Реформа – выбор способа

Итак, реформа началась еще в 1649 году, до Никона, а закончил ее сам царь, после ухода Никона от дел. Гораздо правильнее было бы назвать ее не Никонианской, а Романовской – потому что задумал ее, начал и провел до конца Алексей Михайлович Романов.

Собственно говоря, Никон был нужен царю просто как своя пешка, как новый патриарх, который сменит престарелого, жадного и недалекого Иосифа и начнет реформу… Он и начал.

15 апреля 1652 года помер не брезговавший ростовщичеством патриарх Иосиф, оставивший после себя денег на сумму 130 тысяч золотых рублей (порядка 6 миллионов долларов по нынешнему курсу). Никона поддержали все – и царь, и столичные ревнители благочестия, и провинциальные. Везде-то он оказался своим.

Будучи избранным, патриарх Никон начал рассылать по всей Московской Руси «память» (если угодно, постановление) с требованием служить по-новому и по новым книгам.

Общее содержание реформы уже достаточно ясно: исправление книг, переход на единогласие, изменения в церковном пении, крещение не двумя перстами, а тремя.

Характерно, что приказ переходить на новые богослужебные книги уже был, а вот самих-то книг еще не было. Не напечатали.

И что приказ-то креститься тремя перстами тоже был, но это приказ вступал в некоторое противоречие с решением Стоглавого собора: «Иже кто не знаменуется двумя персты, яко же и Христос, да есть проклят».

Вот и выбирайте между непослушанием патриарху и проклятием. Не нравится? Тогда не создавайте тяглового общества и государства. Потому что Никон только лишь первым провел такой тип реформ, который потом будет воспроизводиться много раз.

В обществе, прочно изолированном от любой информации и от любых внешних влияний, люди поневоле живут в мире искаженных, порой самых диких представлений. Исключение составляет административная верхушка, столичная по неизбежности. Эта верхушка владеет лучшей информацией о том, что же происходит и как делается в мире. Под рукой у этой верхушки – вся мощь тяглового государства, и велик соблазн использовать эту мощь для просвещения серых, диких людей, не знающих, «как надо».

Так же обрушит свои реформы на Российскую империю Петр I, у которого, кстати, не так уж мало общего с Никоном. Только Петр любил все голландское и немецкое, а Никон – греческое. Разница?

Так же в 1830-е гг. правительство будет раздавать картофель для посадки, никак не объясняя, что это такое и зачем вообще дается. И посылать карательные команды, когда крестьяне поднимутся на «картофельные бунты». А крестьяне будут уверены, что это злые поляки подучили царя заниматься такой ерундой…

Так же московское издание «чикагских мальчиков» в 1991 году будет высокомерно ухмыляться серости и невежеству «красной номенклатуры». А провал своего курса будут объяснять тупостью и злостным саботажем. Так Александр I объяснял протесты мужиков против посадки картофеля происками поляков. Бедные поляки! Все-то готовы их бить: одни за то, что помогают сажать картошку, другие за то, что мешают…

Несомненно, столичные ревнители веры гораздо современнее провинциальных. Они относятся к проблеме формы и содержания так же, как малороссы, и потому так хорошо находят общий язык.

До Никона в Юго-Западной Руси Киевский митрополит Петр Могила провел аналогичную «книжную справу» и такие же богослужебные изменения, но не вызвал этим ни дикого отторжения, ни гражданской войны, ни эпидемии самосожжений.

Может быть, имеет значение личность того, кто проводит реформы? Преимущества Петра Симеоновича Могилы над Никоном не в том, конечно, что он был очень знатным человеком – сыном господаря Молдавии и Валахии. Преимущество в том, что он был очень образованным человеком.

