Глава 12. «Коробейники. Слова народные, музыка тоже»

«Коробейники. Слова народные, музыка тоже»

Деревня Савинские Горки. Три дня спустя.

Ещё два дня прошли в относительном ничегонеделании. Один раз провели колонну с продуктами от Торжка к детским лагерям, а так безвылазно сидели «дома». То есть дальше пятачка Усадьба‑Торжок‑Медное не вылезали. Хрен знает по какой причине Виталик решил, что надо и машины получше защитить от попадания пыли, и мы обтянули все наши транспортные средства полиэтиленовой плёнкой. Не знаю, будет ли от этого хоть какой‑нибудь толк, но ездить стало неудобно. Особенно мне – стоило только разогнаться больше шестидесяти, как пленка начинала отрываться от креплений, и приходилось сбрасывать скорость. Кончилось тем, что вечером я оборвал всю эту «красоту» и наклеил вместо неё полоски уплотнителя для окон по периметру всех дверей в своём «Форестере». Получилось эстетичнее, удобнее и, надеюсь, не менее эффективно.

Наконец, нас вызвали в «столицу». Летуны закончили подготовку машин к дальней экспедиции. Кстати, Вован практически переехал в Торжок, поскольку оказался прямо‑таки нарасхват. А говорят ещё, что менеджеры – бесполезные создания!

Машину свою я брать не стал, тем более что на этот раз Камчатка поедет со мной, как и Витька‑Химик. И если первый будет моим напарником, то во второго Ваня Колмогоров вцепился – не оторвёшь. Чуть ли не взасос целовал случайно обретённого коллегу.

Погрузившись в «Патриота», доехали до места без приключений. Но вот стоило нам съехать с трассы, как Андрюха ударил по тормозам!

– Вот ни хрена себе!

Дорогу нам перегораживал ракетный тягач! Рядом с ним, но параллельно дороге стоял ещё один – поменьше, с четырьмя осями. Огромное многоколёсное чудище раскорячилось поперёк дороги. Видимо, водитель неудачно сманеврировал и теперь пытался понять, как же ему выбраться из западни. Кабина мастодонта опасно нависала над стеной деревянного домика, и понятно, чего опасался водитель – если он ошибётся, то многотонный тягач просто снесёт стену!

– Откуда он взялся?

– Это, наверное, из тех, что под Бологим стоят. Вернее – стояли… – ответил на мой вопрос Химик. – Только сейчас доехали. Мне Ваня рассказывал, что ракетчики, как только отстрелялись, так сразу в леса рванули – чтоб ответка не прилетела. Он говорил, что у них два расчета чуть ли не с окраины Волочка запуск производили.

– Как же они доехать успели? Там же полсотни километров! Ну, между их базой и Вышним.

– Не знаю, тащ капитан. Можете у них сами спросить…

Вокруг застрявшего ракетовоза началась вялая суета. Из задней двери второй машины вылезли две фигуры в ОЗК и принялись ходить вокруг машины.

– Пойдём, пообщаемся с доблестными ракетчиками? Всё равно, пока они не уберутся, мы проехать не сможем.

– Точно, командир, пошли с ребятами пообщаемся!

Процедуру выхода из машины мы несколько раз отрабатывали дома, так что на этот раз получилось очень даже неплохо. Почти одновременно все надели маски, потом головные уборы или капюшоны, я дал отсчёт, и на счёт «три!» мы синхронно открыли двери и выскочили из машины, тут же захлопнув их за собой.

Ракетчики как раз закончили осмотр, и один из них пошёл назад, к отсеку экипажа.

– Эй, военный, помощь не нужна? А то нам проехать нужно!

Тот только мотнул головой, отказываясь.

Вблизи тягач реально пугал – двадцатипятиметровая махина, восемь огромных колёс с каждого борта, причём, судя по тому, как они были вывернуты, четыре передние оси – управляемые. От разглядывания этого монстра меня отвлек человек, выскочивший из двери второй. Если предыдущие аккуратно спускались, то этот соскользнул по ней, словно моряки из кино про подводников, едва придерживаясь за поручни. Обогнув нас, он взлетел к кабине и показал сидевшему там: убирайся, мол. Чтобы пропустить незадачливого водилу, он даже не стал слезать, а, оставив одну ногу на подножке, изогнулся, держась рукой за проём двери.

«Профи – сразу видно! Интересно, кто это? Прапор или офицер?» – додумать я не успел, так как меня потянули за рукав – надо было отойти подальше от машины.

