Успеть на кладбище

За прошедшие несколько дней Тимур трижды побывал у следователя, раз за разом, описывая ночь на буровой. Перед первым допросом он опасался, что легенда о командировке быстро затрещит по швам, но этого не произошло, – после того, как нефтяники добрались до шельфа, командировочные в городе стали привычным явлением. Похоже, ментов убедили не столько документы Тимура, сколько джип, на котором он разъезжал по городу. У Заказчика были большие связи, и машина ждала в гараже с того момента, как решено было ехать в Черноводск. Впрочем, расследование было практически формальностью: признание стюардессы всех устраивало…

Тимур вышел из душного отделения и закурил. День был чудесный, безветренный и ясный, и легчайшая морозная дымка висела в воздухе, вспыхивая на солнце неуловимыми искорками. Чуть выше по улице несколько детей с воплями восторга ползали по пышным сугробам, обстреливая друг друга рассыпчатыми снежками. Мысли Тимура обратились к Лизе, и он ничуть не удивился, когда к крыльцу подошел ее отец. Удача искоса поглядывала через плечо, готовая уже повернуться лицом. Тимур пошел навстречу геологу, заранее дружелюбно протягивая руку.

Вблизи он выглядел страшно, и улыбка Тимура увяла. Щетина, красные, воспаленные глаза, нечистые пятна на мятых брюках. Густой перегар, казалось, мутным облачком висел над головой. Руки с траурной каймой под ногтями мелко тряслись. Рот безвольно обмяк, превращая некогда умное и жесткое лицо в бессмысленную слабоумную гримасу. Все говорило о том, что Дмитрий не просыхал с тех пор, как добрался до города.

Тимур уже знал ответ, но все‑таки спросил, как дела у Лизы. Дмитрий окинул его мутным, недоуменным взглядом человека, не понимающего, о ком идет речь, и уверенного, что его с кем‑то перепутали. Похоже, в запое намертво забыл, что у него есть дочь. Или просто не захотел об этом помнить…

Однако Дмитрий помнил. Ребячий визг пробудил в нем, видимо, какие‑то воспоминания. Он нахмурился, пытаясь поймать увертливую мысль. В затуманенном мозгу прихотливо переплетались предстоящий допрос, гибель жены и дети, играющие в сугробах.

– Надо будет Лизку на могилку сводить, – наконец, изрек он.

За время, что понадобилось на дорогу к кладбищу, подозрения Тимура перешли в уверенность. Вытянуть из пьяного нужные сведения было не трудно; оставалось сложить два и два. Тимур успел узнать Лизу достаточно хорошо, чтобы понять: рано или поздно девчонке придет в голову замечательная идея самой навестить приятеля – разумеется, с фигуркой воробья в кармашке. Сперва он бросился к Лизиному дому, но на половине пути передумал: лучше было бы убедиться для начала, что она еще этого не сделала… или не делает прямо сейчас. Убийца – настоящий убийца – тоже мог сложить два и два, сопоставить разрытую могилку одного маленького мальчика и бродящих по общежитию мертвецов. После этого за жизнь Лизы не дать и ломаного гроша.

Подъезд был перекрыт автобусом с черной полосой на борту. Тимур остановился, дожидаясь, пока пройдет похоронная процессия – несколько десятков людей, большей частью невысоких и щуплых, странновато одетых азиатов. Перед гробом несли большой черно‑белый портрет; Тимур рассеянно проводил его взглядом, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю. Внезапно он сбился с ритма; выбивающие дробь пальцы замедлились, переходя на похоронный марш, а потом и вовсе замерли.

Дорога освободилась, но теперь Тимур не спешил ехать дальше. Мельком увиденный портрет не шел из головы. Черно‑белая фотография, наверняка когда‑то сделанная для паспорта. Лицо как печеное яблоко, широкие скулы, узкие глаза, сеть морщин. Этому мужчине могло быть и пятьдесят, и восемьдесят. Гордое, пожалуй, даже надменное лицо. В нем было что‑то противоестественное, и Тимуру пришлось потратить несколько минут, чтобы понять: у старика были светлые глаза, и, хотя на черно‑белой фотографии этого нельзя было разобрать, Тимур готов был поклясться, что оттенки радужек слегка различны.

Охотничий пес внутри неслышно сделал последний шаг и замер, поджав лапу в стойке, вытянулся в звенящую струну, и лишь его нос подрагивал, ловя тончайшие струйки запаха. Тимур выключил мотор и выбрался из машины. Один из участников процессии остановился, поправляя шнурки; его фигура показалась Тимуру знакомой. Неужели наконец‑то повезло?

– Лешка! – окликнул он. Маленький геолог вздрогнул и оглянулся. Расплылся в неуверенной улыбке.

– Ты что здесь делаешь?

– Заблудился, – с досадой ответил Тимур, – свернул где‑то неправильно.

