ПРОБУЖДЕНИЕ 5 page. Спустя неделю в Интернете появились «Известия постапокалипсиса»

Спустя неделю в Интернете появились «Известия постапокалипсиса». На главной странице я значилась главным редактором, Баффи – графическим дизайнером и техническим экспертом, а Шон – специалистом по кадрам и маркетингу. Теперь пан или пропал, обратного пути нет: нельзя превратиться из альфы в бету. Блогеры блюдут свою территорию – если мы вернемся, нас просто съедят живьем.

Прошедшие две недели я спала по четыре часа в сутки. Сон – слишком большая роскошь, когда приходится организовывать собственное будущее. А мы вдобавок организовывали его на весьма шаткой основе – неизвестно ведь, чем все закончится. Будем надеяться, сумеем откопать достаточно грязного белья во время выборов и останемся на плаву. В противном случае наша карьера после такого захватывающего старта завершится быстро и печально.

– Но вы, по‑моему, неплохо справились. – В реальной жизни Райман говорил с гораздо более явственным висконсинским акцентом: либо не знал, что мы снимаем, либо решил не притворяться понапрасну, ведь с нами ему предстояло провести ох как много времени. – Пойдемте, Эмили приготовила замечательный обед, очень хочет с вами познакомиться.

– А жена сопровождает вас во время кампании? – спросила я.

Мы направились за сенатором к ближайшему дому. Вопрос я задала не случайно: мы и так знали, что Эмили Райман собирается этот год провести на семейном ранчо в Пэрише в штате Висконсин – будет присматривать за детьми, пока муж вращается в разных влиятельных кругах. Просто хотела записать его ответ на диктофон – важные аудиозаписи лучше делать самому.

– Эмили? Я бы ее и тягачом не смог с собой утащить. – Сенатор открыл дверь. – Вытирайте, пожалуйста, ноги. Думаю, бессмысленно заставлять вас еще раз сдавать анализ крови. Черт побери, если уж вы добрались сюда и при этом заражены – то нам в любом случае конец. Пусть хоть атмосфера останется дружеской. Эмили! Наши блогеры приехали!

– Он мне нравится, – сказал Шон одними губами.

Я кивнула. Мы провели с сенатором всего каких‑то пару‑тройку минут, и он наверняка умеет профессионально пускать пыль в глаза, но мне Райман тоже понравился. Все его поведение словно говорило: «Я понимаю, как нелеп этот политический балаган. А они, интересно знать, догадались, что я просто подыгрываю?» Такая позиция вызывала уважение.

Возможно, он держит нас за дураков и притворяется, но тогда мы рано или поздно вычислим его и разнесем в пух и прах. Забавно бы получилось, и уж точно полезно для рейтингов.

Местный дизайнер явно был неравнодушен к американскому юго‑западу: сплошные яркие цвета, геометрические узоры, кактусы в горшках и коврики с индейскими рисунками. Этот стиль здорово изменился за последние двадцать лет: до Пробуждения вы бы обязательно встретили в таком доме чучело койота или рогатый бычий череп. Неприятное зрелище – я видела такие интерьеры на фотографиях. В наши дни люди не очень‑то благоволят животным весом более сорока фунтов. Так что быки и койоты вышли из моды (если, конечно, вы не заядлый нигилист или подросток, играющий в Повелителя Тьмы), остались только рисованные пустынные пейзажи. Половину стены занимало огромное окно. После Пробуждения такие перестали делать – слишком трудно обороняться.

В коридоре на полу лежала плитка: точно такая же, как и в просторной столовой, отделенной от кухни высокой стойкой. Около большого разделочного стола стоял сенатор в обнимку с женщиной в голубых джинсах и клетчатой фланелевой рубашке. Каштановые волосы она стянула в девчоночий хвост. Райман мурлыкал что‑то на жене на ушко и, казалось, помолодел на добрых десять лет.

