Главa 28. Побег

Москва – Заозерка, наше время

Отец, знакомя его с Елизаветой Сергеевной, представил ее как своего делового консультанта. То, что она может быть любовницей отца, Павлу даже в голову не пришло, и он был прав. Пораженный ее красотой, он одновременно и влюбился в нее, и черная зависть заполнила его сердце. Он завидовал Лизе, завидовал ее красоте, свободе, в том числе и от денег, и элегантности движений, и ее дару ясновидения. Он задавал отцу всякие вопросы о ней, и однажды отец сильно выпил и рассказал ему, что у Лизы есть некие волшебные цепи, которые она каждый раз надевает, когда садится гадать и связывается с какой‑то Тусей, и что она их страшно бережет, и ему кажется, что дар ее связан больше всего с этими цепями. На следующий день отец разговора не помнил, а Павел затаился и ждал момента, чтобы хоть один раз взглянуть на это ее украшение. Но они его на свои сеансы никогда не приглашали.

Он пробовал повторять за ней мелкие жесты, чтобы самому ощутить эту свободу и хоть как‑то приблизиться к идеалу. И завидовал отцу, что она все время рядом с ним, и злился, что только она для него авторитет. Его собственные идеи всегда подвергались сомнению до тех пор, пока их не одобряла Лиза. Павел пытался подружиться с ней, но она относилась к нему снисходительно и ни в какие контакты не вступала, чем его страшно бесила и напоминала, что он всего‑навсего «водитель». Со временем она превратилась для него в воплощение тех заносчивых баб во главе с Ритой, которые всегда отвергали его. И через некоторое время он стал ее ненавидеть. Он мечтал отнять у нее цепи, а вместе с ними – и ее дар, и ее власть над отцом. Чтобы он больше никогда не стал слушать ее и чтобы она потеряла все, что имеет.

Когда отец купил усадьбу, Павел думал, что отношение к нему изменится. Еще бы, он оказался наследником древней фамилии, теперь у него своя усадьба! Однако все стало еще хуже, чем прежде. Относиться к нему по‑другому ни Лиза, ни отец не стали, а с его новыми амбициями это ранило еще сильнее. «Надо во что бы то ни стало отнять у нее эти цепи, – думал Павел, – и тогда справедливость восстановится».

В Москву он поехал не сразу, еще пару дней провел в Турине, потом все‑таки смотался в Милан, а оттуда уже взял билет домой. Вышел из самолета и глотнул знойного воздуха, прозрачной рябью поднимающегося с раскаленного асфальта. В городе стояла невыносимая жара. Он едва не забыл забрать багаж: «Что с головой! Там все миланские покупки!»

В квартире стояла немыслимая духота. Павел скинул вещи, включил кондиционер и заглянул в бар, оставшись недовольным его содержимым, он сходил в магазин за белым вином, купил пару рыбных стейков, какой‑то картофельный салат. Накрыл журнальный столик перед телевизором, отключил городской телефон и сел, закинув на стол ноги и щелкая пультом по каналам. Тревога накрывала медленно, но неотвратимо. Всю дорогу он старался не думать ни о чем, занимал мозг чем угодно – слушал музыку, смотрел кино, читал журналы, ел, выпивал…

Но сейчас, когда он остался один, выдернутый из внешней матрицы, становилось очевидным, что не думать об этом у него не получится. Безрезультатно он пытался увлечься происходящим на экране – мысли о Лизе оказались навязчивей всех каналов, вместе взятых, и были они крайне сумбурны и обрывочны. Он лег в постель на половине третьей бутылки вина, и кондиционер омерзительно и назойливо шумел над ухом. Выключил. Прохладу постепенно вытеснили духота и страх. Павел ворочался, скинул с себя одеяло, сходил в душ, снова покрылся липким потом, включил кондиционер, заткнул голову в подушки, дышать стало нечем… Наступал рассвет. Ненадолго удалось забыться, но, когда он проснулся совсем ранним утром, башка убийственно трещала. Заснуть больше не получалось. Он включил телефон. За вчерашний день и последующую ночь куча каких‑то непонятных звонков. Еще один от отца. И два из Италии. Черт! Надо что‑то делать! Надо куда‑то свалить отсюда!