Не успели мы отойти и на десять шагов, как мастодонт взревел мотором, качнулся вперёд. И, не успел я подумать, что домику всё‑таки кранты, как тягач поехал назад, да так ловко, что не только выехал из кювета, но и даже не задел стоявшую за ним машину.

Передо мной остановился человек в защитном комбинезоне и, оттянув с лица респиратор, спросил:

– Местные? До штаба не подвезёте, а то мы с этой колымагой…

– Довёзём, о чем разговор. Ты один?

– Да.

– Давай за мной.

Мы остановились у машины – посадку тоже надо отрабатывать. Я дал на пальцах отсчёт – «Один! Два! Три!». Снова синхронно распахнулись двери – мы с Андреем быстро заскочили на свои места, а вот Витька немного замешкался – пропускал гостя. Ну да ничего – всё равно машину потом пылесосить.

– Вы откуда такие красивые? – спросил я гостя, когда все сняли маски, кондиционеры в машинах теперь всегда ставили в режим внутренней циркуляции, так что внутри их можно было не носить.

– Из Режицкой ракетной, от нашего ПДЦ, сами понимаете, теперь только воронка радиоактивная осталась, от Бологого, впрочем, тоже. Вот мы и мыкаемся по свету, словно цыгане. Даже кибитка есть, – незнакомец, молодой парень, не старше тридцати, с веснушчатым лицом и ярко‑рыжими волосами, широко улыбнулся.

– Ну как, дали супостату по рогам?

– А хрен его знает. Отстреляться отстрелялись, а куда попали, не знаю. Комбат говорит, у нас точка где‑то в Германии была, группа такая ещё есть.

– Рамштайн? – предположил музыкально подкованный Химик.

– Точно, она.

– Ну, тогда здорово! Если долетела – считай, половину натовских ударных самолётов в Европе накрыли. – Не то чтобы я хорошо разбирался в базах Штатов и их союзников, но в районе Рамштайна мне бывать приходилось. Как туристу, естественно. И по возвращении прочитал немного про этот объект. – Слушай, а чего вы к нам поперлись, а не в Волочке остались?

– Да мы бы и там осели, но нам передали, что у вас тяжёлую технику собирают, вот мы и поехали. Зачем, случайно не знаешь?

– Не, первый раз слышу. Хотя, может, на торф пристроить хотят или завалы растаскивать. Думаю, вам скажут. Кстати, а чего вы здесь‑то поехали, а не через ближний к вам въезд?

– Мы попробовали, но там авария – две фуры сцепились, а у меня парни из кабины пятые сутки не вылезают, вот и торопились.

– А я слышал, у вас там внутри вполне себе, – подал голос Камчатка, – как в кубрике.

– Ага, держи карман шире – в МОБДе мест шесть, а расчёт боевой – пятнадцать. Ехали, как сельди в бочке. Миха оттого и протормозил, что охренели все. Спасибо, Прохор с нами.

«Патриот» обогнул Торговые ряды, и мы остановились на площади. Обстановка тут за последние несколько дней изменилась – стала менее хаотичной, что ли… Рядом с кашээмками появились большие армейские палатки, около одной из которых дымила полевая кухня, которую обслуживал боец в ОЗК, чуть в стороне, у оврага, развернули пункт дегазации техники. Короче – жизнь, пусть и постъядерная, вошла в своё русло.

– Слышь, ракетчик, а у тебя документы есть?

– Да, предписание от штаба в Волочке.

– Всё равно, пошли с нами – так сразу пропустят.

Пробежавшись до дверей, перед которыми, по нашему примеру, оборудовали тамбур из полиэтилена, только натянута плёнка была на каркасы двух торговых палаток, а не на деревянные рамы, и подождав, пока нас по очереди обдуют от пыли воздухом из компрессора во втором отсеке, мы вошли в штаб.

В коридоре царила всё та же суета, но первое, на что я обратил внимание, были бойцы, аккуратно замазывающие герметиком все окна. На стене висел крупный плакат: «Курить в строго отведённых местах!»

«Ну да, встали военные перед смешной дилеммой – или задыхаться от табачного дыма, или глотать радиоактивную пыль. Тут уж поневоле задумаешься, стоит ли следовать вредной привычке… И табак скоро не то что подорожает, а вообще… На вес золота будет. Хорошо, что я завязал!»

У кабинета Суходольского я по так и не вытравленной военной привычке собрался привести себя в порядок, но вовремя вспомнил, что на мне защитный костюм, и просто постучал.

– Войдите! – донеслось из‑за двери.

– Подожди здесь, я скоро, – попросил я Камчатку и толкнул дверь.

