Работа лечит

Еще недавно Алиса просыпалась под крик вороны на дереве и свои невеселые мысли. «А! – кричала ворона без остановки. – А!» Будильником себя вообразила, что ли? А если не хочется просыпаться, ворона? Если некуда идти? Хотя жизнь уже суетится. Дети протерли сонные глаза, похныкали, позавтракали и топают в школу. Маленькие рюкзачки с ногами…

«А! – хрипло вещала ворона. – А!» Наверное, она кричит по‑английски, думала сквозь сон недавняя жительница Англии. «Up», вот что она кричит, просто согласная буква съедается, тонет в горловом выдохе‑выкрике гласной. Кричит так сердито, как когда‑то кричала на детей в школе учительница английского языка… «Up!» – кричала ворона‑англичанка, сидя на самой верхушке березы. Вверх, значит. Хочет, чтобы на нее посмотрели. Очень ты мне нужна, чтоб я на тебя смотрела!

«Up! – не унималось пернатое. – Up!» А может, она просто напоминает, что нужно стремиться вверх? В широком человеческом смысле. Хорошо бы, но трудно. Тянут к земле воспоминания… Спустя некоторое время Алиса нехотя вставала и глядела в окно. Все осталось на месте: и прохожие, и школа, и береза. А вороны на верхушке уже не было. Зато накрапывал дождь. Накликала…

Зато теперь, после встречи с психотерапевтом Лученко, Алиса Старк просыпалась иначе. Каждое утро она с удовольствием отправлялась на работу в рекламное агентство «Art Advertising», хотя нормальному человеку в это трудно поверить. На работу – и с удовольствием?! Неужели так бывает? Выходит, бывает… Мысли о работе кружились вокруг сонной встрепанной головки, словно прозрачные бабочки. Встречи с клиентами, обсуждение нового проекта с дизайнером, поездка в типографию, потом в агентство по наружке, забронировать лайт‑боксы под рекламную кампанию… Новая хлопотливая реальность наполняла жизнь Алисы огромным смыслом. Невыразимо приятно вливаться своей изящной «мицубиси» в поток машин на бульваре и вспоминать, на чем вчера закончился мозговой штурм. Удовольствие – сворачивать на старую улочку в центре, парковаться и взлетать на второй этаж уютного маленького дома.

Снаружи дом выглядел стариком. Но стоило зайти в офис, и становилось ясно: старик подвергся современным творческим изыскам в дизайне интерьера. Офис удивлял входящего пластикой стен – мягкой, перетекающей из одних просторных объемов в другие. Вместо традиционных дверей красовались плавные проемы, как в природе. Никаких прямых линий и углов.

Входящий в рекламное агентство удивлялся еще и тому, что посреди офиса росло дерево. Не в кадке, не в горшке, а прямо из круглого отверстия в паркете. Под полом, между вторым и первым этажами встроили специальный просторный резервуар с отборным черноземом. По широким разлапистым листьям в торчащем посреди офисного пространства дереве узнавался каштан. Дерево регулярно поливала офисная уборщица, иногда подсыпая удобрения по подсказке арт‑директора агентства, Александра Романенко. Это в его воспаленную креативом голову пришла когда‑то мысль посадить в офисе свое любимое дерево. «Почему Одиссей мог построить свой дом вокруг дерева, – темпераментно защищал он свою идею, – а мы не можем?! И вообще, к вашему сведению, самая грязная улица благодаря деревьям намного чище самого вылизанного офиса! Если посадить дерево внутри офиса, мы будем дышать чистейшим кислородом!»

Безумную идею Романенко сотрудники вначале восприняли скептически. Но каштан сразу выделил агентство Сотниковой «Art Advertising» из множества подобных. Заказчики и партнеры пустили шутливые слухи: «реклама на дереве», «каштановая реклама» – и разговоры оказались не только приятными, но и полезными. Люди приходили вначале из любопытства, а потом становились клиентами.

Каштану явно нравилось такое внимание. Весной он весь одевался розовато‑желтыми подвенечными свечами. Летом зеленел свежими широкими листьями‑ладошками. А осенью осыпал менеджеров ежиками каштанов. Зимой же, под Новый год, каштан наряжали, подобно елке. Опутывали ствол гирляндами из лампочек. И вся его тоненькая фигурка светилась и переливалась нарядными шарами, серебристым дождиком и белоснежными хлопьями ваты.

Так что жизнь рекламного агентства протекала под сенью каштана в прямом смысле этого слова. Мирно журчал принтер, покряхтывал ксерокс, то и дело звонили телефоны. Вся эта электрическая дребедень не мешала дереву создавать некий оазис или «сад здоровья». Что касается людей, то, как и полагается существам разумным, они неустанно работали.

О, это современное слово «офис»! Здесь люди растут. Не как деревья, конечно, а в профессиональном смысле. Это место, где человек делает карьеру и проводит времени больше, чем дома. Что такое дом человека? Так, обиталище для просмотра телевизора, место для недолгого отдыха, для торопливой утренней чашки кофе и тщательной подготовки к выезду на работу. Офис – вот настоящий дом человека трудящегося. Именно в офисе повышена необходимость жить внимательно и сконцентрированно, напрягать волю, соображать и выживать. То есть заниматься осмысленной деятельностью. А поскольку смысл существования рекламного агентства состоит из постоянной заботы о клиентах, из придумывания всевозможных фишек, штучек и дрючек для продвижения товаров – офисный народ проявлял завидную активность прямо с самого утра, с десяти ноль‑ноль.

Справедливости ради надо сказать, что раньше всех в фирме появлялась уборщица Дуся.

– Ишь, понападало! – ворчала Дуся, убирая листья и небольшие блестящие каштанчики. Их зеленая колючая кожица вызывала на ее засохшем лице неопределяемого возраста гримасу брезгливости. – На улице чище, чем в ихнем охфисе! А бумаги понапортили! Только с одной стороны понапечатано, другая совсем чистая, на ней же еще черт‑те чего можно понапечатывать, так они ее в мусорник. Ничего, пробросаются, а потом начнут с голоду пухнуть.

Она мало что понимала в бурной жизни рекламной компании, где орудовала веником и тряпкой. Но даже то немногое, что она наблюдала, переваривалось ее неиспорченным капитализмом мозгом со знаком минус, рождая ворчливую реакцию.

– Доброе утро, Евдокия Ивановна! – обратилась к ней директор агентства Дарья Сотникова. Как всегда, она пришла раньше своих подчиненных.

– Добренькое, добренькое, Дарья Николаевна! – тут же спрятала свою ворчливость Дуся, становясь по производственной необходимости приветливой.

Вскоре собралась вся офисная команда. День выдался загруженный. Напряжение нарастало с самого утра. Словно сговорившись, стаями повалили странные клиенты. Такие вначале сулят выгодные контракты, а в итоге отвлекают от основной работы. Попадались заказчики, в чьих головах будто невидимый повар все перемешал поварешкой. И этими перемешанными мозгами они почему‑то решили: а не пообщаться ли нам с рекламистами?..

Директор фирмы по производству и торговле подсолнечным маслом напрягал менеджера по работе с клиентами Юлию Папернюк.

– Вы понимаете, что ваш товар находится в тесном конкурентном поле? – спросила Юля, придирчиво разглядывая продукт в пластмассовой бутылке.

Она отвинтила крышку и понюхала масло. В комнате для переговоров густо запахло семечками.

– Наше масло все равно лучшего качества, чем у конкурентов! – самодовольно заявил директор.

– Кто об этом знает, кроме вас? – все еще принюхиваясь, спросила Юля.

– Все.

– Тогда зачем вам тратиться на рекламную кампанию?

– Ну, не все, конечно… Потому мы и обратились в ваше агентство.

– В таком случае давайте для начала протестируем ваш продукт.

– А зачем? – Заказчик изобразил простодушие.

– Затем, чтобы спланировать грамотную рекламную кампанию масла, – терпеливо разъясняла Юля. – Чтобы понять о вашем потребителе все, выяснить его истинные потребности и понять эмоциональные и рациональные составляющие его отношения к товару, чтобы проанализировать продающие факторы. Нам нужно думать за потребителя, как хороший сыщик должен уметь думать за преступника, полководец – за противника, охотник – за свою дичь…

– Да глупости все это! – не согласился клиент. – Что за сложности? Вот название «Семечки» – моя секретарша придумала. По‑моему, очень хорошее! А вот эскиз этикетки, это мой водитель набросал, он неплохо рисует. Правда красиво?