– Черт! – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – У меня же есть усадьба! Настоящая далекая усадьба, где хоть какое‑то время удастся побыть одному, пока родители еще несколько дней в Париже.

Он позвонил Потапову и заказал такси. Его слегка напрягала зависимость от папашиного дружка‑солдафона, он вообще ни с кем не хотел связываться. Но другого удобного и быстрого способа добраться до усадьбы они с Андреем Ильичом пока не изобрели.

До воинской части Павел добрался уже к позднему вечеру. Иван Семеныч встретил практически хлебом и солью и предложил остаться ночевать у себя. Попасть в усадьбу не терпелось, но все же усталость взяла верх. Павел вопреки своим привычкам есть только правильную и изысканную еду и пить такие же напитки с удовольствием наелся пельменей и картошки с грибами, запил все это дело как следует водочкой, обсудил с Потаповым телевизионные новости, слава богу, тот ни с какими расспросами не приставал, и почти в благости, потому что кровь вся прилила к набитому желудку и мыслить мозг отказывался, заснул на продавленном диване в гостиной. Когда он проснулся, даже не понял сначала, где находится и который час, а потом оказалось, что уже три часа дня. Галя по традиции предложила щей и похмелиться, что он с удовольствием и сделал. И они засобирались наконец к месту назначения. Только отцу эсэмэску отправил, что все у него хорошо, и снова выключил телефон.

Прилетел на мотоцикле Потапов, кивнул Павлу, чтобы садился сзади, и отвез на аэродром. Вертолет, загруженный ящиками и частью стройбата, поднялся в небо, и вскоре Павел оказался на поляне у дома.

– Думаю тебя пока в столовой поселить, там уже все закончили и пыли нет, – говорил Потапов, выкладывая продовольствие.

В столовой пахло свежей побелкой. В ближнем углу блестела изразцами старинная печь, Павел с любопытством и восхищением ее рассматривал:

– Девятнадцатый век! Смотрите! Есть изразец с цифрами 1814. А какие рисунки! Вот рыбак с неводом.

– А ведь здесь действительно ловили рыбу, озерного карпа. Его солили, сушили, продавали. Кстати, есть идея заново зарыбить озеро и продавать лицензии на рыбалку.

– Хорошая идея, одобряю. – Павел уже почувствовал себя хозяином озера.

– А вот, пожалуйста, сенокос. Можно и сено продавать!

– Да! Мельница. Пастухи. Вот две девушки сидят в беседке. Очень изящная живопись!

Иметь у себя артефакт девятнадцатого века совсем, совсем неплохо! Настроение значительно улучшилось. Потом уж он обставит здесь все так, как надо, пригласит искусствоведов, архитекторов, дизайнеров. Будет вспоминать эти дни, проведенные по‑походному, в кресле у камина.

Они еще посидели немного с Потаповым на широком крыльце с полукруглой лестницей, что спускалась на луг, помолчали каждый о своем и решили спуститься вниз на пляж, на широкую песчаную полосу, наполовину прикрытую тенью. Обрыв был глубок и крут: ни княжеского дома, ни крыльца отсюда не видно.

– Настоящий старинный грот… – Павел восхищенно потрогал чугунное кружево открытых ворот. – Какие пики опасные! Если кто сверху оступится – конец.

– Надо наверху заборчик соорудить, это мы мигом, – откликнулся живо полковник.

В сумеречном свете заходящего солнца было видно, что стены просторного грота выложены ракушками. В центре стоит круглый мраморный стол, а в глубине белеют четыре невысокие колонны с чугунными подсвечниками. Воздух сухой, несмотря на близость воды. Когда глаза их привыкли к темноте, обнаружилась между колоннами невысокая дверь. Потапов дернул массивное кольцо, но не смог открыть.

– Я предполагаю, что там был ледник, чтобы остужать шампанское, хранить мороженое и все такое, – сказал он, а сам подумал, что, вероятнее всего, это та самая дверь в подземный ход усыпальницы. – Завтра мы будем чистить за домом и откроем этот подземный ход, надеюсь, что он не обвалился и не опасен.