– Доброе утро, товарищ генерал‑майор!

– А, Василий! – Генерал поднялся мне навстречу. – Проходи, капитан, проходи… Как там в ваших краях? Больше никого не убил?

– Я же не виноват, Вячеслав Николаевич, что бандитов всяких к нам ветром приносит…

– Да ладно, всё в рамках и нормах. Готов к полёту?

– Так точно, товарищ генерал‑майор!

– А напарник твой что же в коридоре мнётся, а?

– Так субординация… Молод он ещё по генеральским кабинетам рассиживаться.

– Ну, как сам знаешь. Твои люди – твои порядки. Я вот о чём поговорить хотел…

– Слушаю внимательно, Вячеслав Николаевич…

– Вы прикидывали, на каких основаниях собственность отчуждать будете?

– То есть?

– Ну, когда в походы ваши ходить начнёте. Понятно, что часть мы оформим как эвакуацию товаров и оборудования из заражённых зон, но ведь вы себе что‑то брать будете.

– Будем, конечно.

– А вот прикинь, если хозяева объявятся?

– Хозяева чего? – не понял я.

– Ну, скажем, вошли вы в магазин, всё вывезли, а тут хозяин… Что делать будете?

– Если сможет доказать, что на самом деле это ему принадлежит, то оставим. И тут же предложим услуги по транспортировке всего добра в безопасные края, то есть к нам! Как с оружейным магазином сделали.

– Хитро, хитро придумал, ничего не скажешь! А с квартирой, например? Только не вешай мне лапшу, что твои по квартирам шарить не будут! – погрозил мне пальцем генерал.

– Лапшу вешать – это не по моей части. А с квартирами… – Я задумался. – Если там кто‑нибудь живёт – даже не полезем, а пустые – вступим в права наследства… Как родственники по Адаму и Еве.

– А ты хохмач, капитан. Прямо цирковая пара – Клоун и Хохмач!

– Нет, это не шутки, Вячеслав Николаевич! Грабить я своим не дам, но за что‑то с посторонними и повоевать придётся. Вы, товарищ генерал, о ЦНИИТочмаше слышали?

– О Шипуновской «конторе»? Конечно, слышал! Я всё же летчик, а не кто‑то там… А причём здесь это?

– А при том! НИИ и завод они кому принадлежат?

– Как кому? Государству!

– А как вы отнесётесь к тому, чтобы эту государственную собственность эвакуировать в безопасное место?

– Да зачем он нам сдался?

– То есть вы спрашиваете, зачем нам «Печенеги», «Валы», «Винторезы», «Гюрзы»… – принялся я перечислять известную мне продукцию предприятия.

– Я понял тебя – оружие они и вправду знатное делают!

– Вообще‑то я не только оружие имел в виду, но и оборудование и оснастку. У нас есть транспорт, способный доставить туда группы захвата и рабочих, а обратно – всё взятое. А у вас лично, как и у командира «подсолнухов», – некоторые полномочия, позволяющие это сделать. Как вам идея?

– Богатая, блин, идея! Как марксизм, богатая! – после короткого молчания ответил Суходольский. – Но сейчас ответ не дам. Пока вы там над столицей кружить будете, мы всё с Михаилом Афанасьевичем обсудим… А пока иди!

– А ведь нам ещё и запчасти к вертушкам нужны, так что будем ещё и склады с заводами искать, и площадки, где бесхозные машины валяются.

– Да понял я! Понял! Иди, капитан! И ни пуха тебе, ни пера!

– К чёрту, товарищ генерал!

* * *

Торжокские к сборам подошли основательно – собрали всех членов десантной группы в актовом зале, раздали боеприпасы и сухпайки, потом представили командира десанта – майора Рыжкова. Молодой плечистый парень лет двадцати пяти пожал всем руки и дал команду на погрузку. Я только успел перекинуться парой слов со старым знакомым – прапорщиком Мирзоевым. Всех повели к запасному выходу из здания. Сразу за дверью была поставлена «Газель» со странным металлическим коробом на крыше, в которую быстро, но без лишней спешки мы и загрузились. Народу летело всего девятеро – по четыре бойца на каждый борт, плюс командир десантного наряда. Так что разместились в некоторой тесноте – солдаты с оружием и рюкзаками занимают места всё‑таки больше, чем обычные пассажиры. Когда машина тронулась и мы выехали с площади, я тронул майора за рукав:

– Александр, а что на «маршрутке», а не на грузовике?

– Так она «ест» меньше и от пыли защиту обеспечить проще. Короб на крыше видал?

