Реформы до Никона: ученые киевляне

«Реформы» начались задолго до того, как патриархом стал Никон. В 1649 году Алексей Михайлович приглашает из Киева ученых иеромонахов: Арсения Сатановского и Епифания Славинецкого. Киевляне должны были подготовить переиздание Острожской библии – первого славянского печатного текста Священного Писания, подготовленного на средства и усилиями нашего старого знакомца – князя Василия Острожского. Внеся некоторые изменения, священники и выпустили в 1663 году в Москве «Первопечатную Библию».

Кроме того, киевляне должны были учить москалей. На правом берегу Москвы-реки, напротив Воробьевых гор, учрежден был Андреевский Преображенский монастырь, а в монастыре – первая в Московии славяногреческая школа. Из этой школы и выросла постепенно Славяно-греко-латинская академия, формально открытая в 1689 году.

Провинциальное духовенство очень плохо относилось к самой идее изучения языков: и латинского, и даже греческого. Греческие служебные книги признавали только древние, рукописные. А те, которые печатались после падения Константинополя, в «иноверных землях» считали «погаными» и «исполненными ересей». В своем большинстве москали очень плохо относились к ученым киевлянам и грекам.

Столичные же ревнители благочестия признавали несостоятельными основы традиционной русской жизни и считали необходимым исправить как богослужебные книги, так и русские обряды и чины по греческим образцам.

При этом сама логика «провинциалов» и «столичников» совершенно различна. «Столичные» ревнители благочестия, во-первых, заботятся о СОДЕРЖАНИИ того, чему учит Церковь и что написано в богослужебных книгах. Во-вторых, они хотят, чтобы прихожане сами понимали службу и учились бы основам веры.

Для «провинциалов» же важно совсем другое. Для них священным является не только и даже не столько СОДЕРЖАНИЕ книги или службы, сколько ФОРМА. Священно не только содержание Библии, но и язык, на котором написана Библия. Если написать ее по латыни или даже на русском языке, но не по московским правилам грамматики, а по правилам грамматики нарождающегося украинского языка – то содержание Библии тоже окажется искажено. Это будет еретическая, «неправильная» Библия. Не потому, что в ее содержании допущены какие-то неточности – а потому, что она написана на латинском, польском или ином «неправедном» языке.

Изменения в церковную службу тоже вносить нельзя, потому что изменение ФОРМЫ есть само по себе грех и преступление – вне зависимости от того, что именно изменяется.

По этой же причине нельзя (по крайней мере, грешно) учить латинский язык; а уж если учить – то только после греческого, более праведного. Между прочим, всякое учение вообще сурово осуждалось «общественностью», и были случаи, когда ученики славяно-греческой школы просто вынуждены были забрасывать учебники, «издирать» свои тетради и бросать «книжное учение», чтобы не вступать в конфликт со всем своим кругом. Ведь всякий, кто учится чему-нибудь, неизбежно выламывается из ФОРМЫ, данной раз и навсегда мудрыми предками.

К тому же учиться, думать, сравнивать – означает уходить от мистического, не проговоренного словами познания Бога, мира и человека к другому, более европейскому, рациональному способу познания. Там, где форма и содержание – разные вещи, где они отделены друг от друга, нет и запрета на рациональное познание. Более того, познавать содержание, разными способами – даже лучше, потому что важно само содержание.

А если форма и содержание друг от друга НЕ ОТДЕЛЕНЫ? Тогда, получается, думать – это как-то даже опасно. Можно ведь этак ненароком прийти к чему-то, чего нет в традиции и что традиция не признает…

Характерно, что протопоп Аввакум, в своих обличительных писаниях помещая в аду Алексея Михайловича, Никона и всех своих врагов, туда же отправляет и всех греческих философов и ученых: Аристотеля, Диогена, Платона, Сократа. Всякие попытки учиться греческому и латыни он категорически запрещал всем своим духовным чадам.