– Надеюсь, что это последнее эстетическое потрясение на сегодня. – Павел устало опустился на мраморную скамью, довольный увиденным богатством.

– Лизавета Сергевна его уже облюбовала для себя. Говорит: подари мне, Андрюша! Он сказал: идет.

– Ах так?! Ну что ж! К сожалению, я не увиделся с ней перед отъездом, но предполагаю, что отец подарит непременно, она же первый советник у Андрея Ильича

– Да! Мудрая баба!

Они вышли на воздух и прикрыли воротца.

Значит, отец пока не успел сказать Потапову о Лизином самоубийстве? Ну что ж, это на руку.

Ночь Потапов провел с Павлом. Они развели костер на лугу, жарили шашлык, потом удивлялись, кто мог украсть один шампур. Но реальность была такова, что одного шампура с мясом действительно не хватало. Этот факт вселил чувство опасности. Спали они плохо, прислушиваясь к ночным звукам. В ту ночь Павел увидел женское лицо мельком в окне, но в ужасе своем принял его за призрак Лизы.

– Ну что, давай теперь сам хозяйничай! Если что – сигнализируй. А мы пойдем фундамент часовни чистить. – Отсалютовал ему Потапов после обеда, и его крупная спина и две маленьких солдатских скрылись за высокими кустами.

«Хозяйничай!» – это предложение застало его врасплох. Он еще ни разу не оставался здесь совсем один. Павел встал и потянулся. «Как хозяйничать‑то? Поспать или прогуляться?» Хотя за эти два дня он так выспался, что, наверное, лучше прогуляться. Он достал бутылку холодного вина. «Что там снарядил этот вояка? Так и есть какое‑то фуфло из их местного сельпо!» Но все же открыл. На трезвую голову было как‑то неприятно находиться одному в этой незнакомой глуши, а коньяк пить еще рановато. Хотя за обедом они и выпили по паре рюмочек водочки. Вот до чего опустился! Но состояние, однако, приятное. И, чтобы не растерять его, он двинулся к обрыву над озером, прихлебывая из бутылки.

Солнце шпарило вовсю. Павел сел на обрыве и снял майку – позагорать. Отхлебнул еще вина. «Значит, самоубийство?! Тем лучше! Ну разве это не судьба, если все сложилось именно так? Потому что я – настоящий хозяин усадьбы, а не эта чертова Лиза!» Он сидел над обрывом, не чувствуя, что из‑за кустов за ним наблюдают. Зато он внезапно почувствовал, что солнце сильно напекло ему голову, и навалилась сонная усталость. Павел поднялся и собрался было уже идти домой, но увидел заросшие травой почти стертые ступеньки, ведущие вниз.

– Ах да! Тут же грот. Лизин грот! – Отхлебнув из бутылки остатки теплого вина, он, одной рукой держась за землю, спустился вниз. Скользкие позеленевшие камни вели к ржавым воротцам. Он открыл их и заглянул в темноту и прохладу. Глаза постепенно различили каменную скамейку, на которую Павел присел. После уличной жары находиться здесь было очень приятно. Он начал хохотать в голос и не остановился, пока мышцы лица не заболели. Павел посидел еще немного, отдышавшись, допил вино и вышел на поверхность.

– Долго же я, однако, там сидел! – заключил он, взглянув на потемневшее небо. Его стало немного мутить. – Надо добавить! – И пошел к дому. Там он налил коньяка и приготовился блаженно растянуться на кровати. Но вдалеке стучали, выкорчевывали, долбили.

Он снова вышел и пошел к часовне.

– Иван Семеныч! Может, на сегодня хватит?

– Завтра в часть уезжать. Надо бы закончить! Потерпи, сынок! Еще успеешь в тишине побыть.

«Сынок!» Павел вернулся в дом и выпил еще в надежде вырубиться. Он ничего не ел и быстро опьянел, но коньяк не оказал снотворного эффекта, а, наоборот, поднял настроение, заставил раскрыть окно и оглядеть раскинувшийся чуть вдали лес. «Красота!» – удовлетворенно заключил Павел.

