Глава 13. Под высокими сводами из серого камня раздался едва слышный звон, похожий на голос крошечного колокольчика

Под высокими сводами из серого камня раздался едва слышный звон, похожий на голос крошечного колокольчика. Сидя на скамейке рядом с дядюшкой Годвином, Эмилин осторожно, стараясь не поднимать головы, взглянула из‑под широкой полотняной накидки. Приглушенно звучали голоса слуг, работающих в главном зале. Звон раздался снова. На сей раз Эмилин поняла, что это звенят ключи, и посмотрела внимательнее.

Несмотря на высокие сводчатые потолки и грандиозные размеры, главный зал Хоуксмура выглядел уютным и обжитым – залитый солнцем, украшенный расшитыми гобеленами, обставленный изящными дубовыми столами и стульями с резными спинками.

Свет проникал сквозь стрельчатые окна, ложась на деревянный пол янтарными квадратами. Дальний конец зала занимал огромный камин с высоким отражателем. В нем ярко горел огонь.

Звон становился слышнее. Эмилин взглянула в сторону камина. Сквозь боковую дверь в комнату вошла худенькая женщина. На поясе у нее висела связка ключей. Проскользнув к креслу у огня, она уселась, расправила черную юбку и кивнула слуге, вошедшему вслед за ней.

– Леди Джулиан де Гантроу, тетушка барона, – тихонько пояснил Годвин. Эмилин взглянула, будто не понимая.

– Джулиан де Гантроу?

– Графиня, вдова графа Джона де Гантроу. Ее сестра – мать барона. Я иногда встречаю леди Джулиан в монастыре, когда она посещает аббата Джона. – Годвин задумчиво потер подбородок, заросший седоватой щетиной. – Привратник сказал, что барон де Хоуквуд сейчас в отъезде. А всеми делами заправляет его тетушка. И мы должны адресовать свою просьбу именно ей.

Эмилин кивнула. Она явно нервничала – пальцы не переставали теребить черный шерстяной шнурок, служивший ей поясом. Крошечное распятие из слоновой кости висело на одном конце этого шнурка.

– Успокойся, – ласково попросил Годвин, – и перестань теребить пояс. Ты словно белка – постоянно возишься.

– Брат Годвин из монастыря Вистонбери! – хорошо поставленным голосом объявил слуга.

Годвин поднялся, держа в руке сложенное письмо, и пошел через весь зал. Походка его была неслышной, но несколько неуклюжей из‑за сковывающей длинной рясы. Солнечные лучи падали на тонзуру, освещали легкий венчик седеющих волос, заставляли сиять острые голубые глаза.

– Господь да пошлет вам удачу, брат Годвин, – приветствовала его леди Джулиан. Склонив голову, она внимательно разглядывала монаха. – Мы не могли встречаться раньше?

– Да, миледи, мы виделись в книжной мастерской в Вистонбери.

– Ах, так вы художник! Я купила один из манускриптов, сделанных в вашей переплетной, для моей дочери. Прекрасная работа! Добро пожаловать в Хоуксмур, брат. Что же привело вас сюда?

– Моя племянница и я привезли письмо от аббата Джона.

Леди Джулиан посмотрела туда, где Эмилин сидела на скамейке, будто воплощение скромности.

– Ваша племянница – монахиня? Годвин слегка откашлялся.

– Э‑э… да, миледи.

– Подойдите ближе, сестра – пригласила графиня, жестом показывая на стол, а потом сделала знак дворецкому. Тут же появились кувшин и серебряные кубки.

Для поздней весны в зале было достаточно прохладно, но камин хорошо обогревал этот конец огромной комнаты. Эмилин совсем не хотелось стоять близко к огню: из‑за покрывала на голове и тяжелого шерстяного одеяния ей и так было жарко. Она остановилась рядом с Годвином, с любопытством разглядывая графиню.

На леди Джулиан было черное шерстяное платье, которое оживляли лишь четки, искусно сделанные из слоновой кости и красной яшмы. Белое покрывало укутывало ее волосы и подбородок, а нежная прозрачность кожи заставляла забыть о возрасте этой изящной и утонченной дамы. Скорее всего, она была средних лет, и красота еще не успела покинуть ее. Но выглядела она строже и суровее, чем любая монашка.

– Угощайтесь, прошу вас, – пригласила графиня, наполняя серебряные кубки красным вином и подавая их гостям. Она вопросительно взглянула на Эмилин.

– Мадам?..

– Агнесса, настоятельница Росберийского женского монастыря, – представилась девушка.

Годвин, в это время как раз пригубивший вина, от неожиданности поперхнулся. Конечно, в общих чертах он представлял план своей племянницы, но она ни словом не обмолвилась о том, что собирается действовать от имени своей сестры.