Мы с Шоном переглянулись: может, лучше пока отойти и дать им побыть вдвоем? Инстинкт журналиста приказывал мне снимать, и камеры я не выключала. Но порядочность требовала оставить этих людей в покое: они заслуживали возможности побыть наедине и расслабиться перед предстоящим испытанием – долгой и трудной предвыборной кампанией. Ситуацию спасла Баффи – она прошла прямо на кухню, принюхалась и радостно спросила:

– А что на обед? Умираю от голода. Пахнет креветками и корифеной. Угадала? Вам чем‑нибудь помочь?

Райманы обменялись веселыми взглядами, а потом сенатор отпустил жену и с улыбкой ответил:

– Думаю, уже почти все готово. К тому же Эмили ни за что не станет делить кухню с другой женщиной. Даже если кухня чужая.

– Ну‑ка тихо. – Эмили легонько стукнула мужа деревянной ложкой и засмеялась, когда тот театрально поморщился.

Смех у нее был живой и радостный, миссис Райман вообще превосходно вписывалась в эту простую и элегантную обстановку.

– Дайте‑ка угадаю, кто из вас кто. Два Джорджа и один Шон, верно? – Она нарочито серьезно надула губки, совершенно не походя на жену сенатора. – Две девочки и мальчик, а имена все мужские. Я рискую запутаться.

– Мэм, мы себе не сами имена выбирали. – Я старалась сдержать улыбку.

Мы с Шоном даже не знаем, как нас окрестили при рождении: двое безымянных деток из приюта, осиротевших во время Пробуждения. А потом нас усыновили Мейсоны.

– Ну, кое‑кто выбирал. Один из Джорджей зовется Баффи, а если я правильно помню сериал – Баффи блондинка. – Эмили протянула руку нашей сочинительнице. – Джорджетта Месонье, угадала?

– В точку. – Девушка ответила на рукопожатие. – Можете звать меня Баффи. Меня все так зовут.

– Приятно познакомиться. – Жена сенатора повернулась ко мне и брату. – Значит, вы Мейсоны. Шон и Джорджия, правильно?

– Точно. – Шон торжественно отсалютовал хозяйке; у него получается это делать шутливо и в то же время искренне; не знаю, как он умудряется.

– Можете называть меня Джордж или Джорджия, миссис Райман. Как вам больше нравится.

– А ты меня зови Эмили. – Она пожала мне руку (ладонь у нее была прохладная) и сочувственно посмотрела на черные очки. – Свет не слишком яркий? Лампочки здесь не очень мощные, но можно еще немного затемнить окно.

– Спасибо, не надо.

Я вгляделась в ее лицо и от удивления приподняла брови. Сначала решила, что глаза у Эмили темные, а теперь разглядела – это на самом деле расширенный зрачок, окаймленный тонюсенькой полоской светло‑коричневой радужки.

– Вы хорошо понимаете мою проблему, да?

– Мои глаза уже не такие чувствительные, как раньше, – сухо улыбнулась миссис Райман. – Я была одной из первых пациенток с подобным диагнозом, и, пока врачи разбирались, произошло повреждение нервных тканей. Скажи, если свет будет мешать.

– Конечно.

– Чудесно. Чувствуйте себя как дома. Обед через несколько минут. Рыбные тако, сальса из манго и безалкогольные коктейли «мимоза». – Она игриво пригрозила пальчиком мужу. – И не вздумайте жаловаться, мистер. Мы не будем спаивать этих милых журналистов в самом начале кампании.

– Мэм, не волнуйтесь, – вмешался Шон. – Мы умеем пить.

– Некоторые – да, а некоторые – нет, – саркастически добавила я.

Баффи весит всего каких‑нибудь девяносто пять фунтов, и то если ее искупать в одежде. Один раз мы втроем пошли выпить, и она в конце вечера залезла на стол и принялась читать наизусть диалоги из «Ночи живых мертвецов», а мы с Шоном тщетно пытались стащить ее вниз.