– Да…

– Напорная вентиляция. Там фильтры понапиханы, но, когда машина на скорости идёт, напора хватает, чтобы воздух внутрь заталкивать. Вот, – он показал на проем в потолке, забранный пластиковой сеткой, – здесь люк был. Прямо поверх него и поставили.

– Здорово придумали, надо будет на нашем джипе попробовать – не всё же кондей гонять, к тому же, где для него фильтры теперь брать, ума не приложу.

– Это да… – согласился Рыжков. – Я слышал, вы там чего‑то искать будете?

– Искать потом – сейчас места отмечать, где что уцелело, – я продемонстрировал ему видеокамеру в чехле. – Снимем, ориентиры надиктуем и потом с визитом нагрянем.

– Кстати, капитан, я думал, вы посолиднее прикинуты будете…

– То есть? – Заход майора я не понял.

– Ну, про ваши подвиги я немного наслышан и, честно говоря, думал, что у вас оружия побольше будет…

– На фига нам много стволов? Мы же не войну там вести собираемся. Задача наблюдать.

– А разгрузки и прочее?

– Зачем? Пыль радиоактивную собирать? И потом, майор, ты давно в ОЗК бегал?

Рыжков смутился, стало быть, давно, может, ещё в училище.

– Вот! А я всю последнюю неделю только тем и занимался… – для убедительности немного преувеличил я. – И скажу тебе, Саша, удовольствия при этом не получил ни грамма! Ни хрена не слышно, плохо видно, хламидой этой за всё цепляешься… Магазин быстро поменять – и то проблема!

– Не сообразил, капитан! Извини! А что за банду вы в Медном отловили?

– Да один шибко вумный нашёлся… Заранее ко всей этой бодяге приготовился и решил, что можно себе ещё больше взять под лозунгом: «Слабые – не выживут!»

– А откуда он про ядерную войну знал? – удивился майор.

– А он не конкретно к войне готовился. Ему всё равно было – война, революция или нашествие зомби. Он просто готовился. Убежище себе приготовил, запасы… – «Черт, про запасы говорить не стоило!»

– А потом грабить пошёл? – Мою оговорку Рыжков, похоже, не заметил.

– Верно. И грабил бы, но вот с местом и временем ему не повезло.

– Это верно!

«Газель» довезла нас до ЦБП минут за пятнадцать. Ворота открылись, как только микроавтобус подъехал, и, не задерживаясь, нас отвезли на взлётку, где уже раскручивались роторы у уже знакомого мне «Ми‑24» с бортовым номером «124» на котором мы летали в Зеленоград, и «Ми‑8», на борту которого свежей белой краской были выведены цифры «65».

К машине подбежал Колмогоров:

– Всем привет! Вась, я Витьку у тебя заберу? На «восьмерке» дополнительный комплект аппаратуры установили, я его туда хочу посадить.

– А сам? – Я пожал руку старому приятелю.

– А сам с тобой – на «стакане». По старой традиции, – рассмеялся Иван. – Ладно, не фиг на воздухе стоять и пыль глотать!

* * *

На цель шли уже ставшим привычным маршрутом – вдоль шоссе. Как объяснил Иван, можно было и спрямить, оставив Тверь слева, это сэкономило бы почти полсотни километров пути. Но снять радобстановку в районе областной столицы было необходимо, и начальство решило не экономить на булавках. К этому добавилась разведка маршрутов для грядущего «исхода» солнечногорских. Да и вообще – полоса, прилегающая к федеральной магистрали, была до войны наиболее плотно заселена, и появление наших вертушек продемонстрировало бы местным жителям, что они не одиноки.

– Вась, – окликнул меня с места оператора Колмогоров. – Помнишь девчонку, что мы в Завидово у мародёров отбили?

– Татьяна, кажется…

– Да, она.

– И что с ней?

– Нашёл я её.

– Скоро свадьба? – догадался я.

– Да нет, ты что… – но по тону Вани было понятно, что всё к этому и идёт.

– Живёте вместе?

– Да, а куда ей деваться? К тому же в лагере я девчонке жить не позволю.

– Ну и молодцы! Но смотри, салатики зажмёшь – обижусь!

– Вась, право слово! Что я – куркуль какой?

– Конечно, нет! Просто знал бы ты, Ваня, сколько моих приятелей проставы зажимали! Ладно, я подремлю пока! Разбуди над Тверью!