Леди Джулиан с едва заметной улыбкой ждала, когда гость придет в себя.

– Добро пожаловать, леди Агнесса, – произнесла она. – Как приятно видеть у себя духовную особу! И такого талантливого художника, как брат Годвин.

Снизу вверх дама взглянула на высокого монаха своими глубоко посаженными карими глазами – проницательными и серьезными.

– К сожалению, – продолжала она, – мой племянник сейчас в отъезде и не сможет сам приветствовать вас. Он в Лондоне вместе с баронами Севера. Они ведут переговоры с королем Джоном. Скорее всего, ему придется отсутствовать еще несколько недель.

Годвин поставил кубок на стол.

– Мы слышали, что Архиепископ Кентерберийский приехал в Лондон, чтобы участвовать во встрече короля с баронами.

– Да, он поступил так после тех ужасных событий, когда восставшие бароны осадили Лондон и пытались заставить короля исполнить свои требования. Может быть, эта встреча наконец приведет к миру между королем и баронами.

– Будь на то Господня воля, мы, может быть, и дождемся большей мудрости от нашего короля – возможно, он согласится с требованиями баронов.

Леди Джулиан сдержанно кивнула в знак согласия.

– Расскажите мне о своем письме, – попросила она.

– Оно от аббата Джона и адресовано барону или вашей милости, миледи, – объяснил Годвин, протягивая свиток.

Дама приняла его, но не открыла.

– Я плохо разбираю написанное. Не может ли ваше дело подождать до возвращения барона? Годвин серьезно покачал головой.

– Миледи, недавно барон принял опекунство над тремя детьми.

Графиня подняла брови:

– Да, именно так.

– Это дети моего старшего брата. Роже Эшборна. Моя племянница – э… э… Агнесса – их старшая сестра.

Графиня нахмурилась. Так в чем же суть вашей просьбы?

– Мы хотели бы увидеться с детьми, – коротко ответил Годвин.

– Леди Агнесса, вы путешествуете без сопровождения кого‑либо из монахинь? – внезапно поинтересовалась графиня, внимательно глядя на гостью.

Эмилин покраснела под этим откровенно недоверчивым и изучающим взглядом.

– Миледи, мне разрешено отправиться в дорогу с дядюшкой.

Годвин слегка нахмурился и отвел взгляд.

Эмилин знала, что он вовсе не одобряет ее хитрость, хотя и понимает, что она необходима. Он не мог позволить себе лгать и до сих пор не сказал ни слова откровенной неправды: Агнесса действительно была монахиней, старшей сестрой детей и его собственной племянницей.

Две недели назад Черный Шип проводил Эмилин до ворот монастыря и нежно поцеловал на прощание. Годвин чрезвычайно удивился, увидев ее. Он согласился помочь вернуть детей, но выговорил себе право обратиться с петицией к Папе Римскому. Чувствуя, что трудно будет уговорить его на более быстрые действия, девушка рассказала о своей свадьбе.

Озабоченный и испуганный тем, что она попытается одна вызволить детей, Годвин решил сопровождать ее в Хоуксмур. Только краткий визит, настаивал он. Он прекрасно понимал, насколько это опасно, и поэтому достал для нее монашескую одежду.

В его план входило разыскать Черного Шипа. Тайные браки разрешены, но очень спорны, убеждал он племянницу. Теперь, когда все уже решено и осуществлено, необходима традиционная церемония.

– А где же ваша сестра Эмилин? – неожиданно спросила графиня.

Девушка вздрогнула, слегка покраснев под открыто любопытным взглядом графини. На щеках Годвина тоже показался румянец, но он обратил к собеседнице исполненный невинности взгляд.

– Она отдана в жены лорду Уайтхоуку, миледи, – сдержанно ответила Эмилин. Графиня вздохнула:

– Конечно, вы же в монастыре далеки от мирской жизни. Мне очень жаль, но я вынуждена сообщить, что ваша сестра исчезла уже несколько недель назад по пути в замок Грэймер. С тех самых пор Уайтхоук не перестает разыскивать ее, постоянно посылая отряд за отрядом. Эмилин взглянула на Годвина, но тот лишь отвел глаза.

– Исчезла?

– О пресвятая дева! – воскликнул монах и начал бормотать латинскую молитву. Графиня склонила голову и торжественно сложила руки. Эмилин покраснела, но, взглянув на Годвина, тоже предалась запоздалой молитве.

– Хочется верить, что девушка найдется целой и невредимой, – тихо молвила графиня. Годвин истово закивал.

– Миледи, так будет ли нам позволено увидеть детей? – спросила Эмилин.

– Их опекун – барон, но я, конечно, узнаю, существует ли такая возможность.