– Спасибо, миссис… Эмили.

– Ты быстро учишься, – улыбнулась мне жена сенатора. – Теперь идите садитесь, а я закончу с готовкой. Питер, это и тебя касается.

– Да, дорогая. – Райман поцеловал жену в щеку и отправился в столовую.

Мы послушно последовали за ним. Ради правды я не побоюсь бросить вызов сенаторам и королям, но боже меня упаси спорить с женщиной в ее собственной кухне.

Страшно интересно было наблюдать, как все рассаживаются вокруг обеденного стола. Академический интерес. Шон уселся спиной к стене: так у него оставался превосходный обзор всей комнаты. Мой брат иногда кажется полнейшим идиотом, но зачастую он самый осторожный из нас троих. Конечно, побудешь ирвином – научишься контролировать пути к отступлению. Если на нас снова набросится толпа зомби, он будет готов. И он будет снимать.

Баффи села поближе к лампе: так она сможет делать хорошие снимки с крохотных камер, которые спрятаны в ее украшениях. Основные принципы работы переносной техники были заложены еще во время беспроводного бума, как раз перед Пробуждением: камеры постоянно передают изображение на сервер, а после данные можно спокойно отредактировать. Я как‑то пыталась вычислить, сколько на Баффи понавешано передатчиков, но потом бросила это бесполезное занятие. У меня есть дела поважнее – например, отвечать на письма Шоновых фанаток. Ему по несколько раз на неделе предлагают руку и сердце, а письма эти брат заставляет разгребать меня.

Сенатор уступил мне удобное местечко в тени и уселся поближе к кухне, где осталась его жена. Получается, семейный человек и к тому же умеет обращать внимание на чужие нужды. Прекрасно.

– Сенатор, а вы всех своих сотрудников угощаете домашним обедом?

– Только тех, которые вызывают разногласия, – спокойно и уверенно ответил мне Райман. – Не буду ходить вокруг да около: перед тем как одобрить кандидатуру, я прочитал ваши репортажи, статьи, вообще все. Знаю, вы умны и не потерпите наглого вранья. Однако это совсем не значит, что я буду с вами на сто процентов откровенен. Есть области, куда не допускается ни один журналист. В основном речь идет о моей семье, но есть и другие запретные темы.

– Мы с уважением отнесемся к вашим требованиям, – сказала я, а Шон и Баффи согласно кивнули.

Сенатору мой ответ, видимо, понравился; он тоже кивнул и неожиданно продолжил:

– Вас, ребята, никто не хотел видеть в моем предвыборном штабе.

Я невольно распрямилась в кресле. Все интернет‑сообщество знало, что помощники сенатора категорически не советовали ему включать блогеров в состав официального пресс‑центра. Но я не ожидала услышать такие откровенные слова.

– Все уверены, вы будете писать что вздумается, а вовсе не то, что хорошо для предвыборной кампании.

– Получается, у вас в штабе сообразительные парни работают? – вкрадчиво и с нарочитым южным акцентом уточнил Шон, хитро улыбаясь.

Сенатор захохотал, а Эмили на кухне оторвалась от плиты и заинтересованно посмотрела на нас.

– Я им за это плачу, Шон, так что надеюсь, что да. Весьма сообразительные. Они вам дали довольно точное определение.

– А именно? – спросила я.

– Дети Пробуждения. – К Райману моментально вернулась серьезность. – Вы самая значительная революция, которая случилась за несколько поколений – я имею в виду мое, ваше и как минимум еще два следующих. Мир поменялся в единочасье, и иногда я жалею, что появился на свет слишком рано и не смогу в ней участвовать. Вы, ребята, создаете завтрашний день, именно вы, а не я, не моя любимая женушка и, конечно, не болтуны‑телеведущие. Им платят именно за это – они сумели понять, что детишки‑блогеры из Калифорнии будут говорить правду, и плевать на политику и последствия.

