Глава 19. Хотя лицо Чанса оставалось спокойным, он мысленно проклинал судьбу

Хотя лицо Чанса оставалось спокойным, он мысленно проклинал судьбу. Как несправедливо, что Фэнси услышала его разговор с Хью! Восстановить в памяти фразы, которыми они с Хью обменивались в конюшне, было делом нескольких мгновений, и Чане, поняв, что услышала Фэнси, едва не застонал. Нет, имя Фэнси в разговоре не упоминалось, речь шла совсем не о ней, но… Чанс нахмурился. Фэнси уже догадывалась, что он женился на ней лишь для того, чтобы отнять ее у Джонатана, и, следовательно, могла принять услышанное на свой счет. Да и как еще она могла поступить в такой ситуации? Чанс не мог утверждать, что стремление к мести не играло никакой роли в его планах – тут он бы обманул самого себя. Хуже другое – он не мог объяснить Фэнси, какие чувства владели им в ту ночь, когда он прокрался к ней в спальню. Если, конечно, оставить в стороне мысль о том, что она очаровала его.

Стремясь выиграть время, Чанс сделал еще один глоток бренди. Ясности, правда, от этого не прибавилось, и он пристально посмотрел на Фэнси, судорожно размышляя, как она поведет себя, если узнает правду. Что, если он сейчас скажет, что идеей отмщения Джонатану он лишь оправдывал свои действия перед самим собой, а на самом деле стремился завоевать Фэнси? Чанс усмехнулся. Признаться в этом значило дать ей сильнейшее оружие, с помощью которого она могла бы нанести ему удар в самое сердце. Поднявшись со стула, Чанс отошел к столу и поставил стакан на место.

– И какие же выводы ты сделала из услышанного? – спросил он, обернувшись к жене.

– Опять пытаешься уклониться от ответа, Чанс? – Фэнси поднялась на ноги. – Отвечаешь вопросом на вопрос?

– Похоже, мне ничего хорошего не светит, – вздохнул он. – Мне кажется, я имею право знать, с какой стати ты устроила мне этот допрос?

– Никакого допроса я не устраивала, – устало покачала головой Фэнси. – Просто хотела услышать правду. Ты сам сказал, что мы теперь муж и жена, и это положение вряд ли изменится. Но если ты так бесцеремонно вторгся в мою жизнь, я считаю, следует хотя бы сказать, с какой целью ты это сделал. – Глаза Фэнси блеснули, и она в очередной раз повторила вопрос, ответ на который ей так хотелось знать. – Зачем ты женился на мне?

– Потому что я хотел тебя, – коротко бросил Чанс, распрямляясь и как будто готовясь к схватке.

– И это все? – Фэнси насмешливо улыбнулась. – Неужели тебе больше нечего сказать? Как просто – я тебе понравилась, и ты решил на мне жениться?

Чанс кивнул.

– А Джонатан? – не отступала Фэнси. – Ты можешь поклясться, что, ведя меня под венец, не думал о нем? Можешь меня убедить, что стремился не к мести, не хотел прежде всего поквитаться с Джонатаном, отняв у него невесту?

Мгновенно преодолев разделявшее их расстояние, Чанс вплотную приблизился к Фэнси и взял ее за руки.

– Какая разница, зачем я женился на тебе? – Он заглянул ей в лицо. – Ты – моя жена, и никому не дано разлучить нас. Оставь эти вопросы,, Фэнси. Забудь о том, что тебе сегодня довелось услышать. Да, у нас с Хью был разговор, но к тебе он не имел ни малейшего отношения.

– Понятно. – Фэнси взглянула на него с плохо скрываемым презрением. – Значит, я должна обо всем забыть и вести себя так, будто ничего не произошло? Вот это, наверное, тебя вполне бы устроило.

– Я не хочу, чтобы мы ссорились, Фэнси. – Чанс стиснул зубы. – Пожалуйста, давай больше не будем говорить об этом.

Обиженная и раздосадованная, Фэнси отвернулась.

– По‑моему, у меня нет выбора, – сказала она, направляясь к дверям, разделявшим их комнаты. Взявшись за шаровидную хрустальную ручку двери, она оглянулась, и ее губы искривились в горькой усмешке. – После того как ты отказался что‑либо мне объяснять, остается считать, что ты хотел уязвить Джонатана и поэтому женился на мне.

«Пусть лучше она думает так и не подозревает, как пленило меня ее очарование», – пронеслось в голове у Чанса. Сжав руки в кулаки, он с трудом подавил в себе желание догнать Фэнси и заключить ее в объятия.