Особой скорби на Лешкиной физиономии не было – скорее едва заметная досада. Геолог как будто был даже рад, что появление знакомого отвлекло его от печального ритуала.

– Родственник? – рискнул спросить Тимур.

– Очень дальний, – неохотно ответил Лешка. – Здоровый мужик был, охотился, зимой на лыжах в сопки ходил, а тут раз – и на ровном месте инсульт…

– Сочувствую, – пробормотал Тимур. Лешка махнул рукой.

– Мы его не любили, – с досадой сказал он. – Не прийти не могли, но… никто из наших его не любил.

– Плохой характер? – осторожно, осторожно…

– Нельзя плохо говорить о покойниках, да? – Лешка уныло усмехнулся. – Но его отец был большим человеком, последним великим шаманом здешних мест. А он – уже в середине жизни превратился в злого, жадного, заносчивого болвана, который проклял свою единственную дочь. Иногда я думаю, что проклятие подействовало. Все‑таки он был сыном шамана. Она на все готова была пойти, чтобы он ее простил.

– Простил? – тихо спросил Тимур.

– Кто ж знает. На похороны вот не пришла, но мало ли… Вячиваныч учил нас не лезть в семейные дела. – Лешка слегка повел плечами, будто на мгновение усомнился в мудрости учителя. – Но Нина так и осталась… обожженная. Лизку жалко, – некстати добавил он, но Тимур лишь согласно кивнул: его мысли текли тем же путем.

– Так это Нина, – проговорил он. Последний кусочек мозаики со щелчком встал на место.

***

Он издалека увидел крошечную фигурку, сидящую посреди темного пятна освобожденной от снега могилы, и вторую фигуру, побольше, в длинном пуховике, неумолимо приближающуюся к девочке. Он слишком далеко; напрямую не проедет даже джип. Черт знает, на что готова пойти эта женщина. Она наверняка понимает, что лица на таком расстоянии не разглядеть, а точно такие же пуховики носит половина города. Она может совершить убийство у него на глазах в уверенности, что ее не опознают, а потом скрыться в лесу. Господи, хоть бы чертова девчонка сопротивлялась – но нет, сидит, не шевелясь, не оборачиваясь… Не слышит шагов? Лишилась разума и считает, что это случайный прохожий, который просто пройдет мимо? Зарычав, он прибавил скорость и надавил на клаксон. Оглушительный рев сигнала понесся над кладбищем. Фигура в пуховике вздрогнула и на секунду замерла, а потом двинулась дальше, все так же размеренно. Тимур вывернул шею; он рисковал уехать в сугроб и застрять там намертво, но не мог оторвать глаз от женщины. Вот она все ближе… ближе… шаги замедлились рядом с Лизой, и Тимур в отчаянии опять засигналил, снова и снова, поднимая в воздух стаи ворон.

Женщина приостановилась на секунду, повернула в сторону машины слепое пятно лица… и пошла дальше, мимо, мимо, все так же неторопливо и размеренно.

– Залезай, отвезу тебя домой.

Он распахнул дверцу, и Лиза на мгновение заколебалась, испытующе глядя в глаза. Тимур спохватился, пытаясь придумать, что сказать – девочку же годами учили не садиться в чужие машины… Но Лиза уже сделала выбор.

Устроившись на переднем сиденье, она сняла покрытые сосульками варежки и протянула красные мокрые пальцы к обогревателю.

– Это была Нина, – буднично сказала она, пока Тимур прогревал мотор. – Это все она, вовсе не стюардесса.

– Знаю, – кивнул Тимур, и Лиза метнула на него любопытный взгляд: а он‑то откуда знает? Но Тимур не спешил объяснять. Вместо этого он спросил: – Ты понимаешь, почему она это делала?

«Слишком хорошо понимаю», – ответили глаза Лизы, и Тимур снова вспомнил, как она твердила: сделаю все, что угодно, чтобы папа меня простил. Все, что угодно.

– Я могу только догадываться, зачем это нужно было ее отцу, – он покосился на Лизу, ожидая подсказки, но та смотрела прямо перед собой. Что ж, это он еще выяснит. – Но Нина убивала ради него. Давай посмотрим…

Он вдруг почувствовал себя глупо. Он что, собирается обсуждать с девчонкой, как именно действовала эта маньячка? Лучше бы пошел к следователю. «Знаете, я только что выяснил, что зверские убийства совершала не наркоманка‑стюардесса с сомнительными связями и явным мотивом, а всеми уважаемая сотрудница института. Нет, доказательств у меня нет, но я знаю девочку, которая умеет воскрешать мертвецов – любой из них подтвердит. Спасибо, что выслушали, рад был помочь». К черту. Ему нужно проговорить свои догадки, а Лиза имеет полное право знать, что произошло на буровой.

