяснить все случившееся как «самоубийство, ассистируемое мужем больной». Но папа категорически отказался от этого «спасательного круга». Поэтому следствие ограничилось облегченной формулировкой «явка с повинной»! Милицию же все устраивало.

– Милицию в данном случае можно понять. Есть жертва, есть преступник, сознавшийся в преступлении – в том, что совершил «легкую смерть». Чего же еще? Никто больше ни в чем разбираться не стал, это ясно. – Вера покивала, с состраданием глядя на Алису.

– Вы знаете, Вера Алексеевна, после этой трагедии я перечитала все, что нашла, про эвтаназию. Если бы мы жили в Голландии, моему отцу ничего бы не было. В Голландии она разрешена. По закону, для того чтобы получить право на смерть по собственному желанию, пациент должен быть неизлечимо болен и при этом испытывать постоянные и невыносимые мучения. Все то, что терпела бедная моя мама!

– Но мы, увы, живем не в Голландии. Клятва Гиппократа гласит: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути подобного замысла». – Лученко в задумчивости прошлась по кабинету.

Алиса следила за каждым ее движением. Потом закрыла лицо руками, стараясь справиться с тяжелыми чувствами. Тонкие пальчики подрагивали. Она будто набиралась сил от своих ладоней. Теперь ведь придется объяснить, почему спустя десять лет после трагедии она обратилась за помощью? Да еще именно к ней, к Вере Алексеевне.

Словно читая ее мысли, Лученко сама задала вопрос:

– Но чем я могу вам помочь, Алиса? Почему вы пришли ко мне? Почему не к следователям, которые вели дело вашего отца? Тем более теперь, когда открылись новые факты. Если не считать затянувшегося депрессивного состояния, длящегося у вас несколько месяцев… И с ним хорошо бы разобраться, обязательно разберемся… Каких шагов вы ждете от меня? Ведь вы женщина состоятельная, несколько лет прожили в Великобритании, наверняка вам по средствам нанять любых юристов международного класса…

Алиса потрясенно уставилась на доктора, приоткрыв рот.

– А… Но откуда… А‑а, я поняла! – Она облегченно вздохнула. – Он был прав, вы просто волшебница. Да?

Вера негромко рассмеялась.

– Кто он?

– Я объясню. – Женщина сделала глубокий вдох, словно собиралась нырнуть. – До последнего времени я действительно жила в Великобритании… Нет, но все‑таки как вы узнали?

Вера Алексеевна привычно пожала плечом:

– Да ничего особенного. Когда русскоязычный человек несколько лет говорит по‑английски, то у него напрягаются другие мышцы глотки, так сказать, «нерусские». И это напряжение становится привычным. А потом, когда он вновь начинает говорить по‑русски, возникает легенький такой акцентик. Кроме того, Алиса, я бы очень удивилась, если б оказалось, что ваш костюмчик куплен не в Лондоне. Только английская дорогущая одежда обладает уникальной способностью притворяться простенькой. Ну и последнее: на вас же завели карточку, перед тем как записать ко мне на прием. Там написано: Алиса Старк. С такой фамилией, и чтоб не замужем за англичанином?

Алиса улыбнулась:

– Как просто… Действительно, мой муж англичанин. Крупный бизнесмен, судостроитель. В том числе он и яхтами занимается. А заказчиком одной шикарной яхты оказался господин Баев. Вера Алексеевна, вы помните такого?

– Как не помнить! – ответила Вера с улыбкой.

Ее дорога совсем недавно пересеклась с человеком из крупной группировки, Баевым. Она помнила малейшие подробности их встречи… Колоритной он был личностью, этот Баев. Президент, помнится, Крымского союза предпринимателей или чего‑то в этом роде. Должность номинальная, как водится, а на самом деле человек заправляет всем происходящим на полуострове. Но Вера вначале ничего этого не знала, она отдыхала в Феодосии с дочерью и зятем – и неожиданно столкнулась со странными криминальными событиями. Они происходили вокруг нее и даже, скорее всего, в связи с ней, с ее приездом и тем, что она могла что‑то узнать.