Взяв письмо со стола, леди Джулиан поднялась и взглянула на Годвина:

– Брат, я хотела бы поговорить с вами. Годвин последовал за хозяйкой к окну – там она усадила его на скамейку. Графиня говорила, а монах внимательно слушал, кивая и время от времени взглядывая на Эмилин. Нервно перебирая четки, девушка ждала.

– Леди Джулиан обратилась ко мне с просьбой, – наконец объяснил Годвин, вернувшись к племяннице. Эмилин испуганно подняла на него глаза. – Барон недавно построил новую часовню. Графиня мечтает расписать в ней стены и обещает щедро заплатить монастырю. Поскольку мне понадобится помощник, я рассказал о твоих способностях. Ты также приглашена остаться здесь и работать со мной.

Леди Джулиан стремительно приблизилась – руки ее были молитвенно сложены над крестом из слоновой кости.

– Барон Николас будет доволен, что я воспользовалась услугами такого именитого живописца. Он высказывал заинтересованность в росписи часовни и упоминал о прекрасных фресках в Эшборне. – Она улыбнулась Годвину. – Николас будет также рад познакомиться с родственником своих маленьких подопечных. Наверное, я должна отправить посыльного в монастырь?

– Мы с готовностью принимаем ваше приглашение, миледи, – ответил Годвин. – И будем признательны, если вы сможете послать человека в Вистонбери, поскольку необходимы материалы и инструменты для работы. А писать в Росбери нет необходимости.

Эмилин в эту минуту подумала, что письмо в монастырь ее сестры стало бы катастрофой. Агнесса служила там настоятельницей и не отличалась богатым чувством юмора.

– Ваши вещи будут доставлены сюда немедленно, брат Годвин, – продолжала леди Джулиан. – Комнаты для вас приготовят в ближайшее время, и детей приведут к вам. А позже я покажу вам часовню, и мы обсудим проект.

– Благодарим за щедрость, миледи, – раскланялся Годвин.

– Надеюсь, что взамен могу рассчитывать на хорошую работу.

– Самую лучшую, на какую мы только способны.

– Не сомневаюсь! – Хозяйка кивнула слуге и вместе с ним вышла из зала, на ходу отдавая распоряжения.

– Милая моя, – тихо обратился Годвин к племяннице, – нам придется изменить план действий. Эта работа займет месяцы, и твоя помощь будет необходима.

Эмилин огорченно смотрела на него. Узнав, что барона нет в Хоуксмуре, она было обрадовалась, но сейчас испытывала страшное волнение. Хоуквуд, несомненно, вернется прежде, чем они закончат роспись. Намереваясь украсть детей из волчьего логова, она неожиданно сама оказалась в западне.

В эту минуту в дальнем конце зала открылась дверь, и вошли дети в сопровождении Тибби. Все волнения Эмилин отступили на задний план – она широко раскрыла объятия навстречу своим любимцам.

– Слава Богу! День и ночь я беспокоилась о тебе! Но, к счастью, ты жива‑здорова, все равно, как ты себя называешь – Эмилин или Агнесса. А теперь все‑таки расскажи мне, милая, почему ты здесь с Годвином и почему решила сменить имя. – Тибби осуждающе подняла брови.

Сидя рядом с Тибби на каменной скамейке, Эмилин держала на коленях Гарри, а ногой тихонько шевелила одуванчик, отважно поднявший меж камней свою желтую головку. Скамейка стояла на солнцепеке, рядом с цветочной клумбой, по‑летнему пышной. Пчелы жужжали, собирая дань с белых маргариток, красных роз, высокой, приторно пахнущей лаванды. Яркая примула соседствовала со скромными цветками водосбора.

Эмилин поставила Гарри на землю. Малыш прошлепал на своих толстеньких кривых ножках, смешной и неуклюжий в толстой шерстяной рубашонке и таких же ползунках, и схватился за юбку Изабели, тут же неподалеку игравшей с Кристиеном в мяч. Тибби подалась вперед.

– Расскажи мне все подробно!

Эмилин с сомнением медлила, сжав губы и глядя на детей. Кристиен бросил кожаный мячик к ногам Гарри. Малыш поднял его и, засунув в рот, вполне довольный, начал жевать.

– Ну хорошо, – наконец решилась Эмилин. – Слушай. Но не забывай, что это страшный секрет. Тибби изобразила на своей мощной груди крест.

– Видит Бог, никому не скажу!

– Я прячусь от лорда Уайтхоука, потому что не могу выйти за него замуж. И не могу доверять его сыну. Если барон узнает меня, то наверняка отправит к отцу. Я собиралась тайно увезти отсюда детей. Но теперь Годвин дал слово графине остаться и расписывать часовню.

Тибби недоверчиво взглянула на свою любимицу.