Опытная Папернюк, сохраняя доброжелательный тон, поинтересовалась:

– Ну, если вам секретарша придумала название, а водитель нарисовал этикетку, зачем вам мы?

– Мне жена посоветовала. Сходи, говорит, в агентство…

Разговор продолжался и отнимал золотое время. В конце концов Папернюк предложила постномасленичному директору обратиться прямо в типографию. Там ему просто напечатают нужное количество этикеток с названием, придуманным секретаршей. И по рисунку водителя. Да еще и скидки сделают… Клиент ушел вполне удовлетворенный.

Затем приехал начальник отдела пиара крупного банка «Финансовые системы». Для банка в агентстве создавали календарь. Начальнику отдела доставляло огромное удовольствие сидеть за спиной Александра Романенко, основного дизайнера и арт‑директора, наблюдать за его работой и давать указания. Саша с китайским терпением молча трудился, стараясь не обращать внимания на безапелляционные комментарии заказчика.

Банковский сотрудник, разумеется, ничего не смыслил в композиции, в сочетаниях цвета и в психологии восприятия. И ему было начхать с высокой горки, какую гениальную картинку ему сваяли и какой продвинутый слоган забабахали. Но это с одной стороны. А с другой – он платил денежку, и без этого не было бы разговора о календаре вообще. Понимая все эти тонкости, Романенко считал: заказчика, каков бы он ни был, надо любить, холить и лелеять. Нужно терпеть его присутствие за спиной и вежливо объяснять ему, что если сдвинуть эту строчку вправо, то зрительная ось композиции разрушится. Что цвета на мониторе воспринимаются несколько иначе, чем Cyan, Magenta, Yellow и Black при четырехцветной полиграфической печати. И иначе, чем распечатанные для него на струйном принтере картинки для утверждения. Клиент не обязан все это знать, он зарабатывает деньги своим бизнесом и приносит их в рекламное агентство, чтобы мы получали нашу зарплату. Такой мысленный монолог, сжав зубы, произносил арт‑директор.

Но когда следовало окончательно сохранить работу и распечатать, он подмигивал Жоре Александровичу. Тот кивал Алисе Старк, и она, заранее предупрежденная, уже знала, что делать. Эккаунт‑менеджер Старк подходила к взмокшему Романенко и озабоченному работнику «Финансовых систем», смотрела на монитор и говорила:

– Ой, как красиво получилось!

Заказчик расцветал и отвлекался, давая возможность дизайнеру спокойно закончить макет. Заказчик улыбался и охотно принимал чашечку кофе из тонких Алисиных пальчиков. Он спрашивал, чем ей нравится макет, и незаметно втягивался в интересный разговор.

В то же самое время пиар‑менеджер Жора, он же Гоша, он же Гога, он же Жоша Александрович, на веранде под кофеек изливал душу Виталию Свитко.

– Женщина, старик, великая сила! Она, как и реклама, хватает мужчину за самооценку! Женщина, как и реклама, подсовывает мужчине игрушки – на, нажми кнопочку. Женщина, как и реклама, хорошо знает, когда следует мягко уговорить, растрогать, привлечь, заплакать, а когда – проявить твердость, надавить, настоять на своем. Наконец, женщина, как и реклама, играет на нашем мужском самовыражении: творчестве, хобби, известности, мускулах, кошельке.

– Так то же самое делают и мужчины по отношению к женщинам, – возразил копирайтер.

– Но не в такой степени, родной! К чему я клоню, интересуешься?

– Да уж поделись, Спиноза.

– А к тому, голубь сизокрылый, что «тугого» клиента лучше всего может обработать только Алиса!

– Потому что она красотка, – хмыкнул Виталий.

– Маленький, а догадливый! Вот именно! В таком трудном случае, когда заказчик подходит к результатам работы агентства исключительно с вкусовой позиции, типа «нра» или «не нра» (нравится – не нравится), без мотивировки – тут‑то и появляется прекрасная Алиса!

– Алиса Прекрасная открывает свои волшебные уста и говорит: «Какая классная идея!» Или: «Вот этот цвет фона хорошо сочетается со шрифтом и общей цветовой гаммой», – загоготал Свитко, чуть не поперхнувшись кофе.

– А еще она рассказывает «тугому» заказчику про архетипы, – мечтательно прикрыл глаза Александрович.

– Ага! Это будет для него как сказка. – Виталий с хрустом стал жевать чипсы.

– Представляешь, Таля, она ему тихо так мурлычет про первообразы, скрытые в человеческой психике. На первом месте архетип женщины: если конкретно, полуобнаженное женское тело. На втором месте находится архетип ребенка. На третьем месте – изображение животного.

– Стоп, Гоша! По‑моему, тебя понесло. Вернись к архетипу женщины!

Но Александрович не смог вернуться ни к каким архетипам, потому что секретарша Вика заглянула на веранду и передала распоряжение Сотниковой: всем явиться на совещание по календарям.

Все сотрудники РА «Art Advertising» собрались в переговорной, где на дверях висела табличка «Для снятия стресса стучать головой здесь!» Рекламисты в полном составе плюс фотограф Дмитрий Вайнштейн и новенькая сотрудница, эккаунт‑менеджер Алиса Старк, должны были решать непростую производственную задачу: какие календари делать для нескольких клиентов к Новому году. В идеях недостатка не было, задача усложнялась лишь тем, что сами клиенты не знали, чего бы им хотелось. Единственная четко усвоенная с помощью Сотниковой мысль – календарь как носитель рекламы «работает» круглый год. Вот и старались все к концу года подсуетиться.

Заказчики должны были получить свой желанный календарь не позднее второй половины декабря. Не посвященному в полиграфические дебри человеку может показаться: что за спешка, на дворе только сентябрь, а календари требуется изготовить лишь к декабрю – куча времени впереди!

Вот и далекая от рекламного мира Алиса так думала. А оказалось – совсем не так просто. Ведь пока решишь, какой календарь нужен заказчику по типу, виду, формату, – сколько времени угрохаешь! Как выяснилось на совещании, есть календари женские и мужские. Женские – это цветы в букетах и натюрмортах, это портреты звезд экрана и любимых певцов и певиц, это всевозможные изображения животных – кошечек и собачек, лошадей и птиц. Не говоря уже о календаре огородника, например, или календаре с гороскопом.

Не успела новая сотрудница задаться вопросом, а какие тогда картинки на стене нравятся мужчинам, как ее коллеги перешли к обсуждению именно таких календарей – с изображением автомобилей, катеров и яхт, парусников. Из обсуждения выяснилось, что сильная половина рода человеческого любит объемные календари, то есть сделанные по принципу бумажного конструктора. Как вам, например, многогранник, где на каждой грани красуется очередной месяц? И его еще надо самому сложить и склеить! Либо календарь‑игрушка с оптическими картинками, где под одним углом зрения видна календарная сетка, а под другим – обнаженная красотка…

Пока шел разговор о долгой жизни календаря в роли рекламоносителя, Алиса суть обсуждения понимала. Она соглашалась, что календарь чаще любой другой вещи, исключая разве только часы, попадается на глаза. Он висит себе на стене офиса или дома, стоит на рабочем столе – и становится частью жизни. Привычно отмечаешь в нем нужные даты, любуешься им или привыкаешь к нему. И не замечаешь. Но изображенный на нем логотип, то есть фирменный знак – обязательный элемент рекламного календаря, ложится на подсознание. Однако, когда пошли в ход специальные термины, Алисе показалось, что все перешли на неизвестный ей иностранный язык. Понятие формата было пока для эккаунт‑менеджера китайской грамотой. Поэтому она лишь молча слушала и писала в блокноте: «Спросить, что такое “карманные 7 на 10”, “перекидные – домиком”, “календари‑плакаты формата А0 и А1”, “перекидные настенные от А1 (А2, А3) до А4”. И вообще, что это за буквы и цифры?!»

Весь стол в переговорной был завален разношерстным семейством календарей – изделиями предыдущих лет. У Алисы глаза разбежались от их многообразия и дизайнерского изыска. Как же она никогда раньше не задумывалась о такой простой вещи? О том, что календарь – одновременно произведение искусства и коммерческий объект…

– Детка, хочешь, я тебе покажу совершенно безумный календарь? – спросил ее шепотом Александрович.

– Конечно, хочу. Только не называй меня «детка».