Лученко было известно, что нынче нигде, а особенно в таком месте, как Крым, почти ничего не происходит без ведома определенных людей и организаций. Тем более Верин знакомый, полковник Сердюк, ей все очень популярно объяснял во время их задушевных чаепитий. Организованная преступность – слово для журналистов, на самом деле она контролируемая сверху. И все, что происходит, происходит с чьего‑то ведома и разрешения. У всякой крупной собственности, а ее очень много, – в сущности, вся страна, – есть свои неофициальные защитники. У тех свои, и так до самого низа.

Милиция, растолковывал Вере полковник, с этими людьми и организациями тоже сотрудничает, получает информацию снизу и приказы сверху. И ловит, когда надо, или нет – если сказали не ловить. Ясно, что своих иногда сдают, по принципу «лучше потерять малую часть, чем все». Что ж, таково устройство мира. Это система. Вот почему на первый взгляд отсутствует логика между законами в стране и тем, что в ней происходит… Если знать устройство системы, то логика очень даже понятна, хотя и противна. И по этой схеме, между прочим, живет много стран – она, как и любое явление, имеет положительные стороны. И положительное заключено в слове «организованная». Причем бороться с организованной преступностью – дело бесполезное, лучше бороться с собственно преступностью, а организованность не трогать. Так что не надо морщиться, говорил полковник…

Попав в сложную ситуацию в Крыму, Вера вспомнила все эти объяснения и стала вычислять человека, который может отдать приказ. Такого человека, от чьего слова зависят жизни и смерти людей, но который находится в тени. Она подумала и решила: в опасной ситуации нет ничего безнравственного в сотрудничестве с ним.

Баева в его окружении между собой прозвали «Баюн». Лицом к лицу с Баюном мало кто мог вести себя спокойно, не суетясь: его черные глаза казались двумя сверлами, взгляд пронзал гипнотической мощью. Кроме того, Баев умел мыслить хитро и стратегически, был ловким организатором, умел подчинять себе людей и добиваться нужных результатов.

Непростой тогда получился разговор. Баев вначале не хотел понимать, что нужно от него этой симпатичной отдыхающей Вере Алексеевне. А ей было нужно, чтобы некто, почти уже ею вычисленный, не мог использовать местных ребят в своих грязных целях. Чтобы этот некто остался в одиночестве. Когда она встретилась с Баевым, сразу почувствовала: от него зависит все. Один кивок – и любого человека на полуострове оставят в покое, будут почтительно и издалека обходить. А если ему это невыгодно или все равно, то человека будут убивать на глазах у милиции – и никто не вмешается, свидетелей не найдется и вообще все сложится так, будто человека и не было.

Баев вначале лениво цедил: дескать, проблемы это ваши, не мои. Я бизнесмен, мелочами не занимаюсь, мои интересы… Бла‑бла‑бла, в общем. Не вижу, чем я могу вам помочь. А сам, как хитрый паук, за собеседницей наблюдал. Вере тогда пришлось показать пару «фокусов». Так она называла демонстрацию своих способностей, чтобы человек сразу ей верил и понимал, что перед ним необычная личность. Помнится, она тогда сказала Баеву, какой он любит спиртной напиток и даже марку назвала, потом сообщила, что ему делали операцию по удалению доброкачественной опухоли, похвалила, что бросил курить и бывать на солнце, посоветовала плавать. И еще по секрету сказала, что его помощник подслушивает…

Ей удалось его удивить, хотя виду он не подал, только шевельнулся слегка глыбой своего тела. Перевел разговор на другое, чтобы выиграть время. А когда странная, неожиданно умная женщина ушла, велел помощнику разобраться, действительно ли убийство совершил кто‑то из своих. Если это правда – сдать правоохранителям или наказать. И выполнить все, что она просит. Потому что ему, Баеву, лишний шум ни к чему. Оценив Верины способности и возможности, он пришел к выводу: с таким человеком и специалистом лучше сотрудничать.

– И что же вам рассказал обо мне господин Баев?

Интересно, какими эпитетами охарактеризовал ее этот матерый делец от отечественной мафии, которого невозможно ничем удивить. Правда, Вера не только удивила его, но и добилась гораздо более важного: уважения, чувства редчайшего для нынешних хозяев жизни по отношению к простым смертным…

– Он сказал, что госпожа Лученко – коктейль из мисс Марпл и пастора Брауна. Что вы разгадываете самые запутанные загадки! И еще: что вы обладаете не только аналитическим умом, но и не лишены сострадания к людям. А это в наше время бесценное качество.

– Так и сказал? – усмехнулась Вера.

