Танцы с мертвецами 5 page

Команда сенатора расположилась в роскошной комнате, на двери которой висел плакат: «Сенатор Райман, представитель штата Висконсин», но я все равно постучала: а вдруг у них там какие‑то тайные совещания?

– Войдите, – отрывисто отозвался чей‑то раздраженный голос.

При первой нашей встрече главный помощник сенатора Роберт Ченнинг показался мне эгоистичным привередой: чуть что не по нем – открыто выказывает недовольство. Впечатление не поменялось и несколько месяцев спустя, хотя я и видела: работу свою он выполняет превосходно. Ченнинг не путешествовал с караваном, а в основном сидел в висконсинском офисе Раймана – резервировал помещения для выступлений сенатора и координировал общение с прессой. Ведь, по его словам, «три любителя с журналистскими лицензиями и новомодным сайтом не могут в полной мере осветить кампанию». Забавно, но именно поэтому я его и уважаю: говорит подобные вещи прямо в лицо. С самого первого дня Ченнинг совершенно откровенно высказывался обо всем, что хоть как‑то могло повлиять на выборы, и его ничуть не заботили ничьи уязвленные чувства. Не самый приятный в общении человек, но хорошо, если такой на твоей стороне.

Хотя сейчас он явно был не на моей. Во всяком случае, его прищуренный взгляд говорил именно об этом. Галстук у Ченнинга сбился на сторону, а пиджак он снял и повесил на спинку стула. Значит, денек выдался не из легких. У сенатора‑то галстука вообще не было, но Райман склонен обращать гораздо меньше внимания на внешние приличия, а вот его помощник разоблачается только в крайнем случае, если уж совсем одолел стресс.

– Решила проверить, как идут дела на передовой. – Я закрыла за собой дверь. – И возможно, записать парочку приличествующих случаю высказываний.

– Мисс Мейсон, – сухо поприветствовал меня Ченнинг, – постарайтесь не путаться под ногами.

В глубине комнаты несколько стажеров по очереди сменяли друг дружку возле мониторов – следили за цифрами и печатали что‑то в наладонниках и КПК.

– Постараюсь.

Я уселась на свободный стул, сцепила руки за головой и уставилась на главного помощника. Ченнинг ненавидит мои черные очки, ведь из‑за них никогда не понять, смотрю я на него или нет.

Он смерил меня сердитым взглядом, схватил пиджак и направился к выходу:

– Пойду выпью кофе.

Сенатора сцена явно позабавила: он внимательно наблюдал, как я «выживала» его правую руку, а когда дверь за Ченнингом захлопнулась с оглушительным стуком, громко рассмеялся. Словно ничего смешнее в жизни не видел.

– Джорджия, это было подло.

– Села на стул, только и всего, – пожала я плечами.

– Коварная, коварная Джорджия. Думаю, ты пришла узнать, есть ли еще у тебя работа?

– Сенатор, у меня в любом случае есть работа, и ваша кампания никак на это не повлияет. А наблюдать за ходом голосования с тем же успехом можно и со стоянки нашего каравана. Нет, меня интересовала атмосфера в сердце предвыборного штаба.

Я оглядела зал: большинство присутствующих скинули пиджаки, а кое‑кто и ботинки; повсюду валялись пустые стаканчики из‑под кофе и надкусанные бутерброды, на белой доске недавно резались в крестики‑нолики.

– Назовем ее в меру оптимистичной.

– Мы опережаем с отрывом в двадцать три процента, – кивнул сенатор. – Так что да, «в меру оптимистичная».

– Как настроение?

– В смысле? – нахмурился мужчина.

– Сэр, в следующие, – я нарочито театрально посмотрела на часы, – шесть часов выяснится, будет ли республиканская партия рассматривать вас в качестве своего номинанта и есть ли шанс попасть на всеобщие выборы. Или же вам достанется утешительный приз – место заместителя. Или же вообще ничего не достанется. Предвыборная гонка по‑настоящему начинается именно сегодня. Учитывая все вышесказанное, как настроение?

– Мне страшно. Одно дело сообщить жене: «Милая, выдвинусь‑ка я на пост президента в этом году». И совсем другое – теперь. Теперь все гораздо серьезнее. Я, конечно, жду результатов, но и не переживаю слишком сильно. Как бы то ни было, люди сделают свой выбор, и я приму любое их решение.

– Но вы рассчитываете, что выберут вас.

– Джорджия, – Райман строго на меня посмотрел, – ты берешь интервью?

– Возможно.

– Спасибо, что предупредила.

– Предупреждать вас не входит в мои обязанности. Повторить вопрос?

– А это был вопрос? – отозвался сенатор с неожиданной иронией в голосе. – Да, я рассчитываю, что проголосуют за меня. Невозможно зайти настолько далеко, насколько зашел я, без определенного самомнения. Я считаю, что средний американец обладает достаточно развитым интеллектом и способен понять, что лучше для его страны. Не стал бы вступать в борьбу, если бы не считал себя достойным претендентом на президентский пост. Разочаруюсь ли я в случае проигрыша? Немного. Вполне естественная реакция. Но я верю: американцы достаточно умны и в состоянии выбрать себе президента. Так что в подобном случае придется серьезно проанализировать собственные действия и понять, что и почему я сделал не так.