– Тогда совсем непонятно, – снова удивилась я, – зачем мы вам понадобились.

– Вы мне понадобились из‑за того, что собой представляете, – из‑за правды. – Сенатор по‑мальчишески улыбнулся. – Люди вам поверят. Ваши карьеры зависят от того, в скольких мертвецов сумеет потыкать палкой твой брат, сколько стихотворений напишет твоя подруга и сколько правдивых новостей откопаешь ты сама.

– А если наши репортажи выставят вас не в самом выгодном свете? – Баффи нахмурилась и чуть наклонила голову.

Вполне невинный жест, но я‑то знала, что в ее серебристую левую сережку в форме звезды вмонтирована камера. И эта камера реагировала на движения головы. Баффи решила снять сенатора крупным планом.

– Если они выставят меня в невыгодном свете, думаю, мне не следует становиться президентом Соединенных Штатов Америки. Хотите откопать что‑нибудь скандальное? Уверен, мои конкуренты уже проделали здесь значительную работу. Хотите освещать предвыборную кампанию? Пишите об увиденном и не волнуйтесь, понравится мне или нет. Мое мнение не имеет никакого значения.

Мы пялились на него и не знали, что ответить. Скорее уж сонет услышишь из уст зомби, чем такие слова из уст политика. Но тут Эмили принесла тарелки и принялась их расставлять. Как нельзя более вовремя: нужно собраться с мыслями. А то бурный выдался денек – я уже не просто удивлялась, а перешла в состояние легкого шока.

Миссис Райман села и взяла мужа за руку.

– Питер, прочтешь молитву?

– Конечно.

Мы с Шоном обменялись многозначительными взглядами, но, как и все остальные, взялись за руки. Сенатор опустил голову и закрыл глаза.

– Господь наш, благослови этот стол и всех, кто за ним собрался. Благодарим тебя за твои дары. За наше здоровье и здоровье наших семей, за компанию, за еду, за то будущее, которое ты нам уготовил. Благодарим тебя, Господи, за щедрость твою, за испытания, благодаря которым мы лучше тебя узнаем.

Мы с братом не закрывали глаза во время молитвы. Мы атеисты. Трудно оставаться верующим, когда зомби так и норовят нагрянуть прямиком в твою младшую школу. Большинство американцев, однако, снова обратилось к религии, руководствуясь неким невнятным принципом: мол, не повредит, если еще и бог на твоей стороне. Баффи, зажмурившись, кивала в такт словам Раймана. По ней не скажешь, но она очень набожная. Месонье ведь католики. Наша сочинительница привыкла читать молитвы на семейных встречах и по воскресеньям посещает службу (не виртуальную, а в настоящей церкви).

– Аминь, – закончил сенатор.

– Аминь, – повторили мы хором, но с разным чувством – каждый в меру своей уверенности.

– Угощайтесь, – улыбнулась Эмили. – Если что, имеется добавка, но я тоже хочу поесть, так что кому надо – накладывайте сами.

Нас ожидали рыбные тако, а сенатор получил от жены еще и поцелуй в щеку.

Шон, разумеется, не собирался за обедом молчать. Он, в отличие от меня, умеет общаться. Кто‑то же должен из нас двоих.

– Мэм, вы будете сопровождать мужа во время кампании или присоединились временно? – необычайно вежливо поинтересовался брат (странно, хотя он всегда уважительно относился к женщинам, которые умеют готовить).

– Ни за какие деньги не заманите вы меня в этот балаган, – с усмешкой отозвалась миссис Райман. – Думаю, вы, ребята, спятили, раз туда суетесь. Сайт я ваш люблю, чертовски интересно его читать, но вы точно спятили.

– То есть «нет»? – уточнила я.

– М‑м‑м. Во‑первых, нельзя тащить детей в такую поездку. Ни за что. Преподавателей приличных мы там не найдем. – Эмили улыбнулась мужу, а тот рассеянно похлопал ее по колену. – И к тому же им придется постоянно сталкиваться с политиками и журналистами. Впечатлительным подросткам ни к чему такая компания.