– Ты вправе думать обо мне все, что угодно, – произнес он, успокаиваясь и вновь овладевая собой. – Я же обещаю, что буду хорошим мужем и попытаюсь сделать все, чтобы ты была счастлива.

Услышав эти слова, Фэнси почувствовала, что лед в ее душе начинает таять. На мгновение ей даже показалось, что она видит все в черных тонах. Ведь Чанс говорил вполне искренне. Он предлагал забыть обо всем неприятном, и, наверное, проще всего было бы согласиться, оставить в стороне страх и сомнения и снова погрузиться в море любви… Нет, этого допускать нельзя. Так уже не раз бывало – Чанс очаровывал ее, завораживал, заставлял забыть обо всем на свете. Именно так поступил он в их первую брачную ночь. Фэнси внезапно разозлилась.

– Хочешь сделать меня счастливой? – резко спросила она. – Тогда никогда больше не показывайся мне на глаза! Это самое лучшее, что ты можешь для меня сделать!

Фэнси распахнула дверь, но, прежде чем она вышла из комнаты, Чане окликнул ее:

– Ты ничего не забыла?

– Что такое? – Фэнси оглянулась.

Чанс поднял брови.

– Ваша постель, мадам, – сказал он, показывая на стоявшую в середине спальни огромную кровать. – Вы должны спать здесь – надеюсь, вы это помните.

– Ты всерьез собираешься придерживаться этого глупого соглашения? – Фэнси едва не задыхалась от возмущения.

Глаза Чанса блеснули.

– Разумеется, нет. Если ты снимешь свои условия, я с удовольствием откажусь от своих.

С трудом удерживаясь, чтобы не ударить мужа по его насмешливой физиономии, Фэнси подошла к кровати и, сняв атласные домашние туфли, села на нее, выпрямилась и скрестила руки на груди.

– Вот, я в твоей постели, – с вызовом произнесла она. – Ты доволен?

Сидя с воинственным видом на постели, в помятом платье, Фэнси выглядела столь комично, что Чанс с трудом сдержал улыбку.

– Нет, дорогая, совсем не доволен, – сказал он. – Ты хорошо знаешь, что нужно, чтобы я был доволен.

Фэнси вдруг стало ужасно жарко в платье. Боже! Она никого и никогда так не ненавидела и… не желала, как Чанса!

Решив проспать эту ночь в одежде, Фэнси уже в первые часы поняла, что обрекла себя на муки. Лежа в платье, она почти не могла двигаться. Когда она ворочалась под одеялом, пытаясь устроиться поудобнее, ей всякий раз приходилось поправлять одежду. Корсет казался слишком тесным, а его шнурки безжалостно впивались в кожу. Болела голова: ложась спать, Фэнси не стала вынимать из уложенных в высокую прическу волос шпильки, и они кололи кожу.

Чанс, как назло, спал как ребенок, и Фэнси большую часть ночи думала о том, с каким удовольствием она подвергла бы его мучительной казни. Только под утро ей наконец удалось забыться беспокойным сном, но через пару часов она проснулась – разбитая, с красными глазами. Чанса рядом не было – очевидно, он уже ушел по своим делам. Как хорошо, что он ее не видит, пронеслось в голове у Фэнси.

Соскользнув с кровати, она неуверенным шагом направилась к себе в комнату. Сил у нее хватило лишь на то, чтобы вытащить из волос шпильки и раздеться. Надев ночную рубашку, Фэнси с облегчением вздохнула и легла в свою кровать.

Когда Фэнси вновь открыла глаза, день уже близился к вечеру. Она с удовольствием заметила, что на столе у окна стоит поднос с фарфоровым чайником. Из носика чайника вверх поднимался дым. Подавив зевоту, Фэнси встала, налила себе кофе и выглянула в окно.

Небо было затянуто черными тучами, издали доносились раскаты грома. Но надвигавшаяся гроза не беспокоила Фэнси. Ее мысли занимал только вчерашний разговор с Чансом, который, увы, ни к чему не привел. Правда, она показала мужу, что знает, как он использовал ее, чтобы отомстить Джонатану. Конечно, Фэнси с большим удовольствием поверила бы в другую, более красивую историю, однако сомнений не оставалось: Чанс мечтал отомстить Джонатану, а удовольствие, которое он получал от близости с ней, делало мщение более приятным.