– Дежурных, видимо, убил ее отец, – сказал Тимур. – Застал их поодиночке: одного – на вахте, второго – на пороге общежития.

– Я видела кровь на крыльце, – подтвердила Лиза. – Но не стала говорить. Папа злился…

– Понимаю. Ты не переживай, ладно? Все равно уже было поздно. Потом – жена твоего папы…

– Она просто вышла следом. Наталья сама отправила папу спать, так что никто не заметил, что ее слишком долго нет.

Тимур кивнул и начал осторожно выруливать с узкой подъездной дорожки. Лиза терпеливо ждала – видимо, привыкла ездить с отцом и понимала, когда водителя лучше не отвлекать.

– Двери все время хлопали, никто не обращал на это внимания, – продолжил Тимур. Они уже выехали на покрытую плотно укатанным снегом грунтовку, ведущую прочь от кладбища, и теперь управление машиной почти не требовало внимания. – Нож она взяла из кучи у раковины. И, наверное, надела один из тулупов, висящих в коридоре, а потом вернула его на место.

– Помните, я говорила, что от вешалки пахнет кровью.

– Да. Следующим был Вячеслав Иванович. Та же схема. Думаю, она оглушила Шмеля – помнишь, каким он был пришибленным остаток ночи? Но пес очнулся и бросился искать помощи.

– И наткнулся на меня…

Тимур кивнул и замолчал, не зная, стоит ли говорить то, о чем он сейчас думал, вслух. Лиза разрешила его сомнения.

– Потом она хотела убить меня, я знаю, – она прикрыла глаза, вспомнив, как шарфик на шее становится все туже, и сочувственное лицо Нины начинает плыть и покачиваться. – И вы меня спасли, я знаю. Спасибо.

– Обращайся, если что, – смущенно усмехнулся он. – Я заподозрил ее тогда, но понимал, что сам выгляжу так же сомнительно. Никакой уверенности… Дальше – Вова. И тут, признаться, она сбила меня с толку. Какая актерская игра! До чего наглый блеф! Она убивает водителя и идет в душ, а потом, когда стюардесса находит тело, разыгрывает целый спектакль. На глазах у всех хватается за нож, чтобы объяснить отпечатки пальцев… Но тут вмешиваешься ты с воробьем, душа Вовы возвращается, – и Нина блестяще импровизирует, бросаясь на помощь.

– Но он же мог, мог сказать… – Лиза умоляюще взглянула на Тимура: скажи, я устроила этот кошмар не зря, скажи, что был шанс…

– Так он и говорил! Просил отпустить, ругался… но никто и не усомнился, что причина этому – ее неуклюжие попытки помочь.

– А еще потом она в открытую отмывала кровь, – вспомнила Лиза, – и никому не пришло в голову, что она запачкала одежду до того…

– Убийство Вовы бросает подозрения на несчастного сумасшедшего психиатра. Кстати, он наверняка слышал шум, но интерпретировал его на свой лад и не счел нужным реагировать. Скорее всего, Нина на это и рассчитывала. Возможно, на этом она и остановилась бы, если бы этот псих не сбежал… Его, кстати, так и не нашли, ты знаешь? – Лиза кивнула. Тимур хотел продолжить, но задумался, вспоминая реакцию Нины. – Что‑то напугало ее тогда, очень напугало… Эта аналогия – то, что он распорол сам себе живот осколками стекла, когда вылезал…

– Ну, тут всякий бы испугался, – внезапно ответила Лиза и нахмурилась. Видно было, что она понимает, в чем дело, но не уверена, что сумеет объяснить. – Она ведь думала, что все понарошку, понимаете?

«Ни хрена ж себе понарошку!» – подумал Тимур, но вслух ничего говорить не стал, чтобы не сбить Лизу с мысли.

– Она это делала, потому что так нужно было ее папе. Не просто убивала, а… вот так. А потом, когда врач порезал живот, она увидела, что все на самом деле… – Лиза замолчала и беспомощно взглянула на Тимура. – Как со всякими дурацкими правилами, ну?

Тимур медленно кивнул, сообразив, наконец, что пытается сказать девочка. В детстве ты многое делаешь только из‑за того, что так требуют родители. Потом ты вырастаешь – и продолжаешь выполнять ритуалы, хоть и не веришь в них ни капли. Просто делаешь то, чему тебя научили, даже не по привычке, – а чтобы оставаться в семье своим, не терять чувство принадлежности, не расстраивать родных и не спорить с ними. Например, переворачиваешь ковшик вверх дном после того, как напьешься. Тимур криво ухмыльнулся, представив, что почувствовал бы, если б не перевернул посудину – и обнаружил, что бабушка не зря предупреждала и в ковшик действительно нагадили черти… Да, не удивительно, что Нина испугалась.

– Ты умница, – сказал он Лизе, и девочка слегка покраснела. Спросила:

– А что она делала дальше?