– Договорились, детка! – ухмыльнулся Гога и подошел к шкафу с архивами «А/А», по пути отвечая на вопросительный взгляд Сотниковой: – Дарья Николаевна, я собираюсь показать новой сотруднице тот знаменитый проект, который мы всегда демонстрируем как диагноз.

– Жорка! Роль наставника – это нечто новенькое в твоем репертуаре, – ревниво фыркнула Юля Папернюк.

Александрович нашел нужный календарь и положил его перед Алисой.

– Заказчик этого календаря – человек трудной судьбы! – прокомментировал он и ткнул пальцем в «веселенькое» название проекта: «Каменные могилы».

На картинке безрадостное хмурое небо нависло над холодной тоскливой степью. Степь заросла до самого горизонта заледеневшим сухим ковылем. Лишь один акцент нарушал унылый декабрьский пейзаж: каменная могильная плита, иссеченная временем и ветром. Алиса Старк перелистала календарь. В этом полиграфическом «шедевре» остальные страницы были такими же «оптимистическими». Могилы, погосты, склепы и кресты должны были весь год «услаждать» взгляды и самого клиента, и его партнеров.

Календарь предназначался для известного банка.

– Прикинь, Алиса! – заметил Георгий. – Как приятно сидеть, например, операционистке банка и каждый день упираться взглядом в «Каменные могилы»!

– Ужас, – прошептала девушка, нахмурив безупречный лобик и еще раз пролистав календарь.

– Нет у вас никакого сострадания к ближнему, – деланно вздохнула Юля. – Может, клиент этим календарем хотел заставить своих сотрудников задуматься о вечном.

– Точно. Пусть думают не о деньгах, а о том, что их с собой на тот свет не унесешь! – влез со своим комментарием фотограф Вайнштейн.

Алиса отошла от стола с календарями, стараясь не показывать, что календарь «о вечном» вызывает у нее грустные мысли.

– Вот такие «веселые картинки» нам пришлось мастерить! – сказал ей вслед Романенко. – Это потому что кто‑то из сотрудников банка в свободное от финансовой деятельности время увлекается археологией.

– Веселые кретинки и кретины! – съехидничала Юлия.

– Ну‑ну, Юля! Зачем же так критически! Может, все объясняется благородной страстью к истории родного края? – с примиряющей улыбкой вставила Дарья Николаевна.

Совещание продолжалось. Папернюк показывала тесты и опросы. Коллеги пытались определиться с концепцией. Фотограф продемонстрировал новую коллекцию слайдов для визуальных образов будущих календарей. Тут были и картины из музеев, и ювелирные украшения, и обнаженные девушки, и городские пейзажи. Ребята налетели на слайды и начали выдавать на‑гора одну идею за другой. Алисе стало понятно, что арт‑директор – ключевая фигура календарного проекта. Его мысли были поразительны, новы, разнообразны, фантастичны и свободны. Прожив последние годы в Лондоне – столице европейской рекламной творческой мысли, Алиса, как ее сказочная тезка из книги Кэрролла, теперь открыла в своем родном Киеве страну чудес. Она не могла вообразить, как эти веселые, сумасшедшие, даже какие‑то детские идеи превратятся в календарь. И весь он, начиная от обложки и заканчивая начертанием шрифтов, компоновкой календарной сетки, всеми своими элементами сложится в единый стиль?! Как хорошо, что она попала к доктору Лученко! Ведь именно благодаря ей Алиса теперь занимается таким интересным делом…

Вера попросила собрать всех участников и гостей шоу в большом зале казино в то же самое время, когда проходили съемки передачи, то есть ночью.

– Ты поняла, что Глебушка голубой? – спросила Лида, охотно согласившаяся помочь подруге в расследовании.

– Даже если он темно‑синий, это его личное дело и никак не влияет на ситуацию, – задумчиво ответила женщина.

– Почему? – энергично вздернула подбородок Лида. – А если он не любит женщин до такой степени, что решил прямо у себя на программе отомстить им! Разве это так уж нереально?

– Не увлекайся игрой в детектив, подруга… Мотив мести? Не думаю. Уж очень твой Сорока печется о своем комфорте. Девушки ему нужны. Он их не воспринимает, поскольку ориентирован на мальчиков, но они ему нужны, понимаешь? Без них «Взрослое шоу» невозможно! Значит, ему невыгодно, чтоб с ними что‑то случилось.

К ним подошла высокая стройная женщина, одетая в нечто кожаное, состоящее из шнуровок и тесемок в самых неожиданных местах. Поддерживалось это одеяние, играющее символическую роль блузки, брюками‑галифе на подтяжках. Платиновые длинные волосы красиво оттеняли тонкие черты лица, лишь слегка тронутые макияжем.

– Меня к вам Голембо прислал. Я Арина Полушкина. Девочки – мои.

– В каком смысле ваши? – спросила Вера, не знакомая с тонкостями шоу‑бизнеса.

– В том смысле, что я директор модельного агентства.

Удивляясь непонятливости гостьи, Арина выразительно посмотрела на Лиду, в ее взгляде читалось: «Барышня твоя тормозит, что ли?» Она внимательно осмотрела Верину одежду, мысленно поставив отличную оценку ее брюкам в полоску и обуви. Белая шифоновая блузка и копна каштановых волос тоже прошли Аринин фейс‑контроль. Проведя этот быстрый осмотр и приняв решение, что спутница актрисы «своя», Полушкина решила объясниться подробнее:

– Мне сказали, вы психолог. Собираетесь помочь со всей этой чертовщиной?

– Вера Алексеевна психотерапевт, – поправила Арину Завьялова.

– Мне это без разницы! – пожала кожаными тесемками на плечах модельная директриса. – Главное, чтоб с мои ми девчонками… – Она закусила губу, и на ее глазах выступили слезы.

– Спокойно, Арина, ведите к вашим девочкам, мы к ним как раз и направлялись, – взяла инициативу в свои руки Вера.

Однако сразу начать с девушек и них не получилось. Послышался шум, крик «Отпустите!» К Вере подошли помощник Голембо и охранник «Франклина», они вели за руки Савчука. Лицо его утратило свою импозантность и было красным.

– Что за безобразие! – воскликнул он, пока его усаживали за свободный столик. – Кто нас арестовал? У меня спектакль! А меня хватают и привозят сюда!

Влад еще несколько минут громко распространялся о безобразии своим хорошо поставленным баритоном, и было совершенно очевидно, что он играет возмущение. Публика за столиками перешептывалась. Потом Савчук потребовал водки, которую ему тотчас же принесли, и рассерженно выпил.

Лида встрепенулась.

– Не хотел приезжать? Значит, это он? Да, Вера? Но зачем?..

– Я его сейчас убью, – мгновенно среагировала Арина. Она сделала движение в сторону ведущего, вытягивая руки с острыми ногтями, ее ноздри раздулись.

– Тише, тише! – с трудом остановила ее Вера: директриса модельного агентства двигалась стремительно. – Лидка, молчи, ты мне всю публику переполошишь своими предположениями! Давай договоримся, что никто никого не обвиняет, даже я – пока точно не буду знать.

Актриса пожала плечами.

– Да пожалуйста…

Вера Алексеевна, держа Арину за руку, обратилась к помощнику Голембо:

– Спасибо, что привезли, пусть ждет, я с ним после поговорю. А кстати, как вы объяснили всем причину сбора? Никто не жаловался, что, дескать, милиция никого не задерживала, значит, и вы не имеете права?

Помощник снисходительно улыбнулся.

– Ну что вы, Вера Алексеевна, сравниваете! То милиция, а то Вячеслав Демьянович. Его все знают.

Вера подошла к моделям. «Девочки», сидевшие за тем же столиком, восприняли Верино вмешательство достаточно нервно. Лученко поймала на себе настороженно‑испуганные взгляды, в них читались пронзительное любопытство и одновременно полугипнотический страх, как у кроликов перед удавом.

– Да я вообще забила на эту программу! – громко выразила свои чувства фарфоровая блондинка.

– Мы отказываемся сниматься! – объявила та, которую еще раньше приметила Вера, с темными длинными волосами.

– Вот именно. Нам что, сидеть и ждать, пока всех нас перетравят или голову проломят? – тихо спросила третья, очень изящная, похожая на японочку с календаря. В ее раскосых глазах стоял неподдельный ужас.