– Ты и вправду сможешь отказаться выйти замуж за этого белобрысого старого козла?

– Абсолютно точно. Тибби, мы должны быть уверены, что дети не проговорятся: меня зовут Агнесса.

Тибби кивнула.

– Это легко осуществить, если превратить в игру. Но почему же ты не можешь выйти замуж за графа? – Вдруг ее как будто посетила ужасная догадка. – Госпожа моя! Что же произошло после твоего исчезновения? Тебя… тебе… навредили? Эмилин вздохнула, наблюдая, как Изабель вынула мячик из рук Гарри, а потом обняла малыша си начала целовать его – до тех пор, пока тот не начал вырываться.

– Тибби! – наконец тихо заговорила Эмилин. – Когда я убежала от конвоя, меня подобрал лесник. Он очень помог мне. – Выпрямившись, девушка расправила концы своего монашеского покрывала. – А потом я стала его женой.

– Господи! – не выдержала Тибби. – Что за бред ты несешь!

– Тише! – остановила ее Эмилин. – Он добрый и благородный человек. И наша свадьба полностью отменяет мою помолвку с Уайтхоуком.

Услышав это, Тибби даже рот открыла от изумления.

– Святая дева! – наконец нашла она в себе силы проговорить. – Вместо того чтобы ехать с малышами, мне нужно было опекать тебя! Как ты могла выйти замуж за незнакомого, совсем чужого человека?

– Он не незнакомый и не чужой. Это Черный Шип.

– И того хуже! Мертвец! Разбойник! Отшельник! Эмилин весело и насмешливо улыбнулась.

– Вовсе нет, милая. Он жив, здоров и полон сил. Мы связали себя священными узами при помощи взаимной клятвы.

– Ради всего святого! Тайный брак! Хороши узы! А Годвин знает об этом?

– Знает, хотя и не встречался с Черным Шипом. Он хочет еще раз обвенчать нас. Но признает, что такие тайные клятвы, как наша, имеют силу перед лицом церкви. Так что помолвка аннулирована.

– А у кого хватит мужества сообщить об этом графу? Господи! Вышла замуж! Вернее, выскочила! – С минуту Тибби внимательно смотрела на Эмилин, потом тяжело вздохнула. – Ваша клятва шла oт сердца?

– Да, Тибби, – спокойно и негромко ответила девушка. – Из глубины сердца.

– Ну, тогда, хоть и поспешно все это, но может оказаться Господним благословением. – Тибби едва заметно улыбнулась. – Нет необходимости рассказывать мне о тайных браках, миледи. Мой отец, дядя твоей покойной матушки, подыскал мне жениха – рыцаря толстого и отвратительного, словно боров. А я любила совсем другого – молодого сквайра. В день, когда развесили флаги, мы с Томасом убежали и тайно обручились. И довели дело до конца. Моей семье потребовался целый год, чтобы оправиться от шока. А уж про рыцаря и говорить нечего: он был вне себя от ярости. Эмилин обняла подругу:

– Я ничего этого не знала. Тогда ты понимаешь меня.

– Конечно. – Тибби грустно улыбнулась. – Мы были молоды – как и вы. И я ни разу не пожалела о своей смелости, храни Господь вечную душу моего мужа. Он умер от лихорадки, когда мне едва стукнуло двадцать пять, а с ним и наша маленькая дочь. Потом твоя мать позвала меня в Эшборн – ты была еще младенцем.

Эмилин с чувством сжала пухлую, слегка огрубевшую от работы руку Тибби.

– Я так сочувствую твоим потерям. Но рада, что ты с нами, Тиб. Молись за меня. Я тоже не пожалею о своей решительности.

– Если этот человек добр и благороден, у тебя не будет оснований для раскаянья.

Николас вошел в часовню и плотно прикрыл за собой дверь – на улице сплошной стеной лил дождь. А внутри было прохладно, тихо и спокойно – тишину нарушали лишь звуки летней грозы.

Откинув капюшон плаща, рыцарь прошел через всю часовню. Шаги его гулко разносились под сводами, черная шерстяная накидка, украшенная серебряной вышивкой, мягко облегала фигуру. Как же приятно было пройтись в этой одежде после тяжелых доспехов! У алтаря он опустился на колени, шепча молитву с зажженной свечой в руке, а потом поднялся и оглянулся вокруг. Все изменения он заметил в тот же миг.

В солнечный день окна часовни сияли разноцветьем, но сейчас, в этот сумрачный и сырой вечер, из углов ползли мрачные тени. Но света оказалось вполне достаточно, чтобы его зоркие глаза отметили незаконченную роспись на стене: ряд фигур, набросанных на свежей штукатурке.

