Лучшие, лучшие, лучшие

Лидеры

«Какую тройку нападения Вы считаете сильнейшей в истории хоккея?» Пожалуй, вопрос этот можно отнести к числу самых популярных. И тренеры, и ведущие мастера, и спортивные журналисты с особой охотой и повышенным интересом обсуждают эту тему, ибо в ней в определенной форме раскрываются важнейшие этапы истории отечественного хоккея.

Ответить на этот вопрос можно, мне кажется, только при одном условии – если я выберу тройку, сравнивая ее не с прославленными предшественниками или преемниками, а только с такими звеньями, что играли в то же время.

Трудно, например, сопоставить уровень мастерства тройки Гурышева, выступавшей пятнадцать-двадцать лет назад, и тройки Саши Мальцева, созданной лишь осенью семидесятого. Динамовцы играют просто-напросто в другой хоккей, далекий от того, в который играли некогда знаменитые ветераны из «Крылышек». Более скоростной, более интеллектуальный и более содержательный. Когда-то хоккеисты оставались на площадке по три-четыре минуты, а порой и дольше, а сегодня «выкладываются» за тридцать-сорок секунд. Сегодняшние хоккеисты унаследовали у старших товарищей все, чем те располагали, и пошли дальше. Не могли не пойти. Иначе в хоккее наступил бы застой.

И потому я не хочу сравнивать звезды разных поколений.

Какая тройка наилучшим образом выражала задачи своего времени? – наверное, так можно было бы сформулировать вопрос о сравнительной силе наиболее популярных хоккейных звеньев.

Знаменитой армейской тройки первых послевоенных лет я не видел. Я читал в старых подшивках «Советского спорта» рецензии на матчи, в которых блистало первое трио ЦДКА – Евгений Бабич–Анатолий Тарасов–Всеволод Бобров. Еще больше писалось и говорилось о звене, выступавшем на том чемпионате мира, где наши хоккеисты впервые одолели канадцев и завоевали первые золотые медали, о звене, где вместе с Бобровым и Бабичем играл Виктор Шувалов.

Но я не видел и эту тройку.

В хоккей я играю пятнадцать лет и могу твердо сказать, что самое лучшее звено, которое мне когда-либо доводилось видеть, это звено Альметова.

Константин Локтев, Александр Альметов и Вениамин Александров, три ведущих нападающих ЦСКА и сборной СССР, составляют, по-моему, самую сильную тройку: с 1960 и по 1966 год этому звену равных не было. Они выигрывали у любых соперников. И на наших катках. И на катках всех стран, где побывала национальная команда Советского Союза.

О них писали много, писали взахлеб, но журналисты не преувеличивали ничуть.

И я решаюсь рассказывать о них только потому, что надеюсь, что у меня хватит впечатлений не повторять очерков о моих друзьях. Все-таки у меня было одно преимущество по сравнению с журналистами – я видел тройку не с трибуны, а находясь с ней рядом.

Юрий Кузнецов из Ленинграда прислал в «Комсомолку» письмо, в котором спрашивает: «Что больше изматывает – матч, где Вы играете 60 минут чистого времени, или тренировка, которая длится два часа, но где Вы не проигрываете и не выигрываете?»

Я прочитал это письмо и сразу же вспомнил тройку Альметова. Им бы этот вопрос показался странным. На тренировке никто не выигрывает и не проигрывает? Как же так? Звено «А» армейской команды старалось на любом занятии обязательно обыграть любого соперника – нашу тройку, звено Мишакова или молодежь, которую Анатолий Владимирович Тарасов приглашал на тренировки команды мастеров. Правда, юноши играли не тройкой: против Саши Альметова и его партнеров наш тренер выпускал пять, а то и шесть хоккеистов из молодежной команды.

И в таком вот отношении к игре убедительнее всего проявлялась та особая любовь к хоккею, что отличала этих больших мастеров.