Фэнси особенно угнетало то, что, даже сознавая, что Чанс прибегал и прибегает к нечестным приемам, она ничего не может изменить – ни создавшееся положение, ни свои чувства. Несмотря ни на что, она любила Чанса Уокера! Фэнси понимала, что ведет себя глупо, но не могла заставить себя ненавидеть его.

Допив кофе, Фэнси поставила чашку на поднос и вновь посмотрела в окно. О, если бы Чане был честен с ней! Конечно, над прошлым они не властны, однако постыдные и неприятные факты можно забыть… Да, начало их совместной жизни оказалось неудачным, но ведь никогда не поздно начать все заново… Для этого Чанс должен быть честным с ней, доверять ей. Тогда пропасть между ними исчезнет. Подойдя к звонку и дернув за шнурок, чтобы позвать Чэрити, Фэнси решила, что не станет делать первого шага навстречу Чансу. Он все испортил, пусть теперь исправляет.

Август незаметно перешел в сентябрь. Стояла невыносимая жара и духота; люди и животные передвигались очень медленно, стремясь чаще заходить в тень, чтобы укрыться от палящих лучей солнца. Созрели дыни, на столах у обитателей Чертова Места появились горох и кукуруза, а листья табака повисли и пожелтели.

Несмотря на разногласия между новобрачными, жизнь в усадьбе была приятной. На людях Чанс и Фэнси ладили между собой, но когда оставались наедине, отношения становились натянутыми. Каждый вечер Фэнси с ужасом ждала наступления темноты. Она спала в постели мужа, как они и договорились. Порой он непроизвольно обнимал ее во сне и прижимал к себе, порой она просыпалась на его широкой груди, но ни разу они не попытались изменить условия сделки.

Близость мужа волновала Фэнси, как она ни старалась убедить себя в обратном, без конца твердя, что презирает его. Она любила его, и, когда он находился рядом, у нее кружилась голова и внутри все трепетало. Она изо всех сил сопротивлялась желанию, зная, как опасно поддаваться ему…

К счастью, дни до отказа были заполнены работой, и Фэнси мало думала об отношениях с мужем. Он по нескольку раз в день отлучался из дома, торопясь все проверить и подготовить к предстоящей зиме.

Жизнь в Чертовом Месте поразила Фэнси. До своего первого замужества она выполняла самые простые поручения по хозяйству, хотя однажды ей пришлось даже доить корову. Но к жизни в одиноком селении, стоявшем посреди лесов, Фэнси была совершенно не подготовлена. Обитатели усадьбы обеспечивали себя почти всем необходимым. Конечно, кое‑что они не могли производить сами и закупали сахар, соль и пряности в ближайших городах. Два раза в год Чанс ездил в Ричмонд или в Уильямсберг и привозил оттуда нужные товары. Став женой хозяина Чертова Места, Фэнси внезапно обнаружила, что у нее появились новые обязанности – от работы в поле до ухода за курами, свиньями и коровами. В Англии она обычно давала слугам указания и через минуту забывала о хозяйственных делах – здесь же приходилось делать все самой. Фэнси уже успела принять участие в прополке сада и даже в посеве озимых.

Она не без тревоги отметила, что ей, по всей вероятности, придется учить детей работников, лечить больных и даже принимать роды. Впрочем, едва ли не все, что происходило в усадьбе, требовало ее участия. Как‑то утром она сказала Эллен, что сейчас в ответе за жизнь и благосостояние всех обитателей Чертова Места.

Фэнси многому научилась. Под руководством Энн и не без помощи Джеда и Марты они с Эллен стали варить мыло и делать краски, которые можно было использовать при ремонте. Со временем сестры освоили различные методы засолки овощей и заготовки фруктов. Они коптили мясо и делали различные колбасы, в частности, известную постную ветчину по‑виргински. Особенно гордилась Фэнси своим домашним бренди, хотя попробовать его смогли только через полтора месяца.

Зима уже была не за горами, и почти все время обитатели Чертова Места проводили в напряженной работе. Фэнси и Эллен помогали работникам, наблюдая за ними или обучаясь какому‑нибудь полезному ремеслу. В огороде еще предстояло убрать и поместить в подвал картофель, турнепс, лук, чеснок, фасоль, тыквы и кабачки. Хранить овощи Фэнси учила Марта.

– Если все это сгниет, вам до весны придется есть капусту да сало, – сказала она, весело глядя на Фэнси. – Тогда больше не станете сваливать овощи в темный и грязный угол.