А у северной стены громоздились прочные леса, площадка их помещалась примерно в восьми футах над землей – между двумя стрельчатыми окнами, застекленными молочно‑белым и цветным стеклом. Все пространство стены между окнами, до его отъезда абсолютно белое вплоть до сводчатого, с каменными распорками потолка, теперь оказалось покрытым яркой росписью.

Заинтересованный, Николас подошел к лесам. Прямо над его головой стоял святой Георгий – в доспехах, одной ногой попирая поверженного зеленого дракона. Поза воина казалась искусно рассчитанной таким образом, чтобы уравновесить арку окна. Нежные, трепещущие краски как будто освещали часовню: насыщенный, почти рубиново‑красный цвет плаща, крест на его белом щите, бриллиантовая зелень травы, оттеняющая мрачность дракона. Рядом стояла тоненькая, словно ива, принцесса в желто‑голубом наряде; с молитвенно сложенными руками она благодарила своего избавителя.

Николас только что вернулся из Лондона. Там, в Вестминстерском Аббатстве, он восхищался фресками работы самых известных мастеров. Но сейчас, стоя в своей собственной, едва построенной часовне, он прекрасно понимал, что роспись ее стен вполне может соперничать с Вестминстерской.

Сверху внезапно донесся какой‑то звук – словно кто‑то пошевелился. Хотя, войдя, он никого не заметил, Николас на всякий случай отступил на шаг, чтобы заглянуть на верхнюю площадку лесов.

Там, поджав под себя ноги, спиной к нему сидела женщина в свободном сером одеянии, с головой, покрытой белой накидкой, спускающейся ей на плечи. Склонившись к стене, в руке она держала длинную деревянную кисть, а вторую такую же зажала зубами.

Не замечая присутствия рыцаря, художница тщательно вырисовывала крошечные цветы под ногами принцессы. А рядом на лесах на маленьком колченогом табурете стояли горшочки с красками, лежали раковины, кисти, куски испачканной краской ткани. Три сальные свечи освещали рабочее пространство.

Николас нахмурился, недоумевая, в чем причина скрытности его тетушки – та ни словом не обмолвилась о том, что в часовне идет роспись, а ведь он приехал не сию минуту, а еще вчера вечером. С этой мыслью он ступил на леса.

– Приветствую вас, госпожа! – произнес он. Женщина вскочила и испуганно вскрикнула – кисть выпала из ее губ. В этот же момент она выронила и другую кисть – ту, которую держала в руке. Кисть покатилась и упала прямо к ногам рыцаря.

Быстро наклонившись, Николас поднял ее и снова выпрямился. С лесов из‑под низко надвинутого покрывала на него смотрели широко раскрытые глаза. Лицо было скрыто глубокими тенями, но оказалось нетрудно догадаться, что и рот широко раскрылся от изумления.

Подняв руку вверх, он протянул кисть. Женщина быстро схватила ее. Рыцарь снова нахмурился.

– Каким образом вы оказались здесь и расписываете мою часовню, мистрис? – резко спросил он. Ему хотелось, чтобы она вышла на свет – так, чтобы ее можно было разглядеть хорошенько. Но в эту минуту на крышу с шумом и громом обрушился и новый, еще более сильный, поток дождя, и мрак в часовне сгустился еще больше.

Женщина откашлялась и ответила странно приглушенным и неестественным голосом:

– Я помогаю художнику, милорд.

– А кто художник? И где он сейчас?

– Его пригласили в покои графини, чтобы он отслужил малую мессу, сэр.

– Мессу?

– Он монах, брат Годвин из Вистонберийского монастыря, милорд.

Сердце Николаса упало. Конечно, дядюшка Годвин, монах‑художник, явился сюда, чтобы любым способом забрать у него детей. Но ответил рыцарь голосом спокойным и невозмутимым.

– Мне знакомо это имя. Кто же прислал его сюда?

– Леди Джулиан обратилась с просьбой о росписи часовни, милорд. – Женщина отошла в тень, а голос ее звучал едва слышно и заметно дрожал. На лице выделялись лишь глаза – в тусклом свете они казались прозрачными, словно дождь, хотя и смотрели из‑под глубоко надвинутого покрывала.

Раздался резкий удар грома, и часовню осветила молния, на мгновение ясно обрисовав лицо женщины. Николас прищурился. Как она похожа на… у него перехватило дыхание. Но, конечно, это монахиня – женщина без определенного возраста. Он поднял голову, стараясь вглядеться, но художница уже наклонилась и, отвернувшись, вытирала тряпкой руки, испачканные в краске.

– Кто же вы, мадам? – прямо спросил рыцарь.

– Я помощница брата Годвина, а зовут меня Агнесса, – ответила женщина.

– Вы монахиня? – Он еще не успел вглядеться как следует. Она слишком сильно кого‑то напоминала. Тайна не давала ему покоя.