«Смешно! Как всё возвращается на круги своя, – мысли под гул турбин были тягучие. – Сорок лет назад выйти замуж за военного было престижно. И шестьдесят. И сто пятьдесят… А вот в последние двадцать – совсем наоборот… Слышал я, как от ребят, моих сверстников, жёны уходили, кто бросая все вещи и убегая в никуда, а кто и оставляя своему подпогонному благоверному голые стены… Теперь же маятник опять качнулся – найти мужа или просто мужика из выживших военных будет означать для женщины относительную сытость, безопасность и порядок в жизни, которым большинство людей уже через год будут смертельно завидовать. Гримасы судьбы, иначе и не скажешь…»

* * *

Проснулся я бодрым, как всегда, когда организм переключился в состояние «в поле», выпали свободные пятнадцать минут, а обстоятельства позволяют «придавить массу». Даже перейдя на офисную работу, в минуты авралов и сверхурочных я старался вырвать минут двадцать и не травить организм кофе и сигаретами, а отыскать подходящую горизонтальную поверхность и поспать. Многие коллеги искренне завидовали этому свойству моего организма, но примеру практически никто не следовал, предпочитая заливать в себя литры «энергетиков» и мерзотного растворимого кофе.

И когда Колмогоров легонько толкнул меня в плечо и скомандовал: «Подъём!» глаза открылись сами собой.

– Тверь?

– Два километра до реки. – Ваня повернулся к своей консоли. – Фонит, зараза!

Вытащив из чехла камеру, я приник к иллюминатору.

Город догорал. Столбы дыма ещё поднимались то тут, то там, но уже не сливались в сплошную стену, как несколько дней назад. Вертолёты сбросили скорость и пошли на первый облёт – вдоль реки. «Хрущёвские» пятиэтажки, что стояли на набережной, начинавшейся от автомобильного моста, пострадали не очень сильно – только полное отсутствие стёкол и переплётов в окнах выдавало то, что ударная волна сюда всё‑таки дошла. Я изменил кратность объектива: «Да, не только стёкла пострадали!» При большом увеличении стали заметны покорёженные машины во дворах и даже сорванные с петель подъездные двери. «И это почти в пяти километрах от эпицентра!»

Следующий квартал, несмотря на то что дома там были поновее, пострадал ещё сильнее.

Рядом послышалась возня и матерное бормотание – старший прапорщик тоже разглядывал разрушенный город.

– Что ругаешься, Мирзоев?

– Вот, блин, тащ капитан, как артиллеристам досталось‑то? Вон там видите, у ангаров, крыши посносило на хрен! И выгорело всё…

Дальше в кадр попал полуразрушенный завод, ещё несколько кварталов жилых домов, у многих из которых даже снесло верхние этажи…

А вот после железной дороги пошла зона сплошных разрушений!

– Красную Слободу сдуло, на хер! – снова выругался прапор. – А фиг ли? Частный сектор…

То, что было ещё неделю назад частным сектором, сейчас походило на декорации к фильму ужасов – серо‑угольного цвета пустошь размером примерно полтора километра на километр, затянутую пеленой дыма.

– Вот он! – завопил внезапно Колмогоров. – Эпицентр! Видишь яму?! Вася?!

– Вижу, не ори! – Не заметить аккуратную круглую ямину диаметром около сотни метров было сложно. Тем более что рядом имелся неплохой ориентир – разрушенный до основания стадион.

– Я прав был! Взрыв наземный! Смотри, какая аккуратная воронка. И большая! Похоже, что у штатников тоже брак гонят…

– Это с чего ты взял?

– По городам лучше всего работать с подрывом в воздухе – зона разрушений больше, а осадков выпадает меньше. А тут у них взрыв позже, чем требовалось, произошёл. То бишь и сейсмоволну испортили, основная компонента в той части, что у поверхности идёт – стала вертикальной, значительно менее опасной, но тут, насколько я знаю, никаких укрытий или бункеров нет… И территорию толком не прожарили: слишком низко, угол падения света – как в полярный день. Прям как в поговорке: «Светит, но не греет». К тому же ударная волна в приземном слое – сильно слабее. Потому как тот же угол падения и минус половина энергии вдобавок. Да и засрали всё вокруг по максимуму лет на двадцать, не меньше.

– Ты что, старые конспекты на антресолях нашёл?

– Да, – признался Иван. – Только не в антресолях, а в чемодане под кроватью. Веришь, думал, никогда не пригодятся…

– А чем засрали, не просветишь? – Камеру я по‑прежнему держал направленной в окно, но записать на микрофон комментарии специалиста никогда не вредно.