По вечерам, ложась в постель, Фэнси думала, что голова ее вот‑вот расколется: запомнить за день столько нового – рецепты приготовления сливок и уксуса, цемента и красок – было выше ее сил.

В заботах время летело незаметно. Месяц, который дал ей Чанс, подходил к концу, однако в отношениях между ними не появилось ясности. Узнать мужа по‑настоящему Фэнси так и не удалось. Разговоры, которые они вели между собой, касались в основном работы на плантациях. Наблюдая за Чансом, Фэнси отметила про себя, что он был отличным работником и пользовался среди обитателей Чертова Места большим уважением. Более того, Фэнси признавала за мужем незаурядный ум, доброту, отзывчивость и щедрость. Странно, что всеми этими качествами обладал человек, однажды совершивший столь недостойный поступок… Характер Чанса по‑прежнему оставался для нее загадкой, которую она жаждала разгадать.

Чанс представлял загадку не только для Фэнси. Сэм готов был не задумываясь отдать все на свете, лишь бы узнать, при каких обстоятельствах Чанс появился на свет. В историю, рассказанную Морли, он поверил: она казалась слишком неправдоподобной, чтобы быть выдумкой. Кроме того, несмотря на свою беспутную молодость, Морли никогда не был лжецом. Зная Морли не первый год, Сэм считал: если он говорит, что однажды у реки нашел пронзительно кричавшего ребенка, значит, все произошло именно так.

Но, думал Сэм, история, которую поведал Морли, – начало тайны. Сама же тайна заключается в том, что произошло до того, как Морли нашел Чанса.

Сэм постоянно думал о Чансе и не раз, глядя в пустоту, мысленно возвращался к событиям более чем тридцатилетней давности. Спрашивать о чем‑то Констанцию бессмысленно: она, разумеется, скажет, что вся история не более чем выдумка. Энн скорее всего попытается выгородить свою госпожу. К тому же Сэм при всем желании не мог поговорить с Энн: она находилась вдали от Уокер‑Ридж, в Чертовом Месте. Итак, подумал Сэм, остается один человек, слова которого способны пролить свет на тайну рождения Чанса, – дорогая, нежно любимая жена Летти.

При мысли о том, что ему придется поговорить с Летти, Сэм вздрогнул. Он хорошо помнил, что, когда много лет назад вернулся в Уокер‑Ридж, Летти чуть не умерла от горя. Только через несколько лет после возвращения из Англии они впервые побывали на могиле их мальчика. Заставлять Летти снова переживать эту трагедию бесчеловечно. Впрочем, думал Сэм, еще более жестоко дать Летти надежду на то, что молодой человек, к которому она издавна относится с симпатией, – ее сын, а затем сказать, что, к сожалению, произошла чудовищная ошибка. Такое разочарование, несомненно, явилось бы для жены сильным ударом, и Сэм считал себя не вправе рисковать ее душевным здоровьем.

И все‑таки он должен поговорить с Летти! По крайней мере надо узнать, сохранились ли у нее какие‑нибудь воспоминания о той ночи. Взглянув из окна своей конторы на блестевшую под лучами солнца воду реки, Сэм вздохнул. Была уже середина сентября, а ему все еще не удалось выяснить ничего, что подтвердило бы или опровергло сумасшедшую идею о том, что Чанс Уокер – его сын. После разговора Морли провел в Уокер‑Ридж еще целую неделю, и каждый раз, когда они с Сэмом оставались наедине, они вновь и вновь обсуждали, что могло произойти в усадьбе в ночь, когда Летти родила ребенка. Но ничего конкретного выяснить не удалось, и Сэм и Морли решили основываться на умозаключениях, которые казались им наиболее вероятными. Оба исходили из того, что Летти родила мальчиков‑близнецов, один из которых оказался мертвым, а другой – живым. Далее, рассуждали они, появление на свет второго ребенка вряд ли обрадовало Констанцию, которая, видимо, решила избавиться от малыша и приказала Энн бросить его в реку.

Восстановив в памяти эту логическую цепочку, Сэм нахмурился и заложил руки за спину. Да, все выглядело довольно убедительно, но почему же Летти не помнила, что родила второго ребенка? Кто, как не она, должен знать, «сколько малышей появилось на свет в ту роковую ночь? За все эти годы Сэм несколько раз разговаривал с Летти, и по тому, что она рассказывала, было ясно: она прекрасно помнила, как появился на свет мертвый малыш. Более того, Летти сохранила в памяти мельчайшие детали облика своего ребенка, в том числе и то, что на правой ножке у него шесть пальцев.