Она кивнула настолько решительно, что головной убор всколыхнулся, словно простыня на ветру. Потом резко отвернулась и посмотрела на дверь.

– Николас!

Рыцарь увидел двух женщин. Войдя в часовню, они откинули капюшоны, абсолютно мокрые от дождя. Леди Джулиан кивнула племяннику, а он в ответ поклонился. – Доброе утро, Николас! Я не ожидала найти тебя здесь! Погода ужасна, не правда ли?

– Миледи, – коротко ответил рыцарь, – доброе утро. – Лицо его напряглось, а кулак за спиной сжался сам собой. Он совсем не хотел казаться грубым, но необходимость объясниться явно назрела. Громкий вскрик и топот ног по полу отвлекли внимание барона и помешали ему начать разговор. Девушка, вошедшая вместе с графиней, стояла у открытой двери, глядя сквозь серебристую пелену дождя в грязный двор.

– Леди Джулиан! Мои драгоценности вон в том сундуке! Это же не пук соломы! – кричала девушка.

Николас увидел, как насквозь промокшие слуги разгружают две повозки.

– Эй, вы! – кричала девушка. – Если не будете осторожно обращаться с грузом, то получите хорошую порку!

– Моя милая кузина Элрис! Ваши вещи проделали настолько далекий и сложный путь из Кента в Хоуксмур, что вряд ли им повредит дорога от ворот до дома… ну, если, конечно, не считать дождя.

Элрис с шумом захлопнула дверь и потрясла головой. Волосы ее оказались яркими, словно осенние листья. Они вольно спадали из‑под маленькой шляпки из розовой парчи с белой шелковой вуалью.

– Николас, – ласково протянула она, подходя к рыцарю и протягивая руки. Округлые бедра девушки кокетливо покачивались – это было заметно даже под плащом, – а пышный бюст заманчиво выступал из‑под розовато‑лилового шелка.

Он снова поклонился.

– Леди Элрис, надеюсь, вы хорошо себя чувствуете.

– С самого утра у меня немного болит спина. Наверное, виновата кровать. – Барышня надула губки и выгнула спину, положив ладони на бедра. Расшитый корсаж едва выдержал напряжение.

Николас прищурился.

– Думаю, сказывается долгое путешествие в повозке. Но теперь, когда вы наконец прибыли, тетушка позаботится о вашем комфорте.

– Должна принести вам свои извинения, кузина Элрис, – вступила в разговор леди Джулиан. – Прошлой ночью мы отвели вам не самую удобную постель. Сегодня все будет иначе. Каким приятным сюрпризом оказалось известие о том, что вы приехали вместе с Николасом к нам на север! Проведете ли вы у нас лето? Николас еще должен прочитать мне письмо от вашей матушки.

– Мои родители хотели бы, чтобы я оставалась у вас как можно дольше, миледи, – отвечала Элрис. – В Кенте сейчас так неспокойно! Батюшка очень хлопотал, чтобы я уехала в безопасное место. С июня, когда была подписана хартия, король пребывает в очень дурном расположении духа, и батюшка беспокоится за мою безопасность.

– Лорд Брэй настоял, чтобы Элрис отправилась вместе со мной на север, как только он узнал, что вы и Мод здесь, – обратился Николас к тетушке, – хотя я и предупреждал его, что скоро север также может оказаться небезопасным. Король в бешенстве: он не может смириться с хартией, и баронам есть чего остерегаться.

– И все‑таки то, что хартия подписана, – очень хорошая новость, – ответила графиня. – А что касается Элрис, то ей здесь всегда рады. Мод будет счастлива обрести подругу. А если ситуация изменится к худшему, мы все сможем покинуть Хоуксмур. Мой собственный замок соседствует с Уэльсом и расположен в очень уединенном месте. Если вдруг король разгневается, нам будет где укрыться.

Николас не мог не восхититься способностью тетушки все взвесить, разложить по полочкам и просчитать все варианты. Он вздохнул и покачал головой. Элрис указала на леса.

– Николае, там, наверху, кажется, монашка, – недоверчива проговорила она.

Леди Джулиан повернула голову.

– Доброе утро, сестра Агнесса! Пожалуйста, познакомьтесь с моим племянником, Николасом Хо‑уквудом, и нашей кузиной, леди Элрис Брэй.

Монахиня, которая все это время прилежно вытирала кисти, не обращая никакого внимания на беседу, пробормотала что‑то вежливое и коротко кивнула.

– Леди Агнесса прибыла к нам из Росберийского аббатства, – объяснила графиня. – Она ассистирует своему дядюшке, художнику.

– Я уже знаком с мадам… Агнессой, – сухо признал Николас. – Хотя я и не знал, что это племянница художника.