Три разных характера, три хоккеиста с различным игровым почерком – ну разве это не загадка: как же так случилось, что три разных, совершенно непохожих друг на друга человека составили блестящую тройку?

Ответ дать не просто, и я, честно говоря, лишь смутно догадываюсь, в чем секрет, что стали Костя, Саша и Вениамин не просто отличными мастерами, но и маленькой командой, равных которой не было.

Случались матчи, когда Тарасов, восхищаясь действиями тройки, забывал об... игре. Забывал вовремя сменить звено.

Они часто решали исход поединка. Так случилось, в частности, на Олимпийских играх в Инсбруке, когда мы выиграли у канадцев с большим трудом – 3:2, и эту решающую шайбу забросил Веня Александров.

Душой тройки был ее центрфорвард.

Хитрющий, всегда ставящий соперника в тупик, Саша Альметов не передерживал шайбу в мучительных поисках наилучшего тактического решения – он находил его мгновенно, и шайбы, которые он забрасывал стоя спиной к воротам, удивляли защитников, кажется, даже больше, чем вратарей.

Александр ждал обычно пас справа, от Константина Локтева, он всегда был нацелен на ворота, как говорят, «заряжен» на бросок, но эта его черта ничуть не мешала Александру, при всей его устремленности на ворота, охотно и легко расставаться с шайбой. Пасовал Альметов точно, своевременно и неожиданно для соперника. Излюбленный финт Саши «под себя» защитники знали хорошо, но противопоставить ему не могли ничего: исполнял он его безошибочно и всегда в тот момент, когда противник этого не ждал.

Главное достоинство нашего хоккеиста заключалось, на мой взгляд, в необыкновенном и счастливом даре хорошо видеть поле, чувствовать площадку и потому совершенно точно знать, где и когда следует открыться, чтобы получить шайбу от партнера и угрожать воротам.

Чрезвычайно высокая техника позволяла Саше быть с шайбой на «ты» в самой сложной и острой ситуации. Выходя один на один с вратарем, он не оставлял стражу ворот никаких шансов.

Результативность Альметова вызывала изумление. Сейчас, в наши дни, «Спартак» выигрывает у «Динамо» 1:0, и счет этот не кажется уже особенно удивительным. Тем более поразительным представляется достижение Альметова, который однажды в матче с московским «Динамо» забросил шесть шайб и навел этим страх на всех соперников на целый сезон.

Хороший, честный парень, общий любимец – такая репутация не случайное везение, а отражение душевных качеств Александра. У Альметова была громадная слава, и ему казалось, что это отчасти несправедливо – он центральный нападающий, тройку называют по его фамилии, и потому имя Альметова чаще появлялось на страницах печати, чаще звучало в радио и телерепортажах. А ведь он был самый молодой, моложе Вениамина на четыре и Константина на семь лет, и потому Саша испытывал некоторую неловкость перед товарищами.

Александр не лез за словом в карман. Он относился к числу тех, кого называют балагурами, и его реплики не раз, случалось, снимали нервное предматчевое напряжение или разряжали обстановку. И причина успеха его шуток была, пожалуй, не только в том, что он говорил, но и в том, как он говорил.

На чемпионате мира в Любляне сборная СССР перед последним матчем имела на очко меньше, чем сборная Чехословакии, и потому во встрече с главным конкурентом нас могла устроить только победа. Задача была тем более непростой, что сборная ЧССР все предыдущие матчи выиграла весьма убедительно.

Матч складывался для нас неожиданно легко. И ко второму перерыву мы вели 6:1. Исход игры и судьба золотых медалей были практически предрешены. Однако тренеры боялись таких вот настроений, и оттого Анатолий Владимирович Тарасов предупредил команду в раздевалке:

– Матч пока не выигран. Начинаем период как будто счет 0:0 – игре отдаем все силы. Но если кто-то решит, что дело сделано, я этого хоккеиста немедленно сниму с матча... Наши молодые переглянулись. И Альметов заметил их удивление. С самым серьезным видом он «поддержал» тренера:

– Конечно, счет 0:0.

