Необитаемые острова

Снятся усталым спортсменам рекорды.

Снятся суровым поэтам слова.

Снятся влюбленным

в огромном городе

необитаемые

острова.

Самые дальние,

самые тайные,

ветру открытые с трех сторон,

необнаруженные,

необитаемые,

принадлежащие тем,

кто влюблен.

Даже отличник

очень старательный

их не запомнит со школьной скамьи,—

ведь у влюбленных

своя география!

Ведь у влюбленных

карты

свои!

Пусть для неверящих

это в новинку,—

только любовь

предъявила

права.

Верьте:

не сказка,

верьте:

не выдумка —

необитаемые острова!..

Все здесь простое,

все самое первое —

ровная,

медленная река,

тонкие-тонкие,

белые-белые,

длинные-длинные

облака.

Ветры,

которым под небом не тесно,

птицы,

поющие нараспев,

море,

бессонное, словно сердце,

горы,

уверенные в себе.

Здесь водопады

литые,

летящие,

мягкая,

трепетная трава...

Только для любящих

по-настоящему

эти

великие острова!..

Двое на острове.

Двое на острове.

Двое — и все!..

А над ними —

гроза.

Двое –

и небо тысячеверстное.

Двое – и вечность!

И звезды в глаза...

Это не просто.

Это не просто.

Это сложнее любого

в сто крат...

В городе стихшем

на перекрестках

желтым огнем светофоры горят.

Меркнет

оранжевый отблеск неона.

Гаснут рекламы,

гуденье прервав...

Тушатся окна,

тушатся окна

в необитаемых

островах.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

* * *

Неправда, что время уходит.

Это уходим мы.

По неподвижному времени.

По его протяжным долинам.

Мимо забытых санок посреди сибирской зимы.

Мимо иртышских плесов с ветром неповторимым.

Там, за нашими спинами,—

мгла с четырех сторон.

И одинокое дерево, согнутое нелепо.

Под невесомыми бомбами —

заиндевевший перрон.

Руки, не дотянувшиеся до пайкового хлеба.

Там, за нашими спинами,—

снежная глубина.

Там обожженные плечи деревенеют от боли.

Над затемненным городом

песня:

«Вставай, страна-а!..»

«А-а-а-а...» — отдается гулко, будто в пустом соборе.

Мы покидаем прошлое.

Хрустит песок на зубах.

Ржавый кустарник призрачно топорщится у дороги.

И мы на нем оставляем

клочья отцовских рубах

и надеваем синтетику, вредную для здоровья.

Идем к черте, за которой —

недолгие слезы жен.

Осатанелый полдень.

Грома неслышные гулы.

Больницы,

откуда нас вынесут.

Седенький дирижер.

И тромбонист,

облизывающий пересохшие губы.

Дорога — в виде спирали.

Дорога — в виде кольца.

Но —

отобедав картошкой или гречневой кашей —

историю Человечества

до собственного конца

каждый проходит по времени.

Каждый проходит.

Каждый.

И каждому — поочередно —

то солнечно, то темно.

Мы измеряем дорогу

мерой своих аршинов.

Ибо уже установлено кем-то давным-давно:

весь человеческий опыт —

есть повторенье ошибок...

И мы идем к горизонту.

Кашляем.

Рано встаем.

Открываем школы и памятники.

Звезды и магазины...

Неправда, что мы стареем!

Просто — мы устаем.

И тихо отходим в сторону,

когда кончаются силы.

Роберт Рождественский. Избранное.
Всемирная библиотека поэзии.
Ростов-на-Дону, "Феникс", 1997.

Нервы

В гневе -

небо.

В постоянном гневе...

Нервы,

нервы,

каждый час -

на нерве!

Дни

угарны...

И от дома к дому

Ниагарой

хлещут

валидолы...

"Что слова?!

Слова теперь -

как в бочку!

Однова

живем на этой почве!"

Все

неважно,

если век изломан...

Где серьезность ваша,

старый Лондон?

Где,

Париж,

твоя былая нега?

Жесткость крыш

и снова -

нервы,

нервы!

Над годами -

от Ржева

и до Рима -

клокотанье

бешеного

ритма!..

Ты над дочкой

застываешь немо?

Брось,

чудачка!

Нервы,

нервы,

нервы!..

Руки вверх,

медлительность провинций!..

Нервный

век.

Нельзя

остановиться.

Столб, не столб -

спеши

осатанело...

Братцы,

стоп!..

Куда там...

Нервы...

Нервы...

Роберт Рождественский.
Радар сердца. Избранные стихи.
Москва, "Художественная литература", 1971.