Потапов рубил с ребятами последний кустарник у фундамента бывшей часовни. Солдатики сгребали в кучу ветки, чтобы потом сжечь. Мастерски орудуя пилой, он думал об утреннем звонке Яновского. Работал он с удовольствием, как на собственном участке. Ну не совсем собственном, но сорок процентов – его. Сорок – Лизины, так захотел Влад. И двадцать – самого Яна, которые потом перейдут к Лизе. Ух, Влад! Такой подарок сделал он бывшей жене в виде этого поместья! А она ни о чем и не догадывается. Из давнего разговора, полного планов и обещаний, появилась эта земля, которую он чистит для себя. И перед ним – не сон и не мечта, а их озеро и их холмы. Понимал полковник, что все действия для получения этого поместья Ян сделал и еще планирует сделать для Лизы. И Потапов не подвел. Оформил бумаги – не придерешься. Пришлось, правда, раскошелиться. Ну да ладно! Овчинка выделки стоила! А Акимов гоголем ходит, думает – все его! Нет, ну это ж надо, так любить! Он тоже любил свою жену и сына любил. Но такого накала, как у Влада, не ощущал. Все мы разные. И любим по‑разному. Тогда Влад ему позвонил, и они встретились на квартире у Потапова под Галин борщ и водку. Ян представил другу такой план на покупку имения, что полковник только ахнул. Ловко они тогда взяли на крючок Акимова!

– Слушай, друг Потап, – обратился к нему Яновский. – Лизонька сейчас занимается Заозеркой.

– Да что ты, как интересно!

– Действительно – интересно. Но не это главное. Главное, что ей по каким‑то ее внутренним потребностям необходимо здесь быть и жить. Я бы мог ей купить это имение и так, ты ж понимаешь. Но она твердит о том, что смысла в этом никакого нет, что тогда у него поменяется аура и что‑то там еще и что обязательно в нем должен жить кто‑то из родственников прежних владельцев, а если не так – то и вообще оно не нужно. Я вижу, она как одержимая, и стала заниматься поиском потомков, можно даже и не по прямой линии, а хоть кого‑то, кто имел отношение к событиям, происходившим в этой усадьбе. В общем, я постарался, ну и как будто бы достал ей генеалогическое древо Акимова.

– Акимова? Андрюшки?

– Да! Она мне сказала, что у некоей Антонии Орсини, которая проживала здесь во времена Ивана Грозного… Ну что ты ржешь?

– Да я ничего, – попытался сдержаться Потапов. – Давай дальше!

– Ну был у нее сын Аким. У Акима был внебрачный сын, отправленный жить далеко, и потом его звали Акимовым, настоящего родственника я не нашел. Но у нас им оказался наш Андрюша.

– А что потом?

– Да какая разница?! Ты, главное, помоги все так сделать, чтобы со стороны никто не смог придраться. Акимов типа наследник, на него все официально оформляется. А потом надо будет сделать так, что ему ничего не принадлежит. Лиза хочет развода, и я его дам, но связь с ней через Заозерку не потеряю. Может быть, мне еще повезет. Ты как считаешь?

– Тут сложно сказать. – Потапов закручинился и налил стопку.

– Ну а потом она наиграется, что же, Акимову усадьбу оставлять… Пусть будет наш плацдарм! – Они чокнулись и выпили еще.

И вот этим утром Ян позвонил и сказал, что они должны начать потихоньку освобождаться от Акимова. И еще позвонила Лиза и сказала, что хочет приехать в Заозерку, но только тайно. Странно, не доверяет, наверное, папеньке с сынком?! Хочет проверить. Так отвезу, что ж. И лезть не буду. Так, втихую понаблюдаю, на всякий случай. Ну и Яна, само собой, оповещу.

– Товарищ полковник! А здесь одна плита была сдвинута! Совсем недавно, свежие следы, – услышал он со стороны фундамента.

Он подошел к солдатам.

– Ну где же свежие, вон травка выбивается, как и здесь! Постой, а ведь ты прав, ее действительно двигали. А ну, открывай!