– Вот видите, – сказала Арина озабоченно, – им уже не хочется никакого «Взрослого шоу». Они боятся! Понимаете, Вера?! Я тоже боюсь, что останусь без девочек!

Обычно в напряженных ситуациях доктор Лученко резко меняла сценарий разговора. Вот и сейчас она удивила собеседниц, неожиданно поинтересовавшись:

– Вы, случайно, не помните последний вопрос, перед тем, как с Машей произошло несчастье?

– Какой вопрос? – оторопело спросили девушки.

– Я помню, – вмешалась в разговор Лида, – там что‑то такое… Кажется так: «В чем хранится тайное средство обольщения?»

– Лида! Ты просто феномен какой‑то, именно этот вопрос и задавали, – восхитилась Арина. – А какой ответ?

– Флакон, – ответила Вера и улыбнулась девушкам. – Простой вопрос!

Переключив эмоции собеседниц на недоумение в свой адрес, она легко повела разговор в нужном русле. Оказалось, как Вера и предполагала, что и казино «Франклин», где они все находились, и модельное агентство Арины Полушкиной, и передача «Взрослое шоу» принадлежали одному человеку: Вячеславу Демьяновичу Голембо. Девушки говорили о нем со священным трепетом, как о некоем высшем существе. Ни к кому из них, что больше всего их удивляло, он не приставал. И к фармацевтическому, и к игровому бизнесу он относился одинаково серьезно, был соучредителем телевизионного канала, где транслировалось «Взрослое шоу». Арина доверительно прошептала Вере на ухо: «Все думают, что Слава спит со мной или с девчонками. Это ерунда: его по‑настоящему, кроме работы, ничто не интересует. Он из нового поколения богатых. Знаете, с чего он начинал десять лет назад? С одного компьютера и крохотной комнатки в подвале. Жанка Клюева работала у него секретаршей. Он тогда, как все, занимался купи‑продаем. Сперва очень трудно пробивался. Потом уехал в Америку, подучился. Когда вернулся, у него были только мозги, никакого начального капитала. А потом пошел, пошел… Он такой, знаете, слегка чокнутый трудоголик».

Вера внимательно смотрела в Аринины желтовато‑карие глаза и думала: «Не врет, это точно. А жаль. Как было бы все просто, если бы этот их спонсор был типичным нуворишем, да еще спал бы со всем модельным агентством. Тогда девушки эти мерзости устраивали бы из ревности. Все было бы ясно и понятно. Но проверить не помешает».

– Эльвира, – обратилась Вера к фарфоровой блондинке, – а почему вы так не любите Машу Карпенко?

Та фыркнула и демонстративно уставилась в потолок, непрерывно перекатывая во рту жевательную резинку.

– Вы чего? – мгновенно окрысилась смуглянка Оксана. – Хотите сказать, что она ее толкнула?! Ну, это уже голимая шиза!

– Они все сидели здесь, когда с Машей случилось несчастье, – вступилась за девочек Полушкина. – Они никак не могли.

– Вот именно, – добавила изящная моделька восточного типа по имени Руслана. – Этот вариант не катит. Проблемы негров шерифа не волнуют.

– Правда? – усомнилась Лученко. – А может, все же волнуют? А как же то, что «Машка Карпенко – такая тупая! Просто удавила бы ее!» А?

– Да бросьте вы, – смягчилась Оксана. – Это она так типа выражается. Я, например, и мамуле своей так говорю, когда гонит пургу.

– Вер, действительно, – сказала Лида, – никто же не станет говорить вслух о своих враждебных намерениях по отношению к другому человеку.

Арина Полушкина послала актрисе одобрительный взгляд.

Вера внимательно посмотрела на Оксану.

– Ксюша, а ведь у вас мамы нет, это вы себе такую сказочку придумали, – сказала она, и девушка застыла. – Только не надо напрягаться, я и не думала обвинять вас в убийстве. Просто чувствовала, что вы… ну, немного придумываете, что ли. Поймите, девочки, я сейчас разговариваю со всеми и вычисляю убийцу.

– Как вы… Что вы еще про меня знаете? – заволновалась Оксана и даже сняла свои длинные ноги с соседнего пустого стула.

Завьялова решила встрять в разговор.

– Вера Алексеевна, чтоб вы знали, уникальный психотерапевт, почти что экстрасенс. Что, не верите? Вера, скажи им.

– Не скажу, – лукаво усмехнулась Лученко. – Такие девочки, как Оксана, прошедшие через интернат и сами пробивающие себе дорогу, в подобные глупости не верят.

Похожая на японку Руслана захлопала в ладоши:

– Ой, как здорово! А про меня скажете?

– Хотите фокусов? – вздохнула Вера. – Ладно, еще один. У вас, Руслана, не только папа с мамой есть, но и маленький ребеночек, годика два‑три. А вот жилищных условий у вас нет.

– Классно! – воскликнули девушки хором. Завьялова горделиво оглядела всех, словно подруга была ее личным сокровищем.

А Полушкина спросила:

– Я слышала, что такое бывает, но никак не могла представить. Но как?..

Тогда Вера Алексеевна Лученко с заговорщицким видом поведала им, что умеет «прочитывать» людей как книгу. Что лицо всякого человека рассказывает о неких своих тайнах, сообщает о прожитых годах и проблемах – а впрочем, и о радостях тоже. В каждом лице есть своя собственная магия линий, внутренняя музыка и уникальность выражений. Все это является намеками и сообщениями, каждый взгляд приглашает к игре в угадайку. Чуть сузились зрачки, слегка дернулась бровь, язык облизнул губы, появилась складка у носа… Это обязательно имеет свое значение, вот так вот.

Девочки были так восхищены, что завели разговор о фейс‑контроле – дескать, Вера Алексеевна просто рождена для него. «Что это такое?» – спросила Вера для поддержания контакта и получила оживленное разъяснение: отфильтровывание публики при входе на тусу, чтобы ни один баран не помешал никому комфортно напиваться и танцевать до упаду. Потому что потенциальных хамов, дебоширов, жаждущих дать кому‑нибудь в дыню и попросту несовершеннолетних придурков всегда предостаточно. Вот вы готовились весь вечер, предвкушали расколбас, а тут какой‑нибудь разгоряченный чилдрэн тянет свои ручонки…

Под этот своеобразный щебет девочки, забыв о страхе, легко дали себя уговорить на некоторую авантюру. А Вера и Лида прошли в музыкальный салон, находившийся дверь в дверь с большим залом, где снимали шоу.

– Владлен! – позвала Лида Савчука. – Ты знаком с Верой Алексеевной?

Слегка выпивший и расстроенный телекумир подрастерял значительную часть своей обворожительности. Он ответил чуть замедленно:

– Не имел счастья. Мне только намекнул этот наш бульдогоподобный мэтр режиссуры, что твоя приятельница будет нам чем‑то помогать. Но чем можно помочь, когда Машку уже не спасти, а здоровым врач не нужен? Да что ж это такое! Молодая красивая девочка, кому она могла помешать?!

– Куш велик! Автомобиль! – подлила масла в огонь Лида.

– Да ты с ума сошла! Девчонки, понятно, ревнуют друг дружку, завидуют, но чтоб убить?

– Владлен, а вы пошли в программу из‑за денег? – Вера с интересом смотрела на артиста.

– Честно? Да, из‑за них, любимых… То есть проклятых. – Влад сладко, по‑кошачьи потянулся. – А потом выяснилось, что программа еще и бешено популярна в народе. Как говорится, «думал, что женился по расчету, а оказалось – по любви». Вообразите! Я теперь на рынок могу кошелек вообще не брать. Только меня продавцы увидят, сразу давай кричать: «Эй! Влад! Подходи, я тебе вырезку лучшую дам! Слюшяй, дорогой! Вазмы апельсин, мандарын, виноград – кушяй витамины! Вах!»

Савчук вошел в образ, увлекся. Вера сказала:

– А что это вы, Влад, так не хотели приезжать в наш славный ночной клуб «Франклин»? Совесть нечиста?

Савчук поперхнулся.

– Только не говорите, что это я толкнул Машку в туалете! – воскликнул он.

– Не думаю, – задумчиво сказала Вера. – Ваши продавцы, скорее всего, делали ставки, кого вы разденете в следующей программе. Тотализатор. И расплачивались с вами продуктами, впрочем, возможно, и до денег дошло…

– Как вы об этом… Почему вы так решили? – спросил ведущий вмиг осипшим голосом.