Она еще тогда сразу поняла, что Баев тонкий психолог. Но интересно все же, а как такую личность, как Баев, сумела разговорить Алиса? У Веры это был вопрос жизни и смерти, а у этой девочки? Она внимательно посмотрела на нее и поняла: случайность. Та самая случайность, которая порой меняет судьбы и в итоге оказывается не совсем случайностью…

– Да. – Алиса протянула в сторону Веры стиснутые руки. В этом жесте мольбы было больше, чем в словах. – Пожалуйста, помогите разобраться в нашем семейном деле! Если этого не сумеете вы, больше такое никому не под силу. Никаким юристам!

– Алиса, успокойтесь, пожалуйста, и не смотрите на меня как на волшебницу. Я не колдунья, не чародейка, а всего лишь психотерапевт.

– Так мне как раз и нужна ваша профессиональная помощь! Ведь я уже сама не своя, не могу больше жить под таким грузом! И кто, кроме вас, может вернуться к событиям десятилетней давности? Никто. Только вы! Была ли на самом деле эвтаназия? Потому что если укол сделал не отец – то тогда это уже убийство! Понимаете?

«Совсем не обязательно, – подумала Лученко. – Кто угодно из ближнего окружения мог проявить милосердие…» Не торопясь с ответом, она стояла у окна. «Браться ли за это “семейное дело”? Ворошить ли такие давние события? Есть ли в этом вообще хоть какой‑то смысл? Конечно, для Алисы в этом есть и смысл, и польза. Для нее важно хотя бы то, что ее приняли всерьез, выслушали и стали ею заниматься». Но себя‑то Вера знала: если начнет копать – не успокоится, пока не докопается до истины.

За окнами клиники было солнечно и тепло, начало сентября казалось продолжением лета. Вера недавно вернулась из отпуска. И лето, подарившее ей прекрасный отдых, согревшее ее сердце, словно вообще не собиралось заканчиваться…

– Почему вы все‑таки решили вернуться к тем трагическим дням спустя десять лет?

– Потому что прочитала письмо отца. Он написал его в тюремной больнице и перед смертью признался, что не совершал эвтаназию, – повторила Алиса.

– Стоп! Вот что смутило меня в вашем рассказе. Письмо написано почти десятилетие назад, а получили вы его, судя по вашим словам, недавно?..

– Точно! Вы, Вера Алексеевна, схватываете самую суть! – Алиса снова изо всех сил переплела и сжала пальцы. Таким образом она пыталась унять дрожь рук. – Оказывается, письмо получил мой муж Джон, давным‑давно. Еще тогда… Но он скрыл его от меня. Спрятал! А недавно я разбирала старые бумаги… Наводила порядок в документах и обнаружила это письмо!..

– Ваш муж как‑то объяснил свой поступок? – для порядка поинтересовалась Вера, заранее зная ответ Алисы. Через ее кабинет прошло столько родственников, совершавших самые невероятные, а порой и аморальные поступки!.. И все они свято верили, что делают «как лучше» для своих близких.

– Джон, как он говорил, желал оградить меня от неприятностей. Хотел, чтобы я все забыла! Но я‑то понимаю… Это был для него шок. Такой благовоспитанный, правильный англичанин… Такой законопослушный и религиозный. И тут – письмо. Он просто не поверил моему отцу, решил, что это так называемая ложь во спасение. А значит, мой папа – убийца. И я – дочь убийцы! Только теперь до меня дошло, почему он не хотел иметь детей. Боялся, что к детям от меня перейдет что‑то плохое!.. – Нервы Алисы не выдержали, и давно сдерживаемое напряжение выплеснулось слезами.

Вера и на этот раз не мешала пациентке. Если б люди почаще могли вот так горько и по‑детски выплакаться, скольких бы они избежали болячек! Для таких случаев у нее была заготовлена специальная коробка с бумажными салфетками. Она поставила «плакальные» принадлежности перед девушкой и снова подошла к большому окну в своем гипнотарии. Ты поплачь, а я подумаю… Вера открыла створку окна и вдохнула свежий воздух. Он наполнил легкие сентябрьским ароматом, словно какой‑то невидимый парфюмер соединил во флаконе и вылил в воздух смесь из запахов созревших каштанов, спелых херсонских арбузов, кустов вечнозеленой туи и высаженных вместо изгороди во дворе клиники мохнатых столбиков можжевельника.