И, тем не менее, речи о близнецах никогда не заходило.

Сэм нервно прошелся по комнате. Неужели все, о чем говорил Морли, оказалось совпадением? Не обманывает ли он себя, не идет ли по ложному следу? Могла ли Летти родить второго мальчика, красивого и сильного, – Чанса, с которым Констанция расправилась бы, не помешай ей появление Морли?

Да, это кажется невероятным, подумал Сэм, однако нельзя исключать, что все было именно так. Иначе как объяснить, что Морли именно в ту ночь нашел ребенка на берегу реки?

Сэм сел за стол и вновь принялся листать старые гроссбухи. Уже несколько дней он просматривал документы тех лет, пытаясь найти хоть какое‑то упоминание о том, что его интересовало. Он облазил многие кладовые и чердаки, разбирая пыльные, давно забытые бумаги и стремясь отыскать письма или документы, относившиеся ко времени, предшествовавшему его отъезду в Англию. Просматривая записи, он вновь мысленно переносился в те годы и испытывал душевные муки. Отметки о расходах и квитанции, разумеется, не содержали никакой полезной информации, и Сэм только выяснил, что никаких записей о рождении ребенка, сделанных в то время, не существовало. Обычно Сэм делап заметки обо всем, что происходило в Уокер‑Ридж, и по его записям можно было без труда восстановить, когда умер тот или иной работник, начался посев или закончился сбор урожая. Однажды, когда ощенилась его любимая охотничья собака, Сэм занес в свои анналы и это. Он полагал, что, если какой‑нибудь ребенок появился в те дни на свет в Уокер‑Ридж, запись об этом обнаружится.

Рука Сэма, перелистывавшая гроссбух, внезапно застыла на месте. Под двадцать первым марта 1740 года была сделана следующая запись:

«Мисси, шестнадцатилетняя рабыня, которую я два года назад приобрел в Уильямсберге, родила сегодня красивую и здоровую девочку. Роды были долгими. Мы боялись, что погибнут и мать, и ребенок, однако обе выжили и сейчас спокойно спят. Девочка – первый ребенок Мисси; ее назвали Джиннибелл.

Следующего ребенка в Уокер‑Ридж – если будет на то согласие Господа – родит Летти. Я считаю дни, оставшиеся до того момента, когда стану отцом».

Последние слова, проникнутые искренней надеждой, прозвучали для Сэма как насмешка. Он отложил гроссбух и обхватил голову руками. Будь проклят Морли! Много лет назад Сэм окончательно смирился с мыслью, что у него и Летти никогда не будет наследника, но сейчас все внезапно переменилось. Слова Морли до сих пор звучали в ушах Сэма, и, думая о том, что Чанс может оказаться его сыном, он чувствовал такое же радостное волнение, как в тот день, когда Летти впервые призналась, что ждет ребенка.

Сэм вновь потянулся к гроссбуху. Да, какими бы точными ни были записи, они не очень помогли, лишь напомнили о жестоком разочаровании, постигшем его в то время. Сэм еще раз перечитал запись о рождении Джиннибелл. Остановившись на последних словах, он неожиданно подумал, что они очень важны для него: ведь после Джиннибелл на свет должен был появиться его ребенок. Сердце Сэма забилось сильнее, и он начал торопливо листать гроссбух, просматривая остальные записи. Но ни о каких новорожденных больше нигде не упоминалось. Только тогда, когда они с Летти уже были в Англии, Морли, которому Сэм на время своего отсутствия доверил вести гроссбух, записал 30 апреля, что Пейшенс Регсдейл, жена надсмотрщика за рабами, родила дочь. Стараясь оставаться спокойным, Сэм начал быстро просматривать записи, сделанные в следующем году. Дети в Уокер‑Ридж часто умирали в младенческом возрасте, и, если кому‑нибудь из них исполнялся год, это считали достойным записи в гроссбухе. Через несколько минут Сэм нашел и запись о первом дне рождения Джиннибелл, сделанную рукой Морли.

Вспомнив, что в последние дни перед отъездом в Англию он был расстроен и на время забыл о гроссбухе, Сэм с особой тщательностью изучил записи, сделанные Морли в марте и апреле 1741 года, пытаясь отыскать хоть одно сообщение о годовалых детях. Но единственным ребенком, отметившим свой день рождения, оказалась все та же Джиннибелл. Вернувшись немного назад, Сэм выяснил, что дочь Пейшенс Регсдейл умерла от лихорадки третьего ноября 1740 года. Записей о смерти в тот год было сделано немало, однако о детях в возрасте до одного года речи больше не заходило.