– Эк вы нас, – откликнулся Шон.

– Именно, – не смутилась Эмили. – И ранчо кто‑то должен управлять.

– Да, – кивнула я. – Ведь ваша семья владеет ранчо и до сих пор разводит лошадей?

– Джорджия, ты же и сама знаешь ответ, – вмешался сенатор. – Семья Эмили владеет им с девятнадцатого века.

– И если ты думаешь, что страх перед зомби‑паломино[12]заставит меня бросить ранчо, то не знаешь, что такое по‑настоящему любить лошадей, – улыбнулась его жена. – Только не горячись. Я помню, у тебя твердые убеждения, касающиеся разведения крупных животных. Ты же активная сторонница закона Мейсона?

– Да, я сторонница его применения во всех сферах.

Фамилия Мейсон животноводам отлично знакома. Из‑за этого мы с Шоном зачастую оказываемся в неловкой ситуации. До гибели Филипа никто и не подозревал, что переносчиками активного вируса становятся любые млекопитающие с массой тела более сорока фунтов. Или что Келлис‑Амберли легко распространяется между представителями разных биологических видов. Мама застрелила единственного родного сына, а ведь тогда такое было внове и воспринималось как убийство, а не как акт милосердия. Кто угодно сломается. Так что, да, полагаю, меня можно назвать сторонницей закона Мейсона.

– На твоем месте, и я бы его поддерживала, – сказала Эмили; в ее голосе не слышалось обычного для защитников прав животных упрека; она говорила то, что думала – правду, а как ее воспринимать – уже мое дело. – Давайте‑ка налетайте на еду, денек предстоит долгий, а за ним последует не менее долгий месяц.

– Ешьте, а то остынет, – поддержал жену сенатор и потянулся за коктейлем.

Мы с Шоном посмотрели друг на друга, почти синхронно пожали плечами и взялись за вилки.

Так или иначе, для нас кампания началась.

У моей сестры ретинальный КА. Филовирус размножается во внутриглазной жидкости. Есть какой‑то научный термин, но я, чтобы позлить Джордж, обычно называю это «глазной слизью». Ее зрачки всегда максимально расширены. Синдром КА бывает в основном у девчонок, что не может не радовать – я ведь чертовски нелепо смотрюсь в темных очках. Глаза у сестры карие, но из‑за зрачков кажутся черными.

Я уже и не помню Джордж без очков: диагноз ей поставили в пять лет. Когда нам исполнилось девять, родители наняли одну глупую няньку, непроходимо тупую – она сняла с сестры очки и со словами «они тебе не нужны» выкинула их во двор. Думала, мы этакие насквозь испорченные детишки из пригорода, испугаемся и не полезем их доставать. Видите теперь сами: мозгов у нее было не больше, чем у зомби.

Глупышка и глазом не успела моргнуть, как мы с Джордж уже ползали на улице в траве в поисках пропажи. И вдруг сестричка застыла, удивленно вытаращилась и говорит: «Шон?» А я в ответ: «Чего?» А она: «Во дворе кто‑то есть». И я поворачиваюсь, а там, бац, зомби. Прямо там! Я его не заметил, потому что смеркалось, а она в темноте отлично видит. Так что полезно бывает, когда зрачки все время расширены. Да и в школе без анализа крови невозможно вычислить, накурилась или нет.

Но вернемся к зомби. Прямо в нашем дворе. Какая. Немыслимая. Круть.

Знаете, с того вечера минуло уже больше десяти лет, а того зомби я до сих пор считаю лучшим ее подарком.

из блога Шона Мейсона

7 апреля 2037 года.