Пусть и Алиса вдохнет этот запах, успокоится… Почему‑то лето всегда подытоживается сентябрьскими депрессиями. И именно летом, как утверждает равнодушная статистика, хоть это и странно, количество суицидов растет. Вот и у тебя, Алиса, подавленность и хандра. Ты обожжена одиночеством. Тебе кажется, что окружающие тебя избегают, общаются с тобой вынужденно. В итоге ты сама от них отчуждаешься, прекращаешь все связи. Страдаешь и злишься на всех, но больше всего – на себя. Такая вот перевернутая злоба, принимающая форму самообвинения. Депрессий «просто так» не бывает. И у твоей тоже есть как минимум три причинно‑следственных уровня. На физиологическом уровне – нехватка в мозгу эндорфинов, так называемых «райских веществ», поддерживающих настроение и тонус. На индивидуально‑психологическом – нехватка общения и душевной поддержки, недостача любви. А на социально‑психологическом – внезапная потеря жизненной перспективы, дефицит смысла существования…

Понятно, что брак с англичанином мечтался сказкой. А обернулся для тебя хоть и не трагедией, но явно грустной историей. В браках это бывает, но с твоим Джоном еще не все так ясно. Может, он и виноват, что прятал письмо, но ты его, судя по всему, бросила. А это поступок поспешный, поступок человека слабого. Впрочем, посмотрим.

Вторая, перевернувшая твою жизнь, точка – «семейное дело»: смерть матери, арест отца и его скоропостижный уход из жизни. Рана зажила когда‑то, но новые обстоятельства содрали с нее корку. Это больно. И теперь ты, Алиса, испытываешь мучительную душевную боль, невыносимую тоску. Бедная девочка, твое горе не с кем разделить. И поэтому ты расцениваешь потерю близких как собственную тяжелую жизненную неудачу. Как поражение.

Ну что ж, Алиса, начнем‑ка мы с тобой душевное общение, именуемое психотерапией. Точнее, продолжим. Я буду вынуждена расспрашивать, продираться через недомолвки и умолчания. Но иначе нельзя. Проблемы только извне кажутся схожими, а на деле уникальны. Так что придется тебе рассказывать и вспоминать, а я помогу. И по мере углубления в свою проблему ты у меня, как миленькая, начнешь вскоре и сама понимать что к чему. Увидишь всю свою историю словно со стороны. Научишься отвечать за свои решения. А решать‑то тебе нужно… Конечно, не любой ценой. Эмоциональное состояние пациента важнее достижения любых целей какой угодно ценой. А бывают проблемы вообще неразрешимые, и тебе предстоит научиться жить с этим. Потому что только в математике у каждой задачи есть решение. Как в школе: заглядываешь в конец учебника и смотришь, как решать, если сама не можешь. А вот в области человеческих отношений сплошь и рядом попадаются задачи, не имеющие решения. У человеческих задач условия меняются с трудом. Чаще отсекаются, но тогда рана много лет будет болеть. И неизвестно, заживет ли.

А в‑третьих… Я что, уже решила распутывать Алисино «семейное дело»?

Вера прислушалась к себе. С недавних пор в ее душе поселился солнечный зайчик счастья. У этого прекрасного чувства было имя: Андрей. Вера улыбнулась даже от того, как мысленно звучало это главное в ее жизни имя. До появления Андрея она вряд ли стала бы вмешиваться в столь трудное дело. Но теперь… Теперь все было иначе. Ей хотелось, чтобы свет новорожденной любви помогал не только ей самой, но и другим людям. Словно из бездонного колодца, она черпала из своей души целительную энергию, чувствовала в себе необыкновенный запас сил. Отчего не поделиться «золотым» запасом с такой симпатичной женщиной?

Вера еще раз взглянула на свою пациентку. Слезы кончились, напряжение ушло. Лицо Алисы расслабилось, руки перестали дрожать. Она даже попыталась посмотреть на свое положение с практической стороны.

– Если вы согласитесь помочь мне, я заплачу любую сумму, какую вы назовете, – пролепетала она не очень уверенно, не зная, как доктор отнесется к такому повороту разговора. – Я действительно состоятельная женщина!