В эти же времена, кстати, впервые на Руси слово «глупый» употребляется в положительном значении. Иван Вишенский в своем трактате «Зачапка мудраго латынника з глупым русином»^[78] уверяет не только, что «латынского языка вседушне дьявол любит», но и что «глупым» быть хорошо. «Глупый» у Вишенского, конечно же, означает не современное «дурак». Слово употребляется в смысле, хорошо знакомом россиянину по сочинениям графа Льва Толстого, где «глупость» – это умение знать истину без рассуждений, превосходить ее умозрительно и не нуждаться в рациональных способах ее узнавания. Так (только у Толстого, конечно) знают истину те, кто не хочет «умствовать» и рассуждать.

У современного россиянина эта логика сразу же вызывает в память крик унтера из купринского «Поединка»: «Осмелюсь доложить, а тут вольноопределяющийся умствуют!» Впрочем, кому что, а страннице Феклуше и унтеру Пришибееву и правда лучше не думать: страшно гм… гм… страшно подумать, до чего они дорассуждаются.

Можно, конечно, отнести маниакальную вражду Аввакума к учению и учености на счет его собственной личной причины. Первоначально Аввакум должен был участвовать в «книжной справе» вместе с Никоном и его людьми. Но очень быстро был отстранен от этой работы по прозаической причине: он не знал греческого языка. Очень возможно, что «зелен виноград» – одна из причин ярости Аввакума и упорной ненависти к тому, чего он не желает понимать.

Но и в этом случае остается важнейшее различие между «столичными» и «провинциальными» священниками, да и мирянами, в их восприятии ФОРМЫ И СОДЕРЖАНИЯ службы и священных текстов. Не могу отделаться от мысли, что не потому протопоп Аввакум становится врагом латыни, что ее не знает. А скорее он не знает латыни из высоких принципиальных соображений; потому, что он ее враг.

Так один антимарксист, когда ему посоветовали все-таки прочитать Маркса – чтобы знать, против чего же он протестует, ясно ответил: «Никогда. Ни строчки». Вот и «неистовый протопоп» не читал никогда и ни строчки «неправедных» книг – в том числе и из страха погубить душу, прикоснувшись к «латынству».

Еще совсем недавно и в Москве думали точно так же, как в провинции. Ведь вынужден же был уехать в Западную Русь московский «первопечатник» Иван Федоров. Еще в 1627 году, когда малоросс Кирилл Ставровецкий привез в Москву свое «Учительное Евангелие» (сборник проповедей), московские книжники отнеслись к его книге резко отрицательно – и в огромной степени из-за правописания. Так, Кирилл Ставровецкий писал слово «Христови» вместо принятого в Московии «Христова» – по тем же правилам орфографии, которые приняты в современном украинском языке. «Скажи, противниче, – спрашивают его, – от кого та речь: «суть словеса «Христови»? Ежели Христова, для чего литеру переменил и вместо аза иже напечатал»?^[79]

Московские книжники считают «неправильную» форму имени Христова убедительным свидетельством неправославия Кирилла, впадения его в ересь. А «неправильный» текст, по их мнению, исходит уже не от Христа, а от дьявола. Об этом свидетельствует уже обращение: «противниче» – то есть враг. Книга Кирилла Ставровецкого была торжественно предана огню, поскольку ее слог (именно слог!) был признан еретическим.

По-видимому, в самой Москве произошло «что-то» очень важное за двадцать лет: между 1627 и 1649 годами. Появилась группа влиятельных столичных священников и мирян, которые уже не считают «противниками» и «еретиками» тех, кто пишет одну буку «неправильно» и, следовательно, «неправедно».

«Нам, всем православным христианам, подобает умирати за един аз, его же окаянный враг выбросил из Символа», – писал диакон Федор. Речь шла о том, что патриарх Никон вместо того, чтобы писать в Символе веры «Рожденна, а не сотворенна», стал писать «Рожденна, не сотворенна», приблизив текст к современному русскому языку.

Это не пустые слова – дьякон Федор действительно отдал жизнь за свое исповедание веры, принял мученическую смерть на костре вместе с протопопом Аввакумом, Епифанием и Лазарем – духовными вождями Раскола.