И после короткой паузы добавил:

– Но ведь и 6:1 тоже уже сегодня было...

Хохот. Настроение у всех хорошее. Что бы там ни говорилось, медали мы теперь уже не выпустим. Тарасов отреагировал немедленно:

– Альметов остается в раздевалке...

Через пару минут выпустил Сашу на поле. Альметов был настоящим эрудитом хоккея: тайн для него в нашей игре не существовало – он знал все. И с удовольствием помогал «отстающим».

В 1961 году я только пришел в ЦСКА, многое не умел, не знал, и вот как-то на тренировке, в Перми, Саша учил меня кистевому броску. Учил он здорово, наглядно. Учил так, что запоминалось навсегда.

Знаменитый бомбардир любил повозиться с молодыми хоккеистами.

Иногда он давал понять зеленым новобранцам, что они должны с уважением относиться к «старикам», и разговаривал с ними, как старший с младшими.

Иногда, напротив, нарочито подчеркивал, что дебютанты команды во всем равны ветеранам, нисколько не слабее их, и советовался уважительно со вчерашним дублером, как ему, Альметову, стоило сыграть в той или иной ситуации.

Помню, на собрании команды в венском отеле «Интерконтиненталь» перед началом первенства мира 1967 года, на традиционном собрании, которое мы проводим перед каждым чемпионатом и на которое тренеры не приглашаются, Альметов, обращаясь к двадцатилетним Викулову и Полупанову, во второй раз попавшим на такой турнир, и к новобранцам сборной Александру Якушеву и Виктору Ярославцеву, говорил:

– В одиночку соперника не победишь. Только командой, вместе. Нас здесь восемнадцать. Равны все. Какая разница, в первый или в десятый раз приехал ты на чемпионат: всем выпала одинаковая и большая честь – играть в сборной. Никаких разговоров о «молодых». Спрос со всех равный...

В Вене наибольшей популярностью у ребят пользовались две комнаты – та, где жили Альметов и Локтев, и наша.

У меня сохранилась фотография – Саша сидит на моей кровати и о чем-то рассказывает. Я, конечно, знаю о чем. Кто-то пришел и спросил, как мы сыграем с... не важно с кем, важно другое – кто-то интересуется тем, что нас ждет.

Саша очень любил такие темы, его хлебом не корми, дай только возможность поговорить о том, как сложится турнирная таблица, если... Если мы выиграем у шведов... если чехословацкая сборная проиграет финнам... если команда США одолеет канадцев.

Новичок спрашивал, как мы сыграем со своим очередным соперником, и Альметов отвечал, не колеблясь ни секунды:

– Выиграем!

И объяснял почему.

Когда Саша ушел из сборной, дебютанты, волнующиеся, вечно в чем-то сомневающиеся, стали терзать меня. Я верен Сашиной традиции. Я отвечаю:

– Выиграем!

Венский турнир стал для Александра Альметова последним.

Жаль!

Он ушел из хоккея рано, слишком рано, непростительно рано.

Альметову было двадцать семь, казалось бы, ему еще играть и играть. Ведь Николай Сологубов простился с хоккеем в тридцать девять, Владимир Брежнев – в тридцать пять (был бы в те дни старшим тренером команды не Кулагин, а Тарасов, Брежнев и не вспомнил бы о своем возрасте), ровесники Альметова по-прежнему играют в сборной – и Кузьмин, и Старшинов, и Давыдов. Пять лет прошло с венского чемпионата, мы выиграли в Гренобле, дважды в Стокгольме, в Швейцарии, но играли уже без Альметова.

Александр не вынес двойных перегрузок. Он знал, конечно, как велики в нашей игре требования к физической, атлетической подготовке, и все-таки не мог удержаться от искушения.