«Да здравствует король»

Шесть

Для проверки нашего оборудования сенаторской службе безопасности понадобилось шесть с половиной часов. Первые два Шон путался у них под ногами (не хотел оставлять без присмотра свое добро), и в итоге они разозлились и загнали нас в дом. Теперь брат сидел в гостиной, повесив голову на грудь, дулся и ворчал:

– Они что, решили полностью разобрать грузовик? Боятся, мы спрятали в обшивку зомби? Да уж, ничего не скажешь – прекрасное орудие убийства.

– Между прочим, были прецеденты, – отозвалась Баффи. – Помнишь того парня, который хотел убить Джорджа Ромеро при помощи зомби‑питбулей?

– Баффи, это миф. – Я мерила шагами комнату. – Его бессчетное количество раз опровергали. Джордж Ромеро мирно умер в собственной постели.

– Превратился в веселого живого мертвеца и живет теперь в правительственной лаборатории. – Шон оживился и для наглядности подергал вытянутыми вперед руками.

Этот американский жест, обозначающий зомби, стал поистине универсальным и международным, наравне с поднятым средним пальцем. Иногда нужно быстро и доходчиво объяснить собеседнику суть дела.

– Как грустно, – опечалилась Баффи. – Сидит там, весь такой подгнивший и безмозглый, ничего не помнит про свои прославленные фильмы.

– Он стал правительственным зомби, – оглянулась я на нее. – Его лучше нас кормят.

– В том‑то и дело.

Правительство неимоверно долго выясняло, не розыгрыш ли вспышка Келлис‑Амберли. А когда факты наконец подтвердились, разные государственные конторы начали грызню на тему «Кто должен нести ответственность за происходящее». Дня через три ЦКПЗ все это надоело, и они без оглядки ринулись в бой. В конце второй недели их отряды уже отлавливали зомби для изучения. Довольно быстро выяснилось: вернуть человека в нормальное состояние невозможно, вирус в активной фазе наносит такой урон мозгу, что остается только выстрелить зараженному в голову. Но можно попытаться нейтрализовать заразу. Основная задача зомби – превращать любую плоть в инфекцию, и пленных мертвецов весьма успешно использовали для опытов.

Прошло двадцать лет. Все это время ученые занимались исследованиями, забросив почти все технические области, которые не были напрямую связаны с медициной. А результата почти никакого. Нашли способ полностью удалить вирус из живого организма при помощи химиотерапии, переливания крови и одной мерзкой модифицированной разновидности Эболы.[13]Вот только такая процедура стоит больше десяти тысяч долларов, и никто из подопытных не выжил. И да, всегда остается риск: видоизмененный КА может легко мутировать, как это сделал Марбург‑Амберли, и кто знает, не столкнемся ли мы с кем‑нибудь пострашнее зомби. В общем, наука по‑прежнему топчется на месте.

Ученые быстро выяснили: «здоровье» подопытных зомби напрямую зависит от количества потребляемого ими протеина (то есть живой или недавно умерщвленной плоти – сою и бобы они не едят). Келлис‑Амберли модифицирует ткани в частицы вируса. Чем больше «чужого» протеина он использует, тем меньше трансформирует плоть самого зомби. Так что если зараженного постоянно кормить – он не распадется и не «сносится». Почти все немногочисленные американские скотофермы производит еду для живых мертвецов. Какая ирония, правда? Коровы весят больше сорока фунтов, а значит, подвержены заражению. Зомби кушают зомби. Прекрасно.

В наши дни многие завещают тела науке: семья не тратится на похороны и получает от правительства кругленькую сумму (чтобы не подали в суд, если ожившего покойничка вдруг покажут по телевидению). Плохой, конечно, вариант для членов религиозных сект, которые боятся оскорбить Господа. Они‑то верят, что тело после смерти должно оставаться неприкосновенным, иначе никакого тебе рая. А для остальных сойдет, ничем не хуже кремации, разве только слопаешь после смерти какого‑нибудь недотепу‑исследователя, если система безопасности погорит.