– Вы обдумывали следующие шаги? На тот случай, если сегодня наберете достаточно голосов и продолжите борьбу?

– Буду по‑прежнему рассказывать о своей программе, ездить по стране и встречаться с людьми. Дам им понять, что не собираюсь становиться президентом для того, чтобы сидеть в герметичной комнате и закрывать глаза на проблемы страны.

Прозрачный намек на Верца. И вполне заслуженный. Нынешний президент с самых выборов и шагу не ступил за пределы защищенной зоны. За это в основном и критикуют его администрацию: он не осознает, что не все могут позволить себе жить в подобных условиях и дышать исключительно отфильтрованным воздухом. Послушать Верца, так зомби нападают только на глупых простофиль. А между тем с этой угрозой ежедневно вынуждены сталкиваться девяносто процентов населения земного шара.

– А что думает миссис Райман?

Лицо сенатора смягчилось.

– Эмили рада, что все складывается хорошо. Я участвую в кампании, и моя семья полностью одобряет и поддерживает мое решение. Без них я бы не продвинулся и вполовину так далеко.

– Сенатор, Тейт (а его многие расценивают как вашего главного соперника в Республиканской партии) неоднократно призывал ужесточить проверки среди детей и стариков. Он также настаивает на повышении финансирования частных школ – с его точки зрения, из‑за слишком большого количества учащихся в государственных учреждениях увеличивается риск распространения вируса. А каково ваше мнение?

– Мисс Мейсон, у меня три дочери, и они все учатся в превосходных государственных школах. Старшая…

– Ребекка Райман, ей сейчас восемнадцать?

– Правильно. В этом июне она окончит старшую школу и поступит в Брауновский университет, где, как и ее отец, будет изучать политологию. Правительство обязано поддерживать систему бесплатного школьного образования, доступного для всех. А это означает, что дети младше четырнадцати лет действительно должны подвергаться частым и регулярным проверкам. Что, в свою очередь, влечет за собой повышение расходов на обеспечение безопасности. Но я считаю, забирать деньги у государственных школ лишь потому, что они могут представлять собой угрозу, – это то же самое, что сжигать амбар из страха, что в нем сено сгниет.

– Вас обвиняют в том, что вы недостаточно внимания уделяете духовным проблемам нации и слишком сильно концентрируетесь на проблемах мирских. Как вы к этому относитесь?

Сенатор саркастически улыбнулся.

– Моя позиция такова: если Господь спустится к нам и поможет мне с моими обязанностями, я буду счастлив оказать Ему такую же услугу. Но пока я концентрируюсь на том, чтобы люди жили спокойно и не голодали, а Ему предоставляю заняться тем, в чем я помочь никак не могу.

Дверь открылась, и на пороге появился Ченнинг с подносом в руках. На подносе громоздились бумажные стаканчики из «Старбакса». На него тут же набросились стажеры. Началась суматоха. Передо мной на столе внезапно возникла открытая банка колы. Я благодарно кивнула, сделала глоток и спросила сенатора:

– Если сегодня все для вас закончится, если это наивысшая точка всех усилий и трудов… оно того стоило?

– Нет. – Разговоры в комнате мигом смолкли. – Ваши читатели наверняка уже знают, что в этом месяце в моем штабе кто‑то устроил диверсию. В результате погибло четверо хороших людей, которые работали на меня. И не только ради денег, но и ради своих идеалов. Теперь эти герои уже не с нами, но в ином мире. Останься они в живых, я, возможно, отступил бы с легким сердцем – чуть опечалился бы, извлек для себя урок, но твердо верил, что поступил правильно, приложил все возможные усилия и в следующий раз обязательно добьюсь успеха. Но сейчас… Что бы я ни делал, их уже не воскресить. Если бы я мог вернуть погибших в Икли, сделал бы что угодно и не задумываясь. На данный же момент сделать я могу только одно – победить. Ради идеалов, из‑за которых они погибли, ради их памяти. Так что если результаты не в мою пользу, если придется вернуться домой несолоно хлебавши и сообщить их семьям: «Простите, все‑таки не удалось»… Нет, тогда оно того не стоило. Но по‑другому я поступить не мог.

На минуту воцарилась тишина, а потом грянули аплодисменты. Хлопали стажеры, хлопали техники, хлопал даже Ченнинг. Я с интересом посмотрела на главного помощника, а потом повернулась и кивнула Райману:

– Спасибо, что уделили мне время. И удачи вам сегодня.

– Удача мне ни к чему, – улыбнулся своей фирменной улыбкой сенатор. – Главное сейчас – пережить ожидание.

– А для меня главное – заполучить ваш информационный порт, обработать материал и вывесить его, – сказала я, демонстрируя всем свой МР3‑диктофон. – Редактирование займет порядка пятнадцати минут.

– Можно просмотреть репортаж перед публикацией? – поинтересовался Ченнинг.