– Признавайся, Влад! – весело воскликнула Лида. – Вера видит тебя на три метра вглубь!

И Савчук, запинаясь, рассказал, что хотел быстро смотаться на рынок, благо уже утро, и вернуть деньги тому, кто ставил на Машу. «Объяснил бы, что произошел несчастный случай. Ведь оставить их у себя без объяснений было невозможно: ребята шуток не понимают! Они не увидели бы Карпенко в следующую субботу, и тогда на рынке мне можно было бы не появляться никогда».

Вера с ним охотно согласилась.

– Но как вы догадались? – не отставал Савчук.

– Влад, у нас мало времени. Вам еще сниматься в заключительной части с финалистками! Давайте все вопросы потом, хорошо?

– Хорошо, – кисло кивнул актер. – Только какая теперь может быть съемка? И потом, разрешит ли Вячеслав продолжать, раз погибла участница?

– Карпенко не погибла, ее убили, – поправила ведущего Вера. – И Вячеслав Демьянович разрешит продолжить шоу. Сейчас я с ним поговорю.

Хозяин сидел за столиком в одиночестве, пил крепкий чай с лимоном и размышлял. Он был в некоторой растерянности. Какое‑то время назад он разговаривал со своим человеком, отдавал распоряжения насчет помощи родителям Маши Карпенко. Между делом как бы вскользь заметил:

– А эта Лученко неплохой специалист. Не знаю насчет детективных способностей, но головную боль снимает.

– У кого? – спросил помощник.

– Ну как у кого?..

Голембо запнулся, в голову пришла мысль, от которой сразу стало жарко. Пальцы автоматически ослабили узел галстука.

– Григорий… Э‑э… Напомни, что мы обсуждали с Лученко там, в комнате у Глеба.

Григорий привык ничему не удивляться на службе у хозяина.

– Она сказала: «Вы хотите знать, кто совершил преступление? Или вас интересуют вложенные деньги?»

– Нет, что она сказала после того как заявила, что у меня болит голова?

– Она просила вашего разрешения поговорить с участниками съемки.

– И ничего не делала?

– Вы сразу вышли.

– Так, – произнес хозяин и задумался на мгновение. – Позови ко мне Жанну.

Помощник тут же испарился. «Хорошая марионетка, – подумал о нем Голембо. – Исполнительная». Подошла Жанна.

– Слава, звал меня?

Она была все еще бледной после случившегося. Тоже отличная кукла, лучше всех. Многостаночная, всепогодная и долговечная. Каждый коллекционер кукол гордится какой‑то одной в коллекции, и у Вячеслава Голембо была такая своя гордость: Жанна Клюева. Он считал ее аппаратом для исполнения определенных видов работ. Отличным, но все же аппаратом. Некоторые марионетки, почти как реальные живые создания, занимают какое‑то пространство, в том числе и эмоциональное. Когда Голембо случалось уезжать, он даже скучал по своим тщательно подобранным куклам. Особенно по Жанне: она была выращенным им за долгие годы экспонатом, вещью ручной работы. Но он, конечно, никогда ей об этом не говорил.

– Сядь. Ты помнишь момент, когда я вошел в комнату к Глебу, где были ты, Лученко и Завьялова?

– Конечно, – пожала плечиком Жанна.

– И что было дальше?

– А что, у тебя действительно болела голова? Докторша не ошиблась? Бедненький, – покачала она головой.

– Не отвлекайся, – строго сказал Голембо. – Расскажи.

И его послушная марионетка, повинуясь рывку за ниточку, рассказала. Выходило, что и она не помнила момента, когда Лученко прикоснулась к нему и сняла головную боль.

– Ну, ступай, – отпустил он Жанну.

Она встала и спросила:

– А когда мы закончим это разбирательство? Я так понимаю, передача закроется? Что вообще будет?

– Иди‑иди. Узнаешь после.

Голембо чувствовал себя очень неуютно. Какая сильная женщина эта Лученко! Ведь она на секунду заставила его самого почувствовать себя марионеткой. Это вызывало и уважение, и опасение. Но поразмыслив, он все же понял, что не может сердиться на докторшу: в поступке Лученко была определенная деликатность и понимание его отношений с подчиненными, когда он не должен «потерять лицо».

Тут за перегородку в зале, где он сидел, зашла Вера.

– Мне нужна ваша помощь.

– Смотря что потребуете, Вера Алексеевна, – с ироничной усмешкой вздернул бровь бизнесмен.

– Ничего сверхъестественного я не попрошу. А нужно будет вот что… – И Вера подробно изложила Голембо свой план.

– А вы хороший стратег! – с явным удивлением заметил хозяин. – Хорошо, я распоряжусь.

Спустя несколько минут в зале, где проходила съемка, собрались все ее участники. Казалось, в нем витали электрические разряды. Напряжение усилилось, когда режиссер скомандовал:

– Начали!

На высоких табуретах в сверкающих вечерних туалетах сидели три модели, те самые, что беседовали с Верой Алексеевной. Владлен театрально представил их:

– Эльвира Горина, Оксана Оксион, Руслана Янголь!

Операторы отсняли их с разных точек. Затем камера наехала на табло из шести закрытых букв. Прозвучала музыкальная фраза, после которой должен был последовать вопрос ведущего к участницам. Но тут режиссер внезапно остановил съемку:

– Стоп!

– В чем дело? – удивился Савчук, а участницы беспокойно заерзали на высоких неудобных стульях.

– Дело в том, – микрофон был у Веры в руках, и ее голос, сильный, грудной, заполнил все уголки зала, – что на табло скрыта фамилия человека, совершившего несколько покушений и одно убийство. Она состоит из шести букв.

Над съемочной площадкой повисла такая плотная тишина, что она казалась физически ощутимой. Словно темный душный занавес опустился над залом. Оператор по Вериному сигналу включил музыку, и громкие звуки взрезали тишину так, что натянутые нервы не выдерживали напряжения. Первым сорвался с катушек режиссер Сорока. Он с истерическим подвизгом заорал:

– Немедленно откройте слово! Я приказываю! Моя фамилия тоже состоит из шести букв! Сорока – шесть букв!!!

Тут тишина зала лопнула. Все заговорили разом – участницы и зрители, ведущий и администратор. Савчук сумел перекрыть неистовый шум толпы, и над многоголосым ором прозвучал его вибрирующий голос:

– У всех участниц фамилии из шести букв!

Снова воцарилась мертвая тишина. На девушек смотрели десятки глаз. А сами участницы переглядывались с таким видом, словно сейчас им объявят смертный приговор.

– Горина, Оксион, Янголь, – повторил фамилии девушек ведущий.

– Полегче на поворотах! Савчук – тоже шесть букв, – нашлась Арина Полушкина, готовая отстаивать своих моделей до последнего.

Кто‑то из зрителей истерически хохотнул, у кого‑то вырвалась нецензурная брань. Ведущий «Взрослого шоу» подскочил к выгородке со щитом, где было закрыто слово, но охранник, стоявший у табло, не подпустил резвого Влада. А Вера вновь взяла ситуацию под контроль и произнесла в микрофон почти буднично:

– Мы откроем фамилию убийцы. Но сначала мы попробуем ответить на вопрос: почему?

Зал, казалось, состоял из одного затаившего дыхание организма. Маленькая женщина стояла у сцены, все смотрели на нее и могли сейчас по ее приказу сделать что угодно – как бандерлоги, загипнотизированные Каа. Из‑за своей загородки‑кабинета вышел Голембо и, сложив руки на груди, слушал каждое слово.

– Думаете, виновата алчность? Деньги или их эквивалент: машина, призы, путешествия? Ничего подобного, все дело в ревности. Древнейший человеческий мотив. Разве можно простить, что тебя предпочли другим? Не важно, к кому ревновать – к работе, к людям, к успеху. Важно, что она не дает жить, дышать. Ей нужен выход.

– Ревность не болезнь, – негромко проговорил Голембо, но его услышали все. – И никто не мог ревновать меня, нет таких людей.

– Вы правильно догадались, что преступления направлены именно против вас, – сказала Вера. – А ревность действительно не болезнь – она невыносимая душевная боль, и к ревнующему надлежит отнестись со всеми предосторожностями, принимаемыми по отношению к душевнобольным. Хотя психика может быть совершенно здоровой. С ревностью, да будет вам известно, шутки плохи. Основа ее – комплекс ущербности, неполноценности физической, интеллектуальной. Всякой. И низкая самооценка… А теперь откройте фамилию убийцы!