Джордж Ромеро, конечно же, не собирался спасать человечество. А доктор Александр Келлис не собирался его уничтожать. Но выбирать себе судьбу нам зачастую не дано. Люди быстро научились бороться с зомби именно благодаря фильмам Ромеро: целься в голову, используй огонь (только не позволяй горящему зомби до тебя дотронуться), если тебя укусили – конец. Поклонники режиссера в разных странах опробовали приемы из фильмов ужасов на практике и написали о результатах в многочисленных блогах. И тем самым спасли человечество.

Когда у него брали интервью, мистер Ромеро всегда казался немного озадаченным, но одновременно и польщенным. Он говорил: «Зрителям не нравилось, когда зомби побеждали, и я всегда знал: это неспроста». Никто особо не удивился, когда Джордж завещал тело науке. Достойный конец для человека, который в одночасье превратился из создателя второсортных ужастиков в национального героя. К реальности меня вернул голос Шона:

– Не напортачили бы там с моим оборудованием, некоторые вещи довольно трудно было раздобыть.

Брат нахмурившись уставился в окно.

– Дурачок, ничего они твоему оборудованию не сделают. Мы журналисты, и правительственные агенты прекрасно знают: в случае чего раструбим на весь белый свет и начнем со страховой компании. – Я в шутку отвесила Шону подзатыльник. – Просто проверяют, нет ли у нас бомбы.

– Или зомби, – вставила Баффи.

– Или наркотиков, – согласился Шон.

В комнату вошел сенатор:

– На самом деле вы нас слегка разочаровали: ни бомб, ни зомби, ни наркотиков. Я‑то считал вас бывалыми журналюгами, а у вас даже выпивки нет.

– Проверка закончена? – Я остановилась посреди гостиной.

Шон и Баффи немедленно повскакивали на ноги. Понятное дело: Баффи переживает, что охранники лапали наши серверы. И копались в снаряжении для охоты на зомби – а от такого всегда съезжает с катушек мой братец, и тогда хоть в ванной его запирай – иначе покоя не будет. Не позавидуешь этим двоим. Я в подобных ситуациях остаюсь спокойным профессионалом. Баффи с Шоном, конечно, дразнят меня компьютероненавистником, зато забери сенаторские молодчики наше оборудование – коллеги потеряют все. А мне для работы достаточно МР3‑диктофона, мобильника, ноутбука и стилуса – слишком примитивная техника, в ней никто специально копаться не будет.

Разумеется, есть еще грузовик и байк – наши средства к существованию и самое ценное имущество. Но их легко починить: мотоцикл у меня не самый навороченный, так что вполне достаточно хорошего механика. Федералы вроде бы взрывать их не собирались, так что все в порядке.

– Закончена. – Сенатор и бровью не повел, когда Шон и Баффи выбежали из комнаты, даже не попрощавшись. Я не двинулась с места.

– Да, Джорджия, усиленная конструкция грузовика действительно впечатляет. Собираетесь пережидать там осаду?

– Вполне допускаю такую мысль. Системой безопасности занималась мама. А мы делали электрику.

Райман понимающе кивнул. Конечно, Стейси Мейсон давно зарекомендовала себя как ведущий специалист в области зомби‑защиты.

– Должен признать, большую часть вашего оборудования я оценить не способен, но безопасность… Твоя мать потрудилась на славу.

– Передам ей ваш комплимент. – Я махнула рукой в сторону двери. – Мне нужно идти, пора присоединиться к веселью. Баффи захочет немедленно вывесить сегодняшний материал. А если я не стою у нее над душой, она всегда перегибает палку.

– Понятно. – Сенатор на мгновение смолк, а потом спросил слегка напряженным голосом: – Мисс Мейсон, могу я попросить о небольшой услуге?

Ага, вот и началась цензура. Проиграла Шону десять баксов: я‑то ставила на то, что Райман продержится до официального начала путешествия.

– О какой, сенатор? – поинтересовалась я как можно более ровным голосом.