– Железом в основном. Так его в почве немного, но тут застройка, машины, предприятия. У «пятьдесят четвёртого» полураспад три года, в грунте его обычно немного, процентов пять или шесть. А тут – сам понимаешь – в десятки раз больше. Ну и кальций в почве и стройматериалах. Кремний… Долгоживущая пакость, короче.

Дальше разговоры прекратились, потому что на консоли у Ивана запищал какой‑то датчик, и он вернулся к своим обязанностям, а я просто продолжал снимать. Больше всего пострадала старая часть города – Затьмачье и Центральный район. А вот обелиск в честь Победы устоял – я специально снял крупно оплавленный памятник – хоть какой, а символ…

Мелькомбинат стоял на самой границе зоны наибольших разрушений, так что был нам совершенно неинтересен – даже если что‑то там и сохранилось после взрыва, пожары и радиация выключили его из списка доступных объектов.

А вот на «Тверское химволокно» и экскаваторный завод мы заглянем. Всё‑таки уже пять километров от эпицентра и продукция там не скоропортящаяся. Не в ближайшее время, но заглянем.

Вертолёты начали поворот вправо, следуя за изгибом Волги, и километрах в пяти перед нами в небо упёрся столб густого черного дыма.

– Мирзоев, не знаешь, что это может гореть?

– Это? «Красная заря». Топливная база Госрезерва.

«Не очень здорово, конечно, но в Торжке есть своя топливная база, и на заводе „Шелл“ кое‑какие запасы имеются. На первое время хватит, а там что‑нибудь придумаем».

Южная часть города пострадала значительно меньше, и в некоторых посёлках между «старой» и «новой» Ленинградками можно было заметить признаки жизни. «Выводить надо людей отсюда, пока не перемерли!»

Во время второго круга я перешёл на другой борт и снимал уже «наш» берег Волги. Картина была похожая, только со скидкой на большее расстояние от эпицентра. Заволжский район превратился в руины и, что самое обидное, вместе с ним склады средств химзащиты, располагавшиеся рядом с академией ПВО. Боеголовку прислали сюда не просто так…

* * *

Первые признаки человеческой активности мы засекли в Эммаусе – посёлке славном не только своим странным названием, но и тем, что в нём регулярно проводят всякие рок‑фестивали. На одной из улиц мы заметили две машины, припаркованные у какого‑то дома. По просьбе старшего лейтенанта пилоты снизились до двухсот, примерно метров.

– Вась, мне кажется, или они чью‑то хату дербанят?

– Нет, Ваня, не кажется…

– Пугнём?

– А смысл? Если каждого, кто сейчас в пустой дом вломился, пугать – никаких патронов не хватит! Вот если бы они поножовщину или ещё какое насилие учинять вздумали – тогда стоило бы…

Майор Рыжков, правда, решился – их «восьмёрка» сделала крутой разворот и пронеслась над улицей совсем низко, чуть ли не на высоте столбов. Мародеры покидали скарб и врассыпную бросились прятаться.

«А толку‑то? Мы улетим, они вернутся. Домик вон какой красивый – „три этажа – два гаража“…»

Тут подал голос Камчатка, до того спокойно сидевший на куче ОЗК:

– Помню, у нас на Камчатке вот так же браконьеров гоняли… – из‑за многочисленных баек про родной край он и получил прозвище. Только за время нашей поездки в Вышний Волочок за взрывчаткой он рассказал четыре истории, начинавшиеся с этих сакральных слов.

– А что, – оживился Мирзоев, – обратки не боялись?

– Так не наших же, а японских! – веско ответил Андрей. – За это благодарность от командования…

– А, тогда понятно…

В Городне и обоих Мелково ситуация сложилась похожая – грабили, причём скорее всего дачи и особняки богатеев. Ни у одной полуразвалившийся хибары мы машины мародёров не заметили. «Вот вам и ответ в тему, товарищ генерал‑майор!» – припомнил я недавний разговор с Суходольским.

На подходе к разрушенной дамбе у Завидово с нами связались с заставы «подсолнухов», но Колмогоров переключать переговоры на динамик не стал – видимо, ничего особенного, обычный обмен любезностями. А вот сам блокпост я засёк визуально – на окраине Безбородово стояли несколько «коробочек».

Шли мы на приличной высоте, по моим прикидкам – около километра, и деталей с такой высоты разглядеть не удалось.

– Вань, а что вверх‑то полезли?