Он сгубил себя сам.

И если я слышу сегодня, что кто-то из молодых нарушил режим, кто-то позволил себе выпить, кто-то постепенно привыкает к спиртному, я всегда думаю о Саше.

Об угасшей звезде, свет которой был до обидного непродолжителен.

И Альметов, и Александров, и Локтев жили на сборах в одной комнате, сидели за одним столом. Да и на всех чемпионатах мира старались разместиться вместе.

Ссорились ли они? Не часто. Однако случалось всякое. Характеры у наших асов были непростые, самолюбия у каждого хватало на двоих, и уступать порой не хотел никто.

Но на площадке тройка «А» была всегда единым ансамблем. Всегда. Они жили в хоккее, и все остальное казалось им не суть важным.

Ансамбль распался, едва ушел один из них.

Мы проводили Костю Локтева, и звено сдало сразу же. На месте нашего капитана пробовались сильные хоккеисты, в том числе и Борис Михайлов. Но и Борис не смог заменить ветерана.

И объяснялись, наверное, эти неудачи тем, что повторить Локтева было невозможно. Ибо сочетал он в себе столь многообразные достоинства, что соперничать с ним не мог уже никто. Костя выполнял на площадке громадную черновую работу, он успевал всюду, но – одновременно – был главным конструктором тройки, дирижером, диспетчером, «державшим в своим руках все нити заговора».

У Константина был отличный дриблинг, великолепная обводка, и не находилось опекуна, который справился бы с ним в одиночку. И потому Локтев отвлекал на себя не одного, а двух соперников, и тем самым освобождался простор для Альметова. Любил играть в пас. Считал, что это самое интересное в хоккее. К голам, к славе не рвался. Сколько раз Костя мог спокойно, без помехи поражать ворота соперника, но, если был рядом партнер, он обязательно отдавал ему шайбу, чтобы успеха добился товарищ.

Наш нынешний тренер великолепно понимает хоккей. В самой горячей схватке, борясь за шайбу, он успевал уследить за всеми перемещениями партнеров. По ходу игры здорово подсказывал, мог посоветовать какие-то дельные вещи и нам, играющим в других звеньях.

И это равнодушие к славе, к голам уживалось у Константина с невероятно обостренным самолюбием. Локтев всегда отстаивал собственную точку зрения.

Впрочем, все трое решительно спорили и отстаивали свое мнение. И Анатолий Владимирович Тарасов знал, что тройка «А» не удовлетворится кратким изложением игрового задания, если оно не устраивает всех трех. И потому стремился сразу же четко и убедительно аргументировать свою идею.

Случалось, наши гроссмейстеры соглашались, а потом, обсуждая в своей комнате задание на матч или серию матчей, находили вдруг какие-то контраргументы. Они тут же направлялись к тренерам и доказывали, что те ошиблись.

Локтев жалеет, что рано ушел. Хотя было ему в ту пору тридцать три года, мог он, по собственным его впечатлениям, сыграть еще три-четыре сезона.

И когда я затеял разговоры об уходе, Костя сказал мне:

– Не торопись! Не торопись, вернуться уже не сможешь... И жалеть об этом будешь всегда. Мне-то ты должен поверить...

У Кости есть основания давать такие советы. В тяжелые для нас дни мы попросили его вернуться, но...

Локтев очень старался. Он страстно хотел помочь своей команде. Но перерыв в игре сказался – прошло несколько месяцев с того дня, как мы торжественно проводили Константина, и теперь наверстать упущенное было невозможно.

Я говорил, что тройка «А» на каждой тренировке старалась непременно всех обыграть, и заводилой был Костя.

Если же они проигрывали, то потом долго и темпераментно выясняли, что же произошло.

Хоккей – это было для них серьезно. Всегда серьезно.

Вторая страсть Кости – кино. Он великий кинолюб и, по-моему, не пропускает ни одного фильма.