Не успел медлительный охранник обернуться к табло, как сдерживающая пружина лопнула, зрители и съемочная группа повскакивали со своих мест, раздались крики «Давай быстрей!», «Ты что, заснул, парень?!» Но тут к нему подбежала директор‑администратор Жанна Клюева. Она замолотила сжатыми крепкими кулачками по широким плечам секьюрити:

– Не сметь! Не сметь открывать мою фамилию!!!

Все смолкло. На Клюеву смотрели десятки глаз, словно люди вспоминали свои представления об убийце. И не верили. В ней все было среднее: росточек – средний, костюмчик серенького цвета тоже средний, гладкая стрижечка, волосок к волоску, – совсем средняя, глазки за круглыми стеклышками – словно упрятанные в футляр. Сомнение отразилось на лицах зрителей, и Жанну будто ударили. Она вздрогнула и развернулась к залу.

– Не верите? Напрасно вы мне не верите. Это ты, ты во всем виноват! Мы же с тобой вместе… Я была твоей правой рукой, верной помощницей! Кто горбатил на твой бизнес?! Я!!! Я была для тебя секретарем, бухгалтером, поваром, менеджером, нянькой, любовницей – всем! А ты? Ты поднимался, как на реактивной тяге, и все время оставлял меня за собой. Где‑то в хвосте твоего дела, твоего успеха. Тебя же ничто не интересует, кроме твоего бизнеса!!! Ты даже конкурс этот гребаный придумал, чтобы доказать всему городу, как важны мозги. Такая шикарная идея! Женщине тоже нужно думать, соображать! Не можешь ответить? Раздевайся. Не вспомнила «Средство для принятия ванн египетской царицы, любовницы Цезаря» – снимай тряпки, оставайся голенькая перед всем миром!!!

– Уведите ее, – прозвучал внезапно голос хозяина.

Охранник наконец открыл табло, оно оказалось пустым, но никто этого не заметил. Только Жанна, которую взяли под локти, посмотрела в изумлении на табло, потом на Веру – ненавидящим взглядом раненой пантеры.

К Вере подошел Голембо и предложил отвезти ее домой. Когда они вышли наружу, Лидия тоже выскочила из ночного клуба, ей хотелось быть в курсе всех событий. Стояло раннее осеннее утро. Щебетали птицы. Внутри широкого черного ленд‑ровера, напомнившего Вере карету, Вячеслав поднял на Веру глаза с темными мешками под ними, показавшиеся Вере на одну секунду беспомощными, но через мгновение беспомощность растаяла, и он сказал:

– Вы очень устали, догадываюсь. Но я не успокоюсь до тех пор, пока не узнаю: как вы додумались? Расскажите, пока доедем.

– Верочка! Ну пожалуйста! Иначе у нас случится нервное расстройство от любопытства, – умоляюще сложила руки Лида, удобно примостившаяся рядом с ней на заднем сиденье.

Женщина назвала водителю свой адрес и, когда машина мягко тронулась, стала неторопливо рассказывать.

– Мы с Лидушей еще в начале съемок услышали, что две участницы шоу выведены из строя. Одна чем‑то отравилась и не выходит из туалета. У другой жуткая аллергия на грим, лицо опухло, и она тоже не сможет сниматься. А третья выбыла, потому что ей сообщили о том, что якобы родители попали в автокатастрофу. Об этом говорили девушки‑модели за соседним столиком. Мне сразу не понравилось услышанное. А когда с Машей Карпенко случилось несчастье, я поняла, что это не совпадения, а продуманная цепочка поступков. Потом мне нужно было собрать свои впечатления. Какая реакция на происшедшее была у тех, кто имел отношение к событиям? Я стала разговаривать с людьми.

– Я догадалась, что ты не просто так беседуешь со всеми, кто имел отношение к шоу. Но я, честно говоря, подозревала Сороку, – поделилась мыслями Завьялова.

– Потому что он нетрадиционной ориентации? – усмехнулась Вера. – Видишь ли, режиссер, конечно, не ангел. Но ваш Глеб не играл расстройство и сочувствие, а по‑настоящему был опечален. Перечисляя все случившееся, он воспринимал несчастья девушек‑моделей как поломку полезного инструмента для своей телевизионной работы. Проблемы участниц шоу его не волновали, жалел он себя и только себя. И было отчего: ведь «Взрослое шоу» пользуется огромной популярностью. Рекламодатели охотно платят, чтоб их рекламный ролик поставили в блок именно этой программы. Это кормит канал и участников проекта. А теперь они могли остаться без куска хлеба с маслом и икрой. Одно дело хороший скандал для поднятия рейтинга, и совсем другое – преступление, когда милиция не даст работать, да и конкуренты, уже не говоря о руководстве канала. Я права?

– Вы формулируете, словно профессиональный маркетолог, – обернулся с переднего сиденья Голембо. – А что, нынче доктора изучают бизнес‑стратегии? – В его глазах мелькнули ироничные искорки.

– Лучше спросите, почему я и вас перестала подозревать.

– Ничего себе! – озадаченно поднял брови бизнесмен. – Я был в числе предполагаемых злодеев? Забавно!

– Вы – делатель, – спокойно продолжала Вера. – Вам, в принципе, чуждо разрушение, и вы страдаете, когда построенное вами рушится. Поэтому вы не годитесь в злодеи. Мне так кажется, во всяком случае. Пока что…

Голембо вспомнил об Алисе и затеянном ею расследовании и помрачнел.

– Во дает! – выдохнула восторженная Лида. – Вера, ты просто чудо какое‑то! Дальше, пожалуйста, говори дальше!

– Следующим человеком, который мог иметь мотив для преступлений, был Владлен Савчук. Но дело в том, что он не просто работал ведущим, а еще сам себе придумал приработок. Ему так мало платят в театре, а тут такие возможности… Словом, он пристроился букмекером и жокеем на собственной программе.

– То есть как? – удивился Голембо, который за последние полчаса удивлялся больше, чем за несколько предыдущих лет.

– Ну, он брал на рынке продукты или деньги у торговцев за то, что разденет именно ту девушку, на которую горячие южные ребята спорили.

В салоне на несколько секунд повисла тишина, даже водительский затылок побагровел от напряжения. Но Вера будто не заметила этого и продолжала:

– В общем, для Влада шоу было очень важным источником существования, это раз. И потом, он бабник – это два. Он, как пионер, «всегда готов» с каждой переспать, но не вредить программе и тем более не убивать.

– Но остаются еще сами участницы. И Арина? – Завьялова вопросительно смотрела на свою приятельницу.

– Девочки и Арина отпали сразу же. Как бы вам поточнее объяснить… Она их мамка, настоятельница такого не очень святого монастыря. Полушкина сама не так давно была моделью, все про этот бизнес знает. Ее девочки – это и бизнес, и семья. А они между собой как сестры в многодетной семье. Конечно, там и ссоры, и склоки, и зависть, и тряпки или цацки могут друг у дружки замотать, но по‑крупному подставить не могут. Тем более убить!

– Получается, вы определили Жанну методом исключений? – полувопросительно констатировал Голембо.

– Нет. Я каждого из перечисленных участников проверила главным образом по их реакции. Знаете, как в поликлинике делают анализ крови, мочи или желудочного сока – чтобы потом определить вероятность какого‑то заболевания. Каждый как‑то реагировал на несчастья с моделями. У Арины с девушками это был страх. У Сороки – недовольство из‑за ускользающей работы, у Влада – жалость к девочкам и к себе, уходил заработок. У вас, Вячеслав Демьянович, была очевидна горечь от того, что дело не делается. Даже ты, Лида, проявляла нормальное любопытство зеваки, наблюдающего за происшествием.

– Я? – изумилась актриса. – Ты что, и меня подозревала?!