– Так тут спецура всё под контролем держит, а выше лететь нам по топливу удобнее – расход меньше, чем у земли. Да и скорость держать больше можно…

Не доверять вертолётчику‑профессионалу у меня резонов не было, и я просто продолжил снимать происходящее на земле. Больше для проформы – в том, что ребята из Солнечногорска облазают тут каждый пятачок, никаких сомнений нет, достаточно на Сашу‑Клоуна посмотреть. Даже дом себе в наших краях уже подыскал и Юлю свою ненаглядную перетащил. Только пока не как жену или там наложницу, а просто жить и хозяйство вести. Дескать, мне самому недосуг, война и всё такое, так что давай, милая, отрабатывай постой. Как у них дальше всё сложится, не знаю…

* * *

Столб дыма над Москвой мы засекли ещё в Зеленограде. Пилоты, я думаю, заметили его ещё раньше. В наш первый рейд погода была сумрачная, а облачность – низкая, но сегодня было ясно и густая серая стена, встававшая, пожалуй, на треть горизонта, пугала.

– Ваня, – позвал я Колмогорова. – Мы её всю осматривать будем?

– Нет, по радиусу влетим, замеры проведём, и назад. Периметр больше сотни километров – топлива даже с подвесными не хватит. Назад вообще в Солнечногорск пойдём. Но, боюсь, глубоко не залетим – пожары могут активную пыль вверх гнать, так что работать будем, как говорится, «по способности». Тут, если честно, дивизию дозиметристов пригонять надо, а не меня‑вахлака на пару с гражданским. Вон, смотри – «Шарик» ещё дымится, – показал он рукой в сторону международного аэропорта. Я перешёл на противоположный борт и начал снимать.

– А в прошлый раз там дыма не было, помнишь? Витя, – обратился старлей через переговорник к пилоту, – поверни в сторону «Шереметьево», там обстановку посмотрим.

«Двадцатьчетвёрка» послушно накренилась, земля заметно приблизилась, и в иллюминатор я увидел Международное шоссе, уставленное десятками брошенных машин.

«Ехали себе люди, ехали. В отпуск улетали или встречали кого‑нибудь… И тут бац – война! И спрятаться негде, и бежать некуда…»

– Ваня, фон за окном какой?

– Ноль семьсот сорок. Там внизу все перемёрли уже. Шесть дней прошло, а доза до сих пор смертельная. Пять часов там походишь – и каюк! – «И говорит вроде спокойно, а уголки губ дрожат – волнуется. Ещё бы не волноваться – машин внизу сотни, и соответственно сотни трупов или людей, которые ими станут в самое ближайшее время. И помочь мы им ничем, то есть совсем ничем не можем!» – ощутив солоноватый привкус во рту, я украдкой провёл ладонью по губам. Так и есть – кровь. Сам не заметил, как губу прокусил…

Над «Шереметьевом» мы кружили недолго – и «Первое» и «Второе» накрыли кассетными боеголовками. На рулёжках и самолётных стоянках валялись обломки самолётов. Многие обгорелые. Зданию терминала «F», как с относительно недавних пор именовали старое здание международного аэропорта, тоже досталось неслабо. Стёкол не было вообще, зияли многочисленные дыры, обломки. Из‑за него и поднимался тот иссиня‑чёрный столб, который привлёк наше внимание. «Заправочный терминал, – догадался я, рассмотрев внизу шесть здоровенных емкостей для горючего, над которыми до сих пор поднималось пламя. – Стоп! За шесть дней должно было выгореть всё! Выходит, аэропорт бомбили уже после ядерного удара?»

– Колмогоров, ты лётчик. За сколько такое количество керосина дотла сгорит?

– Дня три…

– Ага, и я о том же! – заметив гримасу понимания на лице Ивана, добавил я.

– Думаешь, ещё бомбить будут?

– Не исключено.

Иван встрепенулся и принялся докладывать наши наблюдения пилотам.

«Не знаю, добивает ли бортовая рация до Торжка, но до Солнечногорска должна. И чем скорее в штабе узнают эти важные новости, тем лучше. Может быть, именно сейчас волна натовских войск перехлестнула через наши границы. А может, американские танки, стартовавшие из Германии, уже подходят к Смоленску… Что дальше? Уходить в партизаны? Сколачивать народное ополчение с одним „РПГ“ на роту? – Внезапно тревога спала. – А, что бы там ни было, просто так им нас не взять!»

Вертолеты, покружив над остатками аэропорта, взяли курс на Москву. Летели низко – метров двести над землёй.