Сэм подумал, что дальше просматривать записи вряд ли стоит. Из детей, появившихся на свет в марте и апреле 1740 года, в гроссбухе упоминались только Джиннибелл, дочь Регсдейлов и его собственный мертворожденный сын. Но ведь Морли утверждал, что Чанса, лежавшего на утесе с еще свежими пятнами материнской крови на тельце, он обнаружил в ту ночь, когда Летти родила мертвого мальчика…

Закрыв старый гроссбух, Сэм отложил его в сторону. Значит, надо поговорить с Летти и обязательно узнать, сохранились ли у нее воспоминания о той ночи.

Поговорить с женой оказалось проще, чем предполагал Сэм. На следующий день после обеда, когда жара начала спадать, он, решив начать издалека, предложил жене прогуляться. Сначала они бесцельно бродили по саду, а затем направились к семейному кладбищу, куда часто заходили. Помещавшееся на небольшом холме за пристройками кладбище окружала чугунная ограда, рядом с которой росли жимолость и дикий виноград. За оградой, в тени развесистых дубов и персидской сирени, виднелись надгробия. Некоторым из них было уже более сотни лет.

Ничего не подозревая, Летти спокойно следовала за мужем. Дойдя до ограды, Сэм открыл ворота, и они вошли на кладбище. Сделав несколько шагов, Летти внезапно остановилась.

– Как дивно пахнет сегодня жимолость! – сказала она, поворачиваясь к Сэму.

– Да, ты права, – кивнул он. – Ты правильно сделала, что посадила ее, когда умер мой отец. Я уверен, ему бы это очень понравилось.

Летти, пройдя по аллее, остановилась у двух мраморных статуй плачущих ангелов на могиле их сына. Ее глаза наполнились слезами.

– Какой человек мог бы вырасти из него, Сэм, – тихо сказала она.

– Да, дорогая, – прошептал Сэм, обнимая ее за плечи. Они горестно замолчали.

– Скажи, Летти, – произнес наконец Сэм, – помнишь ту ночь, когда он появился на свет?

– Почти нет. – Летти отрицательно покачала головой. – Сейчас я вижу все как в тумане. Помню, я тогда очень хотела, чтобы ты был рядом: боялась, что мы с ребенком погибнем.

– Если бы так произошло, тебе недолго пришлось бы лежать здесь одной, – хрипло пробормотал Сэм. – Я не пережил бы этого. Конечно, узнав, что мальчик родился мертвым, я очень расстроился, но если бы ты тоже погибла… – Он замолчал, не в силах закончить фразу.

Летти прослезилась и, повернувшись к мужу, нежно поцеловала его в щеку.

– Ты и сейчас самый большой романтик.

Они ласково улыбнулись друг другу. Взглянув еще раз на могилу сына, Сэм внезапно нахмурился.

– Тогда, в ту ночь, тебе ничего не показалось странным, Летти? – медленно произнес он. – Может быть, случилось что‑нибудь не совсем обычное…

– Почему ты об этом спрашиваешь, дорогой? – Летти удивленно взглянула на мужа. – Зачем ворошить прошлое?

Сэм откашлялся.

– Ты никогда не рассказывала мне об этом, – ответил он, стараясь не смотреть на жену. – Вернувшись домой, я обо всем узнал от Констанции, а поговорить с тобой мне так и не удалось – ни в первые дни, ни позже, в Англии.

– Да, это верно. – Летти вздохнула. – Но после того как ребенок родился мертвым, мне было очень тяжело, и я хотела лишь одного – поскорее обо всем забыть. – На ее лице появилась слабая улыбка. – Я, наверное, вела себя глупо. Конечно, надо было тебе рассказать, но… – она задумчиво посмотрела вдаль, – я мало что помню… В ту ночь была гроза. Затем… помню, как Энн отдала мне мальчика, и я долго держала его в руках, не веря, что он мертв. А потом… – Летти встряхнула головой, словно пытаясь прийти в себя после плохого сна. – Нет, ничего не помню. По‑моему, со мной была истерика, и Констанция дала мне настойку опия. Боль немного утихла, но потом все началось снова… Энн говорила, что это послеродовые схватки, но мне казалось, что я рожаю еще одного ребенка.