И еще одна черта Локтева. Поразительная пунктуальность. Он никогда не приходил и не приходит на матч, на тренировку, не выходит к автобусу на пять или даже на три минуты раньше. Всегда появляется тютелька в тютельку. Кто-то может спешить, суетиться, опаздывать, оставлять обед или ужин, но не Костя.

Такая размеренность, уравновешенность – это достоинство многих хоккеистов, не одного лишь Локтева. Но этого никогда не скажешь о Вениамине Александрове, третьем асе из звена «А».

Вениамин Александров вспыльчив, резок, однако в игре он, как и его партнеры, забывал обо всех неудовольствиях и обидах.

Хоккей воспитывает самой своей природой, содержанием игры, обязательным коллективизмом.

У Вени был своеобразный дриблинг. Он отпускал шайбу, тут же возвращал ее, превосходно использовал свое искусство добавлять скорость в ходе обводки, в мгновения единоборства с соперником.

Александров не жаловал «черновую» работу. Его стихия – игра впереди, на острие атаки. Вениамин чаще всех выходил один на один с вратарем противника. Как правило, дуэль выигрывал он. Стражей ворот Веня обыгрывал на паузе: сделает движение, замрет, у вратаря нервы не выдерживают, он реагирует на угрозу, бросается под шайбу, а Александров, выждав самую малость, направляет шайбу над поверженным соперником или мимо него.

Вениамин любил играть с шайбой. Без шайбы двигался меньше и недовольно ворчал, если не получал паса.

Сам же расставался с шайбой неохотно, обычно только после того, как обыграет соперника. Порой склонен был поразить зрителя каким-то эффектным трюком, но никогда не рисковал в ущерб команде.

Одно время широко дискутировался вопрос – не трус ли Александров? Поводом для разговоров стало поспешное выступление одной популярной газеты.

Конечно же, Александров не был трусом, он никого на поле не боялся. Но силовая борьба – это не его стихия, ему, как и нынешним «технарям» – Володе Викулову, Валерию Харламову и Саше Мальцеву, не нужно было лезть напролом. Александров – спортсмен, исповедовавший другой хоккей – техничный, быстрый, умный.

Вениамин сам искал соперника. И когда находил, сейчас же, немедленно обыгрывал. Он шел на опекуна стремительно и резко, сближаясь, не сбрасывал, но, напротив, добавлял скорость, Веня не любил «пылить» по пустому месту, катить вкругаля.

Я часто выходил на лед вместе с Александровым. С ним было легко играть. Обыграв опекуна, кто-то из нас «вытаскивал» на себя следующего соперника, и партнер получал свободу действий.

Он был «последним из могикан». Более молодой Альметов ушел, расстался с командой, а Вениамин, который был на три года старше своего партнера, все еще продолжал играть.

И из сборной они уходили по одному.

Любляна, 1966 год – последний чемпионат Кости Локтева.

Вена, 1967 год – заключительный турнир Альметова.

И, наконец, Гренобль, 1968, Олимпийские игры – последние медали Александрова.

Я иногда пытаюсь представить себе конкретное, осязаемое проявление тех или иных закономерностей в спорте.

И если мы говорим об эстафете поколений в нашем хоккее, в клубе ЦСКА или в сборной, то едва ли можно найти более впечатляющую историю, чем история ухода с большой сцены звена Альметова и появления тройки Петрова.

Сначала место Локтева занял Борис Михайлов. Он успел поиграть с двумя великими асами.

Затем центральным нападающим в этом звене стал Владимир Петров, сменивший Альметова.

От первой тройки ЦСКА остался лишь один Александров.

Пришел день, и новый нападающий появился на левом краю. Место Вениамина занял Валерий Харламов.

Обновление завершилось. Родилась новая тройка. Тройка, которую спустя год стали называть первой.

Замена

Я не вижу ничего чрезвычайного или драматического в том естественном и неотвратимом процессе, который в спорте называют сменой поколений.