Химки уже догорали, как и гигантская пробка на въезде в город. Впрочем, много машин стояло и на противоположной стороне. «В этом месте всегда так, – подумал я и тут же поправился: – Было… В таком столпотворении достаточно загореться одной машине, как огонь перекидывается на соседнюю. И выбраться из огненной западни практически невозможно… А если люди ещё и ослепли от вспышки…» – Меня снова, как и в прошлый раз, пробил ледяной пот. Думать спокойно об одномоментной смерти такого количества людей сил не было.

Когда пролетали над мостом над каналом имени Москвы, стало понятно, что этим путем из города уже вряд ли кто выберется – та же пробка в обе стороны, превратившаяся в сплошное месиво рыжего, прокалённого огнём металла в чёрных разводах копоти.

«Сколько здесь метров? Двести, максимум – триста, если кому‑нибудь повезло, то придётся переплывать. Зачем? Чтобы брести потом по улицам, где ветер несёт пепел? Бр‑р‑р…»

Дома вдоль Ленинградки зияли выбитыми окнами, на стенах, обращённых к центру города, я заметил «языки» копоти. Но такой всеобщей разрухи, как в центре Твери, видно не было. «Здесь масштабы другие, – начал я вычислять. – Тут до „Сокола“ километров шесть, если не больше. А вся Тверь едва ли больше восьми в поперечнике. И застройка гораздо плотнее и массивнее, соответственно ударная волна тратит больше энергии на разрушение препятствий, а для теплового излучения затенённых мест больше…»

Внезапно ожил динамик громкой связи.

– Мужики, есть сигнал! – сообщил Слава, наш второй пилот.

– Какой сигнал? Откуда? – наперебой загалдели мы, забыв, что пилоты могут слышать только подключённого к СПУ Колмогорова. Ваня отреагировал мгновенно:

– Давай на громкую!

– Я двадцать пять восемьдесят один, – забормотал из динамика усталый бесцветный голос. – Нахожусь на территории части, имею больных, раненых, женщин, детей. Все, кто меня слышит, ответьте! – Я двадцать пять восемьдесят один, все, кто меня слышит, ответьте!

Все замерли, как будто боясь спугнуть неизвестного радиста.

Внезапно в динамике раздался другой голос – молодой, бодрый и взволнованный:

– Я борт «шестьдесят пять»! Я борт «шестьдесят пять». Говорит майор Рыжков. Военно‑воздушные силы России. Как слышите меня, двадцать пять восемьдесят один?

– Слышу вас хорошо. Где вы, майор? – сквозь усталость пробилась надежда.

– Моё место – Москва. Иду над Ленинградским проспектом к центру Ваше местоположение?

– Мы на Левобережной улице. Рядом с конным комплексом на Дыбенко. Знаете, где это?

– Найдём! – уверенно ответил Рыжков, а я в этот момент жестами пытался показать Колмогорову, что знаю этот район. – Где вы, сколько вас?

– Мы в убежище на территории вэчэ‑двадцать пять восемьсот один. Личного состава – двадцать семь. Гражданских шестьдесят два человека, из них тринадцать детей.

– Понял вас! Идём на помощь! Средства индивидуальной защиты есть?

– Есть! – Теперь в голосе радиста слышалась неприкрытая радость, даже ликование.

– Обозначьте себя по возможности цветным дымом или ракетами!

Долгая пауза.

Наконец динамик ответил:

– Ракет и дымов в наличии нет. Есть два красных фальшфейера.

– Пошлите кого‑нибудь наружу, чтобы обозначить место.

– Понял вас, товарищ майор!!! Детей только заберите, а мы продержимся!

– Вас понял! Отбой! Связь при заходе!

Вертолёт начал делать левый вираж, следуя за ведущим.

– Ваня, какой фон за бортом? – тихо спросил я, но Колмогоров меня услышал.

– Четыреста сорок миллирентген в час.

Я открыл рот, собираясь задать ещё один вопрос…

– Мужики, это Рыжков, – снова раздался голос из динамика. – Что делать будем? Ваня, дай Заславского…

Старлей протянул мне гарнитуру.

– Я здесь, майор.

– Капитан, ты всё слышал. Твои предложения?

Решение уже созрело, и я ответил сразу же:

– Забираем детей, майор!

– С ними родители могут быть, а все не влезут.

– Тогда мы сойдём.

– Василий, ты хорошо понял? – зачем‑то переспросил меня Рыжков.

– Так у них же убежище! Если они до сих пор там просидели и не загнулись – значит, надёжное. А вы за нами прилетите, как только сможете.

Я повернулся к Андрею.

– Я с тобой, командир!

– И я с вами, – откашлявшись, сказал Мирзоев.

– Майор, со мной ещё двое готовы сойти…