– Эмили. – Мужчина покачал головой и вымученно улыбнулся. – Знаю, вы опубликуете все, что сочтете нужным. С удовольствием прочитаю и просмотрю репортаж. Думаю, мы не отследили и половины ваших камер и диктофонов. Сенсоры еле‑еле засекли некоторые из приборов мисс Месонье. А у нее наверняка были и другие, которые они и вовсе не засекли. Подруга у тебя – прирожденный шпион, нам бы сказочно повезло, завербуй мы такого агента. Так что вы наверняка отсняли превосходный материал. Я рад. Но вот Эмили… Понимаешь, ей не очень нравится чрезмерное внимание прессы.

Я задумчиво посмотрела на собеседника.

– Так вы хотите, чтобы я постаралась не использовать изображения вашей жены?

Странно. Эмили Райман дружелюбная и фотогеничная; и если забыть про ее любовь к лошадям, я пока не встречала ни у одного политика такой здравомыслящей жены. Думала, сенатор, наоборот, воспользуется ситуацией.

– Но она же будет участвовать в кампании, а если вы победите…

– Эмили знает свою роль, и она не против, если про нее напишут в репортаже, просто не хочет, чтобы ее изображение чересчур часто появлялось в прессе. – Сенатор явно чувствовал себя не в своей тарелке; и именно поэтому я склонна была удовлетворить его просьбу. – Пожалуйста. Если возможно. В качестве большого личного одолжения.

– Почему? – Я сдвинула очки на кончик носа и посмотрела ему в глаза.

– Из‑за лошадей. Знаю, ты не одобряешь разведение крупных животных, подверженных заражению, но и не высказываешься в резкой форме. Я читал статьи: ты лоббируешь введение более строгих ограничений в этой области – безусловно, твое право, право американского гражданина. И даже логично, учитывая историю семьи Мейсонов. Только вот некоторые сторонники ограничений… предпочитают агрессивные методы.

– Вы про взрывы в Сан‑Диего?

Событие долгое время гремело в новостях: активисты заложили бомбы в крупнейшем в мире зоопарке. Фанатичные сторонники закона Мейсона, которые выступали против разведения животных, способных подвергнуться амплификации. Одним словом, те же экстремисты, что ратуют за снятие всемирных запретов на охоту и настаивают на полном истреблении всех крупных млекопитающих Северной Америки. Называют себя «сторонники жизни», а на самом‑то деле являются настоящими сторонниками геноцида. Из штанов выпрыгивают – так им хочется, прикрывшись законом, устроить бойню. По их милости в Сан‑Диего погибли сотни живых существ, в том числе и люди. Вирус распространялся самыми дикими способами: «Первый случай заражения из‑за укуса жирафа» – как вам такое?

Сенатор мрачно кивнул.

– У меня три дочери. Сейчас они на ранчо вместе с бабушкой и дедушкой, и скоро Эмили к ним присоединится.

– Не хотите привлекать к ним внимание?

– Боюсь, это неизбежно. К сожалению, такова современная политика. Но, пока возможно, хочу их уберечь.

Я по‑прежнему изучала его, глядя поверх очков. Сенатор, в отличие от большинства людей, спокойно выдерживал мой взгляд. Конечно, у его жены тоже ретинальный КА. Наконец я поправила очки и кивнула:

– Посмотрим, что можно сделать.

– Спасибо, мисс Мейсон. – Райман улыбнулся – по‑мальчишески и с явным облегчением. – Не буду больше задерживать – нужно ведь срочно проверить фургон и мотоцикл?

– Если ваши парни его поцарапали, я сильно разозлюсь, – пообещала я, выходя на улицу.

Убрать Эмили из кадра довольно легко. Ущерба для репортажа почти никакого, а комната не слишком ярко освещалась – так что можно аккуратно подправить изображение и не вызвать подозрений: не дай бог решат, что мы что‑то скрываем – тут же набросятся, как стервятники. Поручим дело Баффи, она же у нас гений компьютерной графики.