– А ты ничем не хуже и не лучше остальных, – спокойно ответила Вера. – Можно подумать, в припадке ревности ты никому не кричала: «Убью!» Только один человек из всех отреагировал странно. Клюева еще тогда, когда мы нашли Машу, что‑то бубнила про рейтинги и все такое, но во взгляде ее было торжество! Понимаете? Она как будто что‑то кому‑то доказывала. Штрих первый: заявила, что она не администратор, а «директор». Налицо желание быть директором чего угодно, хоть морга, лишь бы носить это гордое звание. Штрих второй: «вы не наша, не телевизионная». Гордость за принадлежность к узкой касте «своих», избранных. Штрих третий: вся жизнь, весь характер отражается на лице и в жестах. Все комплексы и муки, все тайные мысли в виде привычных складок и морщин, в походке и движениях записаны, и только специалист может их точно прочитать. Эти черты лица и фигуры сложились в такой диагноз: характер тяжелый, недобрый, скрытный, душа без тени сочувствия, ум ограничен. Человек с таким сочетанием «букв внешности» боязлив и неудачлив, с низкой самооценкой, ведомый, со слаборазвитым личностным началом. И зверски ревнует ко всему, что колышется. Что и оказалось правдой. О! Вот и мой дом. Приехали.

Голембо с Завьяловой вышли проводить Веру до парадной двери.

– Вы можете не согласиться, однако мне жаль не только пострадавших, но и Жанну, – с некоторым вызовом произнес Голембо.

– Да, понимаю. Но… «Искусство требует жертв. Наука требует жертв. Все требуют жертв, одни жертвы ничего не требуют», – процитировала Вера невесело. – В том смысле, что попробуйте‑ка вы рассказать о своей жалости родителям Маши Карпенко… Да молчите вы, догадываюсь, что вы им пенсию назначите. Но жизнь их дочери не вернете. Поосторожнее с марионетками, уважаемый Карабас‑Барабас!

Голембо думал, что уже не удивится никаким словам этой загадочной женщины. Но не только удивился, а и почувствовал себя неловко. В очередной раз.

– Да‑да, поосторожнее. А не то найдется на вас когда‑нибудь свой Буратино. Разница между тем, чего человек хочет, и что на самом деле может, – это трагедия. Он считает, будто имеет право на что‑то, и добивается, сметая все на своем пути… Но часто из этого получаются именно трагедии, потому что в действительности никакого права на то, чего добивался, он не имеет.

* * *

Созвонившись с Алисой, Вера приехала к ней в гости. Надо было, конечно, вначале поговорить с Голембо, «ковать» его, пока горячо, после встречи с ним на этом дурацком шоу – он ведь ей как будто должен быть признателен. Но бизнесмена никак не удавалось поймать, у него накопились деловые обязательства. Он пригласил Веру домой на завтра, и она решила: ладно.

Вот с Алисой необходимо поговорить, расспросить о событиях десятилетней давности. Теперь, когда предстояло распутать все узелки того старого семейного дела, важной могла оказаться каждая, пусть даже самая незначительная мелочь. У Веры на этот счет имелась любимая фраза: «Мелочи не играют решающей роли, они решают все!»

Жить со своей родней в благоустроенной родительской квартире Алиса Старк не захотела. Она снимала двухкомнатное жилье в центре города. Зайдя, Вера по привычке принялась отмечать детали: обилие света, естественно вписанные в ниши бра, а в потолок – люстры. На стенах много японской графики. В нише незатейливый, но очень гармоничный сухой букет красно‑желто‑оранжевой тональности. В столовой – стол и стулья, выполненные в охристой и желто‑телесной цветовой гамме. На столе коричневая ваза с желтыми цветами. На журнальном столике у мягкого уголка стоит и загадочно косит взглядом рыба‑сувенир, вычеканенная из тонкого металла. Словом, современный уютный дом с обилием пространства, воздуха и света.

Вроде простой, без «наворотов», интерьер, однако через какое‑то время замечаешь, что он принимает в себя и растворяет в себе. Даже голоса тут звучат тихо, успокоенно. Это пространство как‑то нивелирует все громкое и резкое.

«Да, – подумала Вера, – человек, живущий в такой квартире, может забыть о депрессии».

Хозяйка угощала кофе. Пока они пили ароматный напиток из тонкого английского фарфора, гостья рассматривала обстановку квартиры. Алиса, словно отвечая мыслям Веры, говорила:

– Знаете, когда мне показали эту квартиру, я сразу в нее влюбилась! Может, я ее вообще куплю, если хозяева согласятся продать.

– Я вас понимаю, – улыбнулась Вера.

– И добавлю сюда старых вещей. Вера Алексеевна, я много путешествовала по городам Европы. Там все просто помешаны на прошлом. Всевозможные «бабушкины буфеты», ломберные столики, шкафы‑гардеробы. А я люблю, когда вещи несут память… Какой смысл в предмете, если в нем нет души, корней, родословной?

– Вы, Алиса, ждете от интерьера, чтобы он, словно в волшебной машине времени, показал вам настоящее, прошлое и будущее? Вы мечтательница!

– Это плохо? – распахнула прозрачные глаза девушка.

– Это не хорошо и не плохо. Просто быть мечтательницей в наш прагматичный век трудновато.

– Трудно, – согласилась собеседница. – Зато чувствуешь себя живой… – Алиса вздохнула, села в кресло и посмотрела на Лученко с ожиданием.

– У вас в глазах огонек появился, – сказала гостья. – Значит, хорошо работается.

– Ой! Вера Алексеевна! Я вас вспоминаю буквально каждый день, – всплеснула руками Алиса.

– Надеюсь, незлым тихим словом? – улыбнулась гостья.

– Еще спрашиваете! – ответила улыбкой‑эхом девушка. – Во‑первых: жутко интересно. Я узнаю столько нового! Во‑вторых: оказалось, что мы с Дарьей Николаевной знакомы! Я ходила к ней на подготовительные курсы в институте, представляете?

– Представляю.

– В‑третьих: замечательная команда. Такие веселые, доброжелательные. Приняли меня очень хорошо, прямо как родную!

– Да что вы? А барышни, неужели не приревновали к своим мужчинам?

– Не без этого, конечно… Немножко рожицы построили. А потом сами стали мне помогать быстрее освоиться!

– Я рада за вас, Алиса. И работа нравится?

– Очень. Я даже не ожидала. Хоть и знала, что хочу работать, но в рекламе – не предполагала… Вот я всегда считала рекламную деятельность полной ерундой. Ведь она чем занимается? Втюхиванием. Кто‑то создает ненужное, кто‑то это ненужное оценивает, считает бюджеты. Кто‑то распространяет информацию об этом ненужном. Кто‑то это ненужное продвигает. Кто‑то его непосредственно продает… Кто‑то обслуживает инфраструктуру всего этого процесса.

– Да‑да, понимаю, – кивнула Лученко, – и в конце процесса кто‑то абсолютно зашоренный‑забитый‑переинформированный‑запрограммированный это покупает и радуется некоторое время, несколько минут… Что касается рекламы, то не надо принимать жизнь, изображенную в телевизионных роликах и на плакатах, за настоящую. Так ведь? И верить, что реклама продает не товары, а душевное состояние, надежду на вечную молодость, на здоровье и прочие идеалы.

– Да… Знаете, как шутят эти ребята‑рекламисты про свою профессию? Шутка со смыслом, вы поймете.

– Интересно!

– «И вот, наконец, у нее зеркально гладкие ноги благодаря современным чудо‑эпиляторам, ослепительно белые зубы благодаря новейшим отбеливателям, бархатная кожа благодаря особой косметике, плоский живот благодаря массажным электропоясам, ни грамма целлюлита благодаря волшебным тренажерам, копна шелковистых волос еще большего объема благодаря уникальным шампуням с кондиционерами, идеальное здоровье благодаря заботливой фармацевтической промышленности – а счастья все нет».

Вера рассмеялась, замахала рукой и все никак не могла остановиться.

– Ой!.. Фу, ну и насмешили вы меня, Алиса. А ведь это, если вдуматься, чистая правда.

– Только Дарье Николаевне не рассказывайте, а то… – попросила Алиса.

Вера пообещала. Женщины посерьезнели.

– Ведь я все понимаю. И мне кажется, сейчас я уже не мечтательница. Вы, наверное, думаете, что и затеянное мною расследование – мечта?

– Не совсем. Я думаю, вы в принципе рады, что тот самый укол десять лет назад облегчил мамины мучения. Вам невыносимо было видеть ее и страдать вместе с ней. Но вы просто хотите знать правду. Чтобы никакой путаницы в той давней истории не осталось, никакого страха. Ради памяти отца. Ну и ради мужа вашего, чтобы доказать ему, что он неправ. Так?

– Это удивительно! Вы потрясающе точно высказываете мои желания… Неясные мне самой иногда.