С недавних пор сменой поколений стали объяснять все неудачи команды, и не важно какой – футбольной или легкоатлетической, баскетбольной или хоккейной.

По-моему, ссылка на уход ветеранов – несерьезная отговорка. Ведь и тренеры и сами спортсмены понимают, что звезды не вечны, что с неизбежностью наступает тот день, когда заслуженный и прославленный мастер передает свою клюшку вчерашнему своему дублеру.

Ушли Альметов и его партнеры – появилась тройка Петрова.

Покинет лед звено Викулов–Полупанов–Фирсов – заиграет на нашем месте кто-то другой, это естественно, логично, и не понимать этого тренер не может.

Разумеется, найти замену большому мастеру не легко. И если Зимин с блеском заменил Евгения Майорова в тройке Старшинова, то вот другому крайнему нападающему «Спартака» – Борису Майорову смену найти пока не удалось.

Кстати, может быть, как раз потому, что ушел Борис из хоккея раньше, чем следовало бы, а играл он до последних своих матчей прекрасно, может быть, именно потому с подбором кандидатуры на будущую вакансию спартаковцы и не спешили.

Тройка не уходит сразу, и в конце лета 1965 года я, откровенно говоря, и не думал, что скоро сам стану непосредственным участником событий, причина которых – смена поколений.

Но думали о смене тренеры.

Возможно, любители спорта припомнят третье звено армейцев тех лет. Играли в тройке Леонид Волков, Валентин Сенюшкин и Фирсов. Волков и я включались уже к тому времени в сборную дважды, были олимпийскими чемпионами, двукратными чемпионами мира. Особенно удачно, как мне кажется, мы сыграли в марте шестьдесят пятого в финском городе Тампере. Леша Волков забросил тогда шайбу, о которой до сих пор вспоминают все пишущие о хоккее. Случилось это в матче со сборной Чехословакии. Мы выигрывали 2:1, оставалось до конца матча минута, и наши соперники заменили вратаря шестым полевым игроком. Шайбу вбросили в игру, и после нескольких напряженных секунд ею овладел Волков. Он пустил шайбу из своей зоны в пустые ворота чехословацкой сборной. Счет стал 3:1. Все было кончено.

И вот однажды, в том же шестьдесят пятом, когда мы приехали в Архангельское на сборы, меня приглашает к себе в комнату Тарасов и после длительного предисловия, попросив не обижаться за друга (мы были очень дружны с Валей Сенюшкиным), говорит, что пора давать ход молодым:

– Как бы они не пересидели в запасе... Могут потерять интерес к игре, к тренировкам. Давай попробуем так: ты сыграешь слева, Полупанов – центрфорвардом и Викулов – на правом краю. А Еремин (он был левым нападающим в молодежной тройке. – А. Ф.) будет пробоваться в звене Альметова...

О своем решении Анатолий Владимирович объявил на общем собрании, и к наступающему сезону я готовился уже с новыми партнерами.

С молодыми ребятами играть не так трудно, как подается все это иногда в очерках о ветеранах (оговариваюсь, что это только мои собственные впечатления).

Играть с новичками интересно. Их азартность, страсть, неистребимое желание доказать, что они тоже что-то умеют, увлекают меня, а мой опыт как-то, надеюсь, помогает им.

Новые партнеры приходят в команду мастеров не с пустыми руками. Преуспевать в большом спорте с каждым годом все труднее, и уж если дебютанта включили в основной состав, то это значит, что он достоин этого.

Виктор и Володя имели уже тогда много общего, и все-таки были не похожи друг на друга. Витя Полупанов – тщеславен и мнителен одновременно. Правда, с годами мнительность, неверие в собственные силы прошли. Володя Викулов, напротив, совершенно не честолюбив, что, уверен, даже мешало ему. Все-таки это противоестественно: нападающий, который в силу своей должности призван забивать голы, не имел практически ни малейшего интереса к взятию ворот. Выскочит один на один, обыграет вратаря и ждет Витю или меня – пусть, мол, они забросят, если уж это им так нравится.