– Дальше… видимо, она решает, что должна продолжать. Тем более, появляется возможность свалить на беглого сумасшедшего еще одно убийство – все напуганы, плохо соображают от недосыпа, подавлены. Шокированы нелепой смертью бандита. Опасаться чьей‑то догадливости не надо, и она решается на новое преступление.

Тимур прищелкнул пальцами, пытаясь вспомнить нечто, связанное с душевой кабинкой…

– Точно! – воскликнул он. – Я же видел, да позабыл… Похоже, маскировку с тулупом она придумала еще перед убийством Вовы – и потом бросила шмотье прямо в душевой. Его не то чтобы не заметили… просто отвлеклись, а потом позабыли, отмели, как несущественное, ведь все казалось ясным. Тулуп и шарф так и остались валяться в кабинке, где был убит водитель. Стюардесса бессознательно выбрала другой душ – ее можно понять. Аля же пропустила Нину вперед, и этим едва не подписала себе смертный приговор… Нина заходит в душ. Она слышит, что Анна уже моется, а Аля заперлась в туалете. Вместо того, чтобы раздеться, Нина напяливает тулуп и шарф, выходит, выдавливает оконное стекло, чтобы навести всех на идею, что убийца пришел извне. Подкрадывается к туалетной кабинке, где сидит Аля. Ей не приходится даже оглушать ее – женщина, взвинченная до предела, попросту теряет сознание, увидев поджидающего ее маньяка. Нина успевает накинуть ей на шею шарф, и тут стюардесса выключает воду… Этим она спасла Але жизнь. На то, чтобы задушить человека, нужно время, но Нина понимает, что его нет – Анна в любой момент может выйти. С двумя женщинами разом ей без шума не справиться. Она инсценирует побег, выкидывает тулуп и шапку в окно, а сама на цыпочках возвращается под душ… – Тимур помолчал. Притормозил, сворачивая на дорогу, идущую вдоль города и дальше, по‑над бухтой к обрыву над морем. Впереди уже виднелся ядовито‑зеленый торец углового дома, в котором жила Лиза.

– Не понимаю, как она могла так рисковать, – пробормотал он. – В любой момент могла попасться. Не могла же она рассчитывать на то, что убийства возьмет на себя эта несчастная наркоманка?

«Или могла? – подумал он. – Вполне могла, если хранила где‑то в заначке медузу, доставшуюся от отца».

– Вы не понимаете. Просто ей было все равно, что будет дальше, – грустно ответила Лиза и отвернулась, пряча подозрительно заблестевшие глаза. – Если бы папа простил ее – все остальное было бы уже не важно.

Жалость и тревога охватили Тимура. Перед глазами встало опухшее лицо Дмитрия и мутный взгляд, в котором не видно было ни капли чувства к дочке.

– Послушай, Лиза, – осторожно сказал он, – я тебе друг…

Она вдруг резко повернулась, и в ярких глазах вспыхнула злость.

– А еще вам очень нужен воробей, да? Не врите! Я видела, как вы на него смотрели.

И ведь не жалко ей воробья, страха от предмета больше, чем пользы. Просто невыносима мысль, что обретенный друг – не друг вовсе, а корыстный лжец. Правда. Только правда… Господи, девчонка спасла его задницу – а теперь считает, что ему нужен только предмет. Как же тяжело ей пришлось… «Так и осталась, будто обожженная», – вспомнились слова Лешки.

– Мне бы здорово пригодился воробей, – осторожно сказал Тимур. – Но я действительно друг тебе и хочу помочь. Я не знаю, чем, но очень хочу.

Лиза молчала. Он остановил машину, оглядел занесенный снегом пустырь перед домом, темное пятно помойки – над ней кружились чайки, ныряли, выхватывали из кучи мусора кусок повкуснее, и снова взмывали в небо, прекрасные и стремительные.

– Поморник, – сказала вдруг Лиза. – Видите?

Тоже чайка, но крупнее обычной, в ярком шоколадно‑белом оперении, с хищным тяжелым клювом. Остальные птицы ее опасливо сторонились, оставляя лучшие куски. Поморник взлетал с резким криком, выписывал на острых, как лезвия, крыльях причудливые пируэты и вновь пикировал вниз, жадно и голодно целясь клювом.

Лиза по‑взрослому поджала губы и отвернулась. Распахнула дверцу машины.

– Что ты собираешься делать? – спросил Тимур. Глупый вопрос: да что она может сделать, эта маленькая девочка? Только приспособиться и жить дальше, как корявая, изуродованная ветрами, но живучая лиственничка, на свою беду проросшая на морском обрыве.

Однако он ждал ответа.

– Я найду ее и заставлю во всем признаться.

Лиза смотрела на него настороженно, ожидая увидеть снисходительную ухмылку. Но Тимуру было не смешно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…