Агнесса из Росбери. Значит, это старшая сестра Эмилин! Теперь сходство становится понятным

– Монахиня‑художница… как необычно! – сухо процедила Элрис, со скукой оглядываясь по сторонам. Ни монахини, ни художницы ее явно не интересовали.

– Тетушка Джулиан, – сдержанно проговорил Николас. – Должен признать, что я немало удивился, когда сегодня утром вошел в часовню.

На самом деле он чувствовал себя так, как будто его внезапно ударили. Если и Агнесса, и Годвин в Хоуксмуре, то где же тогда Эмилин и что с ней? И что же, черт возьми, все это может означать?

Очевидно, Эмилин по какой‑то причине предпочла остаться в стороне и послала за детьми своих родственников. Ну, хорошо, пусть будет так; он готов противостоять их возражениям по поводу опеки. Но он должен быть уверен, что Эмилин в полной безопасности.

Рыцарь поплотнее сжал губы, чтобы сдержать свое раздражение. Возвращаясь домой после двухмесячного отсутствия, с трудом перенося общество болтливой и глупо‑кокетливой Элрис, он надеялся застать в Хоуксмуре лишь одно изменение – детей, которые поселились там и уже должны чувствовать себя под бдительным присмотром, словно драгоценные кубки, упрятанные под стекло.

А вместо этого он нашел свое аккуратное, тщательно организованное хозяйство в жизнерадостном беспорядке. Часовые, вместо того чтобы сурово и сдержанно охранять все вокруг, смеялись и болтали, в зале царил беспорядок, явно учиненный детьми. Во время завтрака он ногой чуть не раздавил крошечную деревянную корову, которая почему‑то паслась под столом. А потом на лестнице едва успел увернуться от Кристиена, размахивавшего игрушечным мечом. В доме уже появился и щенок, и целый выводок котят.

И, наконец, его часовня. Ее начали расписывать, даже не спросив на то мнения и согласия хозяина. Какие‑то странные совпадения… Наверняка здесь не обошлось без участия тетушки.

– Я хотела рассказать тебе о часовне, Николас, но вчера вечером, когда ты приехал, нужно было столько всего обсудить! – пыталась оправдаться леди Джулиан. – Надеюсь, ты не будешь возражать. – Она с улыбкой взглянула на рыцаря. Тот растерянно пожал плечами.

– Хоуксмур совсем не похож на ту крепость, какую я оставил два месяца назад. Теперь здесь полно женщин, детей, нянек, щенков, котят. Игрушки валяются под ногами. Что же говорить о священнике и монахине?

– Дети? Игрушки? – как будто эхом отозвалась Элрис.

Ни Николас, ни леди Джулиан не обратили на ее реплику никакого внимания, поглощенные своей беседой.

– Ах, Николас, дорогой, пожалуйста, не расстраивайся! Когда‑то ты сам говорил, что часовню надо расписать. Поэтому, когда брат Годвин появился здесь у нас, я немедленно наняла его – ведь его репутация прекрасно известна. Надеялась приятно удивить тебя. Мы посовещались насчет сюжета и решили, что Святой Георгий окажется как раз кстати. А на западной стене он планировал изобразить вознесение душ. Конечно, если ты против, все можно изменить.

– Нет, замысел прекрасен, и я вовсе не намерен менять что‑либо. Однако что привело брата Годвина в Хоуксмур? – Рыцарь украдкой взглянул на леса, но хрупкая фигурка в сером как раз в эту минуту отвернулась, чтобы разобрать краски и кисти.

– Он приехал навестить детей, ведь это так собственно! – отвечала графиня.

– Детей? – опять не выдержала Элрис. – Так что, здесь есть дети? – Ее густые брови нахмурились, а красивые светло‑зеленые глаза гневно прищурились.

– Король доверил Николасу опекунство над тремя очаровательными малютками, – объяснила графиня. – Брат Годвин и мадам Агнесса – их родственники, еще и поэтому я пригласила их обоих погостить у нас.

– Так что же, дети должны жить у вас, Николас? – не могла поверить Элрис.

– До тех пор, пока король не издаст иного распоряжения, должны, – отвечал рыцарь.

Монахиня на лесах в это время с шумом переставляла горшки.

Николас изо всех сил сжал зубы. Он должен остаться один и подумать.

– Пожалуйста, извините меня, – обратился он к тетушке. – У меня столько дел.

Резко повернувшись, он вышел из часовни и хлопнул дверью.

Элрис надула губки и принялась поправлять вуаль.

– Он выглядит недовольным. Возможно, этот аромат слишком силен: ведь это особые духи прямо с востока – жасминовое масло, – проговорила она, доверительно склоняясь к хозяйке дома. Леди Джулиан вдохнула,

– Очень милый запах, Элрис. Очень экзотичный. Дамы не спеша, направились к выходу.