Прошло несколько лет, и Виктор научился отлично пасовать, а Володя начал довольно часто забрасывать шайбы, причем решающие.

У Викулова и Полупанова в девятнадцать лет была не менее интересная техническая оснащенность, чем у ветеранов, которых они сменили в нашем клубе.

Володя более тонко, более ювелирно, что ли, работает с шайбой, чем Виктор, но тому есть свое объяснение – Полупанов игрок таранного типа. Как и Старшинов, он шел напролом, не избегал самой плотной обороны соперника – ему это ничем не грозило, он пробирался сквозь самые многочисленные заслоны противника.

В последние годы часто писали, что если не идет игра у Фирсова, то вытягивает тройку Викулов или Полупанов.

Это верно, и верно не только в том случае, когда речь заходит о зрелых Викулове и Полупанове. Володя и Витя вели, случалось, тройку и пять, и шесть лет назад.

Мне, право же, неловко читать бесконечные упоминания о моем вкладе в становление молодого звена. Неловко, потому что мои юные партнеры дали мне не меньше, чем я им. И я имею в виду сейчас не только то, что молодые хоккеисты приносят с собой что-то новое – в технике, в тактике, в игровой манере, чего не было у прежних партнеров. Я говорю, прежде всего, о том, что с приходом Викулова и Полупанова иным стало мое отношение к спорту, к самому себе. На первых порах я не очень надеялся (хотя к тому не было оснований) на помощь дебютантов и потому вдвойне, втройне серьезнее и основательнее готовился к матчам. И, в конце концов, привык к новым нагрузкам, к иному ритму спортивной жизни, к иному отношению к игре, и, хотя ребята выросли, окрепли, стали знаменитыми чемпионами, я иначе относиться к матчу, к хоккею уже не мог.

Мне грех жаловаться на отсутствие внимания к собственной персоне, но не будем забывать, что призы лучшего нападающего чемпионатов мира я получал играя в одной тройке с Викуловым и Полупановым. С молодыми хоккеистами, которые росли вместе со мной.

И сейчас мне порой приходится играть с новичками, в нашем армейском клубе и в сборной СССР.

На чемпионат мира 1969 года, который проходил в Стокгольме, мы приехали с новым партнером – Александром Мальцевым.

Наверное, с Полупановым, которого заменил Саша, было бы в чем-то легче, во всяком случае привычнее. Виктор был к тому времени уже опытным бойцом, трехкратным чемпионом мира, но перед той поездкой Витя здорово сдал, и тренеры разумно заменили его молодым, талантливым мастером, дебютирующим на таком ответственном соревновании.

И Саша в Стокгольме сыграл здорово. Он не смазал рисунок звена. Поначалу было трудно: приходилось искать общий язык. Но одновременно, как это и бывает всегда в таких случаях, новичок облегчил нашу задачу. Мальцев маневреннее Полупанова, он больше передвигается по площадке, и, кроме всего прочего, за дебютантом соперники следили менее бдительно.

Кстати, у Мальцева есть необычайный дар искусно маскироваться на площадке. Когда атака только начинается, когда шайба в средней зоне, Александра не видно. Он прячется, и его теряют из виду. Он как бы где-то вне игры, в стороне от событий. Но едва атака близится к развязке, немедленно появляется Мальцев. Он один, его никто не ждал, и теперь – берегись соперник!

Но об игре Саши, о проблемах, которые возникали в связи с его вводом в нашу тройку, я буду вспоминать еще не раз.

А пока, заканчивая эту главу, решительно подчеркиваю, что ничуть не жалуюсь на судьбу, когда мне в партнеры достаются молодые ребята.

Нет повода жаловаться.