– Ну, работа у меня такая, – улыбнулась Лученко. – Я хочу вас попросить, Алиса, показать мне вещи родителей. У вас же что‑то осталось на память о них?

– Понимаю, вы хотите через предметы воссоздать то время. У меня есть кое‑что, но не думаю, что это может хоть как‑то помочь… И потом, каждый из нас за прошедшие десять лет осовременился, а вещи остались в прошлом. Сейчас. – Она легкой походкой вышла в спальню и вернулась со шкатулкой в руках и фотографией.

Мужчина и женщина на фотографии в рамке смотрели в объектив. На их лицах одна и та же мысль: как только съемка закончится, они сразу же взглянут друг на друга. Ксения Николаевна Бессонова была необыкновенно привлекательна, хотя цвела не юным первоцветом. Снимок запечатлел ее вторую молодость. Уже подросли дети, устроился быт, рядом любящий муж, и теперь все, что должно расцвести, – расцвело. Даже пышнее, чем в юности. Она лучилась не робкой красотой подснежника, а мощным созреванием благоуханной сирени. Отца девушки нельзя было назвать классическим красавцем, но в его глазах светилось обаяние ума.

– Ваши родители были очень счастливы, это видно, – сказала Вера. – Представляю себе, как эта пара появлялась на людях. На них явно устремлялись многие взгляды. Будто они посылали в пространство и притягивали к себе разнообразно заряженные лучи. И в этих лучах клубились пылинки зависти, восхищения, любопытства. Кто‑то просто любовался ими, кто‑то не мог им простить, что они так удачно нашли друг друга. Да, они были гармоничной парой.

– Это правда. Даже сейчас, спустя столько лет после их смерти, я не могу вспомнить ни одной их ссоры. Если папа был не на работе, они не расставались! Мама умерла, когда мне было восемнадцать лет, я была еще совсем девчонкой. Но я отлично помню их отношения. С мамой папа мог говорить на любые темы. Абсолютно обо всем! Представляете, ей все было интересно, если об этом говорил папа. Он был такой потрясающий рассказчик! Ну скажите, как можно придумать о стройке что‑то интересное? А он описывал такие забавные истории, что мама начинала хохотать! Да и мы тоже! Или сочинял про рыбалку, да еще как! Нам казалось, словно мы там находимся вместе с ним, представляете?

Она открыла небольшую темную шкатулку кипарисового дерева, инкрустированную цветочным узором и приятно пахнущую. И они вдвоем стали разбирать содержимое. Доставая какой‑нибудь предмет, девушка с воодушевлением рассказывала, кому из родителей он принадлежал, как появился в доме и как к нему относились отец с матерью. Пересмотрев эти вещи, Лученко отобрала несколько и попросила их на короткое время.

– Ой! Какой может быть разговор! Если эти пустяковины чем‑то помогут, я буду очень рада.

Они перешли на кухню и продолжили пить кофе. Алиса задумалась, на нее нахлынули воспоминания. Вера спросила:

– Скажите, Алиса, вы помните какие‑то странные случаи из своей юности? Странные или трагические для вашей семьи.

– Вера Алексеевна, удивительно, что вы спросили! Ведь я сама об этом подумала сейчас. Мне теперь кажется, что над моей мамой всегда висел какой‑то рок.

– А именно?

– Помню, однажды мы с мамой чуть не утонули, когда катались на лодке. Мне тогда было три или четыре года. Рядом с нашим загородным домом есть широкое родниковое озеро, оно называется Блюдце. Там такие песчаные пляжи по берегам, мелководные, только в середине озера очень глубоко. Мама любила катать нас, детей, на лодке вдоль камышей и кувшинок. Я помню тот случай, даже странно, маленькая – но так отчетливо все вспоминается! Когда мы заплыли на середину озера, лодка стала протекать. Мама плавать не умела, я – тем более… И мы бы утонули, потому что мама растерялась. Но недалеко от нас оказался мужчина на катамаране. Он прыгнул в воду и спас нас. Этим мужчиной был хозяин соседней дачи, Вячеслав Демьянович Голембо. С тех пор он и стал другом нашей семьи. Дядя Слава шутил, что только такие дурехи, как мы, могли утонуть в «блюдце»…

– Вы с мамой были одни на даче?

– Да. В тот день Виктор, мой брат, уехал куда‑то с друзьями. Мы с мамой остались вдвоем.

– И что потом?

– А потом папа научил меня плавать. И я, став постарше, переплывала Блюдце во всех направлениях, вдоль и поперек. Хотите еще кофе? А может, немножко вина? У меня есть хороший мускат! – спохватилась Алиса.

– Ну, если немножко – хочу. И еще хочу, чтобы вы продолжали вспоминать.

– А вы, Вера Алексеевна, думаете – это мог кто‑то?..

– Пока я только слушаю. Выводы делать еще рано… Вы, Алиса, наверняка такая же хорошая рассказчица, как ваш отец. Излагаете кратко, толково, только самую суть. Давайте дальше.

Девушка порозовела от Вериного комплимента. Она налила в высокие бокалы карминового муската, вынула из холодильника гроздь крупного винограда, персики и положила их в вазу перед гостьей. Отведав муската и отпив по глотку кофе, женщины продолжили неспешный разговор.

– Второй странный случай произошел во время турпохода. Дома осталась только бабушка, папина мама, а в поход мы отправилась всей нашей семьей и с друзьями. Я была уже школьницей. Ночью, когда все заснули, загорелся мамин спальник. Папа проснулся от запаха едкого дыма и бросился тушить его… Притом сама мама спала как убитая! Помню, все тогда восприняли этот случай как очень смешной. Дядя Слава говорил: «Если б не Паша, шашлык из Ксении получился бы очень нежный».

– Черный юмор у вашего дяди Славы, – подняла бровь Вера.

«Да и вообще он немного странный, честно говоря, – подумала она. – С ним еще предстоит разбираться…»

– Ну, они же молодые были, беззаботные. Наверное, им тогда все вокруг казалось забавным!

– А кто именно из друзей был в походе, помните?

– У меня же есть фотографии! Мы тогда без конца фотографировались. – Девушка быстро метнулась в коридор, сняла с антресоли небольшую плетеную корзинку и вынула из нее бумажный пакет со снимками. – Вот! На этой – все, кроме дяди Славы, потому что он фотографировал. Первый слева Витя, возле него – тетя Ивга, мамина двоюродная сестра. Вот папа, рядом мама, рядом с ней жена дяди Славы, тетя Тамила. Она сейчас живет в Америке. Рядом с ней – я… Забавная, правда? – Алиса рассмеялась, глядя на себя маленькую. – А вот мужчины ставят палатки. Это уже тетя Тамила щелкала. Вон папа с удочкой, Витька с ведром наловленной рыбы, это снимала тетя Ивга…

– Вы помните даже, кто кого снимал?

– Потому что таких фотографий две. Со мной и без меня. На этой фотографии – папа, брат и я. А вот на этой папа с тетей держат вдвоем одну щуку, и Витя с ведром, а я их снимала тетиным фотоаппаратом.

Вера, перебирая в руках фотографии, остановилась.

– Вот на этом снимке ваша мама с забинтованной рукой. Что тогда произошло?

– А, это зимой… Праздновали масленицу на нашей даче. Тетя Ивга отошла с мамой пошептаться о своих женских секретах. В этот миг с крыши сорвалась острая длинная сосулька. Она чудом не пробила кому‑то из них голову! Мама потом говорила, что за мгновение лишь увидела какую‑то тень и успела отпрыгнуть. Но сильно поранила руку. Из‑за удара у нее образовалась трещина в кости. Хорошо, что тетя Ивга врач. Она сразу забинтовала ее и повезла маму в больницу. Там уж ей наложили гипс на травмированную руку.

– Алиса, скажите, вот это все, что вы вспомнили, случалось при большом скоплении народа?

– Как когда. Когда мы с мамой чуть не утонули, то находились за городом одни. Папа был на работе. Бабушка вообще не любит выезжать из городской квартиры. В походе, я уже говорила, собралась большая компания. Когда масленицу праздновали – тоже… А когда чуть в аварию не попали, снова оказались вдвоем.

– Про аварию, пожалуйста, подробнее!

– На самом деле – банальная неисправность. В мамином автомобиле, новенькой «шкоде», почему‑то отказали тормоза. Мы возвращалась с дачи в город, а было мне тогда уже… да, пятнадцать лет. В пути я захотела мороженого. Мама стала останав