Никита Минов, будущий Никон, родился в крестьянской семье в селе Вельдеманово Нижегородской области (90 верст до Нижнего Новгорода). Отец его был мордвин. Мать умерла, когда Никите было всего 3 года. Мачеха невзлюбила мылыша и несколько раз даже пыталась от него избавиться. От опасной мачехи Никита бежал в монастырь и оставался там, пока отец не заболел. Тогда он ушел из монастыря и в 19 лет стал священником в своем селе. У него была жена и трое детей. Дети умерли, как это часто бывало в те недобрые, жестокие времена. И тогда Никита Минов уговорил жену постричься в монахини, и сам тоже в 1635 году постригся в монахи, ушел в Соловки. Началась жизнь монаха Никона.

Петр Симеонович Могила старше Никиты Минова – 1597 года рождения. Он окончил Львовскую братскую школу, постригся в монахи в 1625 году, в 1627-м стал архимандритом Киево-Печерского монастыря, митрополитом Киевским и Галичским в 1632–1647 годах.

В 1632 году он добился у польского короля Владислава IV признания независимой от униатов православной Церкви и передачи ей ряда монастырей и церковных зданий. Написал, помимо прочего, и антикатолический трактат «Лифос» («Камень») на польском языке в 1644-м.

Осмелюсь утверждать, что Петр Могила был националист и патриот, защищавший, как мог, свой народ. А вот Никон, по сути, – русофоб чистейшей воды!

Кроме того, Петр Могила – просветитель и умница, который утверждает православие просвещением и отлично умеет воевать на поле противника – вот польский король ничего по-русски не писал!

А Никон чуть ли не хвастался своим невежеством и за умом ходил в дальние страны.

Вот вам тоже своего рода традиция – реформы в Московии – Российской империи – СССР – Российской Федерации всегда идут как АНТИНАЦИОНАЛЬНЫЕ!

Реформа Никона проводилась таким образом, что не могла не нанести удар по национальным чувствам московитов. На первый взгляд она даже и содержит некие национальные идеи, пусть в извращенно-московитской форме. Например, Никон запретил строительство столпных храмов, пришедших из Италии, разрешил строить только крестово-куполные храмы, пришедшие из Византии. Поскольку в Византии к тому времени уже строились и столпные храмы, это очередная попытка быть большим православным и большим византийцем, чем патриарх Константинопольский.

В 1655 году Никон произнес проповедь против икон «фряжского» письма, проникавших на Московскую Русь с немецко-польского рынка и через новгородско-псковских мастеров.

Целую кипу таких икон принесли из боярских домов (значит, хозяева этих домов, владельцы икон, позволяли вламываться к себе в дома и выносить из них свою собственность? Узнаю Московию!). Никон называл владельца очередной иконы, Макарий Антиохийский высказывал свое суждение через переводчика – уже знакомого нам Лигарида, и Никон вдребезги разбивал икону об пол. А восточные патриархи предавали анафеме владельцев икон.

Уже говорилось, что греки, на которых опирался Никон, были не подлинными иерархами и богословами, а скорее сборищем аферистов. Невозможно отделаться от мысли, что на Соборе 1667 года судили они не сопротивлявшихся реформам старообрядцев, а «посадили на скамью подсудимых всю русскую московскую историю»^[80].

Писанное на Стоглавом соборе был объявлено «нерассудной простотою и невежеством», и Собор 1667 года ни много ни мало, как «разрушал тот собор не в собор, и тую клятву не в клятву, но ни во что вменяем, яко же и не бысть». В другом месте Собор 1667 года оговаривал «невежество» и «безрассудство» святителя Макария, почитаемого на Московской Руси как святого.

Состоялся своего рода реванш греков за московскую религиозную самоуверенность и склонность к самопревозношению, причем руками довольно сомнительных греков.

Есть, право, много общего между Никоном и Петром I. «Их роднит… странная легкость разрыва с прошлым, эта неожиданная безбытность, умышленность и надуманность в действии. И Никон слушал греческих монахов и владык с такой же доверчивой торопливостью, с какой Петр слушал своих «европейских» советчиков»^[81].

Так что в отличие от малороссов Никон и царь проводили пусть и полезную реформу совсем не так, как это делал Петр Могила. И в самом способе проведения реформ кроется важнейшая, может быть, из особенностей раскола. Причина, по которой реформы плавно перешли в раскол.