– Полегче, приятель, – вмешался сенатор. – Зачем? Джорджия все это время вела с нами честную игру, и сейчас вряд ли что‑то изменилось. Джорджия?

– Можете просмотреть, но это ничего не изменит – только задержит публикацию. Дайте мне спокойно поработать, и интервью окажется на главной странице нашего сайта до завершения голосования.

– Давай. – Райман кивнул на свободный терминал. – Информационные порты в полном твоем распоряжении.

– Спасибо.

И я отправилась работать, не забыв прихватить банку с колой.

Мне всегда и легче, и одновременно труднее заниматься редактурой, чем Шону или Баффи. Редко использую специальную графику, не беспокоюсь о том, правильно ли выставлены свет и камера или сумеет ли видеозапись впечатлить зрителей. С другой стороны, говорят же: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». В наше время можно моментально получить желаемое, узнать ответ на любой вопрос. И люди иногда не хотят утруждаться и читать длинные заумные слова, когда можно посмотреть на одну картинку и якобы все понять. Сухой новостной репортаж без графики и видео всегда сложнее продать. Необходимо быстро нащупать самую суть проблемы, нерв, суметь ясно это изложить и представить на суд публики.

Статью под названием «Супервторник – лакмусовая бумажка для будущих выборов» вряд ли номинируют на премию. Но я добросовестно отредактировала импровизированное интервью с Райманом, вставила в текст несколько снимков и теперь была уверена: материал привлечет внимание читателей, там написана правда, как я ее вижу. О большем и не прошу.

Репортаж отправился на сайт, а я приступила к хорошо знакомому занятию – ожиданию. Уж что подобные мне журналисты умеют делать хорошо, так это ждать. Стажеры выходили в коридор и снова возвращались, Ченнинг мерил шагами комнату, а совершенно спокойный сенатор величественно восседал за столом, возвышаясь над суетой. Райман знал: его судьба уже решена, только не знал, как именно.

Избирательные участки закрылись в полночь. На десятке экранов отображались телеведущие центральных телеканалов: каждый гнул свою линию, пытаясь сыграть на растущем напряжении и хоть чуточку увеличить собственный рейтинг. Вполне понятная тактика, но меня такое мало впечатляет. Пискнула сережка.

– Слушаю.

– Джорджия, это Баффи.

– Результаты?

– Сенатор победил; семьдесят процентов голосов. Его позиция подпрыгнула на одиннадцать пунктов, как только ты опубликовала интервью.

Я закрыла глаза и улыбнулась. Один из телеведущих, похоже, только что сообщил всем то же самое. Присутствующие разразились радостными воплями.

– Баффи, скажи это вслух.

– Мы едем на национальный съезд Республиканской партии.

Иногда истина действительно может сделать тебя свободным.[18]

Отвлекаясь на более современные скандально известные происшествия, люди часто не придают должного значения процессу Раскина‑Уотса и последующим неудачным попыткам аннулировать соответствующий закон. В конце концов, какое влияние могут оказать на современную политику два давно уже покойных религиозных фанатика из штата Индиана?

Довольно большое. Во‑первых, преступлением было бы настолько упрощать ситуацию: Джефф Раскин и Рид Уотс были не просто религиозными фанатиками. Раскин получил диплом психолога калифорнийского университета Санта‑Крус по специальности «Управление поведением толпы». Уотс был священником, официально рукоположенным в сан, работал с трудными подростками и помог нескольким сообществам успешно «вернуться к Богу». Короче говоря, два весьма неглупых человека. Они вполне ясно осознавали, как можно использовать в собственных целях и на благо своей веры социальные изменения, вызванные побочными эффектами вируса Келлис‑Амберли.

Пеклись ли Джефф Раскин и Рид Уотс о всеобщем благе? Почитайте отчеты о последствиях их деяний в Варшаве, что в штате Индиана, и ответьте для себя на этот вопрос. Одна только первоначальная вспышка унесла жизни семисот девяноста трех человек. На зачистку вторичной инфекции ушло шесть лет. Все эти шесть лет Раскин и Уотс сидели в полной безопасности в своих камерах и ожидали судебного процесса. Согласно их собственным утверждениям, они собирались при помощи живых мертвецов заставить жителей Варшавы, а потом и всей Америки воспринять их точку зрения: Келлис‑Амберли ниспосланная нам кара Господня, и все недостойные безбожники вскорости будут стерты с лица земли.

Суд постановил, что использование живого вируса Келлис‑Амберли (то есть зомби) в качестве оружия приравнивается к терроризму. Виновные в подобных действиях будут осуждены в соответствии с Международными Антитеррористическими Актами 2012 года. Джеффа Раскина и Рида Уотса казнили – им вкололи смертельную дозу яда, а тела передали государству, чтобы с их помощью ученые могли изучать вирус, который эти двое распространяли.

Мораль истории такова (помимо, конечно же, очевидного «не играйся с мертвецами»): «Какой бы благородной ни казалась цель, есть черта, которую переступать нельзя».

из блога Джорджии Мейсон

«Эти изображения могут вас шокировать»,

11 марта 2040 года.