– Если я соглашусь помогать, вопрос о деньгах мы решим в рабочем порядке, – просто ответила Вера. – Я не домохозяйка, которая от скуки занимается распутыванием узлов жизни. Это только в сериалах героиня‑любительница ведет успешное расследование. В реальности каждый должен заниматься своим делом. Вы можете меня нанять как профессионального психоаналитика для решения определенной задачи. И мой гонорар будет зависеть от времени и усилий, потраченных на ее решение. Но есть еще некоторые условия.

– Ой, Вера Алексеевна! Я заранее согласна на любые ваши условия. Только помогите!

– Хорошо. Тогда слушайте очень внимательно. Для начала мне нужно будет поговорить со всеми участниками тех давних событий. С членами вашей семьи и друзьями дома. Но при этом… Вот, к примеру, вопрос: вы способны ради достижения результата лгать близким? Хитрить?

– У меня никогда не было такой необходимости. Я вообще‑то не люблю вранья. Кто‑то сказал, что лгун должен иметь хорошую память, чтобы помнить, кому, когда и что именно он наврал. В этом отношении вам больше бы подошел мой брат Виктор. Он профессиональный враль! Слова не скажет, чтоб не присочинить! А мне вот кажется, что проще жить без вранья. Но если это необходимо… Я готова.

– Во‑вторых, вам придется переворошить вместе со мной все грязное белье, которое наверняка накопилось в вашей семье. А это неприятно!

– Если это поможет, я согласна, – вздохнула Алиса и покраснела.

– Если бы вы знали, сколько раз я слышала такое согласие, а потом… Запомните хорошенько свои слова! В‑третьих, учтите то, что я вам скажу, и привыкните к этой мысли: совершенно не обязательно, что мы узнаем правду. Совершенно не обязательно, что ваш отец написал правду, – возможно, хотел перед смертью вас утешить. Совершенно не обязательно вам твердить себе, что вы – дочь убийцы. В самом худшем случае – дочь милосердного и очень мужественного человека. Вот так, милая моя. Далеко не каждый способен сделать роковой укол любимому существу, даже если его страдания наблюдать невыносимо. И при этом не испугаться ответственности. Вы меня поняли?

– Поняла…

– И главное, одновременно с распутыванием «семейного дела» мы займемся лечением вашей депрессии, Алиса. – Эту фразу Вера произнесла с улыбкой, как будто речь шла не о лечении «болезни самоубийц», а об увеселительной прогулке куда‑нибудь за город. – И вы станете в точности выполнять все мои предписания!

– Любые таблетки и пилюли! – отзеркалила слабой гримаской в ответ на Верину улыбку молодая женщина. Она была готова пить любую гадость, лишь бы вручить себя в надежные руки.

Вера рассмеялась негромким грудным смехом, слегка откинув голову назад.

– Нет! Не будет никакой химии, – сказала она. – У вас депрессия не эндогенная, то есть вызванная не внутренними разладами организма. И потому вам понадобится потрудиться.

– Как это? – Алиса удивленно приоткрыла рот.

– Нужно иметь смелость бороться с обстоятельствами, но еще большую – чтобы бороться с собой. Ведь гораздо легче валяться и ничего не делать. Заснуть и не просыпаться. Лечь на диван и лежать сутками, разговаривая с собственной тоской. Думать, что ничего хорошего уже не будет… А кто смел, тому я зову на помощь таких докторов: доцента Время, фельдшера Движение, академика Искусство, медсестру Природу. И уж если они не помогают, тогда зову доктора Лекарство. Людей, по‑настоящему страдающих от депрессии, тех, кому нужна серьезная помощь, – немного. Большинство ленивых, просто неграмотных психологически.

– А какого доктора вы позовете для меня? – включилась в игру Алиса.

– Доктора Труд. Мы станем с вами лечиться по дедушке Дарвину. – В серых глазах Веры заискрились озорные огоньки.

– Как это? – снова удивилась Алиса.

– Помните, что нам вдалбливали в школе? Труд создал из обезьянки человека. Обезьянке было труднее, чем нам с вами, но она все‑таки смогла самореализоваться. По этому лечить мы вас будем трудотерапией! – весело объявила Лученко.

– Вы мне предлагаете трудоустройство?! – Пациентка изумилась до такой степени, что уронила сумочку на пол. Но даже не заметила этого.