– Мод будет очень рада видеть тебя, если, конечно, она сейчас дома. Обычно ее надо искать на хозяйственном дворе – возится с лошадьми. Но в такую ужасную погоду, возможно, она останется дома. Временами с ней очень трудно сладить, – как бы про себя тихо проговорила графиня. Подойдя к дверям, она оглянулась. – Мадам Агнесса, – окликнула она художницу, – дамы, как обычно, соберутся в моей комнате сразу после вечерней молитвы. Я буду рада видеть и вас.

– Спасибо, миледи, – отвечала монахиня коротко, не прерывая работы.

– Леди Джулиан, – заговорила Элрис. – Роспись часовни будет закончена к свадьбе?

Графиня остановилась около двери.

– Несколько месяцев назад ваша матушка написала, что семья надеется, что вы выйдете замуж за Николаса. Дело улажено? Николас согласен?

Элрис рассмеялась счастливым и кокетливым смехом, который заставил монахиню на секунду прервать работу и посмотреть вниз.

– Не волнуйтесь насчет Николаса, миледи, – ответила она, – он согласится.

Все еще улыбаясь, леди Элрис широко открыла дверь, и дамы вышли под дождь, торопливо надвигая капюшоны.

Эмилин привела в порядок кисточки и краски, однако сосредоточиться ей так и не удалось. Ей самой казалось странным, что болтовня и кокетство избалованной и самовлюбленной барышни раздражали ее. Она вздохнула. Если Хоуквуд женится на Элрис, то эта пустышка станет опекуншей ее малышей.

Девушка резко бросила тряпку на табурет. Если они поженятся, то составят славную пару – двое эгоистов: он холодный, она тщеславная и легкомысленная. Нельзя доверять им детей!

Глубоко вздохнув, Эмилин твердо решила довести до конца начатое дело. Все это время в Хоуксмуре она уговаривала Годвина помочь ей увезти детей раньше, чем возвратится барон. А сейчас, конечно, уже было поздно. Но она все равно найдет выход:

Бог не допустит, чтобы она потеряла тех, кто ей ближе всего на этом свете.

Со вздохом Эмилин взглянула в окно: дождь лил и лил. Двор давно превратился в огромную грязную лужу. Она все еще не могла оправиться от потрясения – слишком уж неожиданно Хоуквуд появился и часовне. Руки ее дрожали, а сердце билось гулко и стремительно. Она не видела барона с того самого короткого и крайне неприятного знакомства в Эшборне. И увидев его здесь, в этой еще не отделанной часовне, едва не лишилась чувств.

Первой мыслью, мелькнувшей в ее голове, было:как же он похож на Черного Шипа! Родство их не вызывало сомнений. Барон, однако, казался напряженным и мрачным, лицо его было чисто выбрито, серые глаза холодны, словно сталь. Длинный черный плащ еще больше подчеркивал суровость его натуры. Он казался темным и резким – ничего общего с легким и общительным характером Черного Шипа. Даже голос его звучал глубже, ниже, с явными нотками гнева и нетерпения.

Снова тяжко вздохнув, Эмилин рассеянно протерла запотевшее стекло в окне. Ангел‑хранитель не покинул ее сегодня, и Хоуквуд не узнал ее. Иначе он наверняка немедленно стащил бы ее с лесов и отдал прямиком в руки Уайтхоуку. Раздумывая, идет ли сейчас дождь и в долине, она живо представила, как ее любимый сидит сейчас около уютного камина в гостиной Мэйзри, потягивает эль и шутит с Элриком. Она вспомнила его крепкое и надежное объятие, его улыбку, как будто спрятанную в бороде, вкус его губ на своих губах.

«Боже милостивый! – подумала она, прислоняясь лбом к холодному стеклу. – Я отдала бы почти все за возможность побыть с ним. Чем дольше разлука, тем сильнее потребность в его спокойном присутствии, надежных руках, мужестве и силе».

Она повернула на пальце простое стальное колечко – его свадебный подарок – и зажмурила глаза, пытаясь остановить подступающие слезы. Она ясно видела перед собой его лицо, зеленые, словно мох, глаза, которые, однако, иногда, в минуты гнева, неожиданно приобретали холодный серый оттенок.

Через некоторое время произошло что‑то странное, испугавшее саму Эмилин: образ ее любимого неожиданно слился с образом Николаса Хоуквуда. Девушка вздрогнула и попыталась отогнать видение. Да, они похожи, словно две половинки яблока, и в то же время различны, как сталь и дуб.

Придерживая длинную, сковывающую движения юбку, Эмилин спустилась с лесов. Необходимо срочно поговорить с Годвином. Девушка схватила плащ и, торопливо накинув его, выбежала под дождь.