– Да. Причем срочное. В пожарном порядке…

– Но я же об этом только и мечтала все последнее время! Как вы догадались?! – всплеснула руками Алиса. – Если бы вы знали, Вера Алексеевна, как мне надоела жизнь домашней кошки! Еще в Лондоне, когда Джон категорически запретил мне работать… Каждый день, каждую ночь я думала, мечтала! Я все мозги себе иссушила, воображая, как я устроюсь на работу! А вы вот так сразу поняли!

– Кем вы работали до замужества? – спросила Вера, делая уже кое‑какие прикидки.

– Переводчиком. Я институт иностранных языков закончила. Но я согласна кем угодно, секретарем, курьером – только бы заниматься делом и пользу приносить. Деньги не имеют значения!

– В таком случае начнем с вашего трудоустройства. А затем и остальными проблемами займемся.

Впервые за последнее время Алиса Старк почувствовала облегчение. Она шла по улице, и ей казалось – стоит посильнее оттолкнуться, и взлетишь. Некоторые мужчины и даже женщины оглядывались на красивую девушку с летящей походкой.

От: «execute» <[email protected]>

Дата: 8 сентября 2010 г. 16:49:57

Кому: “look” <[email protected]>

Тема: Исполнитель – Заказчику. О текущем.

Согласно вашим указаниям, продолжаем наблюдение. Объект А. по прибытии в город 5 сентября немедленно направился в гостиницу. На следующий день снял квартиру в центре. Двое суток ни с кем не встречался. Сегодня в 15.00 записался на прием к психотерапевту Лученко В. А. Прием длился с 16.05 до 16.55. Разговор записан. Расшифровка в приложении.

Брать ли под наблюдение Лученко?

Best regards,

Executе mailto: [email protected]

От: “ look” <[email protected]>

Дата: 8 сентября 2010 г. 17:07:03

Кому: «execute» <[email protected]>

Тема: Re: О текущем. Заказчик – Исполнителю.

Брать.

Если бы некий живописец решил написать портрет Веры Алексеевны Лученко, ему пришлось бы немало потрудиться. Впрочем, воспроизвести в карандашном наброске ее гармоничные черты было бы легко. Но вот кистью… Как запечатлеть лицо, если цвет глаз все время меняется от прозрачно‑голубого до сиренево‑темного? Причем без всяких контактных линз, в зависимости от погоды, от настроения, от одежды. Широкие брови подчеркивали впечатление изменчивости: они постоянно находились в движении, нарисованные природой двумя точными росчерками, как птицы в небе.

Сейчас она позволила себе минутную передышку перед приемом следующего человека. Очередь под дверью кабинета сегодня опять немаленькая. Нужно немного отодвинуть мысли о предыдущей пациентке и ее жизненных трудностях. Это как в дегустации: между одним сортом вина и другим пьют чистую холодную воду. Иначе вкуса не почувствуешь. Однако спустя минуту Вера поняла: не тут‑то было. Мысль об Алисе и ее проблеме не изгонялась, как обычно изгонялись все остальные. Она застряла в лабиринте извилин, зацепилась лапками и угнездилась окончательно. Вера вздохнула. Вот и нашла ее еще одна детективная история…

Знакомые называли Лученко «Шерлок Холмс в юбке» или «Доктор Каменская». Она с удовольствием разгадывала психологические загадки. И не только связанные с профессией. Бывали, и частенько, задачи детективного свойства. Обычно такие задачи находили ее сами, но уж себе‑то Вера могла признаться честно: если бы они не находились, она бы их искала.

Она обладала способностью определять многие вещи, за что в средние века ее вполне сочли бы колдуньей и попросту, без лишних разбирательств, сожгли бы на костре. Людям не очень нравится, если кто‑то знает, что случится с ними завтра или через некоторое время. А она знала. У нее была необычайно развита интуиция. И еще она обладала врожденным умением влиять на окружающих. Причем оно, влияние, не ограничивалось обычными гипнотическими рамками. Ее одаренность отточилась годами кропотливой работы в профессии. Поэтому гипноз был лишь одним из инструментов. Она не просто лечила, а и «подсказывала» своим пациентам улучшенные сценарии их жизни.

Один влиятельный банкир рассказывал своему приятелю о Лученко как о «чудесном» докторе, женщине, в буквальном смысле слова спасшей его жизнь. Ему поставили неправильный диагноз, он считал себя приговоренным к смерти, а доктор… Рассказ финансиста, человека сдержанного и в силу профессии подозрительного, изобиловал эпитетами «чудо», «легкая рука» и тому подобными.

А однажды к ней обратились за помощью, когда в семье «новых» хозяев жизни случилась страшная история. Гувернантка заперлась с ребенком в детской и, угрожая убить трехлетнего малыша, кричала, что она его настоящая мать. Она забаррикадировалась и требовала, чтобы родители отказались от малыша в ее пользу. Милиция с мегафоном накалила обстановку до такой степени, что гувернантка грозила зарезать ребенка ножом, если в ее распоряжение не будет предоставлена машина и ей не дадут возможность скрыться… Вот тогда к обезумевшим от страха родителям привезли Веру Алексеевну. Поразив всех, она, подобно Шахерезаде, уселась на ковер под замочной скважиной запертой детской и принялась рассказывать невменяемой женщине какие‑то странные истории. Сидя под дверью комнаты, Вера сначала умело перевела крики и вопли похитительницы в русло разговора, а затем с невероятным участием и пониманием слушала ее жалобы. Почти три часа она контролировала положение, спасая ребенка от смерти. И когда похитительница разрешила доктору Лученко войти в комнату, ее обезвредили… Да, немало удивительных историй случалось в жизни Веры.

В год, когда взорвалась Чернобыльская АЭС, Вере исполнилось семнадцать лет. Ее подруга работала старшей пионервожатой в одной из киевских школ. Девушка попросила Веру помочь эвакуировать детей в не зараженные радиацией, чистые районы. Юная Вера охотно согласилась. Перед вступительными экзаменами в мединститут ей хотелось хоть недельку отдохнуть от учебников.

Поезд вез детей в пионерлагерь, в отдаленную безопасную область. Во всех одиннадцати вагонах, в каждом купе ехали дети. Разместить школьников вместе не удалось – в тот год все ринулись прочь из Киева, билетов не хватало. Кроме учителей, пионервожатых и Веры, детей сопровождали несколько активных родителей. Местом назначения был крохотный полустанок, где поезд стоял лишь три минуты, а дальше следовал в Ворошиловград.

Председательница родительского комитета попросила Веру пройтись по всем вагонам и напомнить детям, на какой станции выходить – ведь остановка поезда такая короткая, нужно приготовиться заранее. Вера отнеслась к поручению ответственно. Попросив еще двух родителей сопровождать ее, она отправилась по вагонам. Открывала двери купе и произносила только одну фразу: «Всем выйти из вагона на полустанке!» Когда поезд остановился, из вагона вышли не только дети, но и взрослые пассажиры, мирно ехавшие в Ворошиловград по своим делам. В общем, на полустанок высыпали все пассажиры поезда вместе с проводниками. Придя в чувство, пассажиры осознали себя стоя щими на платформе маленькой станции и изумились. А остановка‑то всего три минуты! Дети смеялись до слез, наблюдая, как взрослые тетеньки и дядьки зайцами запрыгивают обратно в вагоны. Взрослые вслух удивлялись: «Почему мы все вышли на платформу?»

Не удивлялась только Вера. Она знала почему… Позже, закончив институт и став психиатром, она направила свои уникальные способности в медицинское русло, и все встало на свои места.

С тех пор она стала интересоваться любыми неординарными человеческими способностями. Читала и про Вольфа Мессинга, которого называли личным гипнотерапевтом Сталина, и про Константина Сараджева с его необыкновенным гениальным слухом. Его слуховая гиперсинестезия позволяла ему совершенно отчетливо слышать в октаве множество звуков. Мало того, он и вещи, и людей ощущал как набор диезов или бемолей. Например, тональность Анастасии Цветаевой, написавшей о нем книгу, определял как «ми шестнадцать диезов мажор» и еще удивлялся – ведь это же так ясно! Читала Вера и «Парфюмера» Зюскинда, где вундеркинд‑нюхач вместо слов пользовался обонятельными впечатлениями. К возрасту, когда дети едва лепечут, он обонятельно полностью постиг мир, овладел огромным словарем, позволявшим ему составлять из запахов любое число новых фраз…

Свое слухо‑видение доктор сама себе объясняла так: если изредка у человека может быть гипертрофированно развито одно из пяти чувств, то почему бы не быть у нее, у Веры, обостренно развитому пресловутому «шестому чувству» – то